Предначертанное

- Такано-сенсей, Такано-сенсей, здравствуйте! А я снова к вам! – радостно прощебетала девчушка с вьющимися каштановыми волосами и восторженными серыми глазами. - Здравствуй, Сумире-чан. А я как раз пару дней назад думал, когда же ты порадуешь меня своим визитом, – улыбнулся девочке красивый мужчина лет сорока. В его золотистые волосы, аккуратно подстриженные, закралось несколько седых прядей, но это не мешало даже самым молоденьким медсёстрам вздыхать по самому красивому врачу в больнице. Да что там, во всём Токио. Такано Кёхей, несмотря на приближающееся сорокапятилетие, всё ещё пользовался сумасшедшей популярностью у противоположного пола, а отсутствие обручального кольца на пальце лишь усиливало их желание заарканить завидного жениха. Вот только ни одна барышня ещё не могла похвастаться подобной победой. У Кёхея были интрижки, как же без них, он всё же здоровый взрослый мужчина, но романчики эти очень быстро заканчивались, так и не приведя очередную охотницу к алтарю. При этом он, проявляя редкостную разборчивость, никогда не заводил отношения с коллегами по работе – ему и так хватало сплетен. Больница полнилась слухами о несчастной любви Такано-сенсея, после которой он так и не смог завести постоянные отношения, а потому каждая новая барышня, посвящённая в страшную тайну обожаемого сенсея, воображала себя той единственной, что растопит лёд в его сердце и станет светом во тьме, царящей в душе мужчины. Естественно, ни одной не посчастливилось добиться желаемого. Кёхей же всё сильнее сторонился медперсонала и всё больше времени проводил с пациентами, благо они были детьми и свою привязанность выражали совершенно иначе – у Кёхея уже скопилась целая стопка рисунков от благодарных пациентов, которые он бережно хранил на той же полке, что и коробку с фотографиями Сунако. Он любил детей и всегда мечтал о собственных. Вот только женщина, которая стала бы им хорошей матерью, была, Кёхей в это верил, в лучшем из миров. Приобретя определённое имя в медицинских кругах, а вместе с ним и опыт, он понял, что её всё равно было не спасти даже силами лучшего из докторов Японии. А, поняв, смирился и даже попросил прощения у Макото-сенсея за ту отвратительную сцену, которую устроил тогда в больнице. Перед Сунако же он извинялся всякий раз, как приходил на её могилу. Сейчас воспоминания о покойной возлюбленной причиняли ему значительно меньше боли, но он этого было не легче. Он всё ещё помнил её и скучал. Иногда тоска достигала такой силы, что Кёхей всерьёз подумывал приложиться к бутылке, но очень быстро отметал эти мысли прочь. Когда на улице шёл дождь, становилось совсем худо. В такие дни, если не было пациентов, способных отвлечь его от горестных мыслей, он сидел, уставившись на картину, нарисованную акварелью, что, разбирая вещи Сунако, нашли медсёстры. К картине прилагалась записка, где Накахара просила отдать полотно Кёхею и снова просила у него прощения. На листе формата А3 был изображён дождливый вечер, телефонная будка и темноволосая девушка, держащая в руках большую папку с рисунками, она ещё держится одной рукой за дверь будки, чтобы та не хлопнула, но лицо её уже внимательно изучает дорогу. И где-то вдали светит фара приближающегося мотоцикла. Это встреча, которой суждено стать судьбоносной. Картина так и называется. Кёхею же, глядя на неё, остаётся лишь верить, что когда-нибудь, спустя десятилетия или, может, даже века, в этом мире или в любом другом, одним ясным или, напротив, ненастным днём, а, возможно, даже вечером они встретятся вновь. Но на этот раз будут умнее и осторожнее, не позволят страхам, недопониманию или гордости встать между ними. Да... Он мог верить только в это. И ещё бояться всем известной фразы: история любит идти по кругу. - Когда-нибудь... – шептал в такие моменты Кёхей, водя пальцами, потому что глаза ослепли от слёз, по одной из фотографий Сунако. – Когда-нибудь... одним дождливым вечером... возле телефонной будки... жди меня... слышишь? Жди... И не покидай больше. Никогда-никогда не покидай... – а потом добавлял с придыханием. – Сунако...