Изменить историю

      К Кили тут же бросились Фили, Балин и Торин, пытаясь привести его в чувство.       Из толпы выскользнули Паланиэль и Тауриэль. Рыжая эльфийка бесцеремонно оттолкнула Короля под Горой и, обнаружив, что Кили почти не дышит, вскрикнула. А потом быстро и тихо сказала на общем наречии:       — Там всё-таки есть яд. Очень сильный. Я могу лишь поддержать его. Но спасти Кили может только ацелас.       — Его уже ищут, — ответила Лана.       Тауриэль взяла руку Кили и стала что-то говорить на эльфийском. Во все стороны стал исходить яркий, но мягкий свет. Все присутствующие сначала заслонились руками, а после посмотрели на Тауриэль с благоговением и благодарностью. Лана поняла, что гномы, до того относившиеся к эльфийке с явным неодобрением, в особенности Торин, теперь не то что не скажут ей что-то плохое, даже косо не посмотрят на неё. Кили зашевелился и открыл глаза.       — Мы уже плывём? — спросил он ещё слабым, но как обычно уверенным голосом.       — Нет — приводим тебя в чувство, — улыбнулся Бомбур.       — Ты не идёшь с нами, — твёрдо сказал Торин.       Кили резко сел, встал, и улыбка что-то не расслышавшего человека появилась на его лице:       — О чём ты, дядя? Я иду с вами, — Тауриэль он не увидел, та уже скрылась в толпе — побежала к Леголасу за ацеласом.       — Нет, не сейчас.       — Я должен быть там, когда откроются двери, когда мы впервые увидим чертоги наших отцов…       — Кили, — перебил его Торин, вкладывая в голос как можно больше мягкости и одновременно настойчивости, — останься, отдохни. Догонишь нас, когда поправишься, — король обнял племянника и похлопал его по плечу.       Но Кили лишь огорчённо прищурил глаза и опёрся на стену дома. В глазах читалось отчаянье, ведь он так хотел! Хотел прийти туда, увидеть всё своими глазами, увидеть руины Дейла, увидеть, как открывается дверь в Эребор, увидеть богатство и золото его деда. Убить дракона. Он хотел сделать это вместе со всеми. А не сидеть в тёплом, уютном доме, попивая отвар из целебных трав, и быть связанным по рукам и ногам. Он отошёл в сторону, сел на какую-то бочку и невидящим взглядом уставился на землю так, будто она во всём и виновата.       — Дядя, — позвал Фили, — мы выросли на рассказах о Горе. На твоих рассказах. Ты не можешь отнять у него мечту! И почему мы не можем ещё подождать, ведь нам же пока не к спеху. День Дурина только через полторы недели!       — Фили!       — Я сам понесу его, если придётся! — воскликнул принц.       — Однажды ты станешь королём, ты поймёшь. Мы не можем ставить под угрозу весь поход ради одного гнома! Даже если он родня…       Паланиэль задумалась над словами Торина. А ведь ей тоже когда-то придётся стать королевой. И тоже придётся принимать сложные решения. Вряд ли она будет королевой Лихолесья, дай Варда долгих лет её отцу и брату, но рано или поздно её выдадут замуж. И это будет какой-то король, крон-принц, князь… И скорее всего эльф, а не гном…       А может, стрела Варды выполнит своё назначение в этом мире ещё до этого?       Фили обернулся к брату. Тот шипел от боли и злости. Рыжий принц мимо Торина пошёл к нему. Дядя схватил его за руку:       — Не делай глупостей, твоё место в отряде.       — Моё место рядом с братом!       Вновь заиграли фанфары и барабаны. Гномы и хоббит на сей раз без сюрпризов расселись по лодкам и отчалили. Фили проводил их грустным взглядом, Кили — хмурым.       А Лана смотрела в землю. Ведь только сейчас она поняла, что за состязаниями, пирами, прогулками, беспокойством и влюблённостью совсем забыла о своей миссии шпионки. Да, она неплохо поладила с гномами, но не уговорила их отдать сокровища эльфов законным хозяевам! И теперь, по её вине, гномам может грозить война, если их перед этим не убьёт дракон. Но, может, она сможет договориться с принцами? Хотя их дядя-король не особо сговорчив, вдруг что-то произойдёт и всё обернётся к лучшему? Дай Варда!       — Зоя! — тем временем окликнул её Фили, — ты идёшь домой? — Лана кивнула, направляясь за гномами, — куда пропала та эльфийка?       — Тауриэль ушла за королевским листом — ацеласом… Кили! — младший принц снова чуть не упал, Лане пришлось согнуться и по примеру Фили закинуть руку раненого на плечо, помогая идти, — О нет! Даже эльфийские заклинания не могут сдерживать яд!       — Тауриэль была здесь? — голос у Кили был слабым.       — Да. Не разговаривай. Береги силы. До дома Бургомистра не очень близко.       Но Бургомистр их не принял, в его доме уже поселились новые важные особы. «Какие-то эльфы из Лихолесья, посланники короля Трандуила!» — пояснил стражник, ведь сам правитель Эсгарота даже не соизволил к ним выйти, боясь, что килина болезнь заразна. Паланиэль побледнела, в её планы совсем не входило быть узнанной своими. Фили принял её бледность за усталость и замерзание поэтому решил, что они попросятся в дом Барда-лодочника, находящийся не очень далеко — далеко они бы уже не дотащили Кили, — и не очень близко — Зоя почему-то очень не хотела находиться к дому Бургомистра ближе, чем на пятьсот шагов, и поясняла это тем, что от его двуличности на лигу воняет тухлой рыбой.       Лодочник не очень жаловал гномов во время их гостевания у Бургомистра, поскольку последнего на дух не переносил, изобличал его во всех кражах и прочих злодеяниях, за что народ, тоже не очень жаловавший Бургомистра, Барда любил, а сам Бургомистр его считал смутьяном и вынашивал планы по уничтожению или хотя бы пленению лодочника, но планы всегда срывались.       Увидев больного Кили, Бард сразу пустил их в дом и дал лекарства. У лодочника было суровое лицо, но доброе сердце.       День уже догорал… А Тауриэль всё не возвращалась.       Кили лежал на кровати, сцепив зубы и сжав кулаки от боли. Рядом сидела Лана, то и дело меняя холодный компресс: у принца был жуткий жар. Подошла Сигрид, старшая дочь Барда, принесла две кружки — травяной настой для Кили и простую холодную воду для эльфийки. Лана не просила воды, но, видно, выглядела так, что жалко становилось.       Оно и понятно, принцесса очень переживала за подругу, за брата: вряд ли они так долго ищут ацелас. Это ведь не самое редкое растение, говорят, на западе люди им свиней кормят: так часто оно встречается. Здесь, правда, не запад, а восток, Лихолесье, но всё же… С Леголасом и Риэль что-то случилось! Орки, пауки, да мало ли кто! А главное, она не может им помочь, ведь не имеет ни малейшего понятия, где они! А тут лежит раненый Кили, которому вряд ли особо помогут травяные настои и прочие человеческие лекарства. Она одна здесь может использовать эльфийскую медицину, всё же ей удалось вспомнить пару заклинаний.       Паланиэль поняла, что плачет, только тогда, когда глаза уже ничего не видели из-за скопившихся слёз. Она отвернулась, чтобы никто этого не увидел, но рядом уже оказался Фили. Он обнял её, и она уткнулась ему носом в плечо… Он поглаживал её по волосам, а она сначала тихо всхлипывала, а потом прекратились и всхлипы.       Фили сказал, чтобы Лана легла отдыхать, а ночью за братом присмотрит он. Паланиэль надеялась, что Тауриэль появится хотя бы к утру…       Но она не появилась…       Не появилась рыжая эльфийка ни на следующий день, ни через день, ни через неделю…       Кили держался молодцом всё это время. Его, конечно, злила его беспомощность — о том, чтобы встать на ноги, а под конец недели и сесть, не могло быть и речи, — но принц терпел. Да, срывался иногда, пару раз опрокинул тарелку с супом, когда Лана или Сигрид пытались его накормить, но после извинялся и снова терпел. Когда Кили становилось совсем плохо, и он в бреду звал то Махала, то отца, то Тауриэль; Паланиэль использовала эльфийские заклинания. Принц переставал метаться, лицо становилось расслабленным и умиротворённым, но всё же это не давало ему сил даже на то, чтобы подняться с постели. Он таял.       И это видели все. Фили стал как никогда хмурым. Сигрид, полюбившая слушать истории гномов, вечерами плакала в обнимку с младшей сестрой Тильдой и Паланиэль. Бард, тоже привязавшийся к безбородому гному и к тому же обуреваемый какими-то своими мрачными мыслями, стал резче. Он всё чаще уходил со своим сыном Баином рыбачить на Долгое озеро. Иногда они уходили на пару часов, иногда дня на два или даже три.       По дому витала грусть, и слышалось уже дыхание смерти…