Умиротворение

Разочарование, а не боль, постоянно съедало её изнутри. Разочарование из-за своей слабости, которое не давало пойти на длительную пробежку. Её изматывала даже простая прогулка в несколько кварталов. Разочарование из-за ожидания, несмотря на то, что это был её выбор, и так было безопаснее для них обоих. Разочарование из-за чёткого осознания того, кто она есть и чего хочет — и необходимости скрывать это с момента пробуждения до того, как она закрывает глаза и видит его лицо во сне. И теперь разочарование от того, что готовка должна была помочь ей почувствовать себя ближе к Ганнибалу, а не обострить боль от его отсутствия. Куриные грудки сгорели снаружи, но остались сырыми внутри, и были отправлены прямиком в мусорное ведро. Вторая попытка оказалась такой же безуспешной. Кларисса понимала, что дело было в чём-то простом, и вполне могла бы догадаться, в чём именно, если бы он был рядом и задал наводящий вопрос. Но ей этот вопрос был неизвестен, поэтому его голос в голове упрямо продолжал молчать. «Терпение, Кларисса». Я не хочу быть терпеливой. Я хочу вас. «Полагаю, в данный момент вы хотите поужинать». Одно и то же. «Мне очень льстит, что вы ставите меня в один ряд с дешёвой жирной едой, определённо лишённой всякой эстетической ценности». Конечно, вы вправе так думать, но можно взглянуть на это с другой стороны: как на что-то, к чему я стремлюсь каждый день, чему-то питательному и необходимому, мгновению стабильности, и мира, и безопасности, и семьи, и тепла, и… Она выключила конфорку, боясь, что трясущиеся руки и затуманенный взгляд могут испортить не только ужин. Хлопнула входная дверь и послышались шаги по направлению к кухне. — Эй, соседка! Арделия пришла на помощь! Я взяла бургер и картошку фри для тебя тоже, так, на всякий случай, — Кларисса услышала, как бумажные пакеты с фастфудом шлёпнулись о кухонный стол. — Как дела с курицей, получается? Кларисса прочистила горло. — Только если ты не против заработать сальмонеллёз. — Нет, спасибо. Не хватает практики? — Наверное. — Ничего страшного, — засмеялась Арделия. — Я боялась, что теперь, когда ты, наконец, вернулась на работу, ты станешь зацикливаться на ней. Ну, знаешь — брать сверхурочные, засиживаться допоздна, не щадить себя. Готова поспорить, ты будешь рада, когда вся эта шумиха с травмой закончится, и можно будет снова выбивать двери. Надо просто подождать — уверена, это новое увлечение готовкой исчезнет, как только ты получишь обратно свой пистолет. Кларисса выбросила испорченную курицу с большей силой, чем требовалось, и резкими движениями начала вытирать стол кухонным полотенцем. Этого не произойдет. Я не собираюсь отказываться от… новых вещей… просто потому, что мне пообещают вернуть работу. Нет. «Конечно, нет, моя дорогая. Но вы не собираетесь говорить об этом мисс Мэпп». Нет… но надо, чтобы она понимала, что я готова уйти, даже если я скрою истинные причины. Чтобы она хорошо это восприняла, не ощущая после необходимость заботиться обо мне. «В таком случае, вам необходимо думать о ней так же, как и о своём друге, докторе Тэйлоре, Кларисса». Этот мужчина мне не друг. «Нет. Он ваша пешка. Как и мисс Мэпп в данной ситуации». Кларисса поморщилась. Она ударилась коленом о шкафчик, и боль пульсацией прошла сквозь неё, помогая сконцентрироваться. — Ты когда-нибудь пользовалась своим пистолетом, Ди? По-настоящему, не на тренировке. — Конечно, несколько раз. Во время ордеров, чтобы предотвратить побеги. — Доводилось стрелять в человека? — Нет… Я бы тебе сказала, ты ведь все мои истории знаешь. — Я убила шестерых, Ди. Шестерых меньше, чем за три года. И я видела, как пятеро агентов умирали. Думаешь, такое дерьмо не оставляет на тебе след? Потому что оно оставляет. Ещё как. И я не… Я не хочу… Я больше не могу этим заниматься. Блядь… Я просто… Она отвернулась и сползла на пол, не обращая внимания на боль, даже радуясь ей, потому что она делала её проницательнее. Напоминала о том, кем она являлась. Дыхание стало глубоким и быстрым, вырывалось из груди, словно огонь. Воздуха стало не хватать, и глаза наполнились слезами. Арделию стало почти не видно, но она смогла различить выражение шока на её лице. У Клариссы Старлинг не бывает срывов. Не у той Клариссы, которую знает Арделия. Её соседка опустилась рядом и крепко её обняла. — Дыши глубоко. Прости, я не подумала… Я просто не подумала, — рука Арделии скользила вверх и вниз по спине, по-матерински успокаивая. Однако Кларисса могла думать только о руках Доктора, которые были теплее, больше, более искусными и настойчивыми. Именно в этих руках она нуждалась. Она позволила его отсутствию подпитать свою тоску и начала всхлипывать ещё сильнее. Если ей не хватало смелости уйти, то это всё, что останется — запись об убийствах, карта из шрамов и подруга, которая никогда не знала настоящую её. Она отодвинулась от Арделии, облокачиваясь головой о кухонный шкафчик позади, и начала хватать ртом воздух. — Мне надо… уйти… пока… я ещё больше не съехала. — В смысле, уйти? Из ФБР? Арделия молча сидела на полу, безвольно опустив руки по бокам, недоуменно моргая. Кларисса заставила себя дышать медленнее. — Но ты… ты любишь эту работу. Мы ведь много ночей не спали, тестируя друг друга… — Я любила её, Ди. Но это прошло. Я прихожу туда и чувствую себя… опустошенной, понимаешь? И мне нужно… — Кларисса передернула плечами, понимая, что не может сказать Арделии всю правду. — Мне нужно больше. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, Кларисса — излучая боль, которая не до конца была фальшивой, и растерянная Арделия. В итоге последняя кивнула. — Хорошо, Си. Я понимаю. Правда. Но ты ведь знаешь, что я твой друг, несмотря на то, где ты работаешь? Поэтому, если тебе что-нибудь понадобится, то ты можешь поговорить со мной. — Спасибо, Ди, — но мне нужна не ты. — Давай уже встанем с этого чёртова пола и съедим бургеры, пока они не остыли. Чтобы порадовать Арделию, она позволила помочь ей подняться, и села за стол, чтобы съесть совершенно вредную еду, за которую Доктор непременно её отчитал бы, если бы узнал. Чем он занимался сегодня вечером? Сидел в одиночестве за столом? Испытывал ли он такое же острое разочарование и тоску, как она? Скучал ли он по ней так же, как она скучает по нему? Ну, Доктор? Нуждаетесь ли вы во мне так же сильно, как я в вас? «Вы знаете ответ, Кларисса». Да.

* * *

Посещение Национальной Галереи казалось довольно приятным отвлечением. Доктор считал, что неспешные прогулки по залам позволят искусству вытеснить мысли о Клариссе, заполонившие его разум. И его предположение не было полностью ошибочным. До того момента, как он наткнулся на временную выставку в Западном Крыле. Прекрасная «Венера» итальянского скульптора Джамболоньи, полностью отреставрированная, впервые покинувшая берега Италии. Великолепный образ из мрамора. Ода обнажённой женской фигуре, Венера, само воплощение любви, только что приняла ванну, волосы высоко заколоты, к одной груди прижата мочалка, а больший кусок ткани задрапирован вокруг бёдер. Кларисса. Она заполнила его разум; он вспомнил её запах, вкус её груди во время их короткой интерлюдии в Саарбрюккене, звук капель воды на её теле, пока она принимала душ с единственной тонкой дверью, разделяющей их. Он застыл в изумлении под сладким натиском воспоминаний. Доктор оставался с Венерой вплоть до закрытия, полностью завороженный. Затем, вернувшись к изначальным планам на день, он посетил кантату Кармина Бурана. Мелодраматический избыток любви и отчаяния подходил под его настроение. Большее впечатление на него произвёл баритон, исполнивший «Omnia sol temperat», когда представление уже подходило к концу. «Ama me fideliter, Fidem meam noto: De corde totaliter Et ex mente tota Sum presentialiter Absens in remota, Quisquis amat taliter, Volvitur in rota» В памяти легко всплыл перевод. «Любите меня искренне, смотрите, как я предан: всем моим сердцем и всеми моими помышлениями я с вами, даже когда я далеко, кто бы ни любил эти частые повороты на колесе». Концерт был занимательным, можно сказать, идеальным отвлечением, так как его тема почти не наводила на мысли о Клариссе. После он вернулся домой, предпочитая тишину и одиночество навязчивому ресторанному гомону. Но тишина оказалась не такой совершенной, как он ожидал. Во время приготовления ужина — простой курицы с рисом — он обнаружил, что его сопровождает её голос. Здесь хватит на двоих? — Для вас, моя дорогая, всегда, — он разрезал куриные грудки пополам, пока сковорода разогревалась на плите, обрезая каждый кусочек, чтобы они получилось одного размера. Вы думали обо мне весь день. — Как я мог удержаться? Всё, что я вижу, напоминает о вашем очаровании, — он проверил сковороду, капнув на неё несколько капель воды, и шипение подтвердило её готовность. Последующий кусочек масла вспенился и подрумянился. Льстец. — Только лишь правда, Кларисса, — он поджарил курицу на большом огне, слегка пассируя её лишь несколько минут. По отношению ко мне, да. Что насчет вас, Доктор? Так же ли вы неукоснительно откровенны с самим собой? Он отставил курицу, чтобы она не остыла, выключил огонь под рисом, позволяя ему дойти до готовности под крышкой, и добавил немного белого вина в сотейник. — Стараюсь, моя дорогая. Затем лук-шалот и чеснок. Небольшую кухню наполнил приятный аромат. Тогда почему же вы не признаетесь себе в том, что делаете? Он остановился, прежде чем добавить оставшееся вино, и усилил огонь, чтобы оно быстрее испарилось. — Я готовлю ужин и спокойно это признаю, моя дорогая. Какой шутник. Вы боитесь правды? — Какую правду вы хотите, чтобы я признал, Кларисса? Что я жажду вашего присутствия? Что мне приходится заставлять себя находить удовольствие в занятиях, которыми я раньше наслаждался? Что моя радость от них уменьшилась от тоски по вам? Её тон прозвучал мягко. Что вам одиноко. — Я один, да, — ответил он сухо. Он добавил куриный бульон и сливки. Когда соус как следует загустел, Доктор выключил огонь. Сначала он выложил рис, затем курицу и сверху соус. — Это не значит, что мне одиноко, Кларисса. Он был особенным. Он не нуждался в поощрении посторонних. Он провел восемь лет почти в полном одиночестве, только лишь с Барни, составляющим ему компанию, до тех пор, пока она не появилась перед его камерой со своей смелостью и решительностью. Разве? — Вы знаете, что нет, — он поставил еду на стол и выдвинул себе стул. Доктор… — Ужин подан, Кларисса. Посмотрите на стол. — Курица остынет, если вы продолжите играть в игры, Кларисса. Посмотрите на него, черт возьми. — Я уверен, что точно помню как… Он умолк, взглянув на стол. Два бокала для вина. Два набора приборов. Две одинаково сервированные тарелки с курицей и рисом. Он сел менее элегантно, чем обычно, не отрывая взгляд от такого небольшого пополнения. Один пустой стул. Вы одиноки, Доктор. Осознание своего окружения было в его крови. Он никогда его не ослаблял. Тот факт, что он был настолько отвлечён, настолько погружен в свои мысли, что забыл, пусть даже на мгновение… — Простите меня, Кларисса. Я смиренно соглашаюсь. Её голос был не тем же самым, что её присутствие. В какой-то момент он позволил себе психологический бонус, сдвиг, который сохранил её даже в моменты отсутствия. Который предполагал, что она рядом. Идеально приготовленный ужин оставил Доктора безразличным.