Ошибка

Дружелюбный МакЛейн – чрезмерно дружелюбный, на мой взгляд – не отставал от меня ни на минуту, донимая рассказами о своей многочисленной родне и в редких перерывах требуя от меня ответных рассказов о наших с Виннету приключениях. Увы, я не мог в должной мере удовлетворить его любопытство. Меня вряд ли можно упрекнуть в нелюдимости и малословии, но раны были ещё слишком свежи, и мне не хотелось рассказывать этому легкомысленному и относящемуся к индейцем с пренебрежением – доброжелательным пренебрежением, должен признать, но всё же – человеку о Ншо-Чи, об Инчу-Чуне, о своей жизни в пуэбло. В конце концов, я начал избегать Мишеля, предпочитая в свободное время общество его юных родственников – мальчиков Марка и Фреда и девочки Кэт, и других молодых людей. Впрочем, свободного времени у меня было намного меньше, чем могло показаться. Несмотря на то, что бытовые обязанности были распределены между женской частью маленького каравана, а охотой занимался сам Маклейн и старший из его племянников, семнадцатилетний Гюнтер, совесть не позволяла мне предаваться безделью. Почти всё время я проводил, следуя чуть впереди кибиток, дабы убедиться, что на пути нас не ждут никакие непредвиденные обстоятельства. Такая предусмотрительность оказалась не лишней – в одном месте я увидел, что старая «континентальная» тропа почти полностью разрушена. Тяжелые крытые повозки, какими пользуются переселенцы на Западе, не смогли бы пройти здесь – а развернуться на тесно сжатой деревьями дороге было бы невозможно. Путешествие оказалось спокойным, индейцы нас не тревожили, и к вечеру первого дня вы проделали большую часть пути, теперь от форта нас отделял только довольно глубокий и быстрый ручей и менее двух часов неспешной езды. Однако, солнце уже клонилось к западу, и мы решили не спешить и переночевать на этом берегу. Здесь надо поподробнее рассказать, что представлял собой этот ручей. Он назывался Белым, и по праву. Неширокий – не более дюжины футов – поток был, тем не менее, довольно глубоким и очень бурным, вода в нем клокотала и пенилась, вскипая белой пеной и заворачиваясь водоворотами вокруг крупных камней. В этих краях такие ручьи – хотя я, пожалуй, назвал бы его рекой – не были редкостью. И вот именно на берегу такого ручья мы и разбили лагерь. Для детей, ехавших с нами, остановка послужила ещё одним поводом затеять игру в прятки. В детстве я и сам очень любил эту игру, да и в этот год, большую часть которого я прожил с маскалеро, мне не раз приходилось искать Виннету или его сестру, Прекрасный День – мой кровный брат учил меня тонкостям индейской науки чтения следов, и, скажу не хвастаясь, я значительно преуспел в этой науке. Женщины занялись обустройством лагеря, я же, с трудом ускользнув от Мишеля, который внезапно загорелся желанием узнать о происхождении шрама на моей шее, отошёл немного в сторону и остановился на самом берегу ручья, вглядываясь в небеса на западе. Как и вчера, весь горизонт затягивали тяжёлые тёмные тучи. Их близость ощущалась в воздухе удушливой духотой, густой, как мёд. - Будет дождь, герр Шеттерхенд, - я обернулся и ответил лёгкой улыбкой на слова Дайаны, довольно молодой женщины, как я понял, какой-то дальней родственницы Мишеля. - Вряд ли. В это время года дожди здесь не редкость, но сегодня дождя, уверяю вас, не будет. Посмотрите на них, - я указал на небольшую колонию луговых собачек, совершенно не напуганных соседством людей и занятых своими нехитрыми делами. – Они, как и все дикие животные, прекрасно чувствуют изменение погоды, и по ним можно предсказывать приближение ненастья точнее, чем по барометру. Действительно, собачки даже и не думали прятаться в свои норы – а эти животные, как и их родственники, суслики и мыши, рыли под землей настоящие туннели, длинна которых порой достигала нескольких километров. Помню своё изумление, когда Виннету однажды подманил одного такого зверька. Дело в том, что они очень умны, и поймать их практически невозможно, но в то же время они на диво любопытны, чем и воспользовался мой побратим. - Чему вы улыбаетесь? – Даяна заметила выражение моего лица. Это была странная женщина – молодая, не старше двадцати лет, она была признанным авторитетом среди женщин нашего маленького каравана. Даже пожилая фрау Берта прислушивалась к её мнению с уважением. Но, в то же время, в ней была какая-то надломленность, словно некое горе обрушилось на нее, выбелив темно-каштановую прядь у виска и рассыпав в уголках губ сеточку горьких морщин. Однако, как ни странно, именно с ней я мог общаться спокойно, на равных. Общества Эллен, блондинки девятнадцати лет с изумительной фигурой, смотревшей на меня влюблёнными глазами с первой встречи, я избегал едва ли не больше, чем общества Мишеля Маклейна. А вот с Даяной у нас сложились доверительные, вполне дружеские отношения. Поэтому, поколебавшись мгновение, я честно ответил: - Вспомнил своего кровного брата. - Виннету? - Да. Разве в Германии знают его имя? - В Германии – нет, - она едва заметно улыбнулась, я заметил, что она вообще не любила улыбаться. – Но в Америке это имя знает каждый. Нам рассказывал о нём Мишель, ещё в Сент-Луисе. О нём и о вас. Вы знаете, что о вас уже складывают легенды, герр Шеттерхенд? - О да, уже знаю. Я слышал несколько таких историй и могу вам сказать честно, что в них слишком многое преувеличено. - Правда? – она с любопытством взглянула на меня. – Значит, это не вы спасли Виннету и его отца, когда их взяли в плен и хотели убить? - Нет, это правда, - признался я, - но приукрашенная до полной неузнаваемости. Я видел, что Даяна не согласна со мной - она уже открыла было рот, чтобы возразить что-то – но внезапно взглянула куда-то за моё плечо и нахмурилась. Я обернулся, проследив за направлением её взгляда – и тоже увидел восьмилетную Катрин, идущую по берегу ручья и с явной досадой пинающую камни. - Кэт, почему ты одна? Девочка подняла голову и посмотрела на женщину с огорчением и обидой. - Фред и Марк меня с собой не взяли! Сказали, что я маленькая и чтобы я шла в лагерь и не мешалась! Внезапная тревога заставила меня заговорить, не дожидаясь вопроса Даяны. - Для чего ты маленькая, Кэт? Девочка шмыгнула носом и сообщила: - Фред поспорил, что сможет перебраться на тот берег по камням. А Марк сказал, что… Дальше я уже не слушал. Развернувшись, я бросился вдоль берега к излучине ручья – там, где бушующий поток пересекала гряда крупных обломков скал, создавая некое подобия моста. Камни выступали из воды на пять, а в некоторых местах и на восемь футов, и со стороны казались крепкими и надёжными. Однако я прекрасно знал, как опасны могут быть эти валуны, мокрые и покрытые скользким мхом. Выбежав к реке, я понял, что оправдались мои худшие опасения. Младший из мальчиков сидел, всхлипывая, совсем недалеко от берега – нога, попавшая в щель между камнями, даже отсюда выглядела опухшей. У меня мелькнула мысль, что он легко отделался – если бы он упал с камня именно здесь, где река в ярости разбивалась о десятки каменных зубов, он бы мог быть уже мертв. Старший брат обнаружился почти на середине реки. Крикнув Фреду, чтобы стоял на месте и никуда не двигался, я, перепрыгивая с камня на камень, двинулся к Марку. Взяв ребёнка на руки, я почувствовал, как он дрожит. Читать ему сейчас нотации было совсем не время – хотя, возможно, именно сейчас они бы запомнились парню навсегда. Однако на камнях оставался ещё один мальчик, и прижав к себе Марка покрепче, я двинулся в обратный путь. Путь этот был нелёгким. Ноги оскальзывались на мокрых камнях, несколько раз мне казалось, что я не сумею выровняться и мы с Марком обретем могилу средь вспененных камнями волн. Несмотря на то, что девятилетний ребёнок почти ничего не весил, я чувствовал, что пот катится с меня градом. Уже добравшись до берега, я сообразил, что уже не один. У самой воды, заламывая руки, металась мать обоих сорванцов, а вдоль берега к нам спешили Даяна, Мишель и Гюнтер. Увы, сейчас они ничем не могли помочь. Двигаться по каменному мостику мог лишь один человек, второй неизбежно помешал бы ему. И у меня было больше всего шансов добраться до Фреда и вернуться с ним назад. Передав трясущегося мальчика в руки Мишеля, я развернулся и, не отдыхая, устремился к Фреду. К моей досаде и ужасу, подросток не остался там, где я его видел несколько минут назад. Он предпринял попытку самостоятельно вернуться на берег и преодолел уже три камня. Теперь ему надо было перепрыгнуть через довольно большую щель между двумя крупными камнями – я не знаю, как ему удалось преодолеть её в первый раз. Задыхаясь, я ещё раз крикнул ему, чтобы он оставался на месте – но он то ли не услышал меня, то ли просто проигнорировал мои слова. Перепрыгивая на очередной камень, я, как в страшном сне, видел, как мальчишка делает прыжок, как соскальзывает со скользкого бока его нога, сдирая с камня мох. Я не помню, как преодолел разделяющее нас пространство. Сердце моё то бешено колотилось, грозя разорвать грудную клетку, то замирало от ужаса. Я был готов увидеть окровавленное тело ребенка, бьющееся о камни – но, к своему облегчению, увидел, что Фред висит, вцепившись в трещину в камне. Впрочем, висит - не совсем правильное определение для положения мальчика. Он отчаянно цеплялся за камень, однако его ноги были в воде, и безумствующий поток ударял и раскачивал его, силясь оторвать от спасительной опоры. Я понимал, что он не сможет так долго продержаться, а сорваться означало гибель – стремнина несла воду как раз на острые зубы скал, оставшиеся ещё с тех времён, когда эти земли содрогались и корёжились под давлением магмы из-под поверхности земли, рождая горы на месте некогда обширных равнин и прокладывая каньоны сквозь толщу гор. Как же неудачно угораздило упасть юного Фреда! Сорвись он камнем раньше, у него было бы больше шансов уцелеть – так цепь скал кончалась, и река текла в глубокой расселине. Рискуя каждый миг сорваться, я соскользнул с камня, крепко держась руками за неровности его макушки и нащупывая опору для ног. Вбив, наконец, мыски сапог в какую-то щель, я обернулся и попытался дотянуться до мальчика. О, нет! Я не мог достать до него, мне не хватало какой-то пяди! А опуститься ниже означало лишиться опоры. Я совсем готов был крикнуть на берег, чтобы нам несли веревки, когда взглянул на белое, без кровинки лицо Фреда – и понял, что он сейчас сорвется. У нас не было даже лишней минуты, и я должен был решать быстро. Постаравшись поглубже вогнать пальцы правой руки в узкую щель, я левой ощупал скользкий бок камня. Пальцы нащупали подходящий выступ и, ухватившись за него, я отпустил правую руку и, изогнувшись, схватил мальчика за шиворот. Теперь надо было подтянуть его как можно выше, чтобы он мог ухватится за камень покрепче и позволил мне хоть на миг освободить руки для того, чтобы удержаться на камне самому. Мальчик совсем ослабел и его пальцы только слабо скребли по камню, не в силах найти достаточно крепкую опору. Он был тяжелее своего брата, да и я устал, и чувствовал, как дрожат мои руки, когда я, задыхаясь, пытался поднять Фреда над водой. И в этот момент я, холодея от ужаса, почувствовал, как казавшийся таким надежным выступ, за который я держался, внезапно начинает медленно и неотвратимо выворачиваться из камня.