Пуленепробиваемое сердце

      Они убегают. Убегают всю свою сознательную жизнь, находя пристанище в маленьких комнатушках, ночуя под открытым небом, живя в повидавшем многое автомобиле. Убегают вчера, убегают сегодня, убегают завтра.       — Пати, а мы… мы сможем когда-нибудь убежать от них так, чтобы больше не пришлось прятаться? Навсегда? — робкий вопрос, который раскаленным клеймом давно выжжен внутри Грейс. Она устала. Ей хочется домой. Не туда, где ты устраиваешься на заднем сидении и терпеливо ждешь, когда вы приедете в очередной пункт назначения — еще одно место, отмеченное на маленькой, затертой практически до дыр, карте. Нет, туда, где по утрам тебя ждут дразнящими ароматами пирогов, где ты можешь спокойно выйти во двор, не боясь, что где-либо притаились эти подонки. В тот самый, настоящий, дом, которого они все давно лишились.       — Мы могли бы убежать, Грейс, — золотистый оттенок, ставший еще отчетливее в отблесках ярко-оранжевого огня. Знакомый взгляд родных глаз — мгновенно потемневший, посерьезневший. Пати смотрит на костер, не обращая внимания на летящие в него искры. Челка, пугающе кажущаяся в таком свете кровавой, падает на лоб, полузакрывая давно выученные наизусть черты. — Мы могли бы убежать, Грейс, — повторяет, по-прежнему не поворачивая головы в сторону внимательно слушающей его девочки. — Мы могли бы убежать вчера, сегодня и даже завтра. Обрести мирную жизнь. Стать счастливыми, навсегда нацепить на лицо не сходящую с него никогда улыбку. Держаться за руки и всем вместе играть в шахматы по утрам. Просто принять таблеточку — и все станет идеально, ведь правда? Ты хочешь такой жизни? Правда, хочешь? Перестать быть, наконец, занудами и позволить подарить нам счастье, что так жаждут вручить эти придурки?       — Нет… — Грейс шепчет, чувствуя, как щеки становятся мокрыми. Нет, конечно, она не хочет этого. Она просто хочет найти свою маму, которой по-прежнему пишет письма, надеясь, что они обретут своего адресата. Хочет, чтобы можно было жить, не боясь, что однажды она лишится и этих четверых, что так самоотверженно и безрассудно тратят свои дни. — Нет, Пати, не хочу.       Пойзон придвигается ближе и крепко прижимает к себе Грейс. Сильные руки Пати кажутся такой надежной защитой, что она позволяет себе расслабиться и просто плачет, уткнувшись в куртку юноши.       Ветер, стихший, лениво перекатывается в воздухе, иногда взметая очередную порцию веселых искр. Но ни Пати, ни Грейс не обращают на них ровным счетом никакого внимания. Плечи девочки содрогаются от рыданий, но движения становятся все медленнее и тише, и когда Пойзон внимательно в очередной раз смотрит в ее лицо, Грейс уже спит. Пати ласково проводит рукой по кудрявым волосам. Стирает мокрые дорожки на щеках. Целует в лоб.       «Если бы могли убежать, Грейс, убежать отсюда навсегда, поверь, я бы так и сделал».