Предатель

Ты научил меня всему, Тебе я верю одному, Но не хочу я быть в цепях - Меня не остановит страх!.. Winx club on concert "Моя жизнь"

— Медузия! Как же я рад вас видеть! — не искренне улыбнулся Кощеев, постоянно пытаясь то привлечь женщину к себе, то коснуться до её руки. Академик, сидя на диванчике, тихо скрипел зубами — теперь он не мог отстранить Бессмертника от доцента Горгоновой; да ещё и этот паренёк, что приехал вместе с ним, слишком откровенным взглядом смотрел на Меди. На его Меди! Стоп, уже не его. Учись нести ответственность за свои поступки, Сарданапал. — А я вас нет, — отрезала Горгонова. — Только вот боюсь, что эта новость для вас не нова, — усмехнулась она. После этих слов Александр, уже было поникший, вновь с интересом посмотрел на доцента. "Прикидывает, как бы её побыстрее охмурить и в постель затащить", — ревниво подумал глава Тибидохса. Ему-то уже некого было затаскивать. Ушёл поезд, дорогой! Когда, наконец, приветствия закончились, Медузия вернулась на своё законное (как казалось академику) место — рядом с главой Тибидохса. Мужчина, чтобы унять взгляд парня, которым он уже раздевал учительницу, обнял ту за талию. И весь тот иллюзорный мир, который Меди успела построить за эти дни, в одночасье оказался повержен и убит одним лишь движением руки. Так, чтобы это было заметно лишь им двоим, Медузия чуть прижалась к нему — полузабытое ощущение его рук. Гости, сидевшие напротив, в креслах, были отгорожены от них небольшим деревянным столиком, столешница которого была расписана узорами в голубо-белых цветах; казалось, что неумелый художник пытался изобразить небо в облаках, но — не смог и выдал свою работу за неведомые доселе узоры. "А что, хорошая позиция, — подумал Саша, — Если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней". Только вот юноша никак не хотел менять своё отношение к Меди, поскольку влюбленность — она не лечится. В его голове уже родился план. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда совещание подошло к концу; маги, зевая, отправились по комнатам, поскольку ужин был пропущен безвозвратно. Сначала, не вытерпев неловкого молчания, исчез Кощеев — проверять свой гарем: не обидел ли кто кого, не готовиться ли восстание против него? Потом, оставшись без соратника, Александр, потянувшись, поднялся с кресла: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — повторили за ним академик с доцентом. Оставшись наедине, они не проронили ни слова — а зачем? это уже ничему не поможет и никого не спасёт. — Ну, что же... — произнёс, помявшись, Сарданапал. — Сладких сов, дорогая, — нарочито допустив ошибку, он надеялся получить хоть какую-то реакцию женщины, ведь надежда, как известно, умирает последней; но ответа не последовало — Горгонова о чём-то настолько задумалась, что не заметила специальной погрешности, лишь кивнула в ответ. Вышла женщина из кабинета всё в той же задумчивости — вновь запутавшись в сетях чувств, уже сложнее найти дорогу обратно; больше логика — то, на чём основывалось всё существование, размеренные чувства Медузии, — не действовала, и остался лишь один способ — просто забыть об этих сетях на время; известно же, что оно разъедает всё и вся, заставляет забыть воспоминания, подернуть дымкой тумана все волнующие моменты — да, сначала верёвки будут натирать кожу, сдирая её, но потом моль времени будет потихоньку уничтожать путы, освобождая сердце и душу. — Эй, Медузия! — крикнул Александр, ждавший появления женщины у окна, которое находилось неподалёку от покоев учительницы нежитеведения. — Скажи, как расстёгивается твоё платье? — провоцируя её минимум на смущение, громко сказал он; но, как и Сарданапал, потерпел фиаско, выраженное полным абстрагированием женщины — кажется, она даже не заметила Алекса. Мальчишка вернулся в свою спальню ни с чем. "Ну, ничего, я ещё добьюсь тебя, ты уж не надейся! Я докажу Бессмертнику, докажу Сарданапалу, докажу своему отцу, не посрамлю его имя! А в нашей семье всегда добиваются цели, как бы она не сопротивлялась!" *** Когда-то Медузия сохранила этот цветок — это был не первое растение, подаренное Сарданапалом, нет. Просто захотела сохранить — вот и подчинилась своему желанию. Глупый, несвоевременный, чуждый ей романтизм — почему? Не верит. А когда верит, обжигается; боится. И держит в руках хрупкий цветок — прощальный подарок из прошлого. Ещё одна царапина на сердце. Неожиданная, а потому и самая болезненная — всё как будто кончилось... счастье утекло сквозь ладони, и пальцы не смогли его удержать. Она — одиночка. Нет, верит в любовь. Да, и он романтик. Но — порознь, не вместе. А, если бы он укреплял её ладони своими, счастье бы не утекло — просто пробоин не существовало бы. И академик пытался помочь, хотел подойти. Боялся — ответственности, не боли. А Меди боялась боли, отталкивала. Вот и утекли их ручейки. Не даром древние говорили, что сила — в единстве. Вспомните только девиз правителей прошедших веков — "Разделяй и властвуй". Это ведь так легко — сломать одиночку. Как длинную палку разбить о колено. А попробуй сломать с десяток одновременно — только лишь синяк на коленке и будет оповещать, что действие совершено. А цветок — белый, когда-то даже воздушный — в прошлом; сейчас есть только засушенные лепестки, сердцевина, стебель — не целостное, нет тут главного — жизненного сока. Так легко сломать; быстрое, уверенное движение пальцами; к-х-х — попробовало противиться несправедливости мира растение — слабый, едва различимый треск, и всё, конец. Нужно зашивать рану большой иголкой, чтобы наверняка. И пускай, что так больнее. Хрупкие, маленькие кусочки листьев осыпаются с рук. Выглядят, как звёзды, на которые влюблённые загадывают желания. Прозаично. Насмешка судьбы под конец романа — нет, драмы. А сердцевина остаётся на ладони — ярко-жёлтые, цвета солнца, песчинки — лёгкие, ветер подует, упорхнут в никуда, зависнут там, где ничто и нигде; в мире несбывшихся надежд и умерших желаний. Просто и быстро. Осторожно подуть на ладонь, и дыхание жизни убьёт нечто более крупное, чем просто кусочки цветка — уже бывшего цветка. И это навсегда. Теперь навсегда. Цветущие растения не вечны, как и безжизненные цветы — вечно лишь то, что осталось в нашей памяти, в сердце — и останется там оно навсегда. Навечно нигде и одновременно везде — в мельчайших атомах воздуха, в капельках воды, путешествующих по миру — так легко и незаметно. Исчезнет, хрупкое. А ты — бедная, стоишь, и остался у тебя лишь стебелёк — живому цветку он был одним из важнейших, а сейчас? Сейчас он оторван от целого, сейчас он существует в телесном мире, и Меди осторожно, кончиками пальцев, проводит по его стебельку — запоминает рельеф поверхности: чуть шершавый, не гладкий. Быстрое движение пальцами — и его уже нет. А только что был целый. Не первый и не последний цветок, один из многих, — но единственный, что остался в памяти навечно. Слишком многое возлагалось на него, слишком многое не оправдалось. И теперь он, цветок, платит за ошибки людей. Двух людей, которые не могут сойтись ключами, даже зная код — страхи заставляют нас менять свои ощущения, забивать память чем-то ненужным, посредственным. Видеть в закатах не красоту уходящего неба, а тучи, что несут дождь; слышать не переливы звуков, а скрежет ненависти; чувствовать после прогулки не тепло рук, а надвигающуюся простуду.