Глава 17. На краю бездны.
24 октября 2021 г. в 10:55
Глава 17. На краю бездны.
«Открылась бездна, звезд полна, Звездам числа нет, бездне – дна» Островский А.Н., «Гроза» «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» Фридрих Ницше. Станция приближалась. Вернее – они приближались к ней. Белая дыра сияла нестерпимой белизной, обдавая корабль-полумесяц волнами чудовищной гравитации, но тому, похоже, было всё равно – он шёл по заранее намеченному курсу, и ничто не могло сдвинуть его ни на йоту. В завораживающем танце вокруг белой дыры кружились двенадцать звёзд. Они все принадлежали к тому же классу, что и солнце, и имели приятный желтовато-белый свет. Впрочем, ни на них, ни на белую дыру без светофильтра смотреть было невозможно. Станция увеличивалась в размерах стремительно – ещё пару минут назад она была лишь сверкающей точкой вдали, а теперь уже виделась размером с луну, как её видно с Земли. А ещё через пару минут – с грузовик. Огромная, не идеальной формы, вся покрытая какими-то буграми, плавными надстройками-нашлёпками, вычурными узлами, антенными секциями, похожими на мелкую щетину, она была настолько велика, что разум отказывался признавать, будто нечто подобное вообще можно построить. И, тем не менее, она существовала. И встречала корабль своих создателей с «распростёртыми объятиями». Когда корабль приблизился на миллион километров, начав резко сбрасывать скорость, станция, до этого казавшаяся безжизненной, озарилась огнями. Но только в одном месте – чуть выше экватора – зажглись огни на нескольких её секциях, образовав концентрические круги. Часть монолитной стены в центре этой своеобразной мишени растаяла, создавая огромный проход, в которой запросто могли пролететь сразу десять таких кораблей, как гигантский полумесяц. И в космосе перед станцией, образуя пунктирную линию, зажглись фиолетовые огни, ведущие прямо в открывшийся проход. Величественное, завораживающее зрелище! Корабль, серьёзно замедлившись, вошёл в тень станции, и плавно довернул к фиолетовым огням. Он плыл неспешно, даже медленно. Теперь можно было во всех подробностях рассмотреть корпус станции. Несмотря на массу преимущественно округлых или овальных «наростов» и «нашлёпок», горные кряжи которых порой тянулись на тысячи километров, никаких более выдающихся деталей у станции не наблюдалось. Если здесь и было оружие, то наверняка оно спрятано внутри корпуса. Сам же материал станции был серым, и увит чем-то, напоминающим стальные прожилки-вены, слегка выпирающие под обшивкой. Корабль, наконец, достиг фиолетовых огней, развернулся в сторону открывшегося прохода, и замер на миг. Будто хотел окончательно и безоговорочно добить людей на борту масштабами того, что происходило прямо сейчас. Но люди, продолжавшие наблюдать за полётом, и без того прониклись. Они испытывали благоговейный, почти суеверный трепет, оказавшись перед чем-то настолько грандиозным. Корабль тронулся вперёд по дорожке фиолетовых огней, что исчезали, едва только он их касался. Огни на корпусе станции тоже начали гаснуть про мере приближения корабля. Зато туннель, уводящий вглубь станции, озарился светом, явив ребристую поверхность своих стен. Через пару мгновений корабль-полумесяц, созданный неизвестной расой, влетел в шахту на теле станции, и проход в её корпусе тут же зарос так, словно его и не было. - Агрессию не проявлять. Использовать оружие только для самозащиты, - тут же приказал Вюст, едва только корабль нырнул в туннель. Тут же система визуализации сменила режим – зал, судя по всему – мостика, - вернулся, но на стене впереди возник голографический экран, на который продолжала выводиться картинка – туннель они ещё не преодолели. - Агрессию? – переспросил Зиберт. - Мы на чужой территории. И лучше произвести на хозяев этого места благоприятное первое впечатление, - пояснил Карл. Будь у него более многообещающий выбор, он бы определённо выбрал что-то ещё. Но текущий выбор не блистал хорошими вариантами, большинство из которой в итоге сулили смерть в той или иной форме. - Кажется, мы, наконец, сели, - спустя пару мгновений прозвучал голос Марио. Что-то громко лязгнуло где-то снаружи, и в ту же секунду всё вокруг начало плыть, превращаясь в чёрную жидкость! Стены, пол, потолок, штыри-эффекторы, колонна в центре зала и ложемент, аппараты у стен – иными словами всё! - Какого? – Гриссом нервно схватился за оружие, но тут же его окликнул Вюст. Заголосили учёные, проявляя то восторг, то страх, то энтузиазм. Потолок начал «таять», стекая вниз по стенам, расходиться, являя устремлённым взорам людей вид на нечто неимоверное высоко-высоко над головами. Там на высоте не менее сотни километров тянулись вниз безчисленные пирамидальные конструкции. Они уходили рядами в необозримую даль – тысячи и тысячи перевёрнутых пирамид – и терялись где-то вдалеке, в сизой дымке и мраке! - Это потрясающе! – почти в экстазе восклицал фон Нойман, записывая всё на голо-камеру. - Это пугает, - шептала потрясённая Кесслер. Расплылся, будто был сделан из воды, ложемент и щупальца, которые затащили внутрь Ферецци. Сам итальянец остался на полу, превратившемся в пока ещё плотную чёрную жидкость, как и всё остальное вокруг. Было видно, как внутри движутся потоки, с бурлением устремляющиеся куда-то вниз. Корабль продолжал исчезать, таять как снеговик по весне. Стены становились ниже, словно врастая в пол, а вокруг уже не было ничего – никаких элементов интерьера, за исключением пирамиды из рёбер, внутри которой была заключена постоянно меняющаяся сфера таинственной чёрной материи. Ферецци застонал и пошевелился. И в этот момент на пирамиду сверху опустился мощный фиолетовый луч! Его испускала вершина одной из пирамид под потолком, каждая из которых была подобна небольшой горе. Пирамида из чёрных рёбер вздрогнула, поддалась, и, оторвавшись от жидкого пола, воспарила, уносясь ввысь и продолжая удерживать чёрную материю. Спустя мгновение пирамида под потолком раскрылась, вбирая в себя свою младшую сестру, и луч погас. К этому моменту корабль уже перестал быть таковым. Он превратился в огромную платформу из тёмной жидкости, что стояла на нескольких сотнях длинных тонких «ножек», постепенно всасывавшихся в пол… Это место нельзя было назвать ангаром. Собственно, это место вообще сложно было как-то назвать, ибо оно не было похоже ни на что, привычное людям. Оно было огромно. Здесь легко могли поместиться сразу несколько таких городов, как Нью-Йорк, и ещё место осталось бы на какой-нибудь Даллас. Единственное, что было понятно сразу – это была огромная полусферическая полость в теле станции. Ребристая поверхность пола, простиравшаяся на сотни километров от горизонта до горизонта под «небом» из пирамид, однако, не имела никаких строений и выдающихся неровностей. Там не стояли корабли, там не было орудийных систем, а ещё там… - Никого, - удивлённо констатировал Аахтисаари. Сейчас он, как и многие другие, испытывал экзистенциальный кризис. Столкновение с плодами деятельности неведомой, но безгранично могущественной цивилизации заставило его пересмотреть многие свои взгляды. Однако даже в таком состоянии было трудно не замечать очевидного. Вопреки ожиданиям, а вернее – опасениям, их никто не встречал! Неведомые пришельцы не стояли с оружием наперевес в ожидании незваных гостей, угнавших их корабль. Пустота, которая встретила их здесь, казалась просто невозможной. Даже невыносимой. Неправильной. Зиберт и Фехнер помогли Ферецци подняться. Марио трясло. Всё плыло перед глазами, а тело ныло так, будто его раскатали в блин, а потом придали исходную форму. Тем не менее он вполне осознавал, что происходит. И где он находится. Платформа, на которой стояли люди, стремительно уменьшалась, опускаясь всё ниже. Снизу это выглядело так, будто её втягивало в пол через отверстия, в которые устремлялись длинные «ножки»-воронки, отходившие от неё. Чёрная жидкость громко бурлила. Наконец, спустя минуту, всё было кончено. Оставив людей, их скарб и роботов на полу, жидкие остатки корабля безследно впитались в пол. - Я в шоке! – авторитетно заявил Ферецци, комментируя случившееся. Когда его буквально вытолкнуло из виртуального пространства корабля, то он очень испугался, что потеряет себя, что его попросту сотрёт. И на то были причины - все его воспоминания, чувства, эмоции, знания и желания разом перемешались и начали затухать. Марио пришлось изрядно потрудиться, чтобы сохранить себя. Но теперь его мутило, голова раскалывалась от «каши», которая была в ней, нервные окончания горели. Зато все остальные чувства казались урезанной версией самих себя по сравнению с тем, что было в виртуальной реальности. - Поверьте, герр Ферецци - не вы один, - заверил его фон Нойман, продолжая снимать. Вюст скрипнул зубами – этот старикан так и не смог вытащить Марио из ловушки. Вместо него это сделал сам корабль, когда нужда в биологическом операторе отпала. И почему-то у Карла было ощущение, что в этом плане им очень повезло. А вот фон Нойман при всей своей именитости, научных достижениях и регалиях оказался… безполезен? - Не думаю, что нам удастся так просто отсюда выбраться, - меланхолично констатировал упитанный учёный – один из тех, кого в последней группе сопровождал Ферецци перед тем, как всё завертелось. - Вы слышали? Он не думает! – с издёвкой произнёс Гриссом. Любую непонятную ситуацию он стремился решать с помощью силы. Обычно этого хватало. Но если морду набить было некому, то американец злился и срывал злость на окружающих. – Тебе платят за то, чтобы ты думал, так вот и подумай, как нам вылезти из этой жопы! - Я бы попросил! – возмущённо взвизгнул толстяк. - Гриссом, - голос Вюста лязгнул металлом. Карл уже понял, что совершил ошибку, включив американца в отряд. Да, его показатели были отличными, но вот темперамент… Гриссом обернулся. И сник под строгим взглядом командира. Фридрих – тот самый упитанный учёный – с благодарностью поглядел на Вюста. Карла, впрочем, волновали другие вещи. – Фон Нойман, что скажете? - Я скажу, что мы совершили небывалое открытие, герр Вюст, - опуская камеру, ответил профессор. Определённо эта экспедиция была самой необычной из всех, в которых он участвовал, самой опасной. Но одновременно – самой захватывающей, а её результаты уже сейчас были настолько глобальны, что подобного история ещё не знала. Сказать, что старый учёный был окрылён, значит, ничего не сказать. - Я не об этом, - качнул головой Вюст, оставаясь спокойным как удав. – Какие-то идеи? Предложения по поводу сложившейся ситуации? - О, ну… конечно, - спохватился старик. По взгляду Карла – и не только его – он понял, что вариант «исследовать станцию», который мгновенно пришёл ему на ум, рассматриваться не будет. Потёр переносицу. – Полагаю, мы могли бы попробовать найти что-то вроде зала управления, чтобы разобраться, как нам отсюда улететь. - В вашем предложении есть очевидный изъян, доктор, - гаденько заметил Гриссом, которого просто распирало от невозможности выплеснуть свою злость наружу. Мы находимся посреди хрен знает чего, и кругом на сотни километров – пусто. - Здесь наверняка должна быть транспортная система, - парировал учёный. – Нужно только понять, как и где её запустить. - Я хочу заострить внимание на другом, - в разговор совершенно безцеремонно ворвалась рыжеволосая фурия Кесслер. – Разве вам не кажется странным, что здесь никого нет? Нет хозяев этого места, нет их техники, и в принципе отсутствуют любые признаки активности! Этот вопрос волновал не только её. Не простой вопрос. Но озвучила первой его именно женщина. - Может быть, станция заброшена? – предположил Фехнер. - Вы говорите сущие глупости! – тут же возразил худощавый учёный, усердно работавший с каким-то сложным агрегатом из тех, что они собрали ещё на корабле. – Эта станция и снаружи, и внутри выглядит так, словно построена только вчера, а её энергетический потенциал таков, что наше оборудование просто зашкаливает. Никто бы не стал в здравом уме бросать полностью рабочий космический объект. - Что мы знаем об уме тех, кто всё это построил? – философски изрёк Аахтисаари. Впрочем, развить философскую мысль ему не дал Вюст: - Сейчас не так важно, почему здесь никого кроме нас нет. Наша задача – вернуться домой и привезти с собой всю собранную информацию. Если база не покинута, то вскоре на нас обратят внимание. Скрываться нет смысла, поскольку наверняка системы слежения нас уже засекли. Если здесь кто-то есть, постараемся наладить контакт и попросим помощи. Если нет – нам же проще. По крайней мере, в каком-то смысле. Тогда мы сами во всём разберёмся. - Вот за что я тебя уважаю, командир, так это за умение быстро составить чёткий и лаконичный план действий, - усмехнулся Ферецци. Чувствовал он себя уже получше, однако голова болела, и в ней иногда возникали очень странные мысли. – Если помните – на корабле всё работало через мысленные приказы. Так может и здесь…, - закончить он не успел – в полу вокруг них образовались несколько десятков отверстий, их которых тотчас забили бурлящие струи уже привычной чёрной жидкости! Извиваясь и двигаясь будто живые, они устремились к людям, и прежде, чем кто-либо успел что-то сделать, заключили их в чёрные шары, которые в следующую секунду опустились на пол и впитались в него, оставляя после себя лишь пустоту… Штрассе мерял шагами свой кабинет, расхаживая вперёд-назад с руками, заложенными за спину. Не нужно было владеть телепатией, чтобы понять – Вильгельм недоволен. И это мягко сказано. Впрочем, он был выше того, чтобы позволять негодованию проявляться внешне. Остановился, взглянул на Геринга. Отряд Ганса вернулся десять минут назад, и его командир первым делом направился к своему непосредственному руководителю с докладом. Чувствовал себя сейчас Геринг как подававший надежды студент, заваливший выпускные экзамены. Было обидно. И в первую очередь – из-за собственной глупости. - Мальчишка! – в этом простом слове, слетевшем с уст Штрассе. Было столько укора, что Геринг почувствовал, как сгорает от стыда. – Поддаться на такую банальную провокацию! Он был у тебя в руках, и…, - казалось, что в этот момент из Вильгельма вдруг вышел весь пар, и он как-то сразу успокоился. Сел за стол. Побарабанил по нему пальцами, отбивая странный ритм в четыре удара. – Опиши всех, кто был с ним, и то место, где вы их настигли. - Это очень странное место – настоящий средневековый замок, парящий в чёрных грозовых облаках, - при этих словах Штрассе нахмурился, а его монокль блеснул на свету. Геринг сейчас многое бы отдал за то, чтобы иметь возможность прочесть мысли старика – показалось, будто описанное место ему знакомо. Однако, он мог прочесть чьи угодно мысли, за исключением Вильгельма Штрассе. Интересно, в чём ещё тот подстраховался, создавая сверхлюдей? – С ним были четверо. Седой энергичный старик в солнечных очках… - Он помог Страннику сбежать из трудового лагеря в поясе астероидов, - кивнул старик. - Какой-то парень лет двадцати. Шатен. Киборг, аугментированный настолько, что стал больше машиной, чем человеком, - Геринг поискал взглядом на столе Штрассе листы и карандаш. И то, и другое нашлось на краю стола. Всё же, Вильгельм был достаточно старомоден. Предпочитая проверенные временем вещи новым, вроде информационных систем, встраиваемых в рабочий стол. – Разрешите? – Ганс взглядом указал на листы с карандашом. Штрассе кивнул. Мужчина взял лист, карандаш, и буквально в мгновение ока нарисовал набросок с потрясающим портретным сходством. Рисунок лёг на стол перед Вильгельмом. Тот мельком взглянул на него, как-то по-новому посмотрел на Геринга. - Не знал, что вы умеете рисовать. - Увлекался в детстве. Но, похоже, процедура пробудила и развила даже те мои таланты и умения, которыми я не пользовался давным-давно, - признался Ганс. – Ещё там мы встретили мужчину средних лет, - говоря это, он вновь принялся рисовать. В этот раз из-под его карандаша вышел портрет волевого лица Дэвида Джексона. – А последним был маг. - Маг? – Штрассе подался вперёд, беря протянутый ему лист с последним рисунком. С листа на него пронзительным взглядом смотрел лысый мужчина с одухотворённым лицом мудреца, одетый в странную мантию. Штрассе разложил четыре рисунка в ряд перед собой. Задумался. Ситуация складывалась очень неприятной. Чего стоило только место, где его сверхлюди настигли этого пронырливого Странника. Кандрокар! О, да, он прекрасно знал, что это за мир. Как знал и многое другое, о чём было неведомо никому, кроме верхушки Рейха. Даже Оракул… Это было немыслимо! - Что ещё? - взгляд Штрассе резко метнулся к Герингу. - А ещё мы нашли там… Не знаю. Нечто странное…, - начал Ганс, но его тут же прервал Вильгельм: - Забудьте! – это был чёткий и ясный приказ, не терпящий возражений. Унтерштурмфюрер замолчал на полуслове, удивлённый мгновенной переменой, произошедшей с учёным – ещё миг назад он пылал от негодования, а сейчас вдруг стал… Этот взгляд, эта аура, это выражение лица, поза! Геринг с трудом мог в это поверить, но старик вдруг показался ему зловещим. От него буквально дохнуло волной неодолимой силы, что не укладывалась у Геринга в голове – даже его сверхчеловеческие инстинкты твердили, что сейчас Вильгельм опасен. Опасен как никто другой! – Тот мир, и всё, что вы там видели – важнейшая государственная тайна… - Так вы знали о нём? – удивлённо выпалил мужчина, но Штрассе даже не обратил внимания, продолжая: - Никогда и ни при каких обстоятельствах ни вы, ни ваши люди не должны даже думать о том, что вы там увидели. От сохранности в строжайшей тайне этих сведений зависит судьба самого Рейха. Вы поняли, унтерштурмфюрер? Ганс мог дать только один ответ. И он его дал. - Так точно, - сказал он, а мысли его взорвались сотнями теорий и умозаключений. Почему такая секретность? Что в этом мире такого важного? Или всё дело в том, о чём говорил Дитрих, оказавшись под воздействием неизвестного устройства? Правда ли всё это… - Падение Галлифрея! – вдруг прозвучала чёткая резкая фраза, содержащая незнакомое слово, и Ганс застыл как вкопанный! Глаза его осоловели, зрение расфокусировалось, а разум отключился, уступая место звенящей податливой пустоте! Штрассе встал из-за стола. Покачал головой, скривив лицо в странной гримасе. Это было выражение лица человека, который только что столкнулся с неожиданным, но очень трудным препятствием, и теперь вынужден быстро принимать меры. - Не хотел, чтобы до этого дошло так скоро, но теперь…, - старик устремил свой колючий волевой взор в глаза Ганса. – Геринг! Ганс встрепенулся, вытянулся по стойке «смирно». - Приказываю – забудьте всё, что видели в мире, где настигли Странника. Забудьте всё, виденное там, кроме самого Странника и тех, кто был с ним. - Да… Мастер, - безцветным, безжизненным голосом отозвался Ганс. Впрочем, сейчас это был не Ганс – лишь его тело, пустая оболочка без воли и разума. – Произвожу очистку памяти… Удаляю синаптические связи… Готово. - Хорошо, - кивнул Вильгельм, погладив обезображенную часть лица. Это было близко. Слишком близко. – А теперь ты точно так же забудешь всё, что произошло после того, как я произнёс фразу-ключ, а так же её саму. После этого твоё сознание пробудится, и ты никогда не вспомнишь ни того, что случилось после фразы-ключа, ни того, что было в мире, где ты настиг Странника. - Да… Мастер, - всё тот же блёклый голос ответил ему. Ещё несколько секунд Геринг стоял неподвижным истуканом, пребывающим в трансе, а потом вдруг резко «ожил» - в глазах его вновь появились жизнь и разум, изменилась поза, став более естественной, стал другим ритм дыхания. Всё пришло в норму. И, похоже, Геринг даже не заметил того, что случилось! А, впрочем, он и не мог. - Хорошо, Ганс, пока вы свободны, - как ни в чём ни бывало, кивнул Штрассе, изображая в меру негодующего начальника. – Соберите ваш отряд через полчаса в конференц-зале. - Так точно, - кивнул унтерштурмфюрер, вскинул руку в традиционном жесте, и удалился. Когда дверь за Герингом затворилась, Штрассе буквально рухнул в кресло за столом. Вновь его пальцы стали выбивать странный нервный ритм: тук-тук-тук-тук! Всё было плохо. Слишком плохо. Каким-то непонятным образом Странник оказался там, где не то, что его – вообще никого быть не должно! Да, в этот раз ему ничего не удалось сделать, но этот человек, появившийся из ниоткуда, уже доказал, что умеет быть очень настырным. А ещё этот старик… Старик, в чьём присутствии – пусть и не непосредственном – Штрассе чувствовал нечто странное. Нечто знакомое, но давно позабытое. Но это было невозможно! Однако то, что он видел на астероиде во время побега Игоря… Эта синяя будка, появившаяся из ниоткуда. Это не могло быть ничем иным! А раз так, то ситуация и вовсе критическая. А значит, ему нужно… Штрассе резко провёл рукой по крышке стола, активируя её – та засветилась. Пальцем он начертил на ней замысловатый символ. Тотчас свет в помещении померк, что-то сверкнуло, а когда миг спустя освещение вернулось, Штрассе за столом уже не оказалось – кабинет был пуст. Темнота. Она первой встретила Штрассе. Мгновением позже воцарилась тишина. Она была настолько хрупкой, что можно было услышать даже легчайшие звуки вроде биения собственного сердца… Сердца! Штрассе усмехнулся в темноте, скрывавшей его обезображенное лицо. Однако ситуация не располагала к веселью. Вильгельм ждал, когда включится освещение. Оно должно было включаться автоматически при его прибытии. Но с предыдущего раза прошло так много времени – система могла и сломаться. Наконец над головой, лениво вспыхнув, зажглись прямоугольные лампы. Они горели неровно, их тусклый свет трепетал, намекая на то, что их пора заменить и проверить проводку. Плафоны, покрытые толстым слоем пыли, ещё больше ухудшали освещение. Впрочем, и его было достаточно. Потому, что это была небольшая комната – три на четыре метра. Каменный мешок с голыми стенами без окон и дверей. У дальней от Штрассе стены стоял простой стол. На нём – старинный ноутбук. Вильгельм подошёл к столу. Рукой смахнул пыль с крышки ноутбука – такие были в ходу в шестидесятые, но потом их вытеснили сначала планшеты, а после – голографические технологии. Нахмурился – рукав испачкался в пыли. Сейчас старик испытывал некое странное чувство. Нечто сродни волнению, которое присуще любому при столкновении с чем-то неизвестным. Но это был не исследовательский азарт. Нечто иное, замешанное на тревоге и… страхе? - Нет, - Штрассе решительно качнул головой, открывая ноутбук. В угрюмой черноте экрана отразилось его страшное лицо. Однако, Вильгельм даже не успел тронуть кнопку «Включить», как на экране вдруг появился алый замысловатый символ. Он был очень похож на тот, который старик несколько мгновений назад чертил на сенсорной панели своего стола. Похож, но гораздо сложнее, гармоничнее. Он пульсировал на чёрном фоне, привлекая к себе внимание. Нет, не так! Он повелительно требовал внимания к себе. Штрассе поднёс указательный палец к кнопке «Ввод», но задержал в последний миг. Показалось, что в комнате похолодало. По затылку пробежался лёгкий ветерок. Но ему неоткуда было взяться. А потом он нажал кнопку. Символ вспыхнул, разгораясь с неистовой силой. От него на миг дохнуло невообразимым жаром, и тьма вдруг хлынула из экрана наружу, затапливая комнату, закручиваясь, вихрясь, превращаясь в тоннель, светом в конце которого стал зловещий алый символ, начавший преображаться – его линии, завитушки, штрихи, кольца и другие элементы менялись местами, формируя новое жуткое изображение. Схематичный образ – лик апокалиптического зверя, от которого – даже незавершённого – веяло запредельным могуществом и опасностью. Штрассе ощутил чьё-то присутствие. Присутствие кого-то настолько непередаваемо могущественного, что даже у выдающегося учёного не доставало воображения до конца осознать всю мощь того, кто обратил сейчас сюда свой взор. В следующее мгновение могучая воля коснулась его сознания, прокатываясь по его мыслям подобно цунами, не ведающим преград, и заставляя чувствовать себя ничтожной букашкой. - Приветствую вас, Неведомый, - с трудом выдавил из себя Штрассе, борясь с дурнотой – даже такой способ общения с тем, кто находился по ту сторону, вызывал серьёзные сбои в работе организма, ибо здесь, в этом пространстве, начинали работать законы, чуждые привычному мирозданию. Тот, к кому обратился Вильгельм, даже не находясь здесь лично, воздействовал на ткань реальности! - ПОСЛЕДНИЙ ИЗ НАРОДА ГАЛЛИФРЕЯ, - прогрохотал голос Неведомого. От его звука всё вокруг дрожало, пространство шаталось, рвались связи между атомами, нарушались законы гравитации и другие. Басовитый, он звучал так мощно и объёмно, что расшатывал сами основы мироздания. Говорил явно не человек – в этом голосе не было ни единого звука, привычного слуху. Казалось, что говоривший привычен к куда более сложным формам коммуникации, и примитивные слова человеческого языка даются ему с трудом. – Я УЖЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ ТЫ СВЯЗАЛСЯ СО МНОЙ. ТЫ ТАК И НЕ НАУЧИЛСЯ ДЕРЖАТЬ СВОИ МЫСЛИ ПРИ СЕБЕ. Штрассе лихорадило – каждое слово его таинственного собеседника отзывалось болью во всём теле. Разговор нельзя было затягивать. - Путешественник здесь. Он знает про Кандрокар и изменение. Он знает слишком много и намерен помешать. И Оракул… Он выжил! - ПУТЕШЕСТВЕННИК ДОЛЖЕН БЫЛ ВСЁ УЗНАТЬ. ИНАЧЕ НЕ МОГЛО БЫТЬ, - прогрохотало в ответ. – А ОРАКУЛ… ИХ ОСТАЛОСЬ ВСЕГО ДВОЕ. ОДИН НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ, А ДРУГОЙ ЗАПЕРТ В ТЮРЬМЕ, КОТОРУЮ СОЗДАЛ САМ ДЛЯ СЕБЯ. ПОКА ОНИ НЕ ОПАСНЫ. - Но если они… - ОНИ НЕ СМОГУТ ПОМЕШАТЬ. НИ ПУТЕШЕСТВЕННИК, НИ ОРАКУЛЫ. - Неужели «Духовный ключ»… - ОН ПОЧТИ ПОДЧИНИЛСЯ. СКОРО ВСЁ ЗАДУМАННОЕ БУДЕТ СВЕРШЕНО. ВЫПОЛНЯЙТЕ СВОЮ ЗАДАЧУ. И СДЕЛАЙТЕ ВСЁ ВОЗМОЖНОЕ, ЧТОБЫ ПУТЕШЕСТВЕННИК СКОНЦЕНТРИРОВАЛ ВСЁ ВНИМАНИЕ НА ВАС. - Как пожелаете, Неведомый, - поклонился Штрассе. Кровь текла у него из носа, в глазах потемнело. Сердца опасно изменили ритм. Но было ещё кое-что, что он должен был сказать. – Ему помогают. - КТО? - Он… тоже с Галлифрея. - ОДИН ИЗ ВОЗМОЖНЫХ ВАРИАНТОВ, - небрежно отозвался собеседник. – РАЗГОВОР ОКОНЧЕН, ИНАЧЕ ВЫ ПОГИБНЕТЕ. НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ИЗМЕНЕНИЮ ОБРАТИТЬСЯ ВСПЯТЬ, - громыхнуло в последний раз, и символ, изображавший чудовище, вновь начал меняться, возвращая себе прежний вид. Ощущение подавляющего присутствия чужой титанической воли тут же исчезло. Штрассе почувствовал невыразимое облегчение. Тьма схлынула, влилась обратно в чёрный экран ноутбука, где этом фоне ещё какое-то время мерцал алый зловещий символ. Когда же погас и он, Вильгельм позволил себе рухнуть на пол без сил… Зрители занимали свои места в зале. Ряды красных бархатных кресел внизу, в партере, были хорошо видны. Они уже были полностью заняты. Бенуар – тоже. Свободных мест оставалось немного, но это и не удивительно, учитывая, что до начала представления оставалось немногим более пяти минут. Зал умеренно гудел человеческими голосами, обрамлённый в роскошь интерьеров эпохи Возрождения – причудливый декор, мягкие тона, лепнина, золото. Потолок с радующей глаз картиной небесного свода, из центра которого – там, где было изображено солнце – опускалась массивная люстра с сотнями лампочек в виде свечей. В принципе, если использовать метафоры, зал был подобен истинному бриллианту в дорогой и красивой оправе. Здесь царила атмосфера предвкушения, ожидания чего-то возвышенного, чего-то, что делает человека лучше, чем он есть, пусть и на время. Воистину это был настоящий храм культуры, а зрители – его прихожане. Второй звонок уже прозвенел. Шум голосов начал стихать – поговорить можно было и позже. А сейчас нужно было проявить почтение к великому Искусству и его адептам – артистам. Монтана опустил театральный бинокль на колени и улыбнулся. Не часто ему удавалось выбраться с Венеры. Ещё реже это происходило не по работе. И вот сегодня, как раз, был один из таких редких дней. Обликом своим рейхсмаршал полностью соответствовал месту ,в котором находился – весь в белом, при чёрном галстуке, а на лацкане пиджака красовался скромный значок – свастика на золотом фоне. Даже находясь в ложе и просто сидя в кресле, он всё-равно казался не от мира сего. Будто это не он пришёл в театр, а сам театры был возведён лишь затем, чтобы Монтана его посетил, а опера поставлена только ради него одного. Впрочем, в ложе был не только он. - «Майор», я действительно считаю, что мне лучше было остаться на Венере и продолжить работу, - Эйвондейл Непьер сидел в другом кресле, являя своим внешним видом полную противоположность рейхсмаршала. Идеальный чёрный костюм, белый галстук. К тому же его странные очки никуда не делись. Такой облик настолько отличался от привычного доктору, что он чувствовал себя неуютно. А ещё этот наряд подчёркивал его природные рост, худобу и бледную кожу. В целом Непьер ощущал себя не в своей тарелке. - Полно вам, профессор, - улыбнулся Монтана, поправляя очки и напоминая довольного кота. – Работа – это ещё не вся наша жизнь. Отдых человеку также необходим. - Просто наш уважаемый доктор настолько привык к жизни в четырёх стенах и замкнутых пространствах венерианских городов, что теперь теряется на просторах Земли и при большом скоплении народа, - миролюбиво, но достаточно едко заметил Альгамбра. Он тоже был здесь. Его цветами являлись коричневый и бежевый. Четвёртым и последним зрителем в ложе была дама. Длинные волосы цвета воронова крыла спадали чёрными водопадами по плечам, оканчиваясь почти у самого пола. Стильные очки прикрывали синие глаза, которые временами – при смене угла освещения – меняли свой цвет на едва уловимый багрянец. Лицо её, изящное, с заострённым подбородком, хотя и выглядело молодо, но сейчас имело такое выражение, какое присуще человеку, прожившему долгую жизнь. Дама не признавала платьев и была одета в строгий тёмно-синий костюм. Воротник белой рубашки и перчатки того же цвета контрастировали с основной цветовой гаммой, привлекая внимание. Финальным штрихом был кулон-свастика на шее. Рип. Именно она не так давно вместе с Альгамброй вела наблюдение за семьёй Хейлов в Нью-Йорке. Непьер демонстративно проигнорировал сентенцию франта, перестав даже смотреть в его сторону. - Думаю, смена обстановки пойдёт нам на пользу, - изрёк Монтана. Альгамбра пожал плечами. Он, в отличие от многих других подчинённых рейхсмаршала, не был привязан ко второй планете так плотно. Он часто посещал Землю и другие миры, выполняя деликатные задания, требующие тонкого подхода. Тем временем Максимилиан обратился к даме: - Скажите, фроляйн, сколько раз вы уже смотрели «Der Freischütz» фон Вебера? - О, думаю – слишком много, - очаровательно улыбнулась та, на миг обнажив клыки. – Я знаю её наизусть, но она не надоедает. - Таково свойство всех поистине хороших вещей и шедевров искусства – они создаются на века, - кивнул «майор». Дали третий звонок. Свет в зале погас, и все, кто ещё о чём-то шептались, затаили дыхание. Занавес разошёлся, зазвучала увертюра. На сцене богатые декорации изображали деревенскую местность. Ансамбль артистов в одеждах века семнадцатого-восемнадцатого разыгрывал последние мгновения состязания по стрельбе… Монтана поднёс бинокль к глазам. - Так что вы узнали о Хейлах? – спросил он. Со сцены зазвучали первые слова: «Viktoria! Viktoria! Der Meister soll leben, Der wacker dem Sternlein den Rest hat gegeben! Ihm gleichet kein Schütz von fern und von nah! Viktoria! Viktoria! Viktoria!» Встрепенулся профессор – вряд ли он ожидал, что сразу после рассказа о пользе отдыха Монтана тут же задаст вопрос, касающийся работы. - Ну… Они не те, кем кажутся, - ответил Альгамбра. Он прекрасно знал о том, ка сильно Рип благоволит опере «Волшебный стрелок», а потому решил, дабы она не отвлекалась, сам ответить на вопросы «майора». – сведения, предоставленные фюрером, подтвердились. Более того – мы собрали данные, позволяющие их серьёзно дополнить и объяснить многие вещи. - Так кто же они, если не те, кем кажутся? – спросил рейхсмаршал. Хор артистов на сцене продолжал петь, восхваляя меткость победителя состязаний. - Сложно сказать наверняка. Большую часть времени они совершенно ничем не выделяются… - Но? – тут же нетерпеливо вклинился Док. Теперь это уже была область его профессионального интереса. - Но потом состав их крови и структура ДНК меняются до неузнаваемости, при этом без каких-либо внешних изменений. Они перестают быть людьми. Что-то скрывается в них, в их крови. Что-то, распространяющее себя при малейшем физическом контакте прямо через кожу подобно вирусу. - Только это какой-то уж очень хитрый вирус, - задумался Непьер. Рассказ Тубалкайна взбудоражил его исследовательский интерес и заставил разум работать в усиленном режиме, вырабатывая теорию, объясняющую услышанное. Тем временем на сцене начальник княжеских егерей вмешался в ссору Килиана и Макса. Рип заворожённо следила за театральным действом, не обращая внимания на завязавшийся тихий разговор. - Разумный вирус, - улыбаясь той самой улыбкой, произнёс рейхсмаршал, поднося бинокль к глазам. У него было ослабленное зрение – в конце концов, неспроста Монтана носил очки, которые сейчас покоились во внутреннем кармане пиджака. - Это… многое бы объяснило, - поразмыслив над словами «майора», согласился Непьер. – Но это звучит… - Невероятно! – то ли воскликнул, комментируя сценическое действо, то ли адресовал доктору вопрос Монтана. - Да. - Но разве наш «Последний батальон» не есть нечто невероятное? – продолжая следить за сценой и наслаждаться музыкой, уже прямо спросил рейхсмаршал. – Доктор, вы ведь сами знаете – мы живём в безконечном мире, где возможно решительно всё. - Господа, - Рип, наконец, соизволила обратить внимание на разговорившихся мужчин. Она взглянула на них с отчётливо читающимся укором. Этого было достаточно. – Я бы вам попросила… - Ах, извините, фроляйн! – с готовностью «посыпал голову пеплом» Максимилиан. – Даже сейчас работа меня не отпускает. - Или вы – её, «майор», - вставила «шпильку» Рип, вновь погружаясь в чарующий мир прекрасного вокала и возвышенной классической музыки. Теперь она была уверена – до антракта беседа не возобновиться. И лишь Док тихо пробормотал: - Остаётся только понять, что теперь делать с этим разумным вирусом. А потом всех захватила её величество опера. Он шёл. Шёл медленно, будто приноравливаясь к такому способу перемещения. Шёл по коридорам из белого камня, и величественные фрески, витражи, барельефы и картины провожали его взглядами своих персонажей – невероятных сказочных зверей, великих воинов и волшебников, выдающихся героев. И казалось, будто сейчас их взгляды полны ужаса, непонимания, неверия. Оракул шёл улыбаясь. Бледный, как сама смерть. Это была страшная улыбка. Ни один человек не мог бы улыбаться именно так, хотя сейчас это уже не был противоестественный оскал от уха до уха. Улыбка была вполне в пределах человеческих возможностей. Но как же она была страшна! Он понимался по лестнице – прочь с нижних этажей Башни Туманов, и зловещее эхо разносило звук его шагов в воцарившейся сверхъестественной тишине. Ни один звук не долетал сюда снаружи сквозь барьер Завесы. А грозовое небо там, за пурпурным экраном, бесновалось. Мощные молнии сверкали одна за другой, всякий раз причудливо огибая Предвечную Цитадель, будто нарочно не желая в неё попадать! Наверняка снаружи стоял оглушительный грохот громовых раскатов, а ветер, стремительно гнавший тучи, завывал с такой же тоской, как волк на Луну. Но здесь царила тишина. И с каждым шагом Оракула, того, чем стал Оракул, она полнилась каким-то нездешним кошмаром. А он всё шёл, как будто у него была какая-то конкретная цель. А она действительно было. И вот, наконец, он достиг того самого зала, где состоялась встреча со Странником, Доктором и членами «Фронта». После скоротечного сражения зал представлял собой жалкое зрелище – он был разворочен так, будто сюда упал мощный артиллерийский снаряд. Но то, чем стал Оракул, не волновали последствия боя. Он двинулся к выходу из башни, в арке прохода которого уже виднелся мост, соединяющий её с остальной Цитаделью. Мост, рассечённый надвое Завесой. Он просто шёл. Ступил на мост. Одинокая бледная фигура в пурпурном свете магии, что держала Завесу, тюремную решётку, которую нельзя было открывать, не рискуя столкнутся с возможным действием изменённой линии времени. Оракул остановился у самой энергетической кромки. Склонил голову набок, и Завеса снаружи выдулась пузырём, прилепившимся к основной сфере. В стене энергии разверзся проход, пропускавший внутрь пузыря. Оракул протянул руку. Проход закрылся, отрезая его кисть, что с противным шлепком упала по ту сторону, разбрызгивая вокруг белёсую кровь! Точно такая же кровь струилась из его культи, стремительно свёртываясь. Более того – рука стремительно регенерировала! Быстро росли кости, бледные мышцы, извиваясь точно живые, оплетали их, нарастая поверх, формировался кожный покров… И за всё это время Оракул не произнёс ни единого звука! Даже не вздрогнул, когда лишился кисти! Но куда более интересные дела творились в пузыре, куда упала отрезанная Завесой рука Оракула. Разбрызганная кровь, точно живая, начала стекаться обратно к кисти, вливаясь в рану, закупоривая её, превращаясь в ткани. Сама же кисть, вопреки всем законам природы, начала двигаться – пальцы её зашевелились, а из рана принялись тянуться растущие кости! На них тоже нарастали мышцы и кожа! Это было немыслимо, но это происходило – из отрубленной кисти вырастала полноценная рука! Предплечье, плечо, сформировались ключица и шейный отдел позвоночника, а затем – верхний отдел грудной клетки с лёгкими, кости черепа и мозг… Творилось немыслимое! Там, за барьером росло человеческое тело! Уже сформировалась голова, и стало понятно – это был ещё один Оракул! Клон! Он лежал, безсильно извиваясь, а у него росли вторая рука, внутренности брюшной полости, и так далее! Наконец, спустя почти пять минут, процесс роста был завершён. Новый Оракул, нагой, без признаков пола, с бледно-белой, кажущейся маслянисто-прозрачной кожей, под которой виднелась чёрная сеть сосудов и капилляров, встал. Встал ловко, легко, уверенно, будто ему не нужно было учиться двигаться. Он развернулся, взглянув своими белыми глазами на собственного «родоначальника». Оракулы смотрели друг на друга, оригинальный, и клон. Они не сказали друг другу ни единого слова, но казалось, будто в этот момент они общались. Клон кивнул. И тогда энергетический пузырь, в котором он находился, исчез. В тот же миг тело клона воссияло слепящим белым светом. Он закричал! И крик его был слышен даже сквозь Завесу! А мгновением позже он растворился в воздухе, пожранный светом так, словно его никогда и не было! От него не осталось ни следа – даже пятен крови на мосту. Оригинальный Оракул не изменился в лице. Сейчас его лицо вообще казалось маской, не способной проявлять эмоции. Он вновь склонил голову набок, вновь от Завесы отпочковался энергетический пузырь-тамбур, вновь открылся проход внутрь. И Оракул вновь протянул вперёд руку. Только на этот раз она светилась внутренним сиянием магии. Манипуляция волшебной энергией далась ему не легко. То, что получилось, было почти на дилетантском уровне. Но, похоже, результат его устроил. Вновь проход закрылся, вновь отсечённая кисть упала на той стороне, разбрызгивая кровь и полыхая сиянием. И вновь начался немыслимый процесс создания целого из части. Только теперь – вероятно, благодаря магии – он занял меньше минуты. Второй клон, казалось, впитал магическую энергию, и светился так же, как ранее кисть, из которой он вырос. Вновь произошёл беззвучный диалог. И вновь энергетический пузырь лопнул, подставляя второй тестовый образец под действие изменённой линии времени внешнего мира, куда Оракулу путь был заказан. Свет, в котором исчез первый клон, не появился сразу. Не появился и на вторую секунду. Но на третьей клон вздрогнул. В его груди сама собой возникла прожжённая неизвестно чем огромная дыра, он рухнул на холодный камень моста, заливаемый ливнем, и, начав обращаться в прах, всё-таки был поглощён ярким белым светом. Смерть. Что ж, вероятно именно такую участь уготовила Оракулу изменённая линия времени. И, похоже, это была смерть в бою. Результат не устроил Оракула. И тогда он обратил свой взор на саму Завесу. О чём он в этот момент подумал? Какая мысль зародилась в его мозгу, ныне принадлежавшем кому-то другому, чему-то другому, как и его тело, а так же все его знания и сила? Наверняка ни один человек, даже сам Химмериш никогда бы не подумал ни о чём подобном. Оракул протянул вперёд многострадальную руку, что отрастала всякий раз, и коснулся Завесы! Пурпурные разряды пронзили его, обрушившись с обширной площади энергетической стены! Они прошивали его насквозь, испаряли плоть, которая тут же восстанавливалась, плясали вокруг в диком треске и светопреставлении, наверняка причиняя невероятную боль. Но Оракул не отнимал руку от барьера. Вместо этого он закрыл глаза и сконцентрировался. Вихрь магии взвился вокруг него, растрепав то, что осталось от мантии, и тут же окрашиваясь пурпуром под цвет разрядов, которые как будто принялся поглощать… И в этот момент Оракул начала меняться! Кисть его вздулась, принявшись взрывным образом разрастаться отростками плоти по внутренней стенке завесы. Следом метаморфоза коснулась его руки, а затем и всё его тело «вспучилось», раздулось, разрывая остатки мантии и превращаясь в огромную безформенную гору бледно-маслянистой плоти! Это уже не было Оракулом! Это превратилось в некое подобие огромного кокона, присосавшегося отростками к Завесе и тянущего из неё энергию, что пурпурными волнами по отросткам вливалось в основное тело, приобретшее форму бугристого шара размером с дом, в верхней части которого гротескно искажённое, увеличенное, растянутое, ещё угадывалось лицо Оракула. Кокон пульсировал, сокращался, выбрасывая всё новые отростки, стремившиеся к Завесе. Магический вихрь неистовствовал, продолжая впитывать разряды и вливать их энергию в кокон. И, наконец, тот перестал расти. Теперь вся энергия уходила куда-то внутрь – даже сквозь толстые покровы отвратительной плоти изнутри пробивалось яркое пурпурное свечение. И в этом свечении можно было увидеть на просвет как внутри формируется нечто. Силуэт чего-то, что нельзя было описать словами. Завеса, защищавшая Башню Туманов от внешнего мира, начала уменьшаться, сжиматься, как будто сдуваясь. Вот уже верхние этажи Башни оказались снаружи, на ветру под яростным ливнем. Вот плёнка энергии прошла сквозь стены коридоров и залов. Сфера Завесы стремительно уменьшалась! А нечто внутри ужасного кокона росло так же быстро. И вот, наконец, стена Завесы прокатилась по залу, в котором происходило сражение Странника с Герингом и Крюгером. И там, где она отступала, открывая зал внешнему миру, все разрушения мгновенно исчезали – в изменённой линии времени зал не был разрушен. Через мгновение сфера Завесы стала настолько мала, что не была уже способна вместить в себя ничего, кроме кокона. Силуэт же внутри него, видимый из-за свечения наряду с внутренним устройством самого кокона, окончательно оформился, и стало ясно – там развивалось нечто, имеющее сходство с человеком! И в этот момент колдовской вихрь стих. Ливень нещадно хлестал сжавшуюся сферу энергии, стекая с неё потоками воды, молнии яростно сверкали вокруг, грохоча раскатистой устрашающей канонадой, ветер свистел и ревел, обрушиваясь на Предвечную Цитадель и путаясь меж её башен и зубцов крепостных стен. Кокон замер. В сей миг замерло как будто всё вокруг. А затем тонкая, но всё ещё нерушимая плёнка Завесы лопнула, подставляя своё содержимой воде, всем ветрам, грому и молниям, самому времени, что было искажено! Кокон с противным треском разорвался, изливая вокруг галлоны крови и вязкой жёлтой жижи. Ярчайший белый свет мгновенно объял его, превращая в ничто, стирая из реальности, в которой ему не было места… Но внутри этого света уничтожения, пожирающего мерзкую плоть, совершенно нагой, уверенной и даже торжествующей походкой, шёл человек. Тот, кто был похож на человека. Кокон таял, исчезая в ярком свете без следа. Плоть, более не способная сохранять форму и удерживаться как единое целое, отваливалась кусками. Кровь, не достигая края моста, как и жёлтая слизь, исчезали, обращаясь в сияющие хлопья, таявшие на ветру. И из нутра этого погибающего биологического безумия вышел он. Под свет молний. Под хлещущие струи дождя. Под яростный ветер. Химмериш. Кто-то, похожий на него, как две капли воды. Он стоял, полной грудью вдыхая воздух, напоённый озоном. Ливень хлестал его бело-бледную маслянистую кожу, но он просто стоял и смотрел, как вселенная ярким светом навеки стирает то, что осталось от кокона. То, что осталось от настоящего Оракула. Но самого его свет не трогал, не лился изнутри, норовя так же стереть, как и всё прочее, не присущее этой версии реальности, изменения не трогали его, этого нового Химмериша. И он просто смотрел. И когда последний кусок кокона исчез в яркой вспышке, это новое существо – а назвать его человеком было нельзя ни в коей мере – простёрло руки в стороны, воспарив над Предвечной Цитаделью, запрокинуло голову, и закричало. И крик его разнёсся повсюду. - Я бы с радостью сейчас чего-нибудь съел, - сообщил Ватек, удобнее устраиваясь на своей койке. Пребывание в карантинном боксе было ему не по нраву. Конечно, необходимость этой меры он понимал, особенно после того, как увидел, что ДНК инопланетян может сотворить даже с трупом. Но понимание важности карантина не отменяло того удручающего факта, что заняться здесь было решительно нечем. Скука одолевала меридианца, и он не знал, что с этим делать. Единственным развлечением – а по совместительству – способом скоротать время были беседы с такими же пациентами, как и он сам. - Нас недавно кормили, - донеслось из бокса Рейтера. Их капсулы находились с одной стороны, примыкая стенами друг к другу, поэтому лицом к лицу с момента размещения здесь товарищи не сталкивались. - Это не то. Больничная еда у нас – то ещё испытание. - А ты, оказывается, гурман, - хохотну в боксе напротив Стенли – молодой вихрастый парень со шрамом на пол лица, ироничным прищуром глаз и характером едким, как соляная кислота. - Тебе не понять моей тоски по настоящему рагу из хугонгов, - беззлобно произнёс Ватек, отворачиваясь к стене. - Куда уж нам, нацистским землянам, понять изысканный кулинарный вкус просвещённых уроженцев славного Меридиана, - с выражением лица злобного тролля восьмидесятого уровня изрёк Стенли, и принялся ждать ответной реакции. Её не последовало. Вернее – она не успела произойти именно в той форме, на какую рассчитывал «тролль», хотя Ватек честно что-то собирался сказать: - Если вы ещё раз разругаетесь, я попрошу Крейна ввести вас обоих в искусственную кому до конца реабилитационного периода, - Рейтеру и впрямь надоело терпеть постоянные ссоры, которые устраивали эти двое, мешая всем остальным пациентам. Оба тут же затихли, понимая – старый вояка вполне может исполнить свою угрозу. А слухи о самом Крейне и его экспериментах в свободное от работы время ходили самые разные. Кто мог знать, что он сотворит с ними, пока они в коме? - Неужели свершилось чудо? – раздался новый голос сверху. – Рейтер, как думаешь, сколько они продержаться? - О, есть возможность устроить тотализатор, - тут же с энтузиазмом выпалил кто-то ещё. - Без понятия, и я…, - Рейтер вдруг умолк на полуслове – у него возникло странное чувство, которое невозможно было описать, а ещё почудилось, будто кто-то зовёт его издалека. Но замолчал внезапно не только он – все остальные тоже. Однако в первую секунду никто не придал этому значения. Необычное чувство усилилось – будто нечто внутри просыпалось, стремясь вырваться наружу. - У меня странное… ощущение, - встревоженно произнёс Рейтер. Он подобного не ощущал никогда. Ему это не нравилось. Это чувство пугало. - И у меня, - удивлённо глядя на ветерана из своего бокса сказал Станли. - Меня кто-то… зовёт. - Нет – меня! - Что вообще…, - Рейтер не успел закончить свой вопрос – зов, пришедший из неведомых далей, настиг его и всех остальных пациентов в карантинной зоне. Зов, который смывал сознание, растворял личность. Зов, который нельзя было спутать ни с чем! Все они замерли в своих боксах, став и застыв лицом к стеклу. Безмолвные истуканы, глядящие в проход между рядами боксов глазами, которые ничего не видят, ибо взгляд их устремлён куда-то в неведомые дали. Он простёрли руки в стороны, и из их ладоней и лиц проросли тонкие белёсые кожистые нити! Сотни нитей, что колыхались в жутком завораживающем танце! Они стояли так, и кожа их стремительно бледнела, становясь серо-белой. А Зов не ослабевал. Напротив – становился сильнее. И они закричали, взвыли ему в ответ, исторгая такие жуткие звуки, какие не способен был произвести на свет человеческий речевой аппарат! Утробный, заунывный, протяжный, невозможный вой вырвался из их глоток, и он был так громок, что сверхпрочные непробиваемые стёкла в карантинных боксах задрожали, треснули и со звоном осыпались тысячами осколков! На шум вбежали санитары. Но лучше бы они этого не делали. То, что встретило их в карантинной зоне, уже не было пациентами… Ферецци очнулся первым. Не было никаких снов, не было образов или галлюцинаций, не было того, что можно было бы назвать трансцендентным опытом. Не было даже безмолвной черноты забвения. Он просто очнулся. И сразу вспомнил, что секунду назад стоял в циклопическом зале, где совершил посадку корабль, на котором они прилетели. Помнил и поток вязкой чёрной жидкости, хлынувшей на них из-под пола. И вот теперь он здесь. Впрочем, понять, где именно это «здесь» было сложно – Марио видел, что рядом с ним стоят все члены группы, покрытые чёрной маслянистой плёнкой. Стоят неподвижно, как статуи. А вот вокруг был мрак, который местами разгоняло голубое или фиолетовое свечение чего-то, скрытого во тьме. Плёнка на остальных лопнула, опала каплями, и впиталась в пол. Тотчас помещение наполнилось голосами: - Спасите! – машинально продолжал кричать кто-то из учёных, зажмурившись и не понимая, что происходит. - Какого хрена? – громко возмутился кто-то ещё. Кого-то стошнило, впрочем, все следы эксцесса тут же впитал пол. - Что за дерьмо здесь творится? – звучный вопрос Гриссома не оставил равнодушным никого. - Полагаю, мы переместились, - предположила Кесслер, сохраняя завидное хладнокровие. – Вероятно, так здесь работает транспортная система. - Охренеть не встать у них здесь транспорт, - сплюнул Гриссом. И очень многие сейчас были с ним согласны. - Интересно, куда нас занесло, - меланхолично, с каким-то даже философским спокойствием изрёк Аахтисаари. Конечно, лично ему знакомство с местной транспортной системой не пришлось по нраву, напоминая по ощущениям нечто среднее между поездкой на отвратительных американских горках и утоплением в болотной трясине. Он прекрасно понимал, что чувствуют остальные. В конце концов, все они только что через это прошли. Но что толку сотрясать воздух, раз уже всё случилось? Наверняка хозяева этой станции не испытывали неудобств, да и вряд ли рассчитывали, что к ним в гости пожалуют такие неженки. - Если мы всё сделали правильно – то туда, откуда можно уж если не управлять всей станцией, то хотя бы получить доступ к кораблям, - предположил Марио. Он прекрасно помнил, что именно о такой возможности шла речь перед тем, как транспортная система столь безцеремонно заявила о себе. - Надеюсь, что так оно и есть, - произнёс Вюст, убирая руку с оружия. Включился свет. Резко. Мгновенно. Сине-фиолетовый, он озарил огромное помещение, чем-то по форме напоминающее несколько сросшихся помидоров при взгляде изнутри. Помещение, занимая как минимум ту же площадь, что и целое футбольное поле, было поделено на своеобразные секции-«дольки помидоров», которые, впрочем, не были отгорожены друг от друга, а скорее обозначены формой и особенно выдающимися, проходящими между ними по полу и потолку «рёбрами». В то же время остальное пространство секций хотя и было ребристым, но не столь сильно. В центре помещения, соединяя пол и потолок и являя при этом жуткий симбиоз технологии и биологии, вырастала внушительная колонна. Она была старшей сестрой той колонны, что встретилась людям на корабле. Той самой, в ложемент у основания которой оказался заточён Ферецци. Возле этой колонны ложементов было куда больше – они огибали её кругом, даже буквально «росли» на ней – несколько десятков. И все они заметно превосходили размерами тот, что был на корабле. Увидев эту картину, Марио невольно сглотнул – мало приятного в том, когда какая-то неведомая хрень затаскивает тебя внутрь такого ложемента. Эти же вообще были открыты, являя своё ребристое нутро и будто тихо выжидая жертву. Впрочем, одной только колонной с ложементами обстановка тут не ограничивалась. Основной объём каждой секции занимал огромный массив шаров-гранул, парящих в воздухе, что перемигивались всеми оттенками фиолетового и синего, похоже, составляя единые структуры наподобие гигантских бусин, нанизанных на нить и смотанных в колышущиеся клубки. Волны синего и фиолетового свечения пробегали по конгломератам шаров самых разных размеров – некоторые были меньше футбольного мяча, иные же превосходили рост человека. Это было то, что сразу бросалось в глаза, хотя, конечно, масса деталей помещения оставалась скрыта в таинственном полумраке, оставляя простор для воображения. Главным же был один неоспоримый факт – люди здесь были одни. Кем бы ни являлись хозяева этой невероятной станции, но и сейчас они себя не обнаружили, что уже было странно. - Жуткое место, - констатировал Зиберт, ёжась – у него возникло чувство, что кто-то посмотрел ему в спину. Кто-то большой и непередаваемо чужой. Возможно это ощущение было следствием сложившейся ситуации, настолько фантастичной, что и вообразить сложно – небольшая группа людей оказалась в далёкой галактике на космической станции размером с планету, вращающейся по орбите у белой дыры в окружении дюжины звёзд. Чувство собственной незначительности при осознании масштабов происходящего просто захлёстывало Зиберта. - Согласен. Ферецци, что бы ни случилось – не подходи к колонне, - нервно хохотнув, изобразил очевидный намёк Гриссом. - Только после тебя, янки, - вторил ему Марио. - Похоже, и здесь нас никто не встречает, - раздосадовано выдал фон Нойман. – Жаль. - Вовсе нет, - качнул головой Вюст. – Мне бы, например, совсем не хотелось объясняться с местными хозяевами. Даже если они не враждебны. - Если они здесь вообще есть, - справедливо заметил Фехнер. – Я подозреваю, что станция заброшена. - Преждевременный вывод, - возразил фон Нойман. К этому моменту все уже пришли в себя, и учёные принялись проверять свой скарб, который так же был перемещён. – Мы находимся здесь не больше двадцати минут и видели только два помещения, в то время как станция огромна. - Не суть, - отмахнулся Вюст. Вступать в очередные безполезные околонаучные споры ему не хотелось. – Давайте разберёмся, где мы, что с этим делать, и как вернуться на Меридиан. Волны света, пробегавшие по конгломератам шаров, вдруг замерли. И секунду спустя отовсюду раздался грохочущий гортанный нечеловеческий голос, настолько мощный и громкий, что от него всё вибрировало внутри, а барабанные перепонки чуть не лопались! Люди схватились за уши, пронзённые острой болью, некоторые упали на пол без сознания. Только «Конунгам» повезло – в их шлемах было шумоподавление, но даже его оказалось недостаточно. - Проклятье! – орал, стараясь перекрыть грохот неведомого голоса, Гриссом, шатаясь как пьяный. - Что? – кричал рядом Аахтисаари. Ферецци, между тем, рванулся к Кесслер, что потеряла сознание и начала падать, успев подхватить её в последний момент. Чудовищный голос затих так же внезапно, как и заговорил. Воцарившаяся тишина показалась глухой, ватной, звенящей. Но это был звон в ушах и головах. Тут же началось оказание первой помощи – благо среди учёных была пара врачей, да и Фехнер в отряде имел специализацию полевого медика. - Чувствую, если нас и дальше будут так «приветствовать», то мы тут все без боя поляжем, - приходя в себя и косясь на фон Ноймана, выдержавшего звуковую «атаку» довольно хорошо для своего возраста, заметил Гриссом. - С меня хватит! – резко сказал Вюст, отходя от боли, что рвала голову. Ему надоела вся та неопределённость, с которой они столкнулись, едва начав исследование затерянного в Заветном городе корабля. Надоело чувствовать себя пешкой в руках судьбы. Не в его правилах было упускать контроль над ситуацией. И сейчас ему был известен лишь один способ этот контроль вернуть. – Ферецци! - Да, - оглянулся Марио, держа на руках Марию, которой Фехнер давал понюхать нашатырный спирт. - Значит, всё здесь, по идее, работает на силе мысли? - Да. - Отлично, - уж в чём Карл нисколько не сомневался, так это в своей силе воли и способности взаимодействовать с системами инопланетян так же, как это делал Ферецци. - Только не говорите мне, что…, - взгляд Марио с тревогой устремился на колонну, однако тут Кесслер благодаря нашатырному спирту очнулась и закашляла, отвлекая итальянца. - Нет, я не собираюсь лезть в один из этих «гробов», - успокоил Вюст. – Есть другая мысль. ЭЙ, ВЫ!!! – заорал вдруг командир «Конунгов», словно обращаясь в невидимым хозяевам станции. Это было настолько неожиданно и не в стиле молчаливого Вюста, что члены отряда удивлённо воззрились на него. – Я ТРЕБУЮ ВСТРЕЧИ С НАЧАЛЬСТВОМ СТАНЦИИ ИЛИ ХОТЬ С КЕМ-ТО ИЗ РУКОВОДСТВА! Зычный голос карла разнёсся по всему немалому помещению, обладавшему – как выяснилось – отличной акустикой. Кажется, даже конгломераты шаров на миг замерли от удивления. Но это только казалось. А Вюст был твёрд в своём намерении. Он буквально излучал решимость. Сейчас это единственное стремление полностью воцарилось в его душе, поддерживаемое железной волей. Вюст был уверен – ему обязаны ответить. Если здесь всё работает благодаря силе мысли, то ему сейчас не могли не ответить. И ему ответили. - Очень научный подход, герр Вюст, - проскрипел фон Нойман, которого осматривал врач его группы. Впрочем, дальнейшего развития «шутка» не получила. Потому что от скопления шаров, что было над головами людей, вдруг отделился самый большой шар – трёх метров в диаметре – и плавно опустился чуть поодаль от отряда, сопровождаемый дулами лучемётов, что мгновенно уставились на него! - Научный подход, - оскалился в усмешке Вюст, бросив взгляд на старого профессора, и смело шагнул вперёд, к шару, что переливался голубым и фиолетовым свечением, добавляя ещё больше сюрреализма происходящему. Тени метались, не находя себе места. А вот люди замерли на своих местах, ожидая развития событий, и готовые в любой момент пустить в ход оружие. Воцарилась напряжённая тишина, в которой был слышен лишь тихий гул, идущий откуда-то из глубин станции. Вюст встал в метре от шара, окидывая тот недоверчивым взглядом. Шар был неподвижен – зависнув в двадцати сантиметрах над полом, он будто застыл в воздухе и даже не покачивался, как это обычно бывало с техникой, имеющей антигравитационный привод. - Ну? – требовательно изрёк Вюст. Так, словно это он был тут хозяином. Казалось бы – ничего особенного Карл не сделал. Но шар как будто именно этого и ждал – внезапно он вздрогнул, породив громкий звук в той же тональности, в которой Вюст задал свой незамысловатый вопрос! Глава «Конунгов» даже бровью не повёл, хотя остальные члены отряда напряглись ещё сильнее – кто знает, что на уме у инопланетной техники? - Мне повторить вопрос? – казалось, что карл попросту намеревается отчитать парящий в воздухе шар как какого-нибудь напортачившего салагу-новобранца. Шар вновь повторил свой фокус – произвёл черед звуков той же длины и тональности, что и в речи Вюста. Но в этот раз в звуках, издаваемых шаром, слышалось что-то узнаваемое. Как будто инопланетную речь разбавили вкраплениями немецкого языка. - Это… действительно неожиданно, - сразу заметил тенденцию фон Нойман, поняв, к какому результату всё должно прийти. – Похоже, оно обучается! И в этот раз шар повторил звучание тирады профессора! А потом его как будто прорвало – звуки полились из него как из рога изобилия, но не громкие до боли, а вполне приемлемые, мелодичные, складывающиеся в какую-то замысловатую необычную музыку. Только звуки эти всё равно оставались не понятными. - Что бы ты только что сейчас не сказал – мы тебя не понимаем, - когда поток звуков, складывавшихся в странную мелодию, иссяк, заявил Вюст. Конечно, он не рассчитывал, что будет просто найти контакт с системами станции или её искусственным интеллектом – почему-то Карл был уверен, что именно ИИ должен управлять такой станцией. Тем не менее, он точно не ожидал, что придётся примерить на себя роль учителя. Шар замер, волны света на нём застыли. Он мелко задрожал сам в себе, покрывшись рябью. Казалось, что инопланетная техника задумалась. А потом шар вспыхнул яркой, слепящей до слёз синевой, и люди, которых коснулся этот свет, ощутили нечто странное, необычайное – будто в голове подул свежий прохладный ветерок, сдувая пыль и песок с застоявшихся мыслей. Будто кто-то безконечно мудрый заглянул в самое нутро, осветил фонариком самые потаённые и отдалённые уголки памяти. Прошёлся по архивным полкам детских воспоминаний, пролистывая том за томом, просмотрел видеокассеты с записями о юности, и ознакомился с информационными пакетами о взрослой жизни. Этот некто заглянул в каждый закоулок, в глубины психики. Аккуратно и бережно, старясь ничего не испортить и не сломать, отступая, если встречал сопротивление. Это чувство не было неприятным. Даже напротив. А потом – вдруг – всё закончилось. Синий свет перестал бить в глаза и удивительное чувство исчезло. Кто-то из учёных разочарованно вздохнул. Но проявление эмоций должно было подождать, потому, что шар принялся меняться – форма его текла, плыла, как будто плавясь, и с каждым мгновением он всё больше начинал походить на… гуманоида! У него формировались руки и ноги, туловище и голова. А вскоре перед людьми уже стояла внушительная – трёх метров в высоту – фигура с ног до головы закованная в странную броню, как будто созданную из костей. Лицо фигуры оказалось скрыто за абсолютно гладким, вытянутым сзади, шлемом, напоминающим голову какого-то чудища. Рёбра, наросты, какие-то шипы – весь внешний вид этого «создания» за исключением его гуманоидной природы, вызывал некий безотчётный страх, создавая ощущение чужеродности. Метаморфоза завершилась. И все замерли. Люди – затаив дыхание. Конгломераты шаров – заставив волны света застыть на них причудливыми картинами. И даже гул, шедший из глубины станции, похоже, затих на несколько мгновений. - Ну и страшный же он, - пробормотал Зиберт, ощущая странную неприязнь к тому гипертрофированному слиянию биологии и технологии, что являл собой новый облик бывшего шара. Жаль, что в их мире Ганс Гигер пошёл по пути классической художественной школы и писал пейзажи покорённых Рейхом миров. Безусловно – то были отменные пейзажи, а парочка даже красовалась в личной коллекции фюрера. Однако в мире победившего фашизма Гигер не создал других своих знаменитых работ, не создал облик для одного из самых запоминающихся чудовищ в мире кино. Вероятно, потому, что окружающий мир был сам по себе чудовищен, и внутренне чувствуя это, художник подсознательно стремился сделать его хоть немного светлее, вместо того, чтобы плодить выдуманных монстров. Но если бы не эта развилка истории, если бы Гигер и в этом мире создал те самые свои работы, то Зиберту наверняка было бы с чем сравнивать облик фигуры, что стояла перед Вюстом. Фигура обернулась, посмотрев на бойца своим закруглённо-вытянутым шлемом. И всем стало не по себе от того, как фигура произвела эти простейшие движения – пластика её была совершенно необычной и чуждой. В головах людей тут же прошелестел вихрь образом, которые невозможно было идентифицировать, однако в них явственно ощущался вопросительный окрас. - Как вы думаете, - шептал позади Фридрих, специально активируя какие-то приборы и направляя их чувствительные элементы в сторону фигуры, - что это сейчас было? - Думаю, объект пытается общаться, - предположила Кесслер. Она уже давно покинула «объятия» Ферецци, сопроводив процесс таким выражением лица, что бывалый кутила и ловелас на миг даже усомнился в своей состоятельности как мужчины. Вюст не колебался. Он смело взглянул на массивную фигуру, и произнёс: - Мы – люди с планеты Земля. Прибыли сюда с Меридиана, созданного строителями этой станции, на корабле, который они оставили там в подземном городе. Нам нужно вернуться обратно, - каждое слово и фразу он сопровождал образом, вызванным в памяти, рассчитывая на то, что исполин прочтёт всё, что нужно, в его сознании. Фигура сделала один шаг вперёд, нависнув над Карлом так, что тому пришлось задрать голову. И тогда в сознания людей вновь вторгся поток образов, только в этот раз они были понятны! Они увидели Меридиан в финальной стадии строительства – последний корабль устанавливал последнюю гигантскую литосферную плиту с уже готовой на ней экосистемой и неведомым образом удерживающейся атмосферой в последнее оставшееся гнездо на боку пёстрого шара Меридиана. Они увидели как тысячи кораблей звёздных строителей покинули систему Меридиана. Увидели станцию и огромный разлом в пространстве-времени, рану, нанесённую космосу, которая сияла безумными цветами на фоне белой дыры, и в этот разлом уходила многомиллионная флотилия кораблей. Они увидели внутренние отсеки и залы исполинской станции, по которым расхаживали такие же гиганты, как и фигура, стоящая перед Вюстом. Они видели, как миллионы этих странных инопланетян грузились на корабли, что в мгновение ока формировались из чёрной жидкости, и как эти корабли покидали станцию, открывали свои собственные разломы и разлетались в разные уголки вселенной. Пустота. Одиночество. Тоска. Вот что чувствовали люди. Вот что передавала им фигура, оказавшаяся чем-то много большим, чем просто автомат. А ещё она транслировала умеренное любопытство и… настороженность? Голова немого великана повернулась к фон Нойману. Старик отшатнулся. - Кажется… кажется, он меня позвал! – воскликнул профессор, схватившись за голову и ощущая странное нарастающее давление в сознании. - Нет – меня. Я точно сейчас слышал своё имя! – удивлённо возразил Фридрих, опуская приборы. - О чём вы вообще? – удивился Ферецци. Его интуиция, молчавшая всё это время, буквально взвыла. Марио шагнул ближе к членам своего отряда, беря оружие так, чтобы применить в любую секунду. - Он… кажется… говорит с нами, - Кесслер будто заворожённая подалась вперёд, как и несколько её коллег. Фигура вдруг простёрла длань, перстом указав на фон Ноймана, и… - Я слышу! Слышу зов! – не своим голосом возопил старик, замер, и в этот момент кожа его стала бледнеть, а сквозь неё проросли сотни тонких кожистых нитей! Как и у Фридриха! Как и у Кесслер! Как и у всех учёных, а так же Гриссома и Фехнера! Все они замерли, расставив руки в стороны, и издали крик, какой не способен издать человек! Утробный, невозможный вой вырвался из их глоток, и они принялись меняться, теряя человеческий облик… Стена чёрной жидкости выросла между тем, во что превращались люди, и теми немногими, кто был шокирован увиденным – Вюст, Ферецци, Зиберт и Аахтисаари. Фигура в техно-биологической броне высилась над ними, готовыми открыть огонь. А потом – прежде, чем люди успели что-то предпринять, их всех поглотила чёрная жидкость, и схлынув, не оставила ни следа. Но это было не важно. Потому, что Зов был услышан. И вой, до сих пор раздававшийся из-за чёрного барьера, был прямым тому подтверждением.