LOST Other 6 Season

      Продолжалось мучение прикованного - которому приходилось долго рассматривать стену. Поначалу он пытался разбавлять скуку, разглядывая своих конвоиров. Но вскоре одернул себя, поняв, что ему противно смотреть на этих людей.       Лучше было смотреть на пустоту.       Словно это был безразмерный холст, на котором ему вольно было вспомнить какую-нибудь картину.       Или воссоздать - произошедшее в его жизни.       Вскоре на смену непрестанному скучанию пришла непрестанное беспокойство.       Нравилось ему или нет - но что-то неуловимо происходило с его организмом. Что затрагивало и мозг. Память сматывалась в невиданный клубок.       Память начинала услужливо подсказывать ему самое разное - то, что давно забылось; то, что считалось неважным, и что приказывалось себе не вспоминать. То, что могло бы случиться при иных обстоятельствах. У Ричарда начинало появляться чувство вины - за самые незначительные проступки, за то, что могло быть сделано так, а не иначе.       Он уговаривал себя не поддаваться на миражи, пытаясь мыслить рационально - его терзает произошедшее с Джейкобом. То, что он, Ричард Алперт, пропустил в статую врага. И теперь расплачивается за это - с такими тяжелыми последствиями. Но еще больше его подавляло то, что он не может расстаться со своей жизнью раньше времени, тогда как смерть - в обход его - уже очень многих нашла.       Превращая гордость за былое в чувство вины, наслаиваясь одно на другое, эти воспоминания, мрачные миражи, высасывающие кровь, подобно стае саранчи.       Умоляя их о прощении, он пялился в стену, пытаясь воссоздать что-то светлое.       Наконец, холст заиграл красками, самых пестрых цветов. Падая в самые неожиданные места, мазки этих красок отскакивали - и становились на свое место. Картина обреталась во всей полноте.       Долго длится мучение, затекают сочленения. Тело становится будто не свое. Становится очень страшно.       Он жил и не старел, продуваемый всеми ветрами вольного острова, иногда выбираясь за его пределы - но всегда и везде чувствуя себя - словно неестественно.       А теперь тело сковывалось. Начинала портиться кожа, металл резко впивался в плоть.       Выломать бы цепи - да есть загвоздка одна. Хоть ты бессмертный - а разве это означает невиданную силу?       Дверь в очередной раз вновь открылась - спустя вечность, а может, и спустя несколько минут.       Многочисленные "первые" устремились к нему.       Что это было?       Оборванцы расковывают цепи. Садня и причиняя тем самым боль.       Не потому ли болезненно от рабства избавление? А кто-то действительно болен смертельной аллергией на отсутствие оков.       Правда, его пока вытолкали в центр комнаты. Рожи жуткие, и глумятся.       - Ходи! - выкрикивает самец, совсем молодой.       Большая Земля способна производить экземпляры и похуже. Например, тех, кто стал дикарями не по цивилизации, но по воспитанию.       - Что делать?       Тот же варварского вида юнец повернул его боком, и направил ходить вдоль мимо вставших собратьев.       - Ходи!       Ричард сделал два шага.       - Ходи-ходи! - кричат на него. И подталкивают.       Не сразу он налаживает ритм. Но он ходит по кругу. Долго-долго. Уже бы войти в ритм - но его опять дергают.       - Стой! - его тормозят. Не желая получить новую порцию ударов, он подчиняется.       - Руки в стороны!       А что же еще остается.       - А теперь помаши ими!       Продолжается физзарядка. Он делает, что требуется - прикладывает руки к плечам и крутит, наклоняется до пола. С тревогой ожидая в первую очередь того, что будет с его организмом. Начинает чувствовать пот.       Сейчас боится только одного - согнется, а разогнуться не сможет - когда позвонки в процессе старения зафиксируются в одном положении...       - Приседай!       Он, обрадованный. Делает, что требуется.       Затем, дикари просовывают ему, наприседавшемуся, длинную балку, заставляют вытянуть руки.       И он долго держит балку на весу.       Вскоре случается то, что должно случиться - в голове начинает жарить.       Но прав Эссау - двигаться нужно, чтобы не залежаться.       - Дайте передохнуть!       Позволяют, но только он ложится на землю - как неумолимо хочется продолжить движение.       Что будет, если это сейчас повторится?       Ходи!       Наконец, ему это надоедает, и после десяти минут ему позволяют сделать передышку, сажая на землю.       Что поделать, если ему не суждено было оставить этот мир молодым?       Ему было не суждено прожить жизнь достопочтенного сеньора, о котором в старости заботятся внуки и который благополучно умирает у своей постели, держа за руку жену.       Когда заботятся о твоем здоровье, подгоняя вопреки твоей собственной усталости - это ли не есть мука?       Долго лежит и корчится. Наконец, произносит:       - Мне нужно... в туалет.       В последний момент боится - вдруг "первые" не поймут? Но нет.       К нему тут же наклоняются. За движениями следят пристально-пристально. Но он не сопротивляется.       Грубо стягивают руки. Обхватывают ноги повыше лодыжек. Наконец сковывают все общей цепью. И в таком виде он ковыляет по коридору - в один из закоулков.       Похоже, Эссау действительно не боялся пленника. Чем дальше, тем больше он боялся, что угроза серьезна, и жить ему осталось гораздо меньше времени, чем ему кажется.       А что, если он сумеет дожить?       Внезапно раздался сильный кашель. Он попытался сдержать, но кашлял на ходу. Метнув взгляд на свои цепи, он увидел, что на металл падает что-то новое.       Его собственная кровь.       Хотелось только надеяться, что он сумеет на своих двоих добраться - туда, где свобода.       Стоп - добраться докуда?       Захватить бессмертного в цепях - не то же, что сковывать обычного кандальника.       Значит, только сейчас у него и остается шанс!       Экс-советник "других", тот, что всегда умел сохранять спокойствие, заставил себя волноваться.       Сердце, бейся. Трепещи.       Я не должен быть спокойным.       Нет, получилось слишком умиротворенно.       "Я не могу ждать!"       Но как нарочно, то, что получилось бы полминутой ранее, сейчас упорно не выходило.       Ричард потянулся к штанам.       А скоро и этого делать не придется. Памперсов для него не нашлось. Тех, что носят младенцы. Пригодились бы - подготовиться к закату его жизни.       При этой мысли лицо перекосилось. Нелепо дернулось, пока Алперт осознавал перспективу надвигающегося - и не столь далекого - кошмара.       Сердце, наконец, пробудилось, и побежало, как заведенное! Кровь побежала по венам.       Бешено запульсировало сердце - отмеряя старение и убыстряя его. Ричард волевым усилием заставлял себя это делать.       А когда почувствовал что-то - какой-то импульс - в ушах раздался странный, пикающий звон, и все вокруг стало происходить, словно в замедленной съемке., пришло время действовать!       Изо всей мочи он дернулся по коридору.       - С...то-уо-о-о-й! - целую вечность двигая конечностями, побежали к нему конвоиры.       Двое нелепо растопырили руки, но так тошнотворно медленно, что он проскочил.       И кандалы не помеха.       Сердце развивало неестественную быстроту, обслуживая стареющий организм. Обычный человек бы себя угробил, едва достигни главный кровоснабжающий клапан таких запредельных показателей.       Но в данном случае отдача уходила в другое - в лицо бегущего Алперта, страшно преобразовывающееся на ходу.       Носогубные морщины обострялись на глазах. Мешки под глазами на глазах набухали. Кожа морщилась и желтела.       Но он перебирал ногами, делая скорость, которую он набирал, астрономической.       Лица были перекошены. Бедолаги, догоняя, не могли этого видеть.       А куда? Куда бежать? - подумалось в последний момент, но его это остановило.       Сто-ой! - конвоир стоял снаружи, блокируя выход.       Пока не оказался сметенным простым толчком- не разглядевший жутких трансформаций на чернобровом лице.       Подергал за дверь, - кажется, закупорена. И не успел осмыслить, что только что схватил доморощенную ручку - как оторвал ее. - кажется, закупорена. Значит, он станет в нее колотиться.       Начался сотрясающийся грохот от сотрясений, вызываемых скованным телом.       Еще несколько секунд это продлилось, пока, наконец, Ричард не выскочил на улицу.       И некстати помощь ускорения закончилась.       Наконец организм завершил переход в следующую фазу - из той, что ознаменовывала молодого человека, пусть и совсем седого, в соответствующую поседевшему и начинающему стареть бодрому крепышу - лет около пятидесяти.       Полной неожиданностью стало то, что снаружи людей было совсем мало - когда он обозрел наружности - только-только оставив дворец, из казематов которого он выбрался.       А где все подневольные? Бараки пустовали.       Лишь стража снаружи - то есть, изнутри, со стороны внутреннего периметра стены.       А оружия у этой стражи разве нет?       Последние несколько метров уже - в меру своего новообретенного возраста допрыгал, стремительно растрачивая фору. На своем исходном потенциале. Преследующие нагоняли его стремительно. Но все равно оказался быстрее на своем маршруте до стены, даже прикованный.       Ричард устремился к ближайшему подрывнику.       БУМ!       С4, которая, казалось, должна была разорвать его насквозь, раскурочить все внутренние органы - только расправилась с кандалами. Не без труда Алперт поднялся. Тело было пока все равно, как не свое.       Ричард вновь обрел свободу.       Правда, окончательно понял - сердце пульсировать перестало. Закончился его временный яростный режим - ценою с добрый десяток лет, одномоментно отнятых.       Руки и ноги работали совсем не как прежде. Но все равно лучше - он ведь был свободен!       К нему бежали "первые" - с перекособоченными физиономиями, не обладающие иным оружием, кроме холодного. Но вооруженные подрывники располагались гораздо ближе.       Подрывники, кои бездумно набегали со всех сторон.       Сколько там их - взятых всех вместе - осталось?       Те не сразу могли додуматься, но, наконец, сообразили - подрывники, которые первоначально перли напролом, расступились, оставляя простор для безоружных.       Но разве стае "первых" тягаться с тем, кто прожил больше их всех, вместе взятых?       Разве он с ними не справится?