Мальчик, который не хотел расти

POV Эмили - Привет, - кто-то незнакомый, с хрипотой в голосе, поприветствовал меня, входя в мое убежище. Я никогда прежде не узнала бы, кому принадлежит этот голос, если бы не увидела его лица. Питер стоял в дверном проеме, не решаясь подойти ко мне. Мне хотелось кинуть в него нож, начать кричать, истерзать его, заставить страдать, но я лишь смогла кивнуть ему и продолжить чтение. - Мне жаль, что все так обернулось, - делая виноватый тон, Пэн явно переусердствовал. В его голосе было слишком много страдания и боли. Слишком. Это звучало чересчур лживо. - Жаль? Серьезно? Ты знаешь значение этого слова? - с открытой иронией обратилась я к юноше. - Я пришел, чтобы извиниться. Мне, правда, жаль, что тебе было больно, - лишь на мгновение Питер посмотрел на мою искалеченную ногу и тут же отвел от нее глаза. Ему было противно. Я видела это в его взгляде. - Ох, Питер, ты и извиняться умеешь? Я просто поражена! - Может, ты дашь мне высказаться? - начал гневаться Пэн. - А ты еще и ночь откровений решил устроить? Ты меня решил морально добить? - я усмехнулась. - Почему ты не даешь мне просто извиниться и все исправить? - Извинений будет явно недостаточно! И я даже не знаю, что тебе придется сделать, чтобы я тебя простила! - Ты глупая девчонка, которая не умеет слушать! - прокричал Питер. И, раздосадованный, ушел, едва не сорвав дверь с петель. - А ты высокомерный, бесчувственный, беспощадный мальчишка! - кричала я ему вслед. Мне было все равно, услышал он мои слова или нет, так как до него никогда не дойдет их смысл. Он всегда видел лишь свое эгоистичное "Я" и не желал признавать чужую правоту и их желаний. *** Прошло два дня, три, неделя, а Пэн больше не являлся ко мне. Кажется, мы оба испытывали одни и те же чувства, и их нельзя было назвать нежными и светлыми. Они были черными и колючими. Мы испытывали ярость и ненависть друг к другу. Я ощущала это, даже когда Феликс пытался отвлечь меня разговорами, чтобы я поела. Но я ела мало и с трудом. Нога невыносимо болела, но с каждым днем боль становилась все меньше, но так и не переставала болеть окончательно. Любое неосторожное движение, и вся ступня могла разразиться тупой, ноющей болью. Но все же, когда двое ненавидят друг друга, один из них, рано или поздно, дает о себе знать. - Ты можешь заморить себя голодом, мне наплевать. Но Потеряшки беспокоятся за тебя. Удивительно, как одна девчонка так легко запудрила им мозги, - буквально плевался желчью Пэн. Он не вошел, а почти вбежал ко мне и с громким стуком поставил передо мной на тумбу тарелку с рыбным супом. - Ешь, или тебя заставить? - А вежливо тебя не учили разговаривать? - огрызнулась я. - Не успели, - скривил губы Пэн. - Или ты ешь все до последней капли, или я привязываю тебя к кровати и насильно заливаю в тебя эту чертову похлёбку. - Я-то съем, но тогда ты должен мне историю. - Какую еще историю? - нахмурился Питер. - Любую. Лишь бы не наблюдать твою недовольную морду. Пэн в ответ промолчал. Я не притрагивалась к, как он назвал, похлёбке, пока он не сел рядом со мной. Питер рассказывал о том, как нашел Потерянных мальчишек, как заставил их пойти за собой, как выбрал каждого из них. Я внимательного слушала его и заметила, что он ни разу не взглянул на меня. За все то время, что его губы шевелились, он даже не повернулся, чтобы убедиться, что я слушаю. Лишь когда я поставила пустую тарелку обратно на тумбу, он оживился. Юноша было потянулся к миске, как я схватила его за руку выше локтя. Нам обоим стало не по себе от моего жеста, но я не хотела больше молчать. - Почему ты так относишься ко мне? - спросила я его. - Как "так"? - ответил мне вопросом на вопрос Пэн, лишь теперь взглянув на меня. - Будто я твоя вещь. - Ты ведь и правда принадлежишь мне, - усмехнулся Питер. А я уже было надеялась, что больше никогда не увижу его настоящего лица. - Я человек, а значит, не принадлежу никому. Ты избалованный мальчишка. Как ты можешь так поступать с людьми? - почти кричала я на юношу, крепче сжимая его руку. Казалось, он даже не замечал этого. Он будто стал фарфоровой куклой без эмоций, глядя в одну точку, отвернувшись от меня. - Почему ты молчишь? Тебе нравится видеть страдания других? Тебе это приносит радость? Почему ты творишь одно только зло и не можешь хоть раз сделать что-то хорошее? - тараторила я, завалив Пэна вопросами. - Почему ты играешь со мной? Почему ты приносишь всем лишь боль и страдания? - продолжала спрашивать я Пэна. Он молчал. - Ты маленькое чудовище, неужели ты не понимаешь этого? Ты просто сирота, которого бросили в детстве. Ты из-за этого отыгрываешься на всех? Не молчи, Питер! - но Пэн молчал. Внешне он был очень спокоен, и мне стало страшно от одной мысли, что внутри него просто ураган из различных эмоций. Но ошиблась. Он был безэмоционален. Я ощутила жалость к мальчишке, которого никогда не любили и не показали, как надо любить. Не говорили, что есть зло и добро, и чем они отличаются. Не научили помогать другим и не обижать, потому что они тоже чувствуют боль, а не притворяются. Он был одинок в этом мире. Поджав губы, я стала притягивать Пэна к себе, но он дернулся в противоположную сторону. - Отстань от меня, - буркнул он себе под нос. Но я не отпустила его. Он был недоверчивым, колючим, холодным, но я надеялась, что это все лишь снаружи. Что внутри он другой. Я снова потянула Питера к себе, и он поддался. Я прижала юношу к себе, словно дитя, которое ощущало одиночество и нуждалось в защите. Мне хотелось изменить его, хотелось защищать, научить доброте и заботе. Мне хотелось любить его. Мне стало очень горько от мысли, что это невозможно. Питер Пэн не растет, а значит, он не меняется. Я была ребенком на этом острове, но я все-таки оставалась женщиной, и мне хотелось верить, что этого мальчишку все-таки можно было изменить. Я поглаживала его мягкие волосы, пока он позволял мне это делать. Я подумала, что если бы ему это было неприятно, то ушел бы. Своего ведь он уже добился. Я взяла в руки подсвечник и задула свечу, думала, что Пэн уйдет, но он остался. Я начала даже думать, что обнимаю куклу, оставленную Пэном. Чтобы убедиться в обратном, я дотронулась рукой до груди Питера и ощутила, как она вздымается. Я удивилась больше, когда поняла, что он спит. Коротко улыбнувшись из-за своего "открытия", я снова провела рукой по волосам Питера, убирая непослушную челку назад. Его лоб был теплым. Да и сам мальчишка был почти, до непривычности, горячим. Вскоре уснула и я, так и не заметив, как с его тонкого, острого носа скатилась одинокая, горькая слеза. Внутри Питера Пэна что-то начало меняться. *** Я следила за каждым взмахом длинных ресниц Феликса, пока он перебинтовывал мою руку. Конечно, мало мне было сломанной ноги, так еще во время очередной "прогулки" моя левая рука соскользнула с камня и я оцарапала её от запястья до самого локтя. Уже несколько недель он носил меня на руках, в прямом смысле, чтобы изредка я могла покинуть свое жилище и насладиться видом бушующего океана. - Сильно болит? - спросил у меня блондин, когда я вновь поморщилась. Мазь, что он нанес на слегка глубокую царапину, неприятно щипала. Мне до жути захотелось расцарапать её, но Феликс не позволял. Сказал, что если я не буду трогать царапину и держать свои ногти от неё подальше, то уже утром от неё не останется и следа. - Да не очень-то. Нормально, - ответила я, пожав плечами. - А нога как? - все еще не унимал своей заботы Феликс. - Я в порядке, Феликс. Не стоит так кудахтать надо мной, - слегка рассерженно произнесла я и тут же ощутила укол вины. Юноша ведь не желал мне зла и просто беспокоился обо мне. - Правда, все хорошо, - я улыбнулась и положила руку на его ладонь. Увидев, как в глазах Феликса загораются бесенята, отчего-то я засмущалась. Но его взгляд заведомо был мягким, без коварства и злости, не то, что у Питера. Когда юноша закончил перевязывать мою руку, он не спешил уходить. - Ты что-то хотел сказать мне? - прошептала я, ощущая, что уже что-то давно гложет Феликса. - Я ведь вижу. - Даже если и хочу сказать, то не могу, - ответил блондин. - Но почему? - Пэн не позволит мне произнести это. - Произнести что? - я уже хмурилась. - Да, Феликс, не хочешь уточнить, что же именно я не позволяю сказать тебе? - вдруг раздался голос Питера. Вечный мальчик стоял в дверном проеме и отрезал кусок от наливного красного яблока. Он положил себе в рот ломтик яблока и стал медленно жевать его. - Ничего. Я, пожалуй, пойду, - буркнул Феликс и поднялся на ноги. - Уже уходишь? - с некой досадой в голосе спросил у Феликса Пэн. - Сам знаешь, у меня есть одно важное дело, - тихо ответил Питеру друг и поспешил ретироваться. - Почему ты запугиваешь его? Почему ты пугаешь всех на этом острове? - с гневом произнесла я, срываясь на Питера. - Разве? - ответил вопросом на вопрос Пэн. - А мне казалось, что ты никому не доверяешь на этом острове, - усмехнулся мальчишка и подошел ко мне. Он отрезал еще кусок от яблока и протянул его мне. - Я не хочу, - отвернув голову, я не желала смотреть на него. Мальчишка был противен мне. Но одновременно мне было жалко его. Два противоречивых чувства боролись внутри меня, и я начала тяжело дышать, стараясь утихомирить свой гнев. Очередная ссора была бы не к месту. Питер явно что-то скрывал, но никто на этом острове не скажет мне, что именно. Придется все выяснять самой. И я предполагала, как я могла бы получить то, что мне нужно. - Всего один кусочек, - вдруг голос Пэна стал до непривычности мягким. Что если это очередная его пакость? - Я не умру от него? - Нет. Это всего лишь яблоко, - снова усмехнулся вечный мальчик. Я повернулась к Питеру и взяла кусок яблока из его руки. Оно и правда было самым обычным, но очень сладко-приторным на вкус. Я молчала и старалась не смотреть Питеру в глаза. Злость на него постепенно проходила. Да и как я могу так долго злиться на того, кто даже не отдает отчета своим поступкам? Он ведь явно не понимал что творит. Не знает, какую боль причиняет другим, думая, что все это лишь игра, забава, и все можно исправить, если заставить забыть. Пэн забрался на мое одеяло и сел по-турецки. Меня передернуло от того, как куски свежей грязи сползли на белоснежную ткань. Я не была из тех девчонок, что бледнели от страха из-за малюсенького грязного пятнышка на своем платьице, но подобный жест мальчишки даже для меня был недопустим. Я хотела было накричать на него, что он так безалаберно относиться к вещам, но его слова буквально вогнали меня в ступор. - Я пришел извиниться, - без тени улыбки произнес Пэн. - Почти месяц спустя? Быстро же ты решил извиниться, - съязвила я, подражая Питеру. Я так же, как и он, подняла брови или хотя бы попыталась это сделать, чем вызвала у него не гнев, а улыбку. - А ты становишься одной из нас, сама того не замечая, - ответил Питер, начиная убирать с меня одеяло. - Ты совсем рехнулся? - закричала я на мальчишку, боясь, что он задумал недоброе. - Перестань верещать, пташка. Я не собираюсь делать того, о чем ты подумала, - смеялся вечный мальчик, оголяя мои ноги. - Хватит проникать в мои мысли, - раздраженно произнесла я. - Хватит создавать проблемы нам обоим, - передразнил меня Пэн и стал снимать повязку с моей поврежденной ноги. Она уже почти не болела, но оставались неприятные ощущения внутри неё. - Знаю, тебя передергивает от моих прикосновений, но что бы сейчас ни произошло, сиди смирно и не двигайся. Ясно? - А если будет больно? - его слова прозвучали достаточно странно. Неужели он собирался облапать мою ногу? - Больно не будет. Обещаю, - попытался успокоить меня мальчишка, и я качнула головой в знак согласия. Сначала Питер и правда едва касался пальцами моей ноги от щиколотки до коленки, будто оценивая повреждение. Казалось, он умеет видеть людей насквозь, до самых костей, так пристально он смотрел на мою ногу. Пэн посмотрел на меня, и едва наши взгляды встретились, я заметила в его глазах некое сомнение, мол, стоит ли продолжать. И все же, он сделал то, что намеревался сделать. Наклонившись к моей ноге, Питер коснулся губами моей ноги в том месте, где постепенно срастались сломанные кости. Я ощутила дрожь во всем теле. Не могу сказать, что прикосновения были неприятны мне, но они были чуждыми, непривычными. Но они были теплыми. Я чувствовала, как проходит малейшая боль в ноге и закрыла глаза от облегчения. Сгорбившись и опустив голову, я стала быстро дышать. Питер что-то сделал с моей ногой, избавив меня от боли, подарив облегчение. - Ты вдруг стал так добр ко мне. Неужели понял, что влюбился в меня? - осмелела я, взглянув в глаза Питеру. Он усмехнулся. - Мое сердце давно умерло и не думай, что нравишься мне, - ответил вечный мальчик. Он коснулся кончиками пальцев моей щеки, начиная говорить настолько лживо-сладким голосом, что становилось тошно. - Потерять тебя и правда было бы большой трагедией для меня. Но на моем острове уже были девчонки до тебя. Хочешь увидеть, что стало с прежней? Я задрожала. Нет, этот мальчишка был способен на убийство, но неужели он был способен на более худшие вещи? Способен. Была поздняя ночь и Потеряшки уже видели третий сон или кошмар, я знала лишь наверняка, когда Пэн потащил меня куда-то за собой. Я думала, что увижу перед собой клетку или еще один обветшалый домик, когда Питер сказал, что почти пришли. Это была самая темная часть острова, которую обходили стороной все живые существа. Даже звери чувствовали, что здесь обитает нечто темное, сильное, злое. И все же Питер привел меня сюда, зная, как я боюсь тьмы. Я лишь надеялась, что это не еще одно из его гнусных испытаний. Нога не болела, и от непривычки мне казалось, что я не иду, а подпрыгиваю, так как была рада тому, что могу ходить сама, как и до несчастного случая. - Чтобы увидеть свою предшественницу, достаточно поднять глаза и взглянуть ей в глаза, - что и сделал мальчишка. Мое сердце грозилось вот-вот выпрыгнуть из груди, когда я отважилась поднять глаза. Не то любопытство оказалось сильней, не то во мне, правда, проснулось бесстрашие, но я пожалела, что пошла на поводу у Пэна. Зрелище было из рода вон выходящим. Хрупкое тельце девочки не просто болталось на суку дерева на десяток футов выше моей головы, оно было подвешено, задушено, насильно лишено жизни. Об этом говорил широко раскрытый рот, словно перед смертью она кричала изо всех сил, умоляя о пощаде. Глаз было не видно. Кажется, они и вовсе отсутствовали или впали в черепушку. На объеденном паразитами и стервятниками скелете болталось кусками когда-то неплохое платье, уже разорванное на клочки. Я ощутила, как в горле нарастает рвотный рефлекс и содержимое желудка просится наружу, а ведь я даже не успела поужинать. - Да будет тебе уроком, что не стоит дерзить Великому Королю Неверлэнда! - глаза Питера были широко раскрыты, рот напоминал звериный оскал, а между бровями залегла складка. - Кстати, почему бы вам не обменяться рукопожатиями? И словно в доказательство того, что ему все дозволено на этом острове, Пэн обрезал веревку, благодаря которой несчастная, когда-то живая девочка висела. И объеденный до костей труп полетел на меня. Я даже не успела среагировать, успев лишь закрыть голову руками, когда на меня упала мертвая девочка. Точнее то, что от неё осталось. Я была уверена, что мой крик был слышен во всем Неверлэнде, так как мне пришлось отползти от бедной девочки, ощущая, как по поим щекам бегут слезы из-за боли, сожаления и разочарования. А я еще надеялась, что этого мальчишку можно изменить. - Что, ты не рада новой подружке? А я так надеялся, что вы станете друзьями, - продолжал насмехаться Питер. Он схватил черепушку ребенка и отломил её, заставив меня скривиться в лице и снова вздрогнуть. Я отвернулась, не желая смотреть на это зрелище, и Пэн схватил меня за волосы, поднеся череп к моему лицу. - Ты никак испугалась? Да брось, Эмили! Неужели не видишь, что это всего лишь кукла? Питер смеялся, и я не понимала очередной его игры слов. Но первое, что смутило меня теперь - я не ощущала затхлого запаха. Пересилив весь свой страх, что сковал меня, я отважилась посмотреть на обнаженный, без кожи, череп и поняла, что мальчишка был прав. Я видела неудачно склеенные куски черепа, там, где были неровности и трещины, словно кто-то вылепил две зеркальные половинки и соединил их прямо вдоль носа. Пэн схватил мою ладонь и заставил прикоснуться к черепушке - это был самый обычный пластик. Хоть я прежде и не прикасалась к объеденной кости, я была уверена, что это не настоящие останки девочки. На ней бы все равно остались хоть какие-то куски плоти. Меня передернуло от мысли, что это мог быть когда-то живой человек, и тут же отбросила черепушку, выбив его из руки Питера. - Ты все та еще трусиха. Даже ничему не научилась, - вдруг разочарованно вздохнул Питер, будто ему было мало развлечений. - Зачем ты это делаешь? Зачем ты так поступаешь со мной? - закричала я на вечного мальчишка, пуская в ход кулаки. И он, конечно же, предугадал мою реакцию, успев поймать мои руки, но не грубо дернул их, желая успокоить, а сцепил их на своей шее и обхватил мою талию двумя руками, поднимая на ноги. - Ты когда-нибудь ломала крылья птицам? Разбивала вазы или хрупкие статуэтки? Если бы не страх получить розги, ты бы разбила еще что-то? Не сомневаюсь, что да. Вот и мне нравится разбивать чужие мечты, рушить надежды и ломать ваши крылья, - шептал мне на ухо Питер. В ответ же я прошлась ногтями по его шее, оставляя глубокие царапины. В ответ мальчишка зашипел, но его объятия не стали слабее. Напротив. Пэн еще сильнее прижал меня к себе, и мне пришлось отвернуться, так как не хотелось смотреть на него. Он снова разыграл со мной злую, подлую шутку, и я не на шутку была зла на него. Питер коснулся губами моей щеки, заставляя меня краснеть. - Я не такое уж чудовище, как ты думаешь, - шептал мне на ухо Пэн. - Но я никогда не буду мягким и покладистым, как тебе бы хотелось того. - Мне было бы достаточно, если бы ты прекратил эти идиотские, жестокие шутки! - снова сорвалась я на крик. - Если моя пташка этого пожелает, я прекращу подобного рода шутки. Но тогда она пообещает мне, что никогда не попросит меня вернуться домой. - Я не могу... - Еще как можешь, принцесса. Стоит лишь только подумать, что дома тебя не любят. - Любят! Хоть отец не говорит мне этого, я знаю, что он любит меня! - твердила я, скорее успокаивая себя, зная, что, скорее всего, лгу сама себе. - А глаза говорят об обратном, - усмехнулся Питер. - До утра я позволю тебе подумать, а пока... Позволь преподнести тебе первый и последний подарок. Едва Питер закончил говорить, как достал из кармана старой, несколько раз штопаной куртки мое синее перо, которое я часто любила использовать как украшение, добавляя её к заколке, но теперь оно было плотно скреплено с перьями иных цветов: от красного до фиолетового, повторяя цветовую гамму радуги. На очине, где перья крепились к крыльям птиц, теперь было не то приклеено, не то примазано что-то небольшое и круглое. Жемчужина. Та самая, что я доставила Питеру из Атлантики. Вечный мальчик каким-то образом закрепил перья с жемчужиной на моих волосах на макушке и его губы снова растянулись в ухмылке. - Жаль будет терять такую красоту, - с лживой ноткой сожаления произнес Питер. - А жемчужину тебе не жаль? - спросила я у маленького тирана. - Нет, если согласишься остаться на острове. Да и к тому же, я раскрою тебе её тайну. - Очередная игра? Озорство? Или простая ложь? - Нет, - покачал головой Питер. - Очередное желание оставить любимую игрушку у себя на острове, - он убрал мне за ухо непослушный локон и взмыл вверх. Я, что есть сил, вцепилась в мальчишку, боясь, что упаду. Но Пэн держал меня достаточно сильно, крепко прижав к себе, видимо не желая мне смерти. Пока что. Когда мы оказались в лагере Потеряшек, он разомкнул свои объятия и позволил мне сделать несколько шагов назад. - До рассвета еще пара часов и ты можешь подумать: хочешь ли оставаться на острове или нет. Или же предложить очередное условие, очередную игру, я буду не против, - пожал плечами Питер. - Но если не дашь мне никакого ответа, я решу за тебя, - Питер исчез, оставляя меня наедине со своими помыслами. Я осела на землю, даже не зная, что мне делать теперь. Если до этого у меня был хоть какой-то шанс вернуться домой, то теперь, его практически не было. Я смотрела на тлеющие угли, надеясь найти ответ, но мыслей не было никаких. Постепенно, солнце начало освещать лагерь, просыпаясь. Вскоре, чья-то теплая рука легла мне на плечо, и её обладатель присел на корточки рядом со мной. - Тебе же говорили не сидеть на холодной земле, - кто-то был хмур, но в довольно неплохом расположении духа. Он накинул мне на плечи старый плащ. - Я знаю. Но так лучше думается, - я укуталась в тряпицу, ощущая лишь сейчас, как замерзла за эти предрассветные часы. - И я знаю, как решить наш спор, Питер, - произнесла я, поворачиваясь лицом к вечному мальчику, ощущая, что его руки по-прежнему находятся на моих плечах.