Моё присутствуе поможет тебе?

Call Me No One – You Surprise Me Guano Apes – Living in a Lie Katatonia – The Racing Heart State Of Shock – Best I Ever Had Наверняка он ожидал этого, хотя вряд ли планировал, но я позвонил ему спустя четыре дня. Мне нужен был хоть кто-то. У меня никого не было в этой столице мировой скорби, кроме брата, занятого работой и девушкой. Да и семья… Как ни странно, но чаще всего семья – не то место, куда ты приходишь за помощью. Вот и я не пошел. Я выбрал этого странного парня с улыбкой солнца и двойным именем. Может, потому что я совершенно не знал его, а может, просто потому, что знал о нем слишком много. И он много знал о Мартине. Он – единственный, кто может понять, что я чувствую, даже если я не скажу ни слова. Потому что он чувствует то же самое. — Приходи сегодня, - у меня не было сил даже поздороваться, - напьемся. Джам помолчал в трубку, и после вздоха ответил: — Что ты пьешь? — Без разницы уже. Мне надо поговорить… о ней — Мне тоже, мне тоже, - эхо впилось мне в подкорку, и волосы на затылке встали дыбом. – В восемь подойдет? Я на работе. — Конечно, - я выстрелил очередным окурком из окна, закрывая его, чтобы снова оказаться в тепле. Разговор был окончен, и у меня появились дела. Это так важно – занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы отвлечься от мыслей, неминуемо заставляющих тебя ненавидеть весь чертов несправедливый мир. Мне нужно было прибраться в доме. Горы немытой посуды, в основном стаканы и другие емкости для питья, всюду упаковки от лапши быстрого приготовления и замороженной пиццы. Если бы моя милая Тини это увидела… Она была бы неимоверно зла на меня. «Ты посадишь свой желудок окончательно! Что ж ты делаешь с собой, а?! Побереги себя… Хотя бы для меня, Хор. Слышишь?» - это то, что она сказал бы, если бы была здесь. Но проблема в том, что её нет. А значит, я могу не беречь себя. Я могу жрать эту быстрорастворимую лапшу и давиться перемороженной пиццей, и никто больше не посмеет сказать мне ни слова. Так я думал, уминая мусор в ведре, большом мужицком холостяцком мусорном ведре, которое не может вместить разве что бегемота. Надо будет вынести его, но завтра. Или послезавтра. Как оклемаюсь после сегодняшней попойки. А я ведь даже не хочу напиться, на самом деле. Я просто хочу сделать хоть что-нибудь, что заглушит эту боль. Если бы мне предложили сейчас наркотики, любые – я бы взял их, не спрашивая, что именно мне подсовывают. Что угодно, лишь бы избавиться от этой боли. Но сейчас у меня есть только одно – короткий звонок в дверь. А я даже в душ не сходил. С позавчера. Прости, Джам. Он вошел, задев пакет ногой, и в нем звякнули бутылки. Не было нужды играть в гостеприимного хозяина и приглашать пройти на кухню или в гостиную – он выбрал гостиную, доставая две упаковки вок-лапши, четыре упаковки с роллами и две бутылки водки. — Она говорила, ты любишь все это. – Он выдавил неловкую улыбку. — Да, спасибо. Надеюсь, ты сам не давишься этим. – Я сел на пол, прислоняясь к дивану. Я всегда сижу на полу, даже если это неуместно. Он молча прошел на кухню и достал из холодильника томатный сок. У нас всегда был томатный сок, врачи говорили, что он полезен для Тини. И осталось еще четыре упаковки. Два стакана звякнули в его руках, когда он садился рядом со мной. — Ну, за… за нее, - выдавил он, прежде чем стукнуть своим стаканом о мой и осушить его залпом. Я втянул ноздрями резкий запах и опрокинул его содержимое в себя до дна. Гортань загорелась, и я помотал головой от жгучего вкуса. Все в порядке. Надо насвинячиться сразу, чтобы развезло в сопли. Это и была цель. Еще стакан в молчании, и еще один с коротким тостом «за этот вечер». Мы в молчании дожидались, пока алкоголь сотрет границы и развяжет нам языки. — Я хотел увезти ее в Нью Йорк, - наконец сказал я. – Чтобы мы жили в моей берлоге, ходили на работу, торопливо прощаясь с утра, и с нетерпением ждали вечеров, чтобы провести их вместе. Это было бы здорово, точно лучше, чем в этом тихом городке. Мы бы забрали к себе Пеппер, и были бы счастливы. Я так скучаю по всем этим мечтам, Тони… — У нас тоже была мечта, - он пьяно положил мне руку на плечо, дожидаясь моего кивка, - съездить в Диснейлэнд во Флориду. Еще до ее болезни. Мы хотели там побывать и прокатиться на всех самых страшных аттракционах. Потом я ушел, и хотел съездить один, но… Это была наша мечта. На двоих. Я не мог исполнить ее один. Потом, когда ты уехал, мы договорились съездить, если она выживет. Этот чертов Диснейлэнд до сих пор не дает мне покоя! Я хочу побывать с ней там! Он агрессивно уставился в черный экран телевизора, сопя и сжимая челюсти. Меня это кольнуло. Я бы хотел, чтобы это была наша с Ти мечта, потому что это звучит действительно сказочно, а я хотел подарить ей сказку, но не смог… — Мы говорили об этом даже после того, как ты вернулся. Она говорила, что ты клевый и не стал бы возражать. Ты бы отпустил ее со мной, правда? — Правда, - кивнул я. На самом деле, мне это казалось плохой идеей, и я бы дико ревновал из-за страха потерять ее. Ведь если у двоих когда-то были чувства, а отношения закончились скомкано, была бы вероятность… — Поехать в Диснейлэнд и обдолбаться там – вот что мы хотели после ее выздоровления, - припечатал Джамиль. Мое сердце пропустило удар и глухо забилось о ребра. – В последний день. Сначала надо было оттянуться. — Что? – Мне же это показалось? Я ослышался, потому что я пьян. — Мы хотели обдолбаться в последний день в Диснейлэнде. Она завязала, конечно, но ради такого она сделала бы исключение. И я тоже. Хотя, с тех пор, как таблетки перестали помо… Наши взгляды встретились, и он не договорил. Я не верил своим ушам, он ругал себя за свой язык. — Ты не знал? – Выговорил он почти шепотом. — Знал, конечно, у нас не было секретов, - соврал я. Я не знал, но я хотел знать больше. Особенно теперь. — Если честно, я удивлен, что ты не начистил мне морду, когда увидел. Я приносил твоей девушке наркотики, а ты ни слова мне не сказал. Почему? — Потому что таблетки не справлялись с болью. И я выбрал видеть ее под кайфом, а не воющей от боли. – Чистая импровизация. Меня трясло от этой правды, а мозг отказывался поднимать крик. Сейчас не время. И я хочу знать еще больше. — Так ты тоже наркоманишь? — Я завязал. Мы с ней вместе подсели, а потом вместе соскочили в центре реабилитации год назад. Когда она заболела, она потеряла и меня, и компанию, но у меня контакты остались, поэтому, когда она позвонила с просьбой достать немного, мне было не сложно. Не, ты не думай, я её отговаривал, но она сказала, что это от боли. Я знал, что она врет, но чувствовал себя слишком виноватым, чтобы отказать. И она так плакала. Прости меня, чувак… Я дважды испортил её … Джамиль упал мне на плечо, и его тело тряслось от рыданий. Я не понимал, совершенно не понимал, что происходит. Я хотел, чтобы это было сном, и чтобы номер Тони никогда не оказывался в моем блокноте. Но реальность кричала его голосом мне в футболку, пропитанную его слезами. Ему было жаль, и он знал, что виноват. Так же, как и я знал, что они оба делили между собой слишком много тайн, чтобы просто уйти из жизней друг друга после моего появления. Я знал, что Джамиль не желал ей зла, и что хотел быть честным со мной. Хотя бы он. А Мартина… Об этом я буду думать еще долго. Часть 2 Dear Diary Placebo - Blind Placebo - Running Up That Hill Наркоман. Это одно из самых страшных слов, которое воспринимается, как неизлечимый диагноз. Наверное, так оно и есть, ведь почти все, кто когда-то завязал, снова возвращаются к своей старой зависимости. Выражение «бывших не бывает» не нуждается в подтверждении даже в этой области. Бывший парень бывшей наркоманки принес ей наркотики. Снова. Они снова были в одном доме, в одной комнате, и снова употребляли. В моей голове, невыносимо болевшей после вчерашней попойки и откровений, не находилось места новой информации, разбивавшей мои окостенелые внутренности. На куски, изнутри и снаружи, на мелкие осколки. Почему она не сказала мне? Это так логично – она боялась. Это не та тайна, которую ты открываешь, не пряча глаза. Это печать, приговор, клеймо на человеке до конца его дней, оставленное косыми взглядами посвященных в тайну. Мое желание поговорить о ней привело только к большему желанию излечиться другим разговором, на этот раз об услышанном. Но с кем можно поделиться тайной, когда она – не твоя? Только с ее обладателем… но… Я рванул к компьютеру быстрее, чем успел додумать предыдущую мысль. Дневник. Закрытый ото всего мира, кроме нее. Теперь я – единственный обитатель этого маленького мира на двоих. Я не заходил на этот сайт с того момента, как приехал к ней в костюме сотрудника экспресс-почты. А зря. Все это время она продолжала вести дневник. Она записывала то, о чем думает, писала о том, как мы проводим дни, писала о своей болезни… и вот… Записи за то время, когда меня не было рядом. «...Я не знаю, что мне делать. Он не мог так просто уйти, нет. Я не верю. Я просто отказываюсь верить, что он оставил меня. У меня паника. Я не знаю, как мне жить дальше. Я не хочу жить дальше. Именно он держал меня почти полгода, он заставлял меня не только лечиться, но и верить в лечение. Мне хотелось жить только потому, что рядом с ним я видела смысл в своем существовании. Теперь этого смысла нет. У меня нет никого и ничего больше...» «...Я глупая. Какая же я глупая, если позволила себе хоть на минуту поверить в то, что могу быть нужной хоть одному живому существу на этой планете! Я больна. Такие, как я, не нужны никому, и мы просто доживаем свой срок, отмеренный естественным отбором. Естественно, он свалил. Кому в здравом уме захочется быть с тем, кто постоянно блюет и заливает кровью из носа все вокруг? Я иссушена этим диагнозом, и я стала страшной. От меня даже пахнуть стало отвратно, и этот запах не смыть, потому что это именно мой естественный запах сейчас. Я сама себе противна, и предпочла бы себе кого угодно. Неудивительно, что он выбрал женщину. Это – его билет в нормальную, полноценную жизнь. Он снова в обществе, и естественный отбор позволяет ему существовать в этом обществе так, как ему удобно. Я должна быть рада за него. И я рада. Но мне больно и горько за себя. За свою обманутую веру. За то, что еще один человек, которого я любил, выбросил меня. Да я бы даже собаку выкинуть не посмела. А они людьми швыряются...» «...Я больше не могу так. Я не могу сидеть тут одна, дожидаясь очередного дня, чтобы поехать в больницу и обратно. Я устала занимать себя чем попало. Я видела все эти фильмы, я читала все эти книги. Я не могу больше играть на гитаре, потому что пальцы за час стираются до крови. Меня не стало еще до того, как я умер...» «...Я невыносимо скучаю по Хорхе. По его улыбке, по острому носику и по скрипучему голосу. Но я научилась забивать эту боль настолько глубоко, что улыбаюсь снова. Спасибо...» Мои глаза бегали со строчки на строчку, и я не верил тому, что вижу. Она писала. Она знала, что я не читаю, но все равно не упоминала Джама. Она не хотела, чтобы я знал. Но именно он, это очевидно, привел ее в чувство. Самым грязным и убийственным способом. Я одновременно и благодарен ему за это, и проклинаю. Он был рядом, но он был тем, кто убивает. Кто знает, если бы он не пичкал Тини наркотой, может, она сейчас была бы рядом со мной. Может, ее организм был бы в состоянии бороться в день операции… Я никогда не узнаю ответа. Я никогда не узнаю, убил ее Джам или рак. Поэтому – нет смысла обвинять ее в убийстве, хотя отчаяние побуждает именно к этому. Но это обвинение слишком тяжелое, и не я судья. Я могу понять их обоих. Я прекрасно осознаю, почему Мартина пошла на это, и почему Джам поддержал ее. Но это не облегчает той боли, которая теперь убивает меня. Я не знаю, что мне делать.