* * *
Память — интересная вещь. Когда — дар, когда — проклятие. Она щекочет нутро скользкими щупальцами, и всё, чтобы от неё нельзя было просто так взять и отмахнуться. Можно подговорить совесть, чтобы спрятала память, скомкала, раздавила — вот только она всё равно вернётся, разгорячённая, яростная и задаст жару в самый ответственный момент. Джек чувствует, ему ещё придётся ответить за сделку с совестью, но парадокс в том, что он и сам теперь не помнит, что такого сделал, за что ему противно видеть в зеркале своё отражение, за что он грызёт пальцы, за что ходит, как брошенный птенец, ожидающий пинка. Но что-что, зато он не чувствует себя исчезающим. Друзья — Зубная Фея и Пасхальный Кролик — хорошим самочувствием похвастаться не могут и слоняются по дому Северянина в панике, но всё ему, Джеку, кажется как-то глупо и бессмысленно. — Где же Северянин? — И Песочник! Куда они подевались!.. — Джек, ты их отправил куда-то, скажи нам, куда, мы отправимся следом! Джек переводит взгляд с растерянной Зубной Феи на сердитого Пасхального Кролика и подводит палец к губам. — Не нужно так кричать. Вы что, не видите, Эмма спит? — шепчет он и гладит по голове девочку, которую держит на руках. — Но она не проснётся в любом случае! Она под действием сонного песка, вы же с Песочником сами её усыпили, чтобы она отдохнула! — назло кричит Кролик. — Где ребята? — Ты ведёшь себя по-детски, но разговариваешь как тот кенгуру, который постоянно получал от меня затрещину. Я не посылал их никуда, понятно? Я вообще плохо помню наш разговор после того, как мы вернулись от Джейми. Северянин, наверное, как всегда сыпал нравоучениями, а Песочник поддакивал. — Ты что такое несёшь? — Пасхальный Кролик хватает Джека за шкирку и с презрением говорит ему в лицо: — Оборванец! Джек, как самое хрупкое сокровище, кладёт Эмму на кресло и укрывает пледом. И когда встаёт напротив Пасхального Кролика, делает вид, будто и впрямь рассматривает свою испорченную одежду. — А ты как был девчонкой, ею и остался. И стой, не надо так на меня смотреть, ты слишком смешон со своей шерстью дыбом, чтобы кого-то запугать! После победы над Кромешником мы вроде как нашли общий язык, и потом всё было отлично. Но я так и знал, Пушистик, друзьями нам никогда не стать. Хранитель Надежды не дерётся или хотя бы не отвечает, а отводит разочарованный взгляд и пятится: — Вот, значит, как. Спасибо, что сказал, что на душе лежало. А я-то… «Пушистиком» меня назвать!.. Н-да… Зубная Фея не смеет и пошевелить крыльями. Она и дотрагивается до Джека с опаской: — Джек… Почему ты стал таким? Хранителям на миг кажется, будто они пробудили в Джеке что-то прежнее, настоящее, доброе — он глядит на них с раскаянием, весь дрожит и будто бы хочет сказать важное, но что-то ему мешает. Но через мгновение взгляд леденеет, и Джек только и знает, что следит, не угрожает ли что Эмме. — Это всё опять ты, пародия на друга, Северянин с Песочником пропали из-за тебя, — Пасхальный Кролик делает шаг вперёд, закрывая собой Зубную Фею. — Но зачем, мы же и так скоро исчезнем? — Ты умственно отсталый? Я же сказал, что не понимаю, что за бред ты несёшь, — фыркает Джек, небрежно махнув на него рукой. Пасхальный Кролик с покрасневшими глазами кидается на Джека, и он здорово шлёпается о пол. Они крутятся по паласу, скидывая посуду, мебель и под конец чуть не сносят глобус со светлячками. — Если вы не перестанете, я… я… я сотру все ваши воспоминания! — отчаянно кричит Фея, и их как током ударяет. Они прекращают драку, но глядят друг на друга так, словно в любой момент готовы опять сцепиться. — И какого кенгуру я стал таким ответственным? — усмехается Джек, оттряхивая свой вконец истерзанный свитер. — Что теперь кому-то до воспоминаний? — Джек, ты… ты уходи. Пожалуйста, — тихонько проговаривает у него из-за плеча Зубная Фея, и Джек, замешкавшись на мгновение, чтобы виновато взглянуть на неё, покидает их. Она и не может сдержать слёз, когда друг, о котором она думала, что неплохо его знает, хлопает за собой дверью со всей злостью. Пасхальный Кролик сжимает её руку и шепчет, вытирая с её щеки слезинку: — Это ничего, Фея. Джек вернётся. Настоящий. А это чудище больше тебя не обидит. И раз уж сегодняшний вечер — наш последний, давай вспомним то, что с нами случалось за все эти годы? И они рассказывают друг другу истории, сидя у основания глобуса, невесело шутят, неубедительно смеются и считают светлячков. Правда, Фея всё беспокоится, как же там старшие Хранители, но после того, как Кролик ей говорит, что найти друзей у них нет никаких шансов — сдаётся. Пасхальный Кролик едва держится на ногах, а Зубная Фея не может летать. — Детей только жаль. Как с ними обойдутся, кто защитит? — задаётся Хранительница Воспоминаний, держась за сердце. — Даже Хранителям нужно было когда-то уйти, — отвечает Кролик с опущенными ушами. — Они справятся, всё смогут и без нас. Я в них верю.* * *
В комнате темно. Джеку приходит в голову, что не всегда темнота — это плохо. Он прежде не замечал, что тьма бывает тёплой-тёплой. Она может даже мурлыкать сказки на ухо, обещая ни за что предать его на растерзание солнцу. — Вот так. И тьма бывает нестрашной, если это нужно ради спасения того, кто тебе дорог, Эмма. Ему не хочется её отпускать. И он садится на широкий подоконник, прижимает спящую сестру к себе и шепчет: — Даже окна приходится закрывать ставнями. Вдруг проскользнёт Светлана… Но мне кажется, здорово, что всё так вышло. У меня бы не нашлась ты. Хах… А Кромешник зря мою сестру обидел. Он поплатится за это, я обещаю. Знаешь, что я сделаю? Я поймаю его и выбью весь мрак из его непутёвой головы. Так же, как он хотел уничтожить мой прекрасный сон. И когда Джек глядит на руки, ему на миг кажется, что на них — пыль, и становится жутко. Он чистит их о джинсы и пытается об этом забыть, наблюдая, как спит его сестра. Джек улыбается — а кулаки сжимаются сами по себе, и из глаз вот-вот выбегут слёзы. По пробуждении Эмма хлопает удивлёнными глазами. Брат включает светильники, напевая весёлую песню, подсаживается на край дивана и складывает плед. — Что-нибудь приснилось? Искусственный свет расплёскивается по комнате, а Джек широко улыбается. — Нет, — мрачно отвечает Эмма, щурясь от света. — Ого, ты что, прибираешься? — Ну, а кошмары — ведь, судя по твоему виду, вот что тебе приснилось, — прибрать не сумел, — он со смущением откладывает сложенные вещи и предлагает ей вазочку с конфетами. Эмма и взглянуть не думает на сладости, а так пристально смотрит на Джека, что по нему ползут ледяные узоры. — Джек, пожалуйста, — говорит Эмма, отозвав холод. — Ты изменился. Мне кажется, нам с тобой нужно поговорить об очень важном. Он словно догадывается, к чему она клонит, и нарочно роняет конфеты, собирает их, приговаривая, как же они весело провели бы время, если бы его у них было побольше. — Сестрёнка, мы скоро исчезнем. Дети останутся одни, их защитить будет некому. Тоска слопает их, как червячков. А ты останешься. Ты будешь знать, как дарить им радость с той крупицей волшебства, которая у тебя осталась. Тебе даже учиться ничему не нужно. Ты — героиня, последний шанс детства. Эмма с растерянностью опять мотает головой. Сочувствие и сожаление крутятся вихрем вокруг них, мешаются и оседают песочными слезами на темнеющем лице девочки. Она сжимает ладонь брата и повторяет: «Ты не исчезнешь». Джек улыбается и гладит её по волосам: — Пока ты будешь дарить детям счастье, пока не дашь моей силе пропасть зря, я буду жить, — и целует в макушку Эмма хныкает: — Но Джек, ты же и сам понимаешь, что я только твой сон. Я не смогу. Прости, я чувствую, что ради того, чтобы я сегодня была здесь, с тобой, ты пожертвовал многим. И я тебя очень прошу: пожалуйста, остановись. В тебе что-то поменялось. Твои глаза… они виноватые, на мокром месте. Мне кажется, ты и сам не понимаешь, что творишь что-то нехорошее. Если бы я могла понять, что же… — Стой-стой-стой! Да нет же, всё со мной в порядке. Ну, для того, кто скоро исчезн… я неплохо себя чувствую. Не переживай, ничего такого я не делал. Так, хватит здесь сидеть и тухнуть, пойдём, прогуляемся до этого прямо-таки дворца. Когда Джек берёт Эмму за руку и тянет за собой, она не двигается с места: — Только обещай мне, что из-за меня хотя бы самого себя не предашь. Джек, кажется, совсем не думает перед ответом, а горячо соглашается, лишь бы девочка-сон не расстроилась: — Обещаю. Он показывает ей все закоулки обители Северянина. И то, где и как делали игрушки йети, смеётся, вспоминая, как проверяли на прочность их поделки непоседливые эльфы и как в Рождество Северянину помогали развозить подарки. — Это Рождество будет ещё лучше, уж как-нибудь, а мы это сделаем! — вновь обещает Джек. — У нас всё получится, нужно только захотеть. А пока пойдём погуляем. Раз уж холод нам не страшен, нечего сидеть взаперти. Эмма вздыхает — уж она-то не забывает, что Рождеству в этом году не быть.* * *
Этой ночью хорошие сны до детей не долетают. Песочный Человек после побега от Светланы попал в куда более жестокие руки. Как только Хранитель Снов достиг Северного Полюса, чтобы позвать на помощь, его там уже встречали — но не друзья. Повелитель ночных кошмаров укрывался метелью, как одеялом, и принял заклятого врага с распростёртыми объятиями и довольной ухмылкой. Как бы Хранитель Снов не сопротивлялся, кошмарные нити тянули его вниз, к земле. Он путался во мраке, в злом снеге, бился, что было сил. Но Кромешник победил — и утащил его под землю за собой. И вот Песочник сидит к клетке из сонного песка, вновь не может ничего с этим подделась, даже дотронуться до прутьев. А Кромешник расхаживает вокруг него, злорадствует, и пронзительный, трескучий хохот бежит от стены к стене. — Как бы я хотел это запечатлеть на фотоснимке, мой добрый, верный товарищ. Жаль, с современной техникой не дружу, но, ты уж поверь, этот момент своей жизни я буду помнить всегда во всех красках. Песочник скрещивает руки и сдувает кошмарную нить с головы, глядя на Кромешника исподлобья. — Зря строишь из себя оловянного солдатика, Песочник. Ты стоишь на моём пути с самого начала, и сегодня, наконец-то, отстанешь навсегда. Ты только не бойся, о детках я позабочусь. Лучше вашего. Из ниоткуда проскальзывает солнечный лучик. Он обжигает Песочника, вспыхивает яркий свет, и рядом с кошмарной тюрьмой появляется Светлана. Кромешник хочет её поприветствовать, но прежде, чем он что-либо успевает сделать, она взмахивает рукой и от Песочника остаётся один лишь песок. — Этого даже проще было довести до края, — хмыкнула она, хлопая по рукам. — Предательство хорошенько сбивает с толку. Ха… Уж я-то знаю. Можно было ждать, что Кромешник обрадуется свершившейся мести, да только он, напротив, будто демонами становится одержим. Рвётся к клетке, разрушает её щелчком пальцев и пересыпает песок с ладони на ладонь. — Ты. Что ты натворила? — спрашивает он убитым голосом, даже не обернувшись. Светлана штопает солнечными нитями юбку и говорит так, будто они обсуждают непогоду: — Уничтожила Хранителя Снов, а что? — Зачем, вот зачем ты суёшь свой нос в мои — мои! — дела. Луноликого уже нет, а со своими старыми врагами я должен был поквитаться сам. Сам. — Ну… Луноликого-то нет. На небесах. Это верно. Но, — Светлана закрывает глаза и глубоко вдыхает, наматывая локон на палец, — я чувствую его. Знаешь, мир попахивает надеждой — а мне — и тебе, согласись, — этого не надо. Так что, позволь, я сама сделаю то, в чём разбираюсь получше тебя. И пока мы ещё не совсем победили, на твоём месте я бы поменьше игралась с этой блестящей коробочкой, что ты прячешь за спиной. Сломаешь. Кромешник скалится и кладёт коробок с воспоминаниями во внутренний карман плаща: — Не твоё дело. Ненавижу любопытных, а ты явно из тех, кому интересно всё и вся. Убирайся. — Так грубо? — Светлана понарошку хнычет и вытирает воображаемую слезу. — Я-то как раз хотела тебе предложить одного из оставшихся Хранителей. Забирай, пожалуйста, он твой. Но прежде… ха-ха! Заслужи такую честь. Укради для меня ребёнка. Кромешник морщит лоб и скрещивает руки на груди: — Чего? В тебе материнский инстинкт проснулся? — Дорогой, мне семнадцать, думай, о чём говоришь, — рявкает Светлана и отправляет в его сторону огненный шар. — Да ты и сам поймёшь, в чём дело, когда узнаешь, о ком я. Кромешник чинит сонным песком шар детской веры, в который угодил гнев Светланы. Она подходит и тыкает пальцем в ту точку мира, куда ему из-за жажды мести больше всего на свете хотелось бы попасть. — Мальчишку я возьму на себя, ты только сделай так, чтобы он потерял свою драгоценную сестричку, — шипит Светлана, и Кромешник с пониманием кивает, сжимая посох. — Наконец-то с тобой становится приятно иметь дело, — улыбается Кромешник, но в его улыбке нет ни капельки добра. После того, как солнечных лучик покидает обитель кошмаров, по пещере раздаётся грозный стук посохом о землю, и всё насквозь покрывается льдом. Верные слуги Кромешника исчезают вслед за своим хозяином и его союзником — охотиться за маленькой девочкой.