Поцелуи для Венеры

Сгущенные молочные ягоды наливаются белым соком, а сама виноградная лоза пахнет тлеющими листьями, сырым деревом и дождевой водой. Капли-горошинки кое-где стекают с виноградин, звонко падают на землю. Женские руки аккуратно поправляют стебли, ласково прикасаются к гроздьям и вырывают с невиданной силой сорняки. Вот она, Молли Ватсон, бродит среди туманов и виноградников, несет сапки и лопатки. Удивительно похорошевшая, пополневшая, готовая выносить здорового ребенка, Молли чувствует себя здесь счастливой. Хоть тело отчего-то ломит, руки и ноги устали, это была приятная истома. Джон снова будет причитать: «Молли! С тех пор как мы переехали, ты работаешь в саду больше, чем работала в больнице. Тебе необходимо отдыхать, солнышко». Ах, Джонни, Джонни! Да разве это работа? Это не застывшее навечно алое сердце, не изъеденная циррозом печень, не липкие сгустки опасной крови. Вот она, Молли Ватсон, опускается в шезлонг. Холодный ветер обдувает её горячую потную кожу, а небо будто накрывают хлопковой простыней — таким оно кажется белым. Вот бы начать новую жизнь, думает она, а то уж слишком всё сложно, не как у людей, ведь там, где Шерлок, всё не как у людей. Первый месяц она постоянно всхлипывала на работе. Вот-вот, он сейчас придет, и уже кофе готов, с сахаром, как любит. Потом приходила на Бейкер и рыдала там, а у Джона тоже были воспалены глаза, и горькие слова слетали с его губ. Но Молли сильная, сильная и крепкая, милая Молли поняла, что Шерлок втягивает их в пропасть, откуда они выберутся только с прозаком во рту. А на годовщину она снова явилась к Джону, опоздала, принялась вымывать чашки из-под кофе, почувствовала легкое прикосновение к затылку и вспыхнула вся. Это для неё откровение. Как она, Молли, могла подумать о Джоне в таком ключе? Может, поцелуй по дружбе? Отчего еще больше вспыхнула. Джон — не дурак. Сразу обнял, она выронила эту мерзкую чашку, обернулась. Его взгляд был таким настойчивым, трепетным, затуманенным. Молли увидела, что за нежностью, таившейся в черных блюдцах зрачков, пряталась скорбь, закутанная в саван и пускающая слезы по давно минувшим веселым денькам, когда не нужно было прятаться от Мориарти, решать его глупые загадки и бегать за подозрительными женщинами-доминантками. Нужно просто раскрыть дело, где убийца таксист, водитель или садовник. Молли поняла. Молли услышала призыв его сердца. И пустила в свое. Шерлок был отпущен. Так должно было и быть. Она смотрела в зеркало и не узнавала себя. Из несчастного мышонка, стеснительного, глупого и блеклого, пылко влюбленного в гения, она превратилась в Венеру, пылко влюбленную уже в Джона. Даже карий цвет глаз выглядел не обыденно и плоско, а излучал удивительный сентиментальный свет, убеждавший каждого мужчину, что она, она, Молли, слушает и видит только его, что вся ревность, вся страсть, вся глубина, вся гордость и вся сила — для него одного. Тело тоже менялось: его краски, его тени, его формы. Теперь не гномик и не птичка, не маленькая, не карликовая, а статная, солнечная, яркая. Сильная женщина, ставшая опорой для своего мужа. Джон слегка постарел. От переживаний его волосы посеребрило на висках, но он не утратил твердости, которой так ей не хватало. Правда, иногда муж пугает жену — как глянет, а что вспомнил неизвестно, а ярость-то какая! Молли в такие моменты тоже вспоминает (она обычно за шитьем, за книгой, за чашкой чая). Вспоминает Шерлока, вспоминает и морг, и кофе, и несносные каверзы Мориарти, слезы, и бессонные ночи. Шерлок всё-таки совсем-совсем не ушел из жизни Молли. Иногда она думает, чтобы он сказал на это, как сказал, как посмотрел. И хотя ответы всегда ехидны, тон насмешливый, взгляд надменный, это приятная разминка, малый полет фантазии для души. Внезапно на столике вибрирует телефон. Молли жмурится и тянется к нему. — Да? — Молли, я тут встретил своего сослуживца, он пригласил нас на ужин к себе домой. Ты как? Согласна? — А когда? — Через два часа. — Хорошо, я буду готова. Выгладить костюм? — Да, если не трудно. Буду через час. Эмм… Молли… Я тебя люблю. Молли смеется. — Я тебя тоже, глупыш. И вот уже Молли бежит в дом, выглаживает костюм Джона. Темно-синий, думает Молли, ему так идет этот цвет. А вот она уже поспешно открывает шкаф, пытаясь выудить хоть одно платье, судорожно отбрасывая юбки, джинсы, рубашки, блузы. Наконец рука нащупывает мягкость шелка и выносит на свет Божий то легендарное маленькое черное платье. Конечно, там чуть кружева, там чуть бархатной ленты. Джон любит такие детали, утверждая, что Молли сразу хорошеет с ними, становится более кокетливой и загадочной. Она смотрела в зеркало и не узнавала себя. Она — не патологоанатом. Она — женщина в кружевах, фиалковом нижнем белье, с помадой и даже хайлайтером воспользовалась. Распущены волосы, надеты колье и обручальное кольцо. Ослепительна и мила. Но из темных чердачных сумраков разума выплывает мерно и красиво вопрос, подлый вопрос: «А полюбил бы её такой Шерлок?». Слишком много Шерлока за сегодня, Молли. Молли усмехается, и усмешка горька, словно ирландская полынь. Нет, какие-то потуги, толчки, биения сердца вызвала лишь Она — Ирэн Адлер. Джон рассказывал о ней. Она сначала оказалась то жива, то мертва, то снова жива — Шерлок её всё спасал, а Молли уж и запуталась в повествовании. Только Джон ушел, а она мгновенно кинулась в Интернет. Шикарная женщина-доминантка, невероятно умная и ловкая. Ах, как же Молли на секундочку захотелось измениться! Стать элегантной, изящной, как Она, иметь нежную кожу (даже видно на фото!), быть надменной и царственной... Красота? Ум? Да какой там ум? Глупая безмозглая курица, поразившая Шерлока своей откровенностью и бесстрашием. Глупая курица Молли. Ты ревнуешь мертвого человека. Джон. Милый Джонни. Милая Молли закрывает сундук с гравировкой «Холмс», запирает на замок, задвигает подальше, накрывая клеенками, засыпая бытовым мусором, прикрывая шкафами и мебелью. Всё. Незачем. Костюм выглажен, Молли собрана. Хочется еще понежится в столь уютном шезлонге, вдыхая ароматы дабеций и вереска, поглядеть на унылое небо. Но веки почему-то мгновенно захлопываются, грудь тянет, и она падает в шезлонг — сон сморил её. Молли, как когда-то в детстве, захлопывает сказку-ужастик «Шерлок Холмс и горе», небрежно кидает книгу под кровать, и герои её жизни засыпают вместе с ней, чтобы потом очнуться в новом мире, вроде в том же, но измененным миллиардами событий: и большими, и маленькими.