LOST Other 6 Season

      Обучение действительно шло - и происходило действительно так, как все очень емко описал Хабиб.       Правильное слово для ее времяпрепровождения - тренировки. С этого и начинался обыкновенно ее день. Телесную мощь приходилось наращивать путем самых разных физических упражнений. Хабиб ее правильно учил, в отличие от всевозможных тренеров в фитнес-индустрии - всегда четко называл, какую позу принять, что делать, сколько раз повторять - с постепенным увеличением чистоты выполняемых подходов, и их количества. Едва она привыкала к этому виду упражнения - усложнял, а то и переходил на совсем другое. И объяснял все без специфических терминов. Если ей было не очень ясно, сам ее трогал, бесцеремонно щупая кости, и ставил ей это положение тела сам.       Поначалу было страшно утратить женственный облик, но одежда не становилась ей тесна, и в то же время телесная мощь ее усиливалась. Клер чувствовала внутри себя непривычную гиперактивность - так хотелось движения. Но по практике уже знала, что это ей кажется, и ощущение своей всесильности мнимое - силы надо беречь.       В первый день было тяжеловато - учиться изготавливать ловушки после физических тренировок. Здесь не до ловкости рук, когда все в руках дрожит, и ты даже иголку удержать не можешь. А Лия учила в том числе и этому - как уметь заштопать себя, если ты ранена. Следом за физической тренировкой, следовало новое обучение, требующее чего-то хитрее примитивных физических усилий, когда Клер попадала, порой и надолго, в распоряжение Лии, живущей автономно от остальных "первых". Той было велено присматривать за Клер, чтобы та узнала все, что требуется для того, чтобы уверенно чувствовать себя в лесу, а воля их идейного лидера - дымового монстра - уж не обсуждалась. Так или иначе, ведьма не успела проникнуться особой ненавистью к новобранке, и вскоре они наладили контакт. Но бывала подчас сурова, в основном - из-за неуравновешенного характера. Тем более не хотелось ставить ее в неудобное положение. Как и Эссау. То есть - что все тут (по его приказу) с ней так добры, а она что же? Будет делать так, чтобы выставлять крайними людей, которые были призваны ее обучить, и только? И девушка принималась стараться - с дополнительным тщанием.       Научившись уверенно чувствовать себя в лесу, после обеда, она вновь попадала в распоряжение Хабиба. В отличие от занятий в поселке, стреляли в джунглях, для чего "первый", заведовавший ее обучением, сам приходил забирать ее от Лии. В оружии и патронах недостатка не было - ведь слишком много скелетов в шкафу хранил этот остров. Где-то же все-таки они - "первые" - эти стволы добывали.       Отдаленность от остальных жителей поселения "первых" Хабиб объяснял тем, что не признающим прогресс нечего делать с огнестрельным оружием. Хотя сам умел. Это он учил ее прикладываться к стволу, упирая приклад в плечо. Это он втолковывал ей, что нужно "слушать волю оружия", и уметь чувствовать, куда оно само хочет посмотреть. Это было диковинно, но она верила!       В первый же день он показал ей арсенал, добытый у врагов, и сказал выбрать себе ту винтовку, которая, как он сказал, "на тебя глядит". Как ни странно, ей и впрямь приглянулась одна - чем-то. Хабиб даже удивился - это оружие было достаточно старым и неказистым, но она уверенно и упрямо выбрала именно эту винтовку.       И слияние в одно происходило.       По вечерам он учил ее драться. Втолковывал про разные виды ударов.       - Ты должна вкладывать в кулак весь свой вес! А в удар собрать - всю свою ярость! Не избегай боя, не вступай в него с досадой! Ты должна быть переполнена злобой, чтобы любая драка стала лишь отрадным поводом выместить негатив! И вот тогда, - когда дикарь так вкрадчиво протягивал, голос его делался жутким, и в то же время - явно приязненным, - ты будешь что-то из себя представлять.       Вскоре она уже практиковала удары и в противостоянии с ним. А до того - он ей и снаряд изготовил, мастер на все руки.       Он не раз кричал, смотрел своим жутким взглядом, но без подлинной злобы. И опять же запросто ее трогал. Но не было и намека на приставания мужчины к женщине. Скорее, дикарь и сам к ней привязался, совершенно искренне, бескорыстно, и в Клер был с этой точки зрения совсем не заинтересован - верно, чтил волю своего хозяина. Но было и еще одно воспоминание - стыдное, от которого было не отделаться - ей не было неприятно, когда Эссау схватил ее тогда, в хижине, нагло ухмыляясь, демонстрируя превосходство. А теперь направил ее сюда, к своим подручным. С лидером которых в итоге удалось найти общий язык. Правильнее было бы сказать так: Хабиб заполнил ей нишу брата. В Эссау же она чувствовала мужчину.       Боль, сомнения, негатив, усталость, - все помогало, все вкладывалось в удары. До пелены в глазах.       Некоторое время перед сном она была предоставлена сама себе. С досугом здесь было туговато. Признаться, раньше она не знала цену хорошей книге. Не сразу она осмелилась подойти к лидеру "первых" с этой просьбой - только тогда, когда сумела заслужить его расположение. Хабиб удивился, но сумел достать кое-что для нее. Это было ее единственное на острове чтиво - сборник стихов Эдгара Аллана По, невесть как попавший на остров.       Не сказать, чтобы чтение приносило пользу в ее нынешней деятельности, но позволяло еще окончательно не забывать себя, не превращаться в машину. А иногда и об Аароне взгрустнуть. Вот бы знать, как он сейчас!..       Для нее не существовало ничего, кроме этого поселка и джунглей. Она уже стала забывать, как выглядит пляжный лагерь, откуда она. А может, и внешнего мира никакого не было, а сама она появилась из пляжного лагеря, а затем попала сюда. А прочее - лишь самообман - вроде того, когда телу кажется, что оно больше не сможет, и с него уже хватит.       Лишь мысли об Аароне позволяли ей хоть как-то держаться на плаву. Но слишком много о нем думать тоже было нельзя - расслабляло. Тогда как и без того было сложно.       Не раз хотелось бросить. Расплакаться. Заявить себя трусихой.       Но она просто не могла подвести Эссау.       И поэтому она слушалась и дальше.       Хабиб ее по-настоящему хорошо учил. Раз в месяц он отлучался - в хижину, по его собственным словам, давать отчет о том, как там фаворитка, как и обо всем остальном. А ей протекция идейного лидера позволяла в новом коллективе акклиматизироваться.       "Первые" относились снисходительно, так как и не ждали от чужачки большего - лишь воля их повелителя была для них священна.       Но каждый уважительный взгляд она старалась ловить. А снисходительных взглядов с оттенком благосклонности - избегать.       Однажды ее воля дала трещину - когда не обошлось без бунта.       Но в один из дней, выдавшийся особенно тяжелым, ей отчего-то показалось, что это - сильнее ее! Первый и единственный раз Клер Литтлтон, обреченно опустив руки, поняла, что это - не по ней.       Нет, она больше не сможет!       Разум отклонял протестный позыв, а душа уже просилась прочь.       Вежливо простившись с Лией, заметившей, что ее питомица сегодня была как-то рассеянна, она, не дожидаясь прихода Хабиба, рванула в джунгли. Инстинкт гнал ее - инстинкт почувствовать глоток свободы. Прямо в пути ее настиг ливень.       ... Запах мокрого воздуха мешал Клер сосредоточиться на том, чтобы укрыться. Бредя по джунглям в середине дня, она не различала усталости, но каждый раз, как давала себе передышку, ноги сами подгоняли её вперёд. Девушка не бежала- бежать она не могла уже давно. На моросящий всё крупнее дождь, хлестающий её по согнутой спине, по щекам, внимание не распространялось- это лишь подгоняло вперёд, вперёд. На длинной корявой ветке, которую удалось преодолеть, лишь наклонив голову, пришлось остановиться. Клер распрямилась. Смахнув со лба поперёк прилипшую прядь волос, она наконец дала себе отдышку. Капли дождя вперемешку с каплями пота, толкали друг друга- им было тесно на её лобике. Дежа-вю, какое дежа-вю- пронеслась в голове первая мысль. наконец-то Клер начала осмысливать происходящее. Мысли выпрыгивали из её светлой курчавой головы мелко и робко, в такт её шагам по мокрой листве.       Это действительно было дежа-вю. Точно так же, осенью того безумного года, она была в плену у этих ужасных людей, которых негласно было принято именовать "другими". В первом её плену, ещё с ребёнком в чреве; всё там было чисто и научно, и какая-то тень сомнения в дурности её положения оставалась и крепла, ведь за ней ухаживали, как за принцессой. Оттуда, с медицинской станции, где они впервые посягнули на её лучик надежды- её Аарона, ей удалось сбежать. Ей повезло, её, беременную, почти не охраняли, плюс последовала помощь от младшей Руссо, а потом и от Руссо-старшей. Но после нового приключения, когда случилось почти всё то же, но с худшим подтекстом, и тело в области заштопанной раны немилосердно жгло, а вояки-злодеи посягнули на неё и Аарона, её жизненный принцип- не зацикливаться на чём-то одном, мужчине или платье, принцип быть независимой, полетел под откос. Как и в свой первый в жизни побег, она выглядела корпулентной, но это из-за намокшей, набухшей одежды. Потому что беременной Клер уже не была, её ребёнок был не в материнском чреве, а она потеряла его...       Качнувшись назад, Клер села в чём была под незнакомое ей лиственное дерево, привалившись спиной. Уж так далеко они её не догонят? Неимоверным волевым усилием уняла дрожь в ногах. Она подступила, как только девушка их расслабила. Их она сжала к себе, обеспечив физическую нагрузку обхватив узкими, некогда ухоженными руками, сама тем самым невольно приняв позу ребёнка в утробе. Сверху пролетевшая стая чаек наблюдала внизу себя удивительную картину: под одним из небольшой цепи тронутых дождём деревьев сидело непонятное им существо- съёжившись, оно внимательно высматривало меж кустов страшную угрозу, беззащитно позабыв об угрозе сзади.       Ещё там, в посёлке, до бомбёжки, ей подарили кроссовки. Потому что-она мать, и её было принято кормить, радовать, носить на руках. Хилые обувки совсем прохудились. Вот в них сейчас было два озера воды. Клер коснулась пальцами своего кукольного личика- они окрасились кровью. Откуда- она не решалась проверять. Кровь могла происходить откуда угодно- от любой из многочисленных царапин на лице. Выхода не было, она нашла под лианами место с примятой травой, сняла один ботинок, вылила воду, ногу пристроила прямо на траву, где лило совсем чуть-чуть, и то- с дерева. То же проделала с другим ботинком. Нащупав землю потвёрже, села там, где земля под слоем грязи проседала совсем чуть-чуть. Перевернула кроссовки, чтобы в них хоть внутрь не налило, сырой травой протёрла лицо, ведь в любой ситуации человек обязан оставаться Человеком. И так в то же время ей стало хорошо и cпокойно, что она сама способна что-то решать, как чистый лесной воздух пробивает её уставшие от бега лёгкие, что захотелось - и показалось неплохой идеей! - заснуть под навесом природы, раз Клер Литтлтон было суждено найти своё пристанище здесь...       Пять минут спустя она уже клевала носом. Дождик стих, но пролетевший всего через минуту ветер разрушил её иллюзорное прихорашивание, пролив на неё шквал воды с листьев, отчего на её личике образовался узор из красно-чёрных полос, и одна светлая прядь беспомощно пыталась прикрыть синяк размером с аппетитную сливу. Ветер помогал ей, подвывая. Но как куколка докатилась до такой жизни? Что произошло с ней за это время? Никто никогда не узнает.       Пробуждение же посулил настойчивый зов.       - Клер! - она подобралась. Это был знакомый голос, неистовый. Хабиб найдет ее, что бы она ни делала - от него в джунглях не укрыться.       - Ты куда ушла?! Вернись!       Он кричал грозно-грозно.       - Я тебя слышу!       Она и впрямь пошевелилась. Внезапно ей стало стыдно. Если он сейчас скажет, что она рвет ему сердце... она уже сама готова будет выйти и умолять его не уходить, принять ее!       Но упрямство уже стало ее второй натурой. Она сидела, не шелохнувшись. Сгорая со стыда, и будучи не в силах выбраться.       Но надо было бежать.       Остров научил ее смотреть в глаза реальности.       Вскочив, она продолжила движение. Все было хорошо, дикаря было не слышно. Но вот только он взял выбрался из-за дерева сзади.       - Ты куда, негодница? - изумленно уставился он.       - Не подходи ко мне! - голос перебивало тяжелое дыхание.       - Стой! Успокойся! - у него даже дрогнул голос!       - Ты меня не остановишь, ясно тебе?!       - Клер, за такие поступки... - он приобнял ее.       - Не трогай меня, ясно! - она забилась в мускулистых руках. Начала бить и пинать его, как он сам и учил.       - Ты не смеешь убегать! - с удивлением посмотрел на нее "первый".       - Но почему?! - вопрошала она под дождем.       - Ты должна быть с нами! - он зажестикулировал, снова смотря непререкаемо.       - Я... - замялась Литтлтон.       - Значит, все зря?!       Простых три слова остановили ее порыв. Ей стало ужасно стыдно. Она заплакала. Клер была готова пойти прямо сейчас на стрельбище и удивлять результатами. Но сегодня Хабиб, обняв за плечи, повел ее не на стрельбище...       Он, предварительно проведя по коридору (все время пути Клер рыдала, не переставая), расположил ее в своей комнате, которую новобранка никогда прежде не видывала, но ей было не до того, чтобы рассматривать - было очень тяжело на душе.. Игнорируя просьбы "прошу, не надо!", уложил на прямоугольные доски, служащие кроватью. Приказал лежать. А сам метнулся ко многочисленным склянкам и кувшинам.       Клер теперь почувствовала себя совсем наглой, и уже перестала думать, что ей дается совсем незаслуженный отдых, и без этого демарша вполне можно было бы обойтись. Она капризно решила пристроиться в удобной позе. Пока она металась с боку на бок, не успев пролежать в каждой позе и двадцати секунд, Хабиб закончил готовку и передал ей какой-то кувшин.       - Пей, дорогая, - протянул он к ее губам узкое горлышко. - Пей.       Теперь - не было сил на протесты, и было легко подчиниться. Вкус был сладковато-горький, не похожий ни на что.       - Лежи. Спи.       Зря она подумала, что тотчас же заснет - это было не снотворное. Но делалось легче.       С удивлением она увидела в руке дикаря ее любимую вещь - тот самый сборник стихов.       - Ты... почитаешь мне? - пролепетала она, обессиленная.       Ничего не ответил ей Хабиб, лишь принялся листать, такой же свирепый.       Сил не было, но позу найти так и не смогла. Наконец, уже легла не вдоль, а поперек, и закинула ноги на примыкающую стену. В такой позе и слушала.       А дикарь наконец начал зачитывать одно из стихотворений:       Небеса были пепельно-пенны,       Листья были осенние стылы,       Листья были усталые стылы,       И октябрь в этот год отреченный       Наступил бесконечно унылый.       - Все хорошо, все хорошо, - принялась бормотать она едва слышно. Не перебивая своей громкостью громкость стиха - и вовсе не планируя портить поэзию. Но ей так нравилось.       Было смутно; темны и смятенны       Стали чащи, озера, могилы.-       Путь в Уировой чаще священной       Вел к Оберовым духам могилы.       - Все хорошо, все хорошо...       Порой и впрямь сон подкрадывался к ней. Было неясно, сколько там времени/ А строфы шли и шли своим чередом...       "Это странно, этого не может быть", - подумывала она, умиротворяясь под аккомпанемент читающего дикаря.       Но тропа прервалась и, темнея,       Склеп возник. Я и вещий мой ум,       Я (не веря) и вещий мой ум —       Мы воскликнули разом: «Психея!       Кто тут спит?!»-Я и вещий мой ум...       «Улялюм,— подсказала Психея,—       Улялюм! Ты забыл Улялюм!»       Сердце в пепел упало и пену       И, как листья, устало застыло,       Как осенние листья, застыло.       Год назад год пошел отреченный!       В октябре бесконечно уныло       Я стоял здесь у края могилы!       Кому - октябрь, а кому-то - декабрь...       Наконец, она смирилась с реальностью. Приложив гигантское усилие, подвинулась и кое-как спустила ноги, оказавшись теперь уже, как младенец - только теперь, лежа. Сон сразу же нашелся.       К нам на небо Астарту призвали       Из созвездия адских светил —       Из греховной, губительной дали,       С небосвода подземных светил?       Аарон, я попаду к тебе.