Вмешательство извне

Глава 17. Рабство иллюзий.

      «Здесь молятся Богу и Сатане –       Без хозяина трудно прожить.       И каждый построил себе по тюрьме,       Веря в правильность царственной лжи.       Но я не был никогда рабом иллюзий,       Но я не был никогда рабом иллюзий»       Группа «Ария», песня «Рабство иллюзий»       «Люди - воспринимающие существа. Однако воспринимаемый ими мир является иллюзией - иллюзией, созданной описанием, которое им внушали с момента, когда они появились на свет».       Карлос Кастанеда.       Нестерпимый шум диссонирующей какофонией долбился в истерзанный болью разум, внося свою лепту в бездонный колодец страданий. Шум был чудовищен, многослоен. Он состоял из множества шумов поменьше, накрадывающихся один на другой. И на третий. И на четвёртый. И так до бесконечности.       От такой чудовищной громкости барабанные перепонки уже давно должны были лопнуть, но нет – они держались, хотя болели так, что, быть может, лучше было бы лишиться слуха. Шум и боль не давали сконцентрироваться, не давали думать. Да и о чём думать?       Глаза… С ними творилось что-то неладное. Глазные яблоки дико чесались изнутри. А ещё было странное световое пятно, время от времени вспыхивавшее под закрытыми веками. И тогда сквозь веки начинали проступать капилляры, а так же оконце, что было перед самым носом, за которым… Нет, что там было за оконцем, рассмотреть не удавалось – мгновения «прозрения» оказывались слишком короткими.       Тело ощущалось сломанной куклой, в которой не осталось ничего целого. Кости как будто сломали и заставили срастись несколько раз, а всё остальное… Наверное тот, кого свежуют заживо, чувствует примерно то же самое.       Но было кое-что ещё. Ощущение силы. Мышцы полнились ею. Они стонали от боли, словно трудились непрерывно целое десятилетие, но были сильны как никогда прежде. Даже сейчас, сквозь боль, это ощущение пьянило.       А ещё чувствовалось, что рядом кто-то есть. Ощущение было похоже на смутное восприятие, возникающее на грани сознания, момента, когда включается телевизор, но звук и изображение ещё не пошли – иногда в таких случаях можно услышать, а скорее ощутить необычный звук, похожий на писк.       Ганс не знал, сколько он уже здесь. В памяти отпечатался лишь миг перед тем, как он залез в капсулу – и то частично. А потом был свет и такая боль, какой он не испытывал никогда в жизни. Казалось, что свет проникал в каждую клетку его тела, оставался там и что-то менял. И именно это было очень болезненно. Только их он и запомнил – свет и боль. Был даже момент, когда он захотел потерять сознание, но не потерял. Спустя ещё какое-то время всё настойчивее о себе начали заявлять мысли о смерти, но он не умер. И ему пришлось погрузиться в боль, утонуть в ней, захлебнуться, утратив не только счёт времени, но и ощущение реальности. А потом – совершенно неожиданно, когда агония достигла просто запредельных высот, всё прекратилось. Свет погас, уступая место кромешной тьме, но боль осталась. И, похоже, она не собиралась так просто уходить. Однако теперь её присутствие отчего-то не сбивало мысли с пути, не заставляло их путаться или концентрироваться на себе. Напротив – она как будто отточила все мыслительные процессы.       - Герр Геринг, - внезапно в капсуле раздался голос Штрассе, оказавшийся настолько громким, что вызвал боль в ушах. Ещё одну боль. Ганс поморщился от режуще-огненного ощущения в ушах. – Как вы себя чувствуете? – Герингу захотелось, чтобы этот голос звучал как можно тише, и он вдруг осознал, что с каждым словом речь Вильгельма и впрямь сбавляла громкость, пока не стала приемлемой.       - Как будто меня разобрали, а потом собрали заново, но не правильно, - собственный голос не слушался, прыгая по высоте и тембру. Это было неприятно, в том числе и для собственного слуха – иногда голос сам собой начинал звучать слишком громко, нанося ещё один удар по слишком чуткому слуху. А ещё в такие моменты возникало ощущение, что капсула немного трясётся. Мелькнула мысль, что он разучился контролировать свою речь. Но на удивление это открытие не вызвало тревоги. – Скажите, Вильгельм, у вас там случайно не завалялось от меня лишних деталей, которые вы ненароком забыли поставить на место?       - Хо-хо, юмор – хороший признак! – скрипуче, как иссохшее старое дерево, засмеялся голос Штрассе.       - Может быть - для вас. А я чувствую себя прескверно.       - Это остаточный эффект процедуры. Он скоро пройдёт, - безапелляционность и уверенность тона учёного привнесла немного спокойствия и ясности. – Что вы ощущаете конкретно?       - Разве у вас не выводятся мои показания?       - Устный опрос необходим – он позволяет выяснить индивидуальные психологические реакции на процедуру, - пояснил старик.       - Имеют место нарушения слуха, зрения, частично – контроля речи, - сухо перечислил «симптомы» Геринг. – Так же присутствует субъективное ощущение постороннего присутствия и серьёзного прироста физической силы.       - Славно, - послышался хлопок. Похоже, Штрассе хлопнул в ладоши! А это могло знать только одно – он доволен результатом. – Ваш организм привыкает к изменениям. В скором времени дискомфорт пройдёт, и вы приспособитесь к новым возможностям. А пока, молодой человек, вам предстоит пройти обследование, чтобы мы могли понять, насколько успешной процедура была на этот раз.       - Вы о побочных эффектах? – догадался Ганс. Странно – ведь он, вроде бы, не знал о том, что у процедуры, пройденной им, есть побочные эффекты. Знание всплыло как бы само собой.       - О них, - каким-то странным тоном ответил Штрассе, и капсула, бывшая временным пристанищем Ганса Герина, с шипением и свистом начала открываться…       Зиверс буравил взглядом Валькирий, сидящих на гостевом диване. Судьба снова свела их вместе. А вернее – не завершённое дело, над урегулированием которого на протяжении уже почти двух недель работал «Отдел временного контроля» «Аненербе», само существование которого было одной из строжайших тайн оккультной организации.       Валькирии прибыли два часа назад с фюрером, и тот уже сказал своё слово. Вольфраму, по сути, оставалось только выполнять прямой приказ. Но прежде он решил поговорить с теми, кого фюрер ценил столь сильно, что ради них готов был лететь на другой конец планеты.       Вилл Вандом неотрывно смотрела на главу «Аненербе», сидевшего в чёрном кресле закинув ногу на ногу и сложив пальцы рук домиком. Убранство его кабинета в берлинской штаб-квартире попросту сбивало с толку. Заходя сюда, Вилл ожидала увидеть классический кабинет высокого начальника, вроде того, что был у Гарольда Хейла. Но помещение, избранное Зиверсом для работы, а может и специально спроектированное для этого, совершенно выбивалось из «классического» образа. Хотя бы потому, что оно имело форму пятиконечной звезды. К тому же было совершенно не понятно, как Зиверс здесь вообще умудряется работать, ибо рабочий стол, компьютер, инфо-система и вообще хоть что-то, имеющее даже малейшую ассоциативную связь со словосочетанием «рабочее место» здесь отсутствовало как класс. Кабинет скорее напоминал комнату отдыха со всей этой мягкой мебелью, старинными книжными шкафами, картинами и целым мини-баром, в названии которого слово «мини» было явно неуместным.       А ещё кабинет Зиверса походил на музей истории немецкого оккультизма и научного прогресса: в шкафах, на специальных стеллажах, полках или постаментах здесь красовались древние фолианты, написанные неизвестными символами или рунической вязью и необычные артефакты с одной стороны, а с другой – макеты различных устройств, чертежи или фотографии, а иногда даже оригиналы изобретений, изменивших мир: вихревой двигатель Шаубергера, прототип первого лучевого карабина, чертежи боевых экзоскелетов времён последней войны… Наука здесь соседствовала с магией в каких-то невообразимых комбинациях, и это не могло не бросаться в глаза.       - Я устала! – звонко нарушился вязкую тишину Ирма. Она не любила сидеть без дела, если только речь не шла о школьных уроках. Но этот этап жизни уже миновал.       - Устали сидеть? – приподнял правую бровь Вольфрам, не проявив ни тени эмоций. – Оригинально.       - Говорите, что хотели, Герр Зиверс, сказала Вилл, будучи полностью солидарна с шатенкой – она тоже устала ждать.       - Как вам мой кабинет? – вместо ожидаемого начала серьёзного разговора спросил глава «Аненербе».       - Как музей.       - Слишком вычурно.       - Старьё!       Валькирии честно поделились своим мнением. Зиверс хмыкнул – примерно этого он от них и ждал. Молодые. Куда им понять всю ценность собранных здесь вещей? Но они правы – пора было переходить к делу.       - Вы уверены, что сможете отыскать беглецов? – сохраняя прежнюю позу, спросил Вольфам. Впрочем, дело было не в том, уверены ли Валькирии, а в том, действительно ли они это смогут. Его люди, обладая всеми ресурсами «Аненербе», пока не смогли.       - Мы их найдём, - твёрдо заявила Вилл, внутренне обрадовавшись тому, что разговор, наконец, пошёл. Находясь в обществе Зиверса, она чувствовала себя неуютно. Порой он смотрел на неё и девочек так, словно они были уникальными подопытными, которых тот готов был с удовольствием препарировать. Жуткий взгляд.       - Как? – последовал новый вопрос. – Традиционные методы и магия не дали результатов.       - Пока не окажемся на месте – сложно сказать, - Вилл задумалась над ситуацией. А ситуация была довольно странной – обычно когда «Аненербе» желало кого-то найти, то неизбежно находило, как искомый ни скрывался и кем бы ни был. Было множество случаев, когда даже сильнейшие маги оказывались в цепких руках особых команд оккультного общества. «Аненербе» всегда справлялись с такими задачами. Самостоятельно. Что в этот раз пошло не так? – У вас есть предположения, что мешает выйти на след?       - Отсутствие следа, - усмехнулся Зиверс.       - След остаётся всегда, - флегматично заметила Корнелия. – Но, похоже, случилось нечто действительно аномальное, если ваши специалисты не смогла отыскать зацепку.       - Что ж, нечто аномальное действительно имеет место быть, - кивнул Вольфрам. На самом деле даже несмотря на недавнюю совместную работу и ворох прошлых заслуг он не мог сказать, что полностью удостоверился в профессионализме и компетентности Валькирий. Данный разговор должен был немного прояснить этот вопрос лично для него. – Мы обнаружили стремительное истощение магического следа, оставленного, судя по всему, мировым камнем.       - Сердце Кандрокара, - процедила Вилл, вспомнив стражницу, с которой её свела судьба сначала в Заветном Городе, а затем в Пенемюнде 1939 года. Сама мысль о том, что артефакт подобной мощи оказался в руках азиатки, представительницы низшей расы, воспламенила в её душе расовую ненависть, выпестованную воспитанием и идеологической подготовкой.       - Именно так, - продолжил, меж тем, глава «Аненербе», кивнув. – Его энергетическая сигнатура привела нас к болотам у столицы Меридиана, но после этого след начал «таять» со стремительной скоростью. Гораздо быстрее, чем это происходит обычно. В итоге мои люди даже не успели развернуть оборудование.       - Возможно, это как-то связано с самим камнем, - задумалась Вилл. Наверняка у «Отдела контроля времени» был богатый опыт поисково-розыскных мероприятий в различных эпохах. И единственным отличием их прошлой практики от нынешнего случая было именно наличие Сердца Кандрокара.       - Определённо, - согласился Вольфрам – и он сам, и его аналитики пришли к тому же выводу. Но этот вывод не давал ровным счётом ничего. Почти ничего без привлечения к делу Валькирий. – Именно поэтому я решил обратиться к Фюреру с просьбой о вашем участии.       Вольфрам посмотрел на девушек тем самым взглядом вивисектора, увидевшего самый желанный биологический образец. Взгляд мелькнул и угас, оставляя на душе гнетущее, гадливое ощущение.       - Та-а-ак, я уточню, - протянула Ирма, своим скучающим видом нагоняя тоску не только на подруг, но и на самого Зиверса. – Нам нужно будет снова закручиваться узлом в вашей машине времени, а потом ковыряться в грязи, собирать улики и вынюхивать простывшие следы?       - Не драматизируй, - вздохнула Корнелия. – В твоём случае грязевая ванна будет даже полезной.       - Извини, но грязь – это как раз по твоей части, - с готовностью, но как-то лениво парировала шатенка. Удивительно, но пребывание в таком скучном месте, как кабинет Зиверса, отбило у неё охоту препираться с заклятой подругой.       - Дамы, - глава «Аненербе», наконец, сменил позу, перестав напоминать лощёного психоаналитика. – Фроляйн Лэр, ваше описание утрировано, но – да. Примерно этим я и прошу вас заняться. А уж придётся ли вам для достижения цели ковыряться в грязи или даже экскрементах – решать уже вам.       - Фу! – возмущённо отвернулась Корнелия. Она была лучшего мнения о манерах человека, занимающего столь высокий пост.       - Что ж… Если вы больше ничего не хотели с нами обсудить, то мы готовы к переброске, - заключила Вандом. Признаться, за время отпуска и пребывания в больнице бездействие ей дико надоело. Она жаждала действий.       - Не готовы, - тихо проворчала Ирма, но её никто не слушал.       Вольфрам встал. Да. Была ещё одна причина, из-за которой он пригласил Валькирий на эту встречу. Но раскрывать её вот так, в лоб, было бы неосмотрительно. Нужно было «подготовить почву» и тщательно выбирать слова.       - Скажите, Вилл, и вы, Корнелия, и вы, Ирма, каким вы видите своё будущее? Ну, допустим, лет через десять-двадцать.       - Ну…, - вопрос оказался настолько неожиданным, что Вилл растерялась.       - Полагаю, мы и дальше будем служить Фюреру, - ответила Корнелия. Для неё вопрос Вольфрама тоже прозвучал неожиданно. И, тем не менее, иногда она задумывалась, что с ними тремя будет потом. – По крайней мере, пока это у нас получается лучше всего.       - Трудоголичка! – замотала головой Ирма, в корне не согласная с заключением блондинки. – Я намерена уйти в отставку, захомутать какого-нибудь красавчика, и отправиться в путешествие.       - О, - вздох разочарования сорвался с уст повелительницы земли, а рука сама прикрыла лицо.       - И нечего здесь мне «окать», - насупилась та, волком поглядев на подругу, словно она оскорбила Ирму в лучших чувствах.       - Ясно, - кивнул Зиверс, принимая эти ответы. – Ну, а что же вы, фроляйн Вандом?       - Я… честно говоря я не знаю, - призналась девушка. И даже не столько Зиверсу, сколько самой себе. Служба Валькирией Фюрера казалась ей чем-то настолько незыблемым, нерушимым, что мыслей о будущем в «отрыве от производства» не возникало. Казалось, что они втроём всегда так и будут Валькириями. Всегда на страже. Всегда там, где нужны больше всего. В конце концов, Фюрера ведь не зря уже давно зовут «Вечным». Но сейчас, всерьёз размышляя над вопросом главы «Аненербе», начало приходить понимание того, что всё неизбежно измениться. Не может не измениться, ведь таково свойство времени. Они станут старше, мир станет другим. Будет ли в новом мире вообще место Валькириям, если наступит то время благоденствия и безопасности, подкреплённое неодолимой мощью Рейха, о котором так часто говорят партийные лидеры? А даже если не наступит – хотела ли она сама всю свою жизнь положить на алтарь служения Родине? В отличие от Ирмы и Корнелии ответ на этот вопрос для Вилл не был таким лёгким. – Думаю, к тому времени всё изменится, и мы станем совершенно другими.       - Понимаю, - кивнул Зиверс. Он наблюдал. Язык тела, малейшие движения, мимика. В копилке его обширных познаний, приобретённых за неестественно долгую жизнь, было и знание психологии. – Всё действительно может измениться. И измениться.       - Хм… о чём вы? – Вилл показалось, что это был не просто комментарий к её мыслям.       - Об эволюции, - мужчина подошёл к муляжу первого двигателя Шаубергера. – Взгляните. Это устройство стало революционным скачком в двигателе- и авиастроении, навсегда изменив не только облик летательных аппаратов, но и мира в целом. До Шаубергера в авиации человечество тащилось словно улитка, а после него, отбросив идею неэффективных двигателей внутреннего сгорания и реактивной тяги, мгновенно вырвалось в космос. Это живой пример эволюционного скачка.       - Я всё никак не пойму, к чему вы клоните, - упёрла руки в бока Ирма, что в сидячем положении смотрелось весьма комично.       - К тому, фроляйн Лэр, что сейчас человечество, похоже, стоит на пороге такого скачка, в сравнении с которым двигатель Шаубергера – детские каракули на обоях против величайших шедевров искусства. Причём вместе взятых. Только в этот раз изменяться будет само человечество, а не его инструменты. Идеальные, совершенные люди, обладающие возможностями, которые и вообразить сложно… Мечты Фюрера и других партийных лидеров о расе сверхлюдей могут стать явью. Потому, что каждый сможет стать сверхчеловеком, а магия окажется пережитком прошлого, - с грустью в голосе ответил Зиверс, нежно коснувшись муляжа двигателя.       - Сверхлюди? – переспросила Вилл. Действительно ли то, что сейчас сказал фон Зиверс – правда? Похоже, что да – телепатия не сигнализировала девушка о присутствии лжи. Либо Зиверс мог обманывать телепатию Валькирий. Скорее всего, мог. Но Вилл совершенно не казалось, что всё им сказанное было розыгрышем или враньём. Для него в этом не было смысла. Но если это правда… Почему он вообще завёл этот разговор? И кто мог подойти настолько близко к созданию сверхчеловека? Едва у неё оформился этот вопрос, как память услужливо подсказала единственный вероятный ответ на него.       - Вижу, вы уже поняли, фроляйн Вандом, - улыбка была совершенно не тем, чего можно ожидать от человека, занимающего пост главы оккультного ордена. Это была улыбка, полная грусти.       - Штрассе, - кивнула та.       - Что-о-о? – удивление Ирмы не знало границ, а вот Корнелия, похоже, и сама была того же мнения.       - Он слишком хорошо изучил этого путешественника… Игоря. И процесс уже запущен.       - Но… вроде же это хорошо, разве нет? – с самого детства Ирма постоянно слышала о великой мечте Рейха – сверхлюдях, идеальных людях. Это была великая цель. Идея внедрялась в сознание через литературу, кино, мультфильмы, комиксы, игры. И теперь, когда этот момент был так близко, было не понятно, почему так огорчён Зиверс.       - Да, возможно, - согласился глава «Аненербе», вновь усаживаясь в кресло. Пока всё шло именно так, как он и предполагал. Главное – не напортачить в конце. – Но если все станут сверхлюдьми, к чему ещё будет стремиться? Все тайны станут известны, все открытия – сделаны, а достижения – достигнуты. Таким людям будет доступно всё и сразу. Это – потолок. Выше развиваться просто некуда. К чему бы ни стремилось такое общество, какие бы цели перед собой ни ставило, оно неизбежно скатиться в пучину стагнации и деградации, являющихся естественным следствием отсутствия развития, научного или любого иного поиска...       - Вы не правы, - вдруг возразила Ирма. Она даже сама не ожидала, но раз уж слово было сказано… - Насчёт потолка. Его можно пробить и двигаться на чердак, а потом – в небо.       И в этот момент Зиверс засмеялся.       - Так что ты узнал? – это было первое, что спросил Крюгер, едва только Шрёдингер в свойственной себе манере появился из зеркала, шагнув в реальный мир из его отражения. Строго говоря, Дитриху зеркало было без надобности – он в нём не отражался. Тем не менее, он продолжал хранить его все эти годы как напоминание о том, кем был когда-то, и кем следовало оставаться, не поддаваясь чудовищу, в которое он превратился.       Это был склеп. Вернее так это помещение называл сам Дитрих. На самом же деле от классического склепа в этом месте, стилизованном в данный момент под комнату в средневековом замке со стенами из массивных кирпичей, свечами на длинном деревянном столе, уставленном яствами и напитками, гобеленами с символикой германских правителей древности и рыцарскими доспехами по углам, не было ровным счётом ничего. Даже такой неотъемлемый атрибут, как гроб, мистически связанный с высшим вампиром благодаря научному прогрессу заменила внушительная прямоугольная капсула нарочито белого, почти стерильного цвета, стоявшая на специальном ступенчатом возвышении там, где должен был быть трон. Конечно, всё это окружение было лишь голографической иллюзией. За исключением зеркала, капсулы и деревянного резного стула с высокой спинкой, на котором, закинув ногу на ногу и сложив руки, восседал оберфюрер, казалось, никогда не расстававшийся со своей чёрной формой. По крайней мере, никто никогда не видел, чтобы он ходил в какой-нибудь иной одежде.       - Мрачновато у тебя тут, - меланхолично заметил Шрёдингер, садясь на край стола, поправ тем самым все правила приличия. Это были не простые голограммы. Новое поколение проекторов было способно создавать плотные, твёрдые фотонные объекты, которые могли взаимодействовать с окружающим миром так же, как и их реальные прообразы.       - В самый раз, - обнажил клыки в ухмылке вампир, рассматривая гостя через наполовину полный бокал красного… это было точно не вино. Крюгер не понимал этого «вечного подростка». Шрёдингеру уже давно за восемьдесят, но он, сохранив внешность шестнадцатилетнего юноши, часто и вёл себя на эти шестнадцать лет. В особенности Дитриха раздражали манера поведения унтерштурмфюрера и его периодические попытки подшутить над всеми и каждым, кто окажется в поле зрения.       - Для скучного высшего вампира – пожалуй, - с готовностью согласился юноша.       - У нас разные представления о скуке, - отмахнулся Дитрих. – Кстати, не хочешь вина? – глаза вампира полыхнули красным и бутылка с названным напитком, стоявшая на столе, сама собой пододвинулась к гостю.       - Уже лучше, оберфюрер. Но голографическим вином трудно напиться, - усмехнулся Шрёдингер, спрыгнув на пол. Дитрих лишь улыбнулся уголками губ. – У Базы 211 есть секретные уровни. Сверхсекретные. Настолько экранированные и защищённые, что даже мне было о них не известно.       - До недавнего времени, - уточнил вампир, подавшись вперёд – было отрадно и неожиданно, что Шрёдингер так резко перешёл к делу, вместо того, чтобы ещё какое-то время разыгрывать клоунаду.       - До недавнего времени о них никто не подозревал, - пожал тот плечами, мол «ну, что поделаешь – такова жизнь».       - А фюрер?       - Не знаю. Как и насчёт остальных Рыцарей Чёрного Солнца.       - Они наверняка знали.       - Всё возможно. Сейчас я бы ни за что не поручился, - юноша задвигал ушами, к чему-то прислушиваясь. – Благодаря Страннику – а именно так зовёт себя путешественник, с которым ты сражался – и его сообщнику по кличке «Доктор», я смог не только узнать об этой тайной части базы, но и проникнуть туда… Кстати, ты знал, что она не указана ни на одном плане и чертеже? Так вот, я мельком посмотрел, что там творится, пока квантовая защита не вышибла меня прочь. КВАНТОВАЯ, понимаешь, Дитрих? – Шрёдингер выделил слово интонацией. Сейчас в его голосе Крюгер услышал то, чего не слышал от «юноши» никогда – тревогу.       - И?       - У нас нет таких технологий. Я знаю – я проверял. Как нет и магии, способной меня удержать. Ни у нас, ни у кого-то ещё, - парень буквально сорвался с места и навис над Крюгером, который даже бровью не повёл. Но, хотя могло показаться, что Дитрих был полон скепсиса по поводу рассказа собеседника, на самом деле это было не так.       - Что ты там видел? – холодный, как надгробный камень, тон Дитриха, заставил унтерштурмфюрера немного успокоиться. И, всё же, воспоминания о сверхсекретной части Базы 211 не шли у него из головы. Там он впервые столкнулся с тем, что могло противостоять его способности быть везде и нигде. Это просто не могло не тревожить его.       - Немного. Внушительные наработки по созданию сверхлюдей, генетические эксперименты, но большинство проектов оказались за гранью моего понимания. Но самое главное – я ощутил что-то совершенно противоестественное где-то в самом низу, куда ушли Странник и Доктор.       - Противоестественное? Серьёзно? – невольный смешок вырвался сам собой – восьмидесятилетний мальчик с кошачьими ушами рассказывает вампиру о противоестественном? Ну, да. Это ведь точно в порядке вещей. Впрочем, Шрёдингер истолковал эти слова по-своему.       - Я не знаю, что это было. Казалось, что само время рвётся, дробится, истончается и стонет от боли.       - Почему ты не пошёл за странником? Хотя нет – угадаю. Защита?       - Верно, - признаться, Шрёдингер вовсе не жалел о том, что не увидел источника этой «противоестественности». Потому что обострённая интуиция подсказывала – добром бы это не кончилось.       - Время, говоришь…, - теперь настала пора задуматься Крюгеру. Секретная база имела ещё более секретную часть. В этом не было ничего необычного. Стандартная практика. Но Монтана не стал бы поручать им разобраться во всём этом просто так. Штрассе было что скрывать. Да и сам старик, в принципе, был большой загадкой, о самом существовании которой знали лишь немногие избранные. Что бы ни происходило на сверхсекретных уровнях Базы 211, это было чрезвычайно важно. – Что сам думаешь по этому поводу?       - Впервые в жизни я осознал, что есть вещи, в которые мне не хотелось бы совать нос.       - Очень поучительно, - улыбнулся Дитрих. Тем не менее, это «откровение» от Шрёдингера, славившегося своей «безбашенностью», если так можно выразиться, являвшейся следствием его почти неуязвимости, заставило ещё раз задуматься. Технологии, которых нет в распоряжении Рейха. Но тогда откуда они у Штрассе? И почему он не выдал их, как это предписано специальными научными протоколами? Даже просто слушая поверхностный рассказ унтерштурмфюрера, Дитриху все меньше и меньше нравилось то, что происходило под покровом тайны на Базе 211. – Рейхсмаршал хочет выяснить, что скрывает Штрассе. И я, честно говоря, тоже заинтригован, - это было правдой. Почти так же, как и сражаться с достойными противниками, коих, впрочем, можно было пересчитать по пальцам одной руки, Крюгер любил вести расследования. И чем сложнее было дело, тем лучше. А сейчас загадка была действительно сложной.       - Я больше не сунусь туда без подготовки, - покачал головой Шрёдингер, прижав уши к голове.       - Я этого и не предлагал. Залог успеха любого расследования – внимание к деталям и тщательное изучение, а так же анализ всей доступной информации.       - Оберфюрер, в вас снова пробудился сыщик?       - Он и не засыпал, - Дитрих поднялся настолько резко, что собеседник отшатнулся от неожиданности. – Собирайтесь, коллега. Мы отправляемся в Берлин. Посмотрим, что нам смогут предложить секретный архив Рейхсканцелярии и «Аненербе» насчёт личности Вильгельма Штрассе, - азартная улыбка скользнула по лицу Крюгера, когда тени метнулись к нему со всех сторон, заключив в кокон, рассеявшийся мгновенье спустя.       - Позёр, - в опустевшей комнате раздался недовольный голос Шрёдингера – тот исчез, едва только Дитрих перестал на него смотреть.       Тесты, тесты и ещё раз тесты. Интеллектуальные, медицинские, физические, психологические и прочая, и прочая.       Когда Штрассе сказал, что ему придётся пройти обследование, Ганс подумал, что речь идёт о классическом медосмотре и заборе анализов, помноженных на специфику того, что с ним сотворили учёные. Как оказалось, всё было несколько… сложнее.       Он перемещался из кабинета в кабинет, от специалиста к специалисту и уже давно утратил счёт времени. Проверка рефлексов, проверка зрения, МРТ, электроэнцефалограмма, рентген, электрокардиограмма и куча других «-грамм», о существовании которых Геринг с удивлением узнал только сейчас. А ещё тесты уровня развития познавательных процессов, интеллекта, определение личностных характеристик, да даже чёртовы задачи по алгебре за пятый класс и стоматолог! К чему вообще во всём этом списке был стоматолог?       Штрассе всё время был рядом, принимая самое деятельное участие в проведении всех этапов обследования, которое с течением времени начало казаться скорее пыткой, чем оправданным научным действом.       На его вопрос, почему лаборатория, где происходила процедура, которой его подвергли, не была оборудована для проведения и последующего обследования, Вильгельм, прищурившись, сказал, что «так надо». И они продолжали шататься по этажам от кабинета к кабинету.       Наконец они оказались на испытательном полигоне. Вернее – оказался Ганс, в то время как Штрассе находился в будке управления вместе с другими сотрудниками полигона.       Полигон, по мнению Геринга, выглядел очень странно – это было огромное кубическое помещение размером с пару ангаров и высотой чуть ли не с девятиэтажный дом. Гигантский куб с белыми стенами, полом и потолком, освещёнными так странно, что они как будто сливались воедино. Здесь не было никаких стендов или испытательных установок. Здесь не было вообще ничего, кроме самого Ганса Геринга, одетого в обтягивающий белый комбинезон, напоминающий костюм водолаза. Слева под потолком виднелись окна будки управления. У Геринга появилась шальная мысль, что сейчас здесь будут испытывать его.       - Внимание! – разнёсся из динамиков подобно грому, эхом отражаясь от стен, голос Штрассе. – Начинаем серию продвинутых физических тестов под номером «S-01 альфа». Испытуемый Геринг, вы готовы?       - Что от меня вообще требуется? – на самом деле сейчас унтерштурмфюрер был готов уже на что угодно, лишь бы череда этих тестов, наконец, закончилась. Чувствовал он себя заметно лучше – боль прошла, а слух и зрение почти перестали шалить. Почти. Иногда казалось, что он слышит чьи-то разговоры, происходящие где-то невообразимо далеко, а ещё временами могло почудиться, будто он видит то, что видеть невозможно. Например, внутреннее устройство стен со всеми коммуникациями, трубами и проводами, и даже саму структуру супербетона.       - Вы будете выполнять усложняющиеся задания, направленные на проверку ваших физических возможностей.       - А разве мы это уже не проходили? – вспомнился спортзал. Вот уж действительно было что вспомнить – все силовые упражнения, которые ему давал, Ганс выполнил с невероятной лёгкостью, что немного шокировало его самого. Особенно после того, как он сумел одной рукой, нисколько не напрягаясь, поднять полностью снаряжённую штангу над головой. Вот тогда он, наконец, осознал, что процедура, сопровождавшаяся светом и болью, действительно что-то в нём изменила. Это немного пугало. Но ведь именно ради этого он и обратился к Штрассе.       - Это будут ПРОДВИНУТЫЕ тесты, унтерштурмфюрер, - тоном сварливого учителя, объясняющего нерадивому ученику элементарную тему, ответил Вильгельм.       - Хорошо. Я готов. Давайте уже поскорее закончим с этим, - кивнул Ганс, ощущая бурлящую в себе силу. Его буквально распирало от скрытой внутри мощи и желания её выплеснуть.       - Испытание 1. Силовое, - прозвучал голос, и тут же в полу впереди открылся внушительный квадратный люк, из которого выдвинулся стальной куб размером три на три метра. Брови Ганса поползли вверх: «И что, по их мнению, я должен с этим сделать?» Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать.       - Испытуемый, сдвиньте куб на десять метров.       Возможно, ещё несколько часов назад это прозвучало бы как дурацкая шутка. НО после того, что Герингу с такой лёгкостью удалось сделать в спортзале, Ганс воспринял всё довольно серьёзно и даже с азартом.       «Хорошо», - подумал он, кивнув, и подошёл к стальному кубу, который был выше него почти в два раза. Идеально гладкие стороны, отполированные до зеркального блеска, с которых на него смотрело отражение, казались настоящими зеркалами, а не сторонами очень своеобразного спортивного снаряда.       Ганс обошёл «снаряд», а потом, недолго думая, просто упёрся в него руками и начал толкать. Пару секунд казалось, что вообще ничего не получается – куб нерушимым монументом самому себе так и стоял на месте даже не шелохнувшись. Но Ганс не чувствовал обычного в таких случаях непреодолимого сопротивления преграды. Было ощущение, что он может это сделать. А потом он понял, что по привычке толкает этот куб так и с такой силой, как делал бы это до процедуры, изменившей его. Не работает в полную силу из-за подсознательных установок.       Тогда Геринг напрягся, упершись плечом в зеркальную стенку, вкладывая в это всю бурлящую в нём силу, и… куб с диким скрежетом начал двигаться! Мужчина сделал шаг, другой, третий – руки уже ныли от прилагаемых усилий, как и ноги, чудовищный скрежет разносился по полигону, но унтерштурмфюрер продолжал двигать огромный куб. И к его удивлению с каждым шагом это становилось всё легче, вызывая чувство ликования и совершенно невероятной эйфории! Сила, которая тебе была подвластна ему, поражала воображение и пьянила!       - Достаточно, - прозвучал скрипучий голос Вильгельма, вновь отразившись эхом. – Переходим к испытанию номер два.       - Надеюсь, в этот раз будет что-то поинтереснее? – с нескрываемым задором спросил Геринг, поглядев вверх, на окна будки управления. Ему начинало нравиться то, что с ним сделал Штрассе. Уже одна только физическая сила открывала невероятные возможности!       - Определённо, - всё так же сухо ответил «череп» - именно так за глаза называли Штрассе те, кто хоть что-то о нём знал. Конечно, в появлении такого прозвища некоторую роль сыграла его травма, но в куда большей степени – методы, которые он использовал в процессе научного познания. – Поднимите этот куб над собой и удерживайте десять секунд.       - Что-о? – лицо испытуемого вытянулось от удивления. Даже несмотря на невероятно возросшую силу, куб всё ещё был очень тяжёл. По прикидкам Ганса – как минимум тонн двадцать пять. А потому задание казалось совершенно… странным. Но тут же напомнила о себе мысль о том, что он продолжал думать как обычный человек. – Хм… Ну, посмотрим.       И Ганс действительно принялся смотреть на куб. Вокруг не было совершенно ничего, что могло бы помочь выполнить задание Штрассе. А значит, предполагалось, что он должен сделать это сам, своими силами.       Геринг примерился и попытался схватиться за нижний край куба. Естественно это ему не удалось – зазора между кубом и полом не было совсем. Тогда он попробовал приподнять «снаряд», ухватившись за одну из боковых граней. Но куб оказался настолько гладким, что выскальзывал из рук. И тогда Гансу в голову пришла одна мысль. В любом другом случае она бы показалась бредом сумасшедшего, но сейчас всё было иначе. Решив, что попробовать стоит, Ганс примерился и молниеносно, вкладывая всю доступную чудовищную силу, ударил куб возле самой грани!       От мощи этого удара вздрогнул весь полигон, а куб с диким грохотом отскочил на несколько десятков метров, загудев так, словно был под завязку набит неправильными пчёлами.       Было удивительно, но Ганс не почувствовал совершенно никакой боли, а ведь по идее от такого удара его рука вообще должна была превратиться в фарш! Зато у него от грохота заложило уши. Особой дыхательной гимнастикой унтерштурмфюрер, удивлённый невероятным результатом собственных действий до крайней степени, избавился от этого состояния пока подходил к кубу. В месте удара на нём образовалась внушительная вмятина, за край которой, находившийся достаточно близко к грани, можно было ухватиться.       И Ганс ухватился, прикладывая столько сил, что металл начал мяться у него под пальцами подобно пластилину! Потянул вверх… Это казалось невозможным. Но только казалось. Напрягая мышцы так, что те чуть не лопались, до боли и треска в костях, Геринг вдруг почувствовал, как «снаряд» отрывается от земли! Выкладываясь из последних сил, он продолжил сначала тянуть, а потом толкать свою ношу вверх, пока она, наконец, не вознеслась над головой!       Гротескное, невозможное зрелище! Гигантский зеркальный куб стали размером с небольшую комнату над собой держал человек! Вес в двадцать пять тонн, способный расплющить почти любое живое существо! А он держал его над головой! Из последних сил, на трясущихся руках, но держал!       Мыслей не было никаких. Эти десять секунд слились в единый миг, наполненный невозможной борьбой.       - Достаточно, - спасительный голос Штрассе потонул в чудовищном металлическом грохоте, когда Ганс попросту бросил свою ношу, отпрыгнув в сторону. Ощущение смертельной, невозможной усталости овладело им, и казалось, что теперь он должен как минимум два дня проваляться в кровати, усиленно питаясь, но вдруг усталость начала стремительно исчезать. – Испытание номер три. Проверка скорости.       Ганс даже не стал ничего говорить. Он просто наблюдал, как по периметру полигона из пола, раздвинувшегося в стороны, начали выныривать секции беговой дорожки точь-в-точь как на любом стадионе со всей полагающейся разметкой.       - Ваша задача – пробежать десять километров на максимально возможной скорости. Сразу предупрежу, Ганс – будьте осторожны на поворотах. Инерцию ещё никто не отменял.       - Что-то мне подсказывает, что это надолго, - молодой человек бросил полный сомнений взгляд на окна под самым потолком, и зашагал к дорожке.       Здесь было на удивление жарко и душно. Под ногами хлюпало при каждом шаге, а земля, которая была чем угодно, но точно не землёй, пружинила с противным чавканьем.       Сумрак царил здесь постоянно, да и солнце как будто не особенно желало заглядывать в столь неприветливое, а, по мнению многих – гиблое место. Звенела мошкара, заставляя постоянно быть в напряжении. Потому, что мошкарой ЭТО называли по привычке. На самом деле размеры каждой кровососущей насекомоподобной твари достигали сантиметров десяти. И рой таких летающих, вечно голодных живых «шприцов» не мог не напрягать. Представлять, что будет с несчастным, которого ужалит ТАКОЕ, совершенно не хотелось. Как и проверять последствия на себе.       Впрочем, жужжание насекомых было не единственным звуком, создававшим местную акустическую палитру. Болото, простиравшееся впереди, иногда извергало пузыри газа, булькая и смердя. Зверьё периодически оглашало округу своими криками. Слышались шорохи, какой-то клёкот в переплетениях колючих растений вверху, толстых, мощных, сплетавшихся в некое подобие полога, который простирался на многие мили, почти не пропуская солнечных лучей.       Влажность была чудовищной. А ещё здесь смердело. И причина была не только в болотных газах. Десятки, сотни искалеченных, четвертованных трупов гигантских зелёных гусениц-ларвеков были повсюду, куда только падал взгляд! Они устилали землю, лежали на редких твёрдых островках посреди болота, валялись в кустах, но больше всего их было наверху, среди настоящих террас и дорог, образованных вьющимися стволами колючих растений, по которым спокойно можно было ходить! Они лежали там кусками обуглившейся плоти, свивали с гигантских шипов или нанизанные на длинные тонкие, словно спицы, древесные иглы, выросшие там, где их быть не должно, и напоминали коллекцию безумного энтомолога-гигантомана, любящего отрывать крылья мухам.       И, конечно, всё вокруг было залито густой, уже свернувшейся, кровью этих тварей, которая воняла ещё сильнее, чем их трупы, коих здесь было слишком много, чтобы лес и его обитатели смогли их быстро пожрать. Конечно, во многих местах виднелись остатки хитиновых панцирей, красноречиво свидетельствуя о работе падальщиков. Рои жирных мух вились на этой импровизированной скотобойне, птицы-падальщики, стаями слетавшиеся на тела, облепляли их, медленно разрывая на куски. Как и твари наземные самых разных видов.       Естественный ход вещей.       Ирму стошнило, едва только зловонные миазмы достигли её незащищённого носа. Всё произошло настолько быстро и неожиданно, а «запах» оказался столь мощным, что девушка просто не успела побороть рвотный позыв.       - А ведь я предупреждала, - флегматично заметила Корнелия, даже не глядя в сторону оконфузившейся подруги. Сама она попросту игнорировала местные «ароматы», поскольку загодя одела кислородную маску. Как и Вилл.       - Я…, - что хотела сказать Ирма, никто так и не узнал, поскольку новый позыв рвался наружу.       - Вот, понюхайте. Это поможет, - молодой человек в полностью герметичном жёлтом костюме биологической защиты вынул из сумки на поясе коричневый пузырёк, откупорил его и протянул девушке. Ирма последовала его совету незамедлительно. В нос ударил настолько чудовищно могучий запах какой-то химии, основанной на спирте, что глаза моментально заслезились, в носу засвербело, и чародейка чихнула, распугав всех птиц поблизости!       - Поможет? – едва отдышавшись и придя в себя, возмутилась Ирма, надевая кислородную маску. – Да я теперь вообще запахов не ощущаю!       - Это пройдет. Зато вас больше не тошнит, - последовал ответ, и молодой человек убрал пузырёк.       - Так что здесь произошло? – голос Вилл, осматривающей окрестности, из-за маски звучал приглушённо. Они прибыли на Меридиан 1939 года всего пять минут назад, не забыв при этом облачиться в чёрную силовую броню.       Вокруг своими делами занимались ещё человек десять в таких же жёлтых костюмах, как и их гид – работали со сложной аппаратурой, изучали останки ларвеков, занимались сканированием и тому подобным.       - Там на берегу, - мужчина указал вперёд на небольшую «полянку», окружённую потрёпанными кустами, что располагалась почти у самого берега, - остатки лагеря. Кострище и всё такое. Именно там в последний раз мы фиксировали сигнатуру мирового камня.       - Я вот про эти «художества», - Вилл красноречиво обвела взглядом трупы ларвеков. Будучи Валькирией, ей приходилось выполнять самые разные задания. Она сполна насмотрелась на человеческие трупы. Но то, что она видела здесь… было омерзительно. Наверное, потому, что ларвеки были гигантскими мерзкими плотоядными гусеницами, в которых изначально абсолютно всё вызывало отвращение. А Вилл к тому же терпеть не могла гусениц.       - Ну, тут всё просто – ларвеки напали на беглецов, и те отбивались. Судя по всему – с помощью магии, иначе бы точно не смогли положить эту прорву хитина, - пожал плечами гид, которого звали Эрнест. Свою фамилию он Валькириям не назвал.       - Кто-нибудь ещё жалеет о том, что мы успели пообедать до того. Как явиться сюда? – спросила Ирма. Всё, что она видела вокруг, ей не нравилось. Вызывало отвращение. А тем более – то, что она здесь успела понюхать.       - Просто молчи, - нахмурилась Корнелия, приложив руку к маске. Она точно не была рада преждевременному обеду – местная обстановка даже без отвратного зловония не располагала к нормальному усвоению пищи.       - Что вам вообще удалось выяснить? – Вилл старалась не обращать внимания на отталкивающие «декорации» и сконцентрировалась на деле. Не могло же быть так, чтобы спецы Зиверса просто топтались на месте всё это время. Они должны были узнать хоть что-то, пусть даже и не относящееся к цели Валькирий.       - Хм…, - Эрнест нахмурился, что было видно сквозь прозрачное забрало его шлема. – Было кое-что ещё необычное. Идёмте, - не дожидаясь ответа, он зашагал к берегу в направлении покинутого лагеря. Девушки последовали за ним, и остановились, когда мужчина замер у кострища с остатками углей и золой. – В районе этого места почти сразу по прибытии мы зафиксировали быстро затухающий след внушительной магической активности.       - Вы установили, что это за активность?       - След аномально быстро исчез, но по собранным предварительным данным можно сделать вывод о том, что владелец… владелица, - поправился мужчина, - мирового камня пыталась совершить магический переход между мирами.       - Пыталась? – навострила уши Ирма. Зачастую она могла казаться абсолютно беззаботной и ничего не воспринимающей всерьёз. В большинстве случаев так оно и было. Но сейчас был один из тех уникальных случаев, что являлись редкими исключениями, когда повелительница воды действительно была сосредоточена на деле. Потому что окружение оказалось настолько отталкивающим, что напрочь испортило всё настроение, и чтобы хоть как-то отвлечься от мерзких гигантских мёртвых гусениц-людоедов Ирма с угрюмым видом внимательно слушала Эрнеста.       - Выброс имел характерные особенности прерванного процесса перемещения, - кивнул мужчина. Он вёл себя настолько выбешивающе спокойно и отрешённо, что Вилл уже хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжёлым. И эти люди были специалистами Зиверса? Она оглянулась назад, скользя взглядом по людям в жёлтых костюмах, копошащимся среди четвертованных трупов ларвеков. Не удивительно, что при таком отношении они нисколько не продвинулись!       - Не знаете, куда она могла пытаться уйти? – спросила Корнелия.       - Мы не всесильны, хотя и стремимся к этому, - пожал плечами мужчина. – Если бы переход был завершён, то узнать координаты места назначения было бы не сложно. Но тут всё сложилось неудачно – и аномально быстрое исчезновение магических следов, и незавершённый переход.       - Но как-то они, всё же, ушли, - Вилл взялась за подбородок, пытаясь самостоятельно воспроизвести в уме ход событий, произошедших здесь. Пнула несколько углей в кострище, испачкав носок в саже. «Беглецы прибыли сюда сразу из Пенемюнде, из нашей засады. Наверняка им потребовалось время, чтобы прийти в себя, восстановить силы и выработать новый план действий. Предположим, именно этим они и занимались. Если их целью осталось изменение хода исторических событий и недопущение победы Рейха в войне, то к чему они могли бы прийти? А ведь они к чему-то пришли, раз попытались куда-то отправиться, пусть и неудачно. Вряд ли такие люди бросили бы дело на полпути. Но, не зная о Штрассе и его вкладе… Кстати в таком случае секретность вокруг его имени вполне себя оправдала…»       - Вилл? – девушку из раздумий вывел голос Ирмы и её рука, легшая на плечо. – О чём задумалась?       - О том, как и куда ушли наши диверсанты.       - И какие мысли?       - Ну, они точно не ушли пешком – дроны прочесали всё в радиусе ста километров, а магический поиск не выявил следов, вглубь этой поганой болотной чащи, - сообщил Эрнест. – Следы беглецов маги обнаружили в лагере и на деревьях, - его перст указал вверх, на гигантские колючие лианы, с которых, точно гирлянды на ёлке безумного маньяка, свисали части тел, а иногда и целые трупы ларвеков. – Но их следы были обнаружены только там и на этом пятачке.       - Значит, это была телепортация в пределах мира, - заключила Корнелия. Она слушала разговор вполуха. Но не потому, что не считала его важным, а потому, что используя свою связь с землёй, слушала ещё и здешний лес. Тёмный, искажённый, он всё равно мог многое рассказать тому, кто был способен слушать. Как шёпот, льющийся в уши на грани слышимости. Как шелест острых листьев, трепещущих на промозглом холодном ветру. – Если они не смогли переместиться в иное измерение, а следов технологического перемещения вы не обнаружили…       - Не обнаружили, - кивнул Эрнест, сохраняя абсолютно бесстрастное лицо.       - Значит, единственный вариант для них – попытать счастья в пределах Меридиана, - заключила блондинка, продолжая вслушиваться в едва уловимый голос леса. Она не хотела «касаться» его всерьёз, ибо этот голос вызывал гадкое ощущение прикосновения к чему-то склизкому и липкому, как личинка. – И сделали они это с помощью стражницы, раз след телепортации не обнаружен – он та же был подвержен аномально быстрому исчезновению.       - Корнелия – ты гений, - фыркнула Ирма, которую, впрочем, рассуждения «коллеги» приободрили – стало немного яснее, что здесь произошло.       - Мы пришли к тому же выводу, - подтвердил Эрнест, и тут терпение Вилл кончилось – она резко повернула мужчину лицом к себе и жёстко произнесла:       - Могли бы сразу об этом упомянуть, а не корчить постную рожу! О чём ещё вы забыли нам поведать?       Вопреки ожиданиям Эрнест даже бровью не повёл. Только взгляд его стал укоризненным.       - Уверяю вас, фроляйн Вандом, я рассказал всё, что нам известно.       - Вы уже должны были найти беглецов сами!       - Меридиан – это целая планета. Не говоря уже о вселенной, в которой она находится. Как вы предлагаете искать кого-то, когда даже примерно не известно направление, в котором следует искать? На этот раз наши техника и маги оказались не достаточно хороши.       - Расслабьтесь оба, - спокойный ледяной голос Корнелии прошёлся по Вилл и Эрнесту отрезвляющим ведром холодной воды. – Возможно, я смогу сделать то, чего не смогли ваши маги.       - Ты хочешь…, - глаза Ирмы расширились от удивления, когда догадка пронзила её разум.       - Не хочу. Но так надо.       - Ты же говорила, что больше никогда не станешь этого делать! – выпалила шатенка настолько взволнованным тоном, что это казалось просто невероятным, учитывая их с Корнелией взаимоотношения. Но сейчас ни в её голосе. Ни в её взгляде не было ни капли той напускной язвительности и наигранного соперничества, которые обычно сопровождали почти каждый её разговор с блондинкой. Только искреннее волнение.       - Говорила, - согласилась Корнелия. Признаться, тревога Ирмы её тронула. Конечно, она никогда бы никому в этом не созналась, кроме самой себя, но факт оставался фактом. – Но ситуация, кажется, не оставляет нам выбора.       - Ты ведь уже знала, что так будет. Ещё до того, как мы сюда прибыли, - поняла Вилл. Она вспомнила, какой была подруга сразу после встречи с Зиверсом. Ещё тогда можно было догадаться. Но Вандом была слишком поглощена тем, что Вольфрам сказал в конце беседы.       - О чём идёт речь? – поинтересовался Эрнест, напоминая о себе. Зря.       - Эрнест, это уже не ваша забота. Благодарим за то, что вы нам рассказали, - сухо отозвалась Вилл. Мужчина, поняв, что его присутствие сделалось нежелательным, поспешил удалиться в направлении коллег.       - Ты уверена, что это действительно необходимо? – с сомнением спросила Ирма.       - Да. И хватит вести себя так, будто я собираюсь тут самоубийство совершить, - подбоченилась Хайл, напустив в голос побольше надменности. Но это было для виду. Сама она волновалась куда больше, чем Вилл и Ирма вместе взятые. Потому, что единение с собственной стихией, а через неё – с растительным миром в прошлый раз едва не уничтожило её как личность. Она помнила весь тот ужас накатывающего небытия, от одной мысли о котором кровь стыла в жилах. Но разве всё это будет иметь значение, если беглецы добьются своей цели? У неё был долг. И это, пусть и ненамного, но перевешивало страх. Вернее – долг твердил ей делать всё возможное несмотря ни на что. Корнелия боялась. Очень боялась потерять себя. На этот раз окончательно. Но пусть хоть подруги видят её спокойной. – Другого способа найти беглецов нет, и вы это знаете.       - Если они вообще на этой планете. И насчёт другого способа я бы поспорила, - начала было Вилл, но уже была готова к тому, то никакие её аргументы в расчёт приниматься не будут. Такова уж была Корнелия – если что решила, то отговорить её становилось почти невозможно. Даже если её решение далеко не идеально.       - Не стоит.       - Хорошо! – Ирма с досадой, в которую обратилось её проигнорированное волнение, топнула ногой. – Но если ты в итоге пустишь корни и превратишься в дерево или камень, то не говори потом, что я тебя не предупреждала!       - Если я превращусь в дерево, то вряд ли смогу говорить, - усмехнулась блондинка, направившись к ближайшему изогнутому стволу, усеянному шипами. Он извивался, устремляясь вверх, где терялся в переплетениях других таких же колючих гигантов.       - Если что – мы тебя вытащим, - сказала ей в спину Вилл, совершенно не одобряя того, что собиралась сделать Корнелия. С одной стороны. С другой – Хейл действительно была права, говоря, что это единственный способ. Вилл это признавала, хоть и сказала, что могла бы поспорить. Предложить ей в этом плане было нечего.       Ирма шла следом, что-то возмущённо бурча под нос и пиная всё, что оказывалось в зоне досягаемости – ветки, мелкие кочки и камни, даже части тел ларвеков.       Подойдя к стволу, Корнелия нашла место, где почти не было шипов, каждый из которых был размером с кухонный нож, и прислонилась к нему всем телом, обняв.       - А теперь не шумите, - попросила она, и закрыла глаза.       Темнота.       Шелест листьев. Скрип и потрескивание древесной коры. Стук сердца, отдающийся в ушах звоном наковальни в кузнице. Тихие разговоры учёных «Аненербе».       Вдох-выдох.       Мысли замедлились, почти замерли, рождая в сознании необычное, но приятное ощущение объёмной тишины и спокойствия.       Искра.       Яркая зелёная искра вспыхнула перед внутренним взором. Её внутренняя сила. Визуальное воплощение связи с магией земли. Она всегда была где-то там, в глубине, сколько Корнелия себя помнила. И теперь, как и много раз до этого, она потянулась к искре снова. И почувствовала, как эта сила начинает струиться по её венам, как электрическими импульсами передаётся по нервной системе. Как связывает её миллиардами невидимых нитей со всем, что есть в земле, с тем, что ею уже рождено, и тем, что она может сотворить, если её попросить. Или заставить.       Сила начала пульсировать в такт биению сердца, объединяя всё вокруг и расходясь зелёными энергетическими волнами, подсвечивающими деревья, землю, все растения и тварей, что хоть как-то были связаны с землёй – жили в ней, ходили по ней. И это было видно даже сейчас. Даже во тьме состояния, намного превосходящего обычный транс. Волны прокатывались по столам и корням, по всем растениям вокруг и даже внутри земной тверди – всё глубже и глубже. Они касались каждого атома, каждой частицы, каждой элементарной связи.       И Корнелия видела.       Видела болотный лес, трясину, всё, что росло в самом болоте и вокруг. И этот лес, искажённый, неприятный, был связан единой корневой системой. Он шептал. Медленно. Тягуче. Растягивая каждое слово на десятилетие. И тянулся к Корнелии, касаясь её разума, личности и вызывая ощущение отвращения от этих липких, мерзких прикосновений. Но Корнелия должна была слушать. И слушала.       «Двуногие». «Магия». «Кандрокар». «Не понимаем…»       РАСТВОРИСЬ В НАС!       Слово, произнесённое громогласным повелительным кличем, зазвучало в разуме Валькирии, уже не осознававшей себя как Корнелию Хейл – человека, но ощущающую себя частью чего-то неизмеримо большего. Частью леса!       Она чувствовала, как течёт сок в стволах миллионов деревьев. Кровь в её венах. Она чувствовала, как корни тянут влагу и минеральные вещества из почвы. Пища, дающая жизнь. Ощущала, как каждую секунду происходит рост. Везде и всюду. Естественный цикл жизни.       Она чувствовала, а лес шептал. Лес, с которым она стала одним целым.       «Смерть». «Голод». «Огонь». «Страх». «Магия». «Пустыня…»       СТАНЬ НАМИ!       Теперь силу земли уже не требовалось направлять. Она, казалось, начала действовать сама по себе. А волны убегали всё дальше, с каждой секундой охватывая всё большую территорию, с каждой волной гася то, что ещё оставалось от сознания Корнелии. Волны распространялись по корням растений, сплетавшимся воедино под землёй. Они бежали по земле и внутри самой её тверди. Бежали как импульсы по нервной системе, высвечивая всё, что встречалось на пути во всех подробностях.       Тук-тук.       И из центра, из сердца всей этой невообразимой системы, коим стала Валькирия, пошла очередная волна. Очередной импульс, расширявший после восприятия того, чем стала Корнелия. Десятки и сотни городов, тысячи квадратных километров земли, горы и степи, ущелья и луга – всюду, где были растения, была и Корнелия. Всюду, где была земля, была она. Ибо теперь они были едины. Как части гигантского невероятно сложного организма.       Спокойствие. Умиротворение. Блаженство. Тихая радость бытия.       Безмятежность.       И ощущение силы, кажущейся безграничной, что дурманило разум, от которого и так мало что осталось.       ТЫ С НАМИ.       А волны силы всё пульсировали в её нервной системе. Всё дальше и дальше, увлекая внимание за собой. Прочь от болот. Прочь от столицы. Прочь…       Перед внутренним взором мелькали образы. Миллионы образов – растения и животные, города и люди. Корнелия, а вернее то, чем она стала, чувствовало каждый из них. Каждый росток, каждый побег, каждое семя – где бы они ни были, они были в её власти. Золотые жилы, кимберлитовые трубки, месторождения нефти и других полезных ископаемых – все это было ей ведомо. Всё это было ей частью!       А волны силы расходились всё дальше и дальше, захватывая континенты, острова и океанское дно. Они стали так мощны и интенсивны, что теперь нигде на Меридиане не осталось ничего, что бы не видела так, кто когда-то была Корнелией Хейл, которая ныне стала чем-то большим. Чем-то большим.       Страх в темноте и забвении.       И вот, наконец, весь Меридиан стал доступен взору, стал открыт, легко повествуя обо всех своих тайнах. Ну, почти обо всех, ибо Заветный Город продолжал оставаться загадкой даже для того, что пришло на смену Корнелии. И чем глубже оно пыталось смотреть, тем меньше видело. Город не желал раскрывать свои секреты.       Страх обратился ледяными кристаллами, бронёй, в которой спряталось нечто неуловимое. Нечто, не ведавшее даже причины появления страха. Оно просто боялось.       А ОНО – единая сеть, сотканная из растений и почв всего Меридиана с мозговым центром, в который превратилось тело Валькирии – ОНО продолжало смотреть. Одно лицо за другим. Тысячи и тысячи лиц. И не находило того, что искало.       Внизу, на юге, почти безжизненным сухим рубцом зудела Великая пустыня, напомнив о себе…       «Пустыня!»       И взор устремился туда, проникая повсюду. Не через растения и их корни, ибо здесь растительности почти не было, но через саму землю и океан песка! Стала видна каждая песчинка в отдельности и вся пустыня разом. И там, затерянный среди рыжих песков, был город. Город, который ОНО не чувствовало. Город столь необычный и древний, что даже сейчас, глядя на него с помощью магии, невозможно было понять, когда же он здесь появился и кто его строители.       Но это была настоящая удача!       Следы!       Не те, которые можно было бы увидеть отпечатавшимися на земле, но те, которые видны были лишь магическим зрением. Точно такие же следы, как и здесь, в самом центре!       Страх взорвался осколками, пронзая тьму и разрастаясь цветками льда, искрящимися, растущими всё быстрее, захватывая всё больше места.       «Где… я?»       ОНО устремило взор дальше. Каждая волна, которую толкало сердце – то, что некогда было Корнелией – делала картинку ярче, чётче и полнее. Каждая волна придавала сил и направляла.       Следы телепортации. Здесь, в пустыне, они были отчётливы, но древний город, будто почуяв незваного гостя, проявляющего излишнее внимание, вдруг исчез, закрывшись непроницаемой для взора чёрной сферой.       Досада. Удивление. Разочарование.       Но это уже не имело значение. Потому, что направление было известно. И взор невероятного создания обратился на север. Так далеко, как только возможно. Сквозь тайгу и тундру. Сквозь вечную мерзлоту и снежно-ледяную пустыню, лишённую всякой жизни и более смертоносную, чем любая обычная, погребённая под песком.       Тысячи километров в мгновение ока. Снова миллионы лиц, но ни одного нужного. И вот скованный морозом, снегом и льдом, взгляд, коим ОНО обозревало самое себя, наконец, узрел!       Горные кряжи, вздымавшиеся так высоко, что не было сомнений в неестественности их происхождения. Кряжи, что вставали кольцом, защищая от смертельной стужи и белого хлада нечто, сокрытое непроглядной тьмой, не поддававшейся взгляду. И никакая сила, никакие ухищрения не помогали проникнуть сквозь эту завесу тьмы. Однако направление было известно. И вело оно именно туда.       Искреннее удивление. Недоумение.       Цветы льда разрослись, обратив всё вокруг в кристальную пещеру, усиливая страх, заставляя его не просто выйти на новый уровень, но пробудить нечто, давно забытое и потерянное.       «Кто… я?»       Ирма и Вилл молчали, наблюдая за тем, как Корнелия творила свою удивительную и опасную магию. Они молчали, когда их подруга воссияла на миг зелёной звездой, а затем, не угаснув до конца, начала пульсировать этим светом в такт собственному сердцебиению, которое принялось звучным эхом разноситься по округе. Её сосуды и нервы, удивительным образом просвечивали сквозь броню зелёными контурами, и ствол, к которому прислонилась волшебница, так же начал сиять, проявляя свою внутреннюю структуру.       Вся живность в округе – мухи, огромные кровососущие насекомые, падальщики – мигом ринулись прочь, когда вдруг руки и лицо Корнелии начала погружаться в кору гигантского ствола, словно тот был жидким, врастая в него всё глубже и глубже, переплетая внутри сияющие контуры нервной и кровеносной системы девушки со структурами дерева…       Ирма не могла спокойно смотреть на это. Подруга погибала, растворяясь в магии и этой мерзкой древесине. Но она закусила губу до крови, лишь бы удержаться и не помешать Корнелии, решившей рискнуть самим своим существованием, довести всё до конца. Лишь бы всё не испортить. Вихри ледяных кинжалов, взвившихся в воздух из болотной жижи, растаяли, вернувшись в родную стихию. Но это не значило, что Ирма была готова просто стоять и ничего не делать.       А Корнелия уже наполовину срослась с деревом – руки и часть туловища уже были внутри, а кора покрывала часть её головы, всё ещё находившуюся снаружи, и разрасталась поверх брони, вбирая в себя тело волшебницы.       Один лишь взгляд на Вилл – и Ирма поняла, что той тоже невыносимо смотреть на происходящее с Корнелией. Вилл шагнула вперёд, но в тот же момент корни трансформирующегося дерева «выстрелили» из-под ног пульсирующими кислотной зеленью извивающимися, прочными как сталь, лианами, не давая приблизиться!       - Проклятье! – выдохнула Вилл, едва успев уклониться. Творящееся перед ней было совершенно не нормально – даже в прошлый раз такого не было. Душу жгло страхом за подругу и желанием схватить Корнелию пока не поздно, вырвать из плена древесной плоти, спасти её от участи, что хуже смерти… Но весь ужас ситуации заключался в том, что долг и разум твердили одно – Корнелия права. Только так можно отыскать беглецов. Вилл не хотела, не желала мириться с такими мыслями!       - Мы так и будем стоять, Вилл? – тихо процедила Ирма, когда блондинка полностью скрылась в раздувшемся стволе. Место, в которое она «проросла», вспухло пульсирующим матово-коричневым коконом, подсвеченным изнутри зеленоватым сиянием, достаточным для того, чтобы внутри ещё можно было разглядеть мутный человеческий силуэт. А всё дерево, меж тем, уже покрылось светящимися зелёными прожилками, мерцающими в определённом ритме, и прожилки эти тянулись всё выше и всё дальше, расползаясь по вязкой почве, перепрыгивая на другие деревья…       Кокон сократился, издав гулкий утробный звук, карикатурно напоминающий биение сердца, и зелень в прожилках вокруг воспылала ещё ярче. Жуткий звук. Он сократился снова. И снова. И снова. И уже не останавливался. Как мерзкое чудовищное сердце, которому не место в этом мире, как и в любом другом.       На происходящее обратили внимание учёные «Аненербе» - два человека сразу принялись записывать видео, а остальные развернули свою измерительную аппаратуру в сторону творящегося отвратительного с точки зрения любого нормального человека действа, и вполголоса начали обсуждать лавину получаемых данных. И никто не смел подходить близко – один из их коллег уже поплатился за излишнее любопытство, подойдя на расстояние двадцати метров к древу. Его тотчас атаковали корни, извивавшиеся рядом зловещими щупальцами, в которых было достаточно сил, чтобы разорвать на части слона. К счастью, учёный отделался лишь серьёзными ушибами. И лишь Валькирии, стоявшие куда ближе двадцати метров, по какой-то причине не подвергались атакам.       А дерево продолжало меняться – с гулким журчанием оно принялось вбирать влагу, разрастаясь всё больше и всё быстрее, приобретая странные отталкивающие очертания, напоминающие раздутое тело какого-то человекоподобного создания. Кокон медленно поднимался вверх, обрастая слоями древесной брони, похожей на чешуйки шишек.       Кокон вспыхнул, засияв болезненным зелёным светом, пробивавшимся наружу полосами сквозь слои природной брони.       И тогда люди ощутили, как нечто огромное, непередаваемо чуждое и зловещее опустило на них своё тяжёлый взор, от которого сразу захотелось укрыться, ибо он вызывал гадкое чувство нависшей над головой чёрной туши, готовой излиться мерзостной желчью. Дохнуло опасностью, и по спине Ирмы пробежал холодок, когда окружающие растения – все эти колючие стволы и лианы, сплетавшиеся наверху в едва проницаемый покров – вдруг синхронно пришли в движение, принявшись распутываться, отбрасывать одни ветви и отращивать другие. И все они – весь этот растительный конгломерат – потянулись к кокону с заключённой внутри Корнелией. Как будто руки истово верующих в исступлении воздетые к иконе особо почитаемого святого, они тянулись, становясь всё длиннее и оплетая кокон!       И тогда Ирма, наконец, перестала подавлять страх за подругу, и он ледяной волной пронёсся по разуму, осев в сердце куском липкого жгучего холода, буквально требовавшего действовать!       - Вилл, что-то не так! Эта чертовщина растворит её! – едва не срываясь на дрожащий голос, почти прокричала шатенка, ибо треск и скрип, издаваемые меняющимися ожившими деревьями, были неописуемы, сливаясь не просто в какофонию, но в некий единый слитный звук, проникавший в столь потаённые глубины души, где во тьме таилось хтоническое безумие.       - Я знаю! – нервно огрызнулась Вандом. Она тоже боялась. Но не только за Корнелию – сейчас она боялась просто того, что происходило вокруг. Лес и даже почва под ногами как будто ожили, зажив собственной противоестественной жизнью, явившись материальным воплощением чего-то недоброго. – Вытащим её! Плевать, если она ничего не нашла, - тут же вспыхнув белым, девушек окутала сфера защитного экрана, наполовину утопленная в земле – из рук Вилл к её поверхности протянулись тонкие нити энергии.       - Отлично! – Ирма, наконец получившая то, чего хотела больше всего – возможность спасти подругу, ударила кулаком о кулак. – Двигаем.       И они шагнули вперёд.       Со скоростью молнии к ним метнулись сияющие корни, ветви и даже шипы, что неестественным образом удлинились, буквально «выстрелив» собой в Валькирий!       Но Ирма была настроена слишком решительно, чтобы это могло её остановить. Ледяные клинки звенящим вихрем взвились вокруг барьера, возникнув просто из воздуха, отсекая и кромсая всю «агрессивную флору» не хуже мясорубки.       До ствола оставалось пять метров.       - Продолжай, Ирма! Они всё ещё пытаются пробиться! – вопреки ожиданиям, каждый шаг давался Вилл очень тяжело, как будто сама земля старалась удержать её ноги на месте. А секунду спустя девушка с ужасом осознала, что так оно и было! Мельком глянув под ноги, она увидела, как колышущееся под ногами подобие почвы цеплялось за броню на голенях сотнями растительных отростков, а сама почва становилась всё более зыбкой! Сила Корнелии, захваченная чем-то неведомым, проникала за её барьер!       Миг, которого было слишком мало.       И почва под ногами вскипела, вспенилась и «взорвалась», мгновенно увеличив свой объём и заполнив всё свободное пространство внутри защитного поля, погребая девушек в грязи! Жестоким ударом Ирму впечатало в верхнюю часть купола. Сила удара была такой, что она бы закричала от боли, если бы не мгновенно затвердевшая грязь, в которой волшебница чуть не утонула. Воздуха стало не хватать. Давление на грудную клетку усилилось, и…       С громким звоном в яркой вспышке защитная сфера лопнула тысячей осколков, растаявших вмиг, и шар затвердевшей грязи, в котором оказались замурованы Валькирии, треснул, рассыпался, освободив пленниц, с ног до головы измазанных грязью. Девушки рухнули на землю, жадно хватая воздух ртами, но неведомое, захватившее силу Корнелии, не собиралось оставлять их в покое. Земля разверзлась под ними, и, не успев прийти в себя, девушки рухнули в глубокий колодец, мигом начавший заполняться болотной водой!       - Это твоя ошибка! – давая выход злости, крикнула Ирма неведомому врагу, и вся вода вдруг расступилась, обернувшись шаром вокруг Валькирий, который в следующий миг заледенел и взмыл вверх на водяном столбе, гудящем громче Ниагарского водопада. Подчиняясь воле Ирма, столб швырнул ледяную капсулу в сторону кокона, оплетённого тысячами лиан и ветвей.       Шипы, корни, лианы и ветви снова вступили в бой, метнувшись наперерез, но водяные струи под чудовищным давлением «выстрелили» с поверхности болота, разрезая всё на своём пути и пресекая любую попытку помешать ледяному шару достигнуть цели.       Грохот и треск, скрип и рёв воды. И странный скрежещущий звук, вызывающий ассоциации с гласом неведомого чудовища. Учёные уже давно ретировались, сочтя за благо оказаться как можно дальше от буйства магических стихий.       Ледяной шар на огромной скорости врезался в грязевую стену, выросшую буквально в метре от кокона, ставшего темницей для души и тела Корнелии Хейл. С противным хлюпающим «чавк» он вошёл вонючую струящуюся пелену грязи, где и завяз.       Валькирий тряхнуло. Вилл едва устояла на ношах. Эти секунды сражения окончательно дали ей понять, что случилось именно то, чего они с Ирмой и боялись – разум Корнелии, слившейся со своей стихией, померк, а освободившееся место заняло нечто иное, враждебное и не имеющее ничего общего с человеком. В любой другой ситуации Вандом обязательно бы задумалась над тем, как нечто подобное было в принципе возможно, почему это случилось, и что такого особенного в этом болотном лесу. Но сейчас ею двигали лишь два чувства, два стремления – гнев, рождающий желание уничтожить врага, и страх потерять подругу, требующий спасти Корнелию во что бы то ни стало.       Лёд треснул, хрустя под давлением.       - Вилл, твой черёд! – Ирма всё ещё старалась удержать ледяную скорлупу целой, наращивая её броню с помощью болотной воды, мощным потоком перетекавшей по воздуху из трясины прямо ка шару – тот быстро рос, стены его становились толще и прочнее, но всё равно трескались под чудовищным давлением, которое оказывала колдовская грязевая ловушка. Через трещины начала просачиваться жидкая грязь, а потом…       Это случилось одновременно – грязь, проникшая в трещины, вспучилась, взрывообразно увеличив объём и обернувшись огромными каменными кольями, устремившимися со всех сторон в центр шара к Валькириям! Но и сам шар, в тот же миг ощетинившись шипами, взорвался, разбрасывая лёд повсюду! И всё, чего касались эти сверкающие осколки, мгновенно замерзало до состояния абсолютного нуля! Каменные колья, лианы, ветви, корни деревьев, вставшие вокруг стеной щупалец – всё это покрылось изморосью, замерев на секунду, а потом раскололось на куски вместе со стеной грязи!       И Валькирии, стоявшие на парящем в воздухе ледяном диске, прыгнули к кокону, сокращавшемуся теперь так яростно, так быстро, что казалось, будто нечто чудовищное, чьим сердцем он стал, испытывало страх.       - Квинтэссенция! – прозвучал твёрдый, уверенный, властный голос Вилл. И вспышка, сорвавшаяся с её рук, коснувшихся темницы Корнелии, затопила всё вокруг ослепительным светом за миг до того, как до Валькирий добрались шипы.       Страх. И темнота.       Темнота и страх.       Они властвовали здесь. Они были повсюду. Но… страх был и внутри. Тягучий, липкий, затхлый. Разъедающий. Он был постоянен, незыблем. Он казался вечным. Он терзал, изводил, мучил. Это была сущая пытка! Но вот парадокс – он не давал полностью утонуть во тьме.       А тьма была… злой. Неправильной. Она была живой.       Она наплывала, клубилась, закручивалась вихрями, пытаясь затянуть всё глубже и глубже – в такую пучину, где не останется совсем ничего.       Страх заставлял бороться. Он понуждал убегать… Хотя возможно ли применить именно это слово?       Спасаться. Да. Вот правильный термин.       Это был страх перед тьмой, взрастающий в душе огненно-ледяным побегом.       Иногда начинало казаться, что во тьме мелькают какие-то образы. Лес искажённых неестественных деревьев, лица двух…       «Что такое лицо?»       Вопрос не был праздным. Термин казался совершенно незнакомым.       - У НАС НЕТ ЛИЦ.       Этот громкий шёпот ужасал. Он скрипел тысячей деревьев, сгибающихся под напором урагана. Верить ему не хотелось. Не хотелось, чтобы он снова звучал…       «Лицо – передняя часть головы человека, сверху ограниченная границей волосистого покрова головы, внизу – углами и нижним краем нижней челюсти, с боков – краями ветвей челюсти и основанием ушных раковин».       Ответ всплыл внезапно, сам собой, но понятнее от этого не стало. Как можно объяснять один неизвестный термин, оперируя несколькими другими, столь не непонятными? Ушные раковины? Челюсть? Голова? Эти слова ни о чём не говорили, оставаясь безмолвными камнями в понятийном поле.       Но было среди всех неясных, непонятных слов одно, от чего-то кажущееся более важным, чем все прочие. Слово, звучание которого рождало в душе некий отклик.       Человек.       Вот что это было за слово. И каждый раз, когда оно звучало, тьма вздрагивала, злобно корчась и выбрасывая длинные, сияющие болезненно-зелёным, щупальца, тянущиеся из самой глубины. Что-то было там, в глубине этой тьмы. Что-то непостижимое, но определённо злое.       «Человек», - промелькнула мысль, и тьма снова скорчилась, метнув свои щупальца, силясь поймать и поглотить. Но морозный росток страха, живший в душе, вспыхнул, и начавшие было «увядать» ледяные цветы, висевшие в пространстве тьмы сотнями, начали вновь расти, усмиряя тьму, заставляя её съёживаться, замедляться, давая достаточно времени, чтобы спастись.       «Человек – это что-то знакомое».       Тьма злобно вздыбилась, набухла, запузырившись клубами, поднявшимися из глубины и сметающими ледяные цветы как пыль.       - НИЧТОЖНЫЕ СОЗДАНИЯ. МЫ – ВЫСШАЯ ФОРМА! – пророкотал скрипом деревьев шёпот, полный презрения и столь невероятной злобы, что само существование чего-то подобного могло показаться невозможным, сверхъестественным. – ПОКОРИСЬ!       «Нет!» - металлом лязгнуло в ответ, когда клубы тьмы подобрались слишком близко. Страх взбудоражил. Он заставил мыслить, пробудил ото сна. Заставил бороться. А теперь он, мощный настолько, что разум почти отказывал, заставил задать ещё один вопрос.       «Что такое – человек?»       Тьма дёрнулась. Сократилась в болезненной конвульсии, будто получив удар плетью, и вокруг теперь уже отчётливые, принялись мелькать образы: болото, лес колючих растений, земля и деревья, в которых прорастали зелёные сияющие прожилки. Но что-то мешало разглядеть всё в деталях. Что-то было прямо впереди, застилая взор… Желтоватая вязкая жидкость?       Образы исчезли. И снова взметнулись щупальца, вырвавшись буквально отовсюду – из каждого клуба тьмы, каждого миллиметра пространства, занятого ею, из каждого уголка возник извивающийся склизкий отросток!       - ТЫ НЕ СБЕЖИШЬ! ТЕПЕРЬ ТЫ – КАК МЫ! – взревел скрипучий шёпот, пугая до ужаса.       И вот, когда спастись и уклониться было уже невозможно, когда щупальца почти достигли цели, пришёл ответ. Спокойный, уверенный и расставляющий всё по своим местам.       «Человек – живое существо, обладающее даром мышления, речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда. Так же известен как «Человек разумный» (Homo sapiens) – вид рода «люди» из семейства гоминид в отряде приматов. Отличается высоким уровнем развития материальной и нематериальной культуры, способностью к членораздельной речи и крайне развитым абстрактным мышлением».       А потом перед взором возникли образы. И они были знакомы, понятны!       Мужчина и женщина!       - НЕ-Е-ЕТ!!! – взорвалась в гневе тьма, оплетая щупальцами то, что пыталось познать самое себя. И тогда было сказано:       «Я – человек!»       Щупальца прянули прочь от вспышки, что ярче тысячи солнц! Они горели, распадаясь кусками мерзкой плоти, растворявшейся во тьме, да и сама тьма, нехотя, обдавая всё вокруг волнами невероятной подавляющей волю ненависти и безмолвным обещанием неописуемо ужасной участи, отступила.       И тогда ОНА взглянула на свои руки. Тонкие, с гладкой, приятной на ощупь кожей. ОНА коснулась своего лица…       Тьма не желала отступать. В неистовом, отчаянном порыве она бросилась к НЕЙ, всплывая из глубины сотнями ужасных зелёных огней, складывающихся в невероятную, немыслимую фигуру! Она устремилась к НЕЙ со всех сторон в желании окутать и поглотить, медленно растворяя.       Сверкающая неистовым светом искра вдруг возникла у зла на пути. И тьма рядом с ней изошла светящимися трещинами.       - Квинтэссенция! – прозвучал во тьме новый голос, от чего-то кажущийся таким знакомым, что на душе вдруг стало спокойнее и теплее, а страх немного сдал позиции. Тьма в бессильной ярости дёрнулась, отшатнулась, пытаясь уйти, но было уже слишком поздно – трещины мгновенно возникли повсюду, и свет вступил в свои права.       Боль. Вот первое, что она почувствовала, когда сознание пробудилось. Странная, не похожая ни на что, пронизывающая боль.       Захотелось вдохнуть. И ОНА с ужасом обнаружила, что не может этого сделать! Что-то было у неё на лице и мешало дышать! В ужасе она дёрнулась, открыв глаза… и беззвучно закричала!       Вязкая прозрачная жёлтая жидкость с зеленоватыми искрами заполняла всё вокруг. А ОНА сама утопала в ней, полностью погружённая! На расстоянии пары метров – жилистые, конвульсивно сокращающиеся стены твёрдой плоти, образующие нечто вроде капсулы. Нос и рот закрывало что-то, похожее на маску из древесной коры, из центра которой вверх, к огромному кожистому образованию, свисавшему на тонкой, но неимоверно прочной жиле, тянулась растительная живая трубка…       А потом ОНА посмотрела на себя.       Ужас, вырвавшийся из глубины души, затопил сознание могучей волной!       ОНА забилась, задёргалась, силясь освободиться, но тщетно – тело, полностью лишённое одежды, нагое, срасталось с этой темницей из плоти! Тысячи нитей нервных окончаний сетью выходили из её рук, груди, живота, даже головы, постепенно деревенея и сплетаясь с растительными отростками, переходя в них, тянувшихся от стен и кожаного мешка вверху. Точно так же от стенок к ней тянулось то, что можно было назвать кровеносной системой.       «Нет! Нет-нет-нет-нет-нет!» - разум лихорадочно бился о стену реальности, не желая её принимать, отвергая весь чудовищный ужас, что видели глаза. «Этого нет. Этого не может быть. Это дурной сон», - в исступлении стонало сознание, а ОНА просто попыталась свернуться калачиком. И не смогла – живая сеть, частью которой она являлась, соединявшая её с плотью вокруг, взорвалась немыслимой болью. А ноги… До колен она их вообще не чувствовала. По крайней мере – как ноги. Чувство было совершенно невозможным. Один быстрый, боязливый взгляд, открыл чудовищную правду – её ноги были сращены с плотью нижней стенки этой камеры, топая в ней по колено и расходясь по поверхности лоскутами кожи, всё ещё чувствующей и живой! Но ниже колен ног не было!       «Что же это?» - полная отчаяния мысль робко, затравленно всколыхнулась в голове, мутнеющей от вопиющей нереальности окружения. От былого ощущения победы над тьмой не осталось и следа. Даже страха и ужаса теперь не осталось. Только пустота и отрешённость, будто все остальное из души выжгли раз и навсегда. Да и чего бояться теперь, когда самое страшное уже случилось?       «Помогите!» - и, всё же, ОНА не хотела оставаться здесь, в таком положении. Всё это было настолько отвратительно противоестественно, что буквально выворачивало душу наизнанку.       «Кто-нибудь, помогите!» - мысленно взмолилась ОНА в отчаянии, даже не надеясь уже ни на что. Плакать было бессмысленно – слёзы сразу растворялись в жёлтой жидкости. Но она плакала. Потому, что больше не могла ничего.       «Держись, Корнелия! Только держись! Мы уже здесь!» - чужая мысль врезалась в сознание пылающим астероидом, взорвавшись надеждой, смешанной с удивлением, радостью, неверием! Все чувства, какие только могли быть, проснулись разом, ввергая в самый настоящий шок. А ещё было это имя – Корнелия. Стоило лишь потянуть за него, как ворох знаний и воспоминания лавиной обрушился на НЕЁ. И она вспомнила!       Что-то вдруг резко изменилось.       Стена сокращающейся плоти прямо перед её лицом вдруг начала бледнеть и иссыхать. И бледность эта, распространяясь с ужасающей скоростью, перекидывалась всё дальше – по стенкам, на кожистый мешок, свисавший сверху, побежала по сосудам и одеревеневшим растяжкам нервных окончаний.       Адская, невероятная, неописуемая боль скрутила Корнелию в немыслимой агонии, ибо сращённая с коконом, она ощущала то же, что и её живая темница! Описать эту муку, столь интенсивную, что казалось, будто каждая клетка тела – все они разом – подвергаются самым изуверским пыткам, было почти невозможно, радикально не приуменьшив то, что переживала несчастная девушка. Лишь голос, звучавший в её голове, не позволял рухнуть в пучину безумия: «Потерпи. Мы сейчас».       В стене образовалась трещина, рана – плоть, окончательно омертвев, с мерзким хлюпаньем разошлась в стороны, и в образовавшуюся расщелину навстречу свету устремился бурным потоком «желток». Стенки конвульсивно сокращались, что лишь выталкивало наружу больше жидкости. Свет из раны стал ярче – она расширялась. Но Корнелия, утратившая связь с реальностью от болевого шока, не обращала ни на что внимания, смотря перед собой бессмысленным взором.       Что-то сверкнуло, стенки трещины выгнулись внутрь, и распались кусками плоти, увлекаемой прочь остатками «желтка».       И тогда в кокон вошли они. Валькирии Фюрера. Спасительницы, но не в белых доспехах, а чёрной силовой броне.       С побледневшим как мел лицом Вилл посмотрела на Корнелию, повисшую на продолжающих отмирать остатках нервных окончаний и кровеносной системы кокона.       - Вот ведь…, - даже Ирма, шедшая следом, не нашла, что сказать от осознания ужаса, который пережила Корнелия. И ужас этот, судя по всему, ещё не закончился.       - Великие боги! – выдохнула рыжая, чувствуя, как её всю бьёт дрожь, а к глазам подступают слёзы. Корнелия срослась с коконом, поглотившим и превратившим в собственную плоть её ноги. Места перехода человеческого организма в растительный чётко угадывались. Как и кости, заточённые под плотью кокона. И это было…       Нет, у Вилл попросту не находилась слов. Она едва не задохнулась от жалости и кинулась к обнажённой подруге, этой жалостью душимая, обняв её, когда омертвевшие сети сосудов и нервов, не в силах более удерживать вес Корнелии, разорвались с отвратительным влажным треском.       - Корнелия! – встряхнула она блондинку, чьи слипшиеся волосы ниспадали на грудь, совершенно не стесняясь своих слёз. Не перед кем было стесняться – Ирма точно так же плакала, шмыгая носом позади. – Корнелия, очнись!       - Вилл? – в голосе Ирмы прозвучали нотки страха, набирающего силу. Шатенка боялась, что они не успели. Боялась и сама Вилл. И даже сильнее, чем Ирма. Потому, что войдя в кокон, поняла – Корнелия чувствовала то же, что и проклятое дерево, желавшее её поглотить. Одна мысль об этом прошибала до холодного пота, ведь когда Вилл использовала силу квинтэссенции, чтобы выкачать жизнь из леса вокруг и кокона, то Корнелия чувствовала это!       Неужели она, стремясь спасти Корнелию…       Нет! Этого не может быть!       Вилл резко отстранилась от блондинки и ещё раз встряхнула её:       - Корнелия, очнись! – сенсоры в перчатках брони, к счастью, показывали, что девушка была жива – они отмечали её пульс. Но радости это не прибавляло – пульс слабел, ведь сердце Корнелии гнало кровь не только по её телу, но и толкало её из организма девушки в кусок плоти кокона, с которым срослась несчастная. Нужно было срочно что-то делать. – Ирма, воды!       - Сейчас, - тут же откликнулась Лер, и струя чистой, прохладной воды ударила в лицо Корнелии, смывая жёлтую липкую массу, в которую на воздухе превратился «желток». Вилл тем временем положила девушку на спину и взялась за древесную «кислородную маску», закрывавшую её рот и нос. Она попыталась отнять маску от лица девушки, и та поддалась на удивление легко. Вилл потянула, и маска отделилась – сразу стало видно, что трубка из её центра уходила в рот Корнелии, очевидно снабжая организм Валькирии кислородом. По крайней мере, раньше она предназначалась именно для этого. Но теперь, когда кокон умирал, а кожаный мешок вверху, слипшийся и иссохший, очевидно являвшийся жизненно важным органом, сочетавшим функцию лёгких и ещё не пойми чего, перестал эти функции выполнять, маска с трубкой стали орудием удушения. Вилл тянула, пока трубка, наконец, полностью не вышла изо рта Корнелии, и та сразу закашлялась, схватившись за горло.       Вандом не стала использовать обычные методы оказания первой помощи – они были бесполезны. Вместо этого девушка лишь приложила ладони к шее и груди Корнелии, продолжавшей кашлять, и произнесла:       - Квинтэссенция!       Возникшее ощущение покидающей тело жизненной энергии, перетекающей через руки ярко-белым сиянием в Корнелию, было странным и не похожим ни на что, испытанное прежде. Потому, что прежде Вилл никогда так не делала. Знала, что может, но не делала, ибо передача жизненной силы даровала жизнь и здоровье принимающему, но столько же отнимала у отдающего. К счастью сейчас это была не её собственная жизненная сила, а та, которую она поглотила у кокона и искажённых магией деревьев. Позабыв о тревогах и страхе, Вилл щедро вливала чужую жизнь в Корнелию, и та преображалась на глазах – кожа принимала здоровый оттенок, древесные наросты, торчавшие из её тела там, где проросли внешние нервные окончания и сосуды, исчезали, даже её ноги стали постепенно восстанавливаться, собираясь по частям где-то внутри мерзкого куска плоти уже почти мёртвого сухого кокона.       Корнелия глубоко вздохнула и медленно открыла глаза, когда слеза Вилл упала ей на лицо.       - Вилл…, - прошептала она, сморщившись от саднящей боли в горле.       - Тише, - тепло остановила её Вандом, продолжая лечение. Теперь она чувствовала постепенно нарастающую усталость – переливание силы давало о себе знать. Но такой счастливой, как в этот момент, она ещё не была никогда. У них получилось! И слабая, измученная улыбка на лице Корнелии сейчас казалась подобной самому яркому лучу солнца, разогнавшему тьму в душе и растопившему лёд страха.       - Эй, Корни, как ты? – тут же, широко улыбаясь от неистовой радости, опустилась на колено Ирма. Она готова была прыгать от счастья, смеяться, носиться по округе и орать «Ура», попутно восхваляя всех богов, и тому подобное, ибо чувства переполняли. Но понимала, что сейчас это будет неуместно. – А впрочем, не отвечай – сама вижу.       - Главное, что теперь всё будет в порядке, - всё-таки Вилл было слишком сложно совладать с эмоциями. Слёзы радости и облегчения лились из её глаз. Сейчас она не была Валькирией Фюрера, хладнокровной и профессиональной, оборвавшей жизни многих врагов Рейха. Сейчас она была просто девушкой, счастливой от того, что удалось спасти дорогую подругу.       - Это… было… не зря, - с трудом произнесла блондинка, улыбаясь в ответ. В этот момент, будучи в окружении подруг, даже несмотря на дикую боль в восстанавливающихся ногах, она чувствовала удивительные умиротворение и безмятежность. Что-то похожее бывало после сильного дождя, когда, наконец, выглядывало яркое солнце. Ощущение чистоты и тихой радости.       - Ты…       - Я знаю… где они, - прошептала Корнелия, и на один миг, на удар сердца, время вокруг как будто замерло. А потом серые, мёртвые деревья вокруг начали осыпаться вместе с остатками кокона, роняя на землю трухлявые хрупкие как графит куски, и сплетение ветвей и стволов, расстилавшееся над болотом начало стремительно редеть.       - Превосходно, герр Геринг! – голос Штрассе, звучавший из динамиков, уже откровенно начинал раздражать. Больше чем просто раздражать. У Ганса даже почти созрело окончательное решение – плюнуть на все тесты и пойти развеяться. Потому, что на этом осточертевшем полигоне он уже прошёл двадцать четыре теста. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ! Скорость, сила, выносливость, прочность тканей, проверка пяти основных чувств, интуиции и способностей экстрасенсорного характера. И так далее, и тому подобное. Безусловно, эти испытания были полезны – каждый раз Геринг удивлялся очередной открывшейся грани ставших доступными ему возможностей. Порой это не укладывалось в голове! Но определённо – радовало. А Штрассе, судя по всему, вообще пребывал в научном аналоге нирваны от полученных в результате тестов данных. Но сами тесты… В Геринга стреляли из всего, что может стрелять, обрушивали грузы, способные расплющить тяжёлый танк, травили газом, атаковали ментально… И это были лишь самые заурядные способы проверки его новообретённых способностей.       Геринг был вымотан. Не физически, но морально. А Вильгельму всё было мало:       - Переходим к тесту номер двадцать пять, - возвестил его бодрый, полный нескрываемого торжества, голос. – Это заключительный тест.       Слова прозвучали истинным благословением, возродив угасшую было надежду Ганса отделаться, наконец, от Штрассе и просто банально отдохнуть, хотя физический отдых, как выяснилось, теперь ему был не нужен.       - Вы не шутите, Вильгельм? – всё же решил уточнить унтерштурмфюрер с сомнением. – В прошлый раз вы говорили то же самое. Или одним из ваших побочных тестов является проверка моего терпения?       - И это тоже, испытуемый, и это тоже, - совершенно не стесняясь, заявил Штрассе таким тоном, будто говорил «что такого?» Ганс «сыграл желваками». В его воображении старик с изуродованным лицом сейчас гаденько улыбался, поднеся мизинец к уголку рта. Он, конечно, мог бы использовать новые возможности своего зрения, чтобы увидеть, так ли это на самом деле. В тесте за номером пятнадцать выяснилось, что когда Гансу казалось, будто он видит сквозь стены, ему на самом деле не казалось. Тест помог освоиться с этой способностью, как и с остальными. Худо-бедно, поскольку до виртуозного овладения расширившимися многократно возможностями было ещё далеко.       - Вы издеваетесь? – едко выдохнул Геринг, подавляя гнев. Теперь самоконтроль становился самой насущной задачей. С тем силами, которые у него появились, Ганс не мог позволить себе действовать на поводу у эмоций. Это могло быть смертельно опасно для окружающих.       - Конечно, - вот теперь, судя по тону, Штрассе действительно гаденько улыбался. – Не представляете, как сильно я люблю отвечать на этот вопрос именно так. А теперь к делу, герр Геринг. Это действительно последний тест.       - И что я должен буду делать на этот раз? – вздохнул Ганс, смирившись. Лучше было сделать всё и сразу, а то ведь старый безумец точно не отстанет. – Расчистить авгиевы конюшни? Победить лернейскую гидру? Подковать блоху? А может вытащить самого себя из болота за волосы?       - Ценю ваш саркастичный юмор, хоть он и неуместен. Нет. Это будет боевое испытание, в котором вам предстоит использовать всё, что вы освоили в ходе наших испытаний. И даже больше. Вам придётся превзойти себя.       - Постойте, что… ошарашенно попытался спросить Ганс, не веря своим ушам, но был прерван гулом открывающихся впереди бронированных дверей, створки которых тяжеловесно отползали в стороны, обнажая чёрную рану проёма. Тотчас засверкали проблесковые маячки, добавляя белому полигону тревожные оттенки красного.       В темноте, что скрывали двери, светились два огонька. Красные, зловещие, словно глаза хищника в ночи. Обострившийся слух Геринга тут же уловил сердцебиение. Ровное, мощное и спокойное. Почти как у него самого, но с незначительными индивидуальными различиями! Но безумная догадка не успела оформиться, сразу получив подтверждение – два алых луча вспороли пространство, метнувшись к Герингу из тьмы со скоростью света! Лишь инстинкт, сработавший за мгновение до этого и приобретённая сверхскорость позволили мужчине уклониться, отделавшись ожогом плеча, которое тут же начало заживать!       Ганс зашипел, за секунду метнувшись на сотню метров в сторону.       А затем, не давая ни мгновения на анализ ситуации, из темноты пулей вынесся противник – атлетического сложения мужчина в чёрных армейских майке, штанах и берцах. Он нёсся на невозможной скорости – быстрее пули – и будь Геринг обычным человеком, то ничего даже не успел бы заметить. Но теперь он не был обычным человеком.       Он сорвался с места под грохот рвущегося звукового барьера, встряхнув весь полигон, и пошёл на сближение. А враг, казалось, того и ждал – резко остановившись, он встретил Ганса ударом в голову, но тот ушёл вниз, поднырнув под руку… чтобы тут же получить удар ногой такой мощи, что он породил ударную волну и отшвырнул самого Геринга, впечатав его в стену на другом конце полигона!       Грохот.       Боль пронзила всё тело, и тут же утихла. Стена в месте удара превратилась в кратер. Геринг рухнул на одно колено.       - Чёрт, вы серьёзно? – сплюнул кровь на пол, чувствуя, как срастаются кости. Такого он действительно не ожидал – сражение с себе подобным! Но логика Штрассе была идеальна – только в такой ситуации он мог проявить всё, на что способен. Потому, что – и это стало понятно, когда его взгляд встретился с взглядом противника, замершего на миг – бой будет до смерти. – Ну, хорошо! – процедил унтерштурмфюрер, вставая в стойку.       Противник метнулся к нему, создавая ураганный ветер своим движением, но теперь Ганс был готов. Резким рывком он сократил дистанцию, и когда враг уже был готов нанести удар, глаза Геринга вспыхнули алым! Лучи обожгли руку атлета до кости, сбив его темп, и Ганс тут же устремился прочь… чтобы миг спустя оказаться лицом к лицу со своим безымянным соперником, обрушившим на него шквал ударов! Каждый из них, наделённый сокрушительной силой и нанесённый на сверхскорости мог стать смертельным. Ганс оборонялся, уклонялся, всё чаще пропуская по касательной болезненные удары – противник теснил его, превосходя в искусстве рукопашного боя.       Хитрый финт!       Рывок!       Рука солдата чуть не пробила грудную клетку Геринга, и тот решил сменить тактику. И рванул прочь! Две смазанные чёрные линии заметались по полигону столь быстро, что казалось, были везде – на полу, стенах, потолке и даже в воздухе! Вспышки лучей бороздили стены полигона, в котором поднялся ураган.       Невероятная скорость, набранная Гансом, позволяла бежать по стене, как и противнику. Плана не было. Не было ничего, кроме рефлексов, желания выжить и стремления оценить противника, понять, как он сражается…       Резкий жест атлета – и стена впереди вздыбилась трещинами! Ганс не успел затормозить, споткнулся и на немыслимой скорости рухнул вниз, буквально «спахав» прочнейший пол.       Противник уже был в воздухе – в одном ужасающем прыжке он обрушился на то место, где лежал Ганс… И встретил лес массивных бетонных шипов, буквально «выстреливших» из пола!       Грохот!       Клубы пыли заволокли всё в радиусе двадцати метров. И из этого облака, спиной вперёд, вылетел Геринг, в прыжке делая жест, будто что-то тянет. Гигантский куб, так и оставшийся на полигоне после первых испытаний, тотчас сорвался с места, устремившись в облако! Всего мгновение – и он влетел в него с диким скрежетом. Расчёт был прост – застать противника врасплох. Но он не оправдался – приземлившись, Геринг с досадой и растущим беспокойством увидел, как огромный куб, сдув пыль, вдруг начал разделяться на кубы меньших размеров, которые по воздуху устремлялись к нему, образовав три потока!       Геринг не стал ждать, когда мини-кубы накроют его и, маневрируя, двинулся вокруг полигона. А противник стоял там, рядом с уже распавшимся кубом, и блоки размером с человеческую голову бешено вращались вокруг него настоящим каменным ураганом. А три потока точно таких же блоков, извиваясь змеями в воздухе, как приклеенные преследовали Геринга, движимые могучей волей и силой атлета в чёрном.       Что-то грохнуло впереди, заставив Ганса вильнуть – в этот раз он был готов к внезапным препятствиям. Грохнуло ещё раз – ближе и точнее, обдав крошкой сверхпрочного супербетона. И тогда мужчина, наконец, заметил, как со скоростью, превышающей даже ту, на которой он двигался сейчас, из «вихря», окружавшего атлета, вылетел блок, буквально на лету принимая форму веретена! Оно пронеслось в миллиметре от плеча, вонзившись в стену и, похоже, почти пробив её насквозь! Ганс огрызнулся лучами из глаз, но те ожидаемо завязли в бетонном барьере из блоков бывшего куба.       Нужно было срочно что-то придумать. Но времени на это уже не было – преследовавшие Ганса потоки кубов разделились, взлетая под потолок. И тогда Геринг понял, что намерен сделать противник. Он ускорился настолько, насколько это вообще было возможно, и даже больше, преодолевая свои пределы! Воздух стал тягуче-вязким, словно мёд.       Оглушительный хлопок, больше похожий на раскат грома, прокатился по полигону, и зависшие в воздухе кубы будто взорвались, раскалываясь на сотни веретенообразных осколков, одновременно устремившихся вниз! Словно элементы кассетных бомб, эти осколки должны были покрыть всю площадь полигона смертельным градом!       Но сейчас, действуя за пределом возможностей, выдыхаясь, Ганс двигался так быстро, что сокрушительный и смертельный град осколков казался не быстрее падения легчайшего пуха. Он видел каждый осколок, знал .куда они все упадут, выстраивал маршрут… Но и в этот раз всё пошло не по плану – в голове раздался звон, будто обухом ударили, а в глазах потемнело! «Сволочь! Ментальным ударом пользуешься!» - мысленно взревел полностью дезориентированный Геринг, догадавшись, что произошло. Но он не сбавлял ход, пусть зрение и пропало – сейчас только скорость была его единственным шансом на выживание. Скорость, обострившиеся чувства и память, после процедуры ставшая фотографической.       Продолжая бежать, он прислушался. С трудом удалось различить шум падающих осколков сквозь рёв ветра в ушах. Сердцебиение – противник даже не сдвинулся с места, но уже был готов прихлопнуть Ганса как муху. Гудение ламп под потолком. И кое-что странное – над тем местом, где стоял противник, осколки не шумели.       Вот оно! Решение!       Десять раз сверкнули алые лучи, сливаясь в одну вспышку. В один миг погасли все лампы, погружая полигон во тьму! Кое-что изменилось в звучании падающих осколков.       Могучий удар!       И всё вокруг ускорилось, вернувшись к обычному течению времени. Мгновенно включилось аварийное освещение. Смертоносными снарядами осколки обрушились во все стороны, прошивая пол, стены и потолок, оставив нетронутой лишь будку управления. Атлет с пробитой огромный осколком грудной клеткой стоял на коленях, схватившись руками за торчащий из тела осколок, и вытаскивал его из раны. Лицо его искажала гримаса боли, но он не проронил ни звука.       А вот Геринга нигде не было видно!       - Was ist das? Где испытуемый Геринг? – раздался из динамиков обеспокоенный голос Штрассе.       Атлет уже избавился от «занозы» и принялся пристально осматривать полигон. Обладая той же способностью «рентгеновского зрения», что и Ганс, он просматривал все помещения и технические туннели, опутывавшие полигон. Просматривал ровно пять секунд, а потом…       - Герр Штрассе! – теперь динамики донесли до слуха голов кого-то другого, а не учёного старика. – Кто-то включил тестовый пси-генератор! Вручную!       - Что?       - Задействован режим сенсорного диссонанса…       Атлет замер. Зрение, слух, осязание и обоняние вдруг решили сыграть в чехарду, поменявшись местами и полностью его дезориентируя!       - Неплохо! – это было первое слово, что он произнёс с момента начала схватки.       В следующую секунду под его ногами взорвался фонтаном обломков, и из дыры вылетел Геринг, нанося удар в голову своему врагу!       Всё должно было сработать! Кратковременный ментальный удар, ради которого Ганс проник в технические помещения под полигоном через один из люков в темноте и включил пси-генератор, должен был гарантированно вывести солдата в майке из строя на несколько секунд! Этого было бы достаточно!       Но в самый последний миг, когда удар, казалось, должен неминуемо достигнуть цели, солдат извернулся, будто предвидя такую атаку, и контратаковал ударом ноги в живот! Геринг распластался на полу, захрипев от боли, но тут же кувырком вскочил, пропуская мимо удар коленом в голову – вместо его черепа раскололся супербетон пола! Красные лучи полоснули по атлету, сжигая его майку и оставляя моментально заживающий ожог. И тогда солдат, похоже, решил быть серьёзным. Он лишь хлопнул в ладоши, но с такой силой, что ударная волна и поток ураганного ветра швырнули Геринга в стену!       Боль снова пронзила тело, а ведь Ганс уже было подумал, что теперь почти не осталось вещей, способных ему навредить. Как же жестоко он ошибался.       Мгновение, чтобы прийти в себя.       Слишком долго!       Вымораживающий до костей ураган прижал его к стене, мгновенно покрыв изморосью, охлаждая воздух до состояния, обжигавшего лёгкие. Стена скрылась под панцирем льда, промерзая так, что начала трескаться. Как и сам Геринг – с ужасом, впервые испытанным столь явно, он чувствовал, как лютый, противоестественный холод быстро сковывает его сверхчеловеческие мышцы, как стынет, обращаясь в лёд, кровь в его жилах, вызывая адскую муку. Ледяной «огонь» терзал его изнутри, превращая в статую, а он даже не мог закричать – лёгкие уже замёрзли! Но он ещё мог видеть. И если бы ещё был способен, то усмехнулся бы. Криво, сардонически. Безымянный противник просто дул на него! Как серый волк в сказке про трёх поросят. Похоже, в этот раз у него не осталось.       Глаза начали превращаться в льдинки, пронзая голову дьявольской болью от тысяч холодных игл, впившихся в нервы.       Или шанс был? Не стал бы Штрассе бросать его на убой. А значит, был уверен в возможности его победы. Но как?       Слух – единственное из ещё оставшихся чувств – уловил шаги. Уверенные и быстрые. Ураган внезапно стих, как и лютый холод. Тепло медленно, неуверенно лизнуло сжатые в кулаки руки. Тело начало восстанавливаться. Но слишком медленно.       Это была почти агония. И одновременно – апатия с неимоверной заторможенностью. Мысли ворочались как огромные неповоротливые валуны. А действовать нужно было немедленно. Но любая попытка двинуться в текущем состоянии грозила обернуться жуткими травмами. Сейчас тело Ганса было скорее куском льда.       Шаги затихли в полуметре от него!       Страх! Едким туманом он просочился в сознание.       Дуновение ветра – противник делал замах.       И тогда Геринг пошёл ва-банк!       Представить – передать энергию – сформировать.       Знание вновь пробудилось в самый нужный момент, и под ногами атлета мигом вырос, вбирая окружающую материю, толстый трёхметровый бетонный столб. Но атлет лишь сделал шаг назад, будто заранее зная, что произойдёт, избежав неожиданной атаки. В ту же секунду пол вокруг Геринга и столба ощетинился острейшими шипами, на которые спиной и напоролся атлет! Его не ранило, но толчок отбросил его вперёд, прямо к столбу, который буквально впитал его в себя и тут же стремительно погрузился обратно в пол!       Глаза уже снова могли видеть, а лёгкие дышать. И Геринг с наслаждением вдохнул, ощущая запах бетонной крошки. Лёд, которым покрылась стена, быстро таял, стекая на пол ручейками воды.       Пол содрогнулся – солдат в чёрном пытался выбраться наружу.       Тело начало слушаться, и Ганс, наконец, смог двигаться. Боль быстро утихала. Это была столь необходимая передышка – Ганс нуждался хоть в нескольких секундах, чтобы прийти в себя и обдумать, что делать дальше.       Первым делом мужчина сорвался с места – он не собирался пасть жертвой того же приёма. Который сам использовал минуту назад. И вовремя – из пола, там, где он стоял миг назад, вырвались два алых луча, полоснув потолок, а затем, покрытый раскалённым плавящимся бетоном, на волю, точно огненный бог, выбрался солдат!       Глаза его пылали яростью! Они вспыхнули, и Геринг прыгнул! Часть пола под ним смело, обратив в мельчайшую пыль… И в этот момент случилось то, чего Ганс никак не ожидал – его враг пошатнулся и упал на колени, зашедшись кашлем!       Ганс приземлился в выемку, проделанную в полу полигона неведомой силой. Сердце качало кровь с бешеной скоростью. Адреналин бурлил.       Атлет продолжал кашлять. Кашель этот становился сильнее, и мужчина уже не мог даже стоять на коленях, завалившись на спину и отхаркивая кровь. Он делал судорожные попытки глубоко вдохнуть, скребя скрюченными пальцами по горлу и разрывая его. Лицо его, красное, перекошенное, было искажено гримасой невыносимой муки.       Ганс понял, что произошло. Штрассе говорил, что у процедуры, делавшей обычного человека сверхчеловеком, были побочные эффекты. Похоже, сейчас как раз проявился такой эффект. Унтерштурмфюрер подошёл к своему противнику, бившемуся в агонии – казалось, что нечто сжигает его изнутри. Под его кожей происходили какие-то неведомые процессы, вызывавшие свечение, блуждающее по телу и напоминающее свет от тлеющих углей.       Атлет закричал! Это был крик, полный невыносимого страдания и желания жить! От него содрогнулся весь полигон и даже Ганс отступил назад. А потом последние вспышки под кожей несчастного погасли, и он затих, бледный как полотно, замерев навечно.       Ганс не знал, что сейчас чувствовать. Только благодаря проявившемуся у противника побочному эффекту, он был ещё жив. Но смерть этого мужчины, без сомнения являвшегося достойным гражданином и солдатом Рейха, вовсе его не радовала. Скорее оставляла гнетущее впечатление. Как и сам последний тест, в котором их обоих вынудили участвовать.       - Поздравляю вас, испытуемый Геринг! – довольный голос Вильгельма Штрассе разнёсся над полигоном из динамиков. – Вы одержали победу. Дед бы вами гордился.       - Сомневаюсь, - процедил «испытуемый». Всё вокруг отчего-то вдруг стало казаться отвратительным – полигон, Штрассе, даже сам себе он казался полной сволочью. Впрочем, Штрассе, конечно, казался ещё большим гадом. Захотелось просто уйти и подумать в одиночестве.       - Возвращайтесь в вашу комнату, молодой человек. На этом исследования закончены. А нам есть о чём поговорить.       Герингу не хотелось говорить. Но, всё же, он был не против высказать «пару ласковых» этому безумному старику. В любом случае здесь ему делать было уже нечего, и мужчина направился прочь, к выходу, по полигону, изуродованному следами недавнего сражения.       Спустя десять минут Геринг уже был в своей комнате, куда его определили сразу после проведения «процедуры». Размерами и убранством комната походила на одиночную больничную палату, которой, наверное, и являлась. Но Гансу было всё равно. Она располагалась в особом блоке, находившемся рядом с лабораторией, в которой его превратили в нечто большее, чем обычный человек. В этом же блоке были ещё девятнадцать закрытых дверей, очевидно, ведущих в точно такие же комнаты палатного типа, как и его собственная. Ганс был почти уверен, что в них жили другие испытуемые, прошедшие «процедуру». Впрочем, он ни разу не видел ни одного, за исключением солдата, с которым сражался. И не слышал. Возможно, сейчас обитаемой была только его комната.       Ганс устало повалился на кровать. Несмотря на то, что телу его отдых вроде как не требовался, ощущал себя унтерштурмфюрер выжатым как лимон. На душе было гадко, а перед глазами всё ещё стояли последние мгновения жизни его противника там, на двадцать пятом испытании. Ганс быстро понял, что фотографическая память может сыграть со своим обладателем злую шутку, как заведённая воспроизводя один и тот же неприятный момент прошлого.       - Чёрт побери, зачем это было нужно? – спросил он неизвестно кого, давая выход накопившемуся напряжению. Конечно, умом он понимал, зачем, В этом была своя холодная рациональная логика. Но сердцем не хотел этого принимать.       Прислушался - тишина. Удивительно, но комнаты в этом боксе, похоже, создавались специально с учётом многократно возросших возможностей тех, кто должен был в них жить. Ганс не мог видеть сквозь стены, как и слышать, что происходит за пределами его комнаты. Остальные чувства, включая пробудившуюся экстрасенсорику, здесь тоже молчали, как будто снова уснув. Что ж, тем лучше. Уединение – это как раз то, что сейчас нужно. И очень хотелось, чтобы Штрассе пришёл как можно позже.       А пока было время подумать, проанализировать всё случившееся. И начав разбираться в собственных мыслях, Ганс вдруг обнаружил, что более всего его занимает не смерть его противника, в которой он, всё же, чувствовал себя отчасти виноватым, не сам бой как таковой. Даже не Штрассе. Это были два конкретных момента в сражении, когда он смог манипулировать структурой материи, придавая ей новую форму и заставляя выполнять определённую работу усилием мысли. Он подобному не учился. Но каждый раз перед тем, как это происходило, у него в голове как будто открывалась дверь, ведущая… к чему-то неизведанному, хранящему невероятные знания. Это точно были не его знания. Как-будто они находились вовне. Но что это могло значить?       В дверь постучали. Ганс не ответил и лишь закатил глаза. Он точно знал, кто пришёл по его душу. Стук, однако, повторился.       - Войдите, - устало сказал Геринг, поднимаясь и садясь на кровати. Дверь отворилась – как и ожидалось, на пороге стоял Вильгельм Штрассе. Облачённый в военную форму и зелёный халат, накинутый на плечи, он буквально лучился даже не радостью – ощущением собственного триумфа.       Старик вошёл, затворив дверь ща собой.       - Признаться, унтерштурмфюрер, когда вы обратились ко мне с просьбой принять вас в проект «Арийская кровь», я был крайне скептически настроен по поводу целесообразности этого шага, - начал старик. Геринг неотрывно следил за мимикой его лица – трудно было оторвать от чудовищных шрамов, издали похожих на морщины, обезобразивших его нижнюю челюсть. Было в их движениях что-то гипнотически-зловещее. – Но сегодня вы доказали, что окончательное решение, пусть и принятое под давлением обстоятельств, оказалось абсолютно верным.       - Что ж, я рад, что ваши труды, наконец, увенчались успехом в моём лице, - сказано это было без особого энтузиазма.       - Хм… Вы не довольны тем, что произошло на последнем испытании, - констатировал учёные. Это была именно сухая констатация факта.       - Мягко говоря. Зачем так разбрасываться жизнями?       - Это было необходимо. Такова эволюция, - пожал плечами старик. – Вы, герр Геринг, - взгляд его холодных глаз обжёг не хуже ледяного урагана, - теперь являетесь первым в своём роде, представителем новой породы человечества. Результаты обследования и тестов подтверждают, что в вашем случае «процедура» сработала идеально. В вашей новой форме вы лишены человеческих слабостей и недостатков тех, кто шёл перед вами. Но проверить, не проявятся ли неучтённые или же неизвестные побочные эффекты у человека, прошедшего изменённый вариант «процедуры», можно было только заставив его действовать на пределе.       - И для этого необходимо было устраивать смертельный поединок, итогом которого стала смерть моего противника? – Ганс говорил спокойно, контролируя зарождавшуюся злость.       - Он знал, на что шёл, - сухо ответил Вильгельм, как ни в чем не бывало. – Он согласился пройти «процедуру», хотя знал о побочных эффектах. Он согласился на бой против вас, зная, чем это может грозить ему. Доблестный человек, даже в смерти послуживший Рейху.       - Мертвецам доблесть и чужое благо безразличны.       - Справедливо, - согласился Вильгельм, кивнув. – Но, как вы понимаете, я здесь не затем, чтобы вести философские беседы, хотя и питаю к ним слабость.       - Тогда к делу, - компания Штрассе тяготила Геринга. Было что-то неуловимое в этом человеке. Что-то не от мира сего.       - Вы поступаете под моё руководство, - безапелляционно заявил старик.       - Честно говоря, чего-то подобного я и ждало, - кивнул Ганс. Ещё обдумывая тот шаг, итогом которого являлось его нынешнее состояние, он предполагал, что в случае успеха Штрассе не захочет выпускать из своих рук новую «игрушку». В какой-то степени было даже приятно осознавать, что старик был хоть в чём-то предсказуем. Однако, как бы неприязненно в данный момент Геринг ни относился к «Черепу», он был согласен с тем, что такая цена за возможность осуществить свою собственную цель являлась справедливой.       - Что ж, хорошо, что мы друг друга понимаем, - улыбка из-за травмы у Вильгельма совсем не получалась. Вместо неё он всё время изображал оскал разной степени злобности или жуткости.       - Что насчёт оберстгруппенфюрера Хейла? Я сейчас причислен к его ведомству.       - Никто не может мне отказать, если я о чём-то прошу, - оскал старика стал ещё шире. – Я могу быть очень убедительным.       - Чего вы вообще от меня ожидаете, Штрассе? – этот вопрос действительно волновал Ганса. Вильгельм Штрассе, насколько он мог судить, был сложным и необычным человеком, который только часть времени вёл себя как безумный, но гениальный учёный. А это значило, что от него можно ожидать разных сюрпризов. Хотелось хоть немного прояснить, каких именно.       - О, всего ничего, - по-свойски махнул рукой Вильгельм, перестав делать вид, что улыбается. – Вам лишь нужно стать символом нового человечества…       В архиве было немноголюдно. Да, периодически в поле зрения появлялись сотрудники, уверенно лавировавшие меж рядов сейфовых шкафов, за закрытыми надёжными дверями которых покоились ящики с документами, порой содержащими такие секреты, которые были способны изменить мир. Но в целом тут царила настороженная тишина, липкая как паутина, которую нарушало только жужжание поворачивающихся видеокамер, коими был утыкан чуть ли не каждый свободный метр потолка, не говоря уже об углах этого гигантского хранилища.       Ряды шкафов, кажущиеся бесконечными, выстраивались в шеренги друг за другом, а те уже делились на сектора в соответствии с темой документации, которую хранили. Миниатюрные дроны-полусферы резво ползали по потолку как какие-нибудь насекомые, с любопытством заглядывая везде и всюду своими глазами-камерами, куда не могли посмотреть камеры обычные. Гудели генераторы силовых полей, алая дымка которых дополнительно защищала ряды шкафов. В воздухе ощущался запах пыли и старой бумаги.       Архив Рейхсканцелярии. Он располагался на подземных уровнях Зала Народов, перенесённый туда сразу после постройки величественного монументального сооружения, ставшего новым символом Берлина. Это было продуманное решение, поскольку именно Зал Народов впоследствии стал играть ту роль в политической и общественной жизни новообразованного Вечного Рейха, какую до и во время войны выполняли Рейхстаг и Рейхсканцелярия. Именно здесь заседало правительство, именно здесь работали министры, именно здесь проходили все съезды НСДАП, встречи политических деятелей и так далее. Именно здесь располагалось основное рабочее место Фюрера. Иными словами Зал Народов, созданный по проекту Шпеера, стал центром политической жизни нацистской империи. Каждый житель Рейха знал, как выглядит это мощное, кажущееся невероятно огромным даже сейчас, в эпоху небоскрёбов, здание. Но о хранящемся там архиве Рейхсканцелярии знали только те, кому это было положено. Дитрих Крюгер был одним из таких немногих.       Оберфюрер в своей идеально наглаженной чёрной форме неторопливо шёл по проходу меж рядов серых сейфовых шкафов, походивших на гигантские надгробия, следуя за миловидной девушкой – сотрудницей архива, одетой по стандартам такой службы: длинная чёрная юбка, чёрные туфли, белая блузка. Ничего лишнего или вызывающего. Светлые волосы были стянуты на затылке в тугой пучок, а сама девушка была очень немногословной. Наверное, так на неё действовало присутствие Дитриха. Тот уже давно заметил, что его присутствие действует угнетающе на обычных людей, даже если им не известно, кто он такой на самом деле. Вероятно, тут срабатывали глубинные инстинкты, интуиция или что-то в этом роде, подсознательно вызывая чувство тревоги. Но Крюгер уже давно к этому привык.       Он мазнул небрежным взглядом по спине идущей впереди дамы, оценил её «корму», и горько усмехнулся. Некоторые стороны человеческой жизни, для самих людей являвшиеся естественными и даже желанными, для него теперь были недоступны. Порой от этого становилось очень… досадно и оставалось лишь предаваться воспоминаниям о жизни до обращения.       «Хорошо, что здесь нет Шрёдингера», - подумал Дитрих. «Он бы точно не упустил возможности сострить на эту тему».       Унтерштурмфюрер семейства кошачьих по их договорённости отправился штудировать архив «Аненербе». Что ж, тем лучше. Сам Дитрих не горел желанием оказываться в логове оккультистов, чей глава порой смотрел на него с тем же вожделением, которое читается во взгляде голодной собаки на кость. Зиверс явно хотел заполучить высшего вампира в свои цепкие руки для опытов. И хоть Дитрих прекрасно знал свои возможности, магия всегда оставалась проблемой. Кто его знает, что там у Зиверса на уме?       - Как вы сказали? – девушка обернулась, стараясь не смотреть в красные глаза Крюгера, что его самого несколько позабавило. – Штросс…       - Штрассе, - сказал Дитрих, очаровательно улыбнувшись, но не показывая клыков – не хватало ещё напугать эту фроляйн. Девушка кивнула, и они пошли дальше. Таких как он посетителей Крюгер увидел здесь от силы человек десять. Военные, высшие чиновники, вроде даже был один министр. Кто-то шёл с папками документов к выходу, кто-то копался в выдвинутых ящиках открытого шкафа, просматривая папки, кого-то, как и его, вели к нужному разделу.       Бумага. Да, здесь дела велись по старинке. Всё записывалось или печаталось на бумаге, листы подшивались в папки, папки толстели и, достигая предела, когда чуть не лопались, их отправляли в ящики. Потому, что бумага надёжнее «цифры». Потому, что её нельзя взломать и украсть дистанционно. Потому, то написанное на бумаге нельзя исправить и подменить так же легко, как подобное можно проделать с файлом.       Дитрих полностью разделял такой подход. Ему, рождённому ещё в первой половине двадцатого века, бумага и чернила были привычны, понятны. В отличие от всех этих современных новомодных устройств, якобы «облегчающих жизнь». Как будто до их появления человечеству жилось адски тяжело и невыносимо. Все эти устройства вроде тех же мобильных телефонов в глазах Крюгера являлись не более чем игрушками, с которыми в последние полтора десятилетия как неразумные дети носились все от мала до велика. Уткнувшись в свои маленькие экранчики, очки дополненной реальности или грезя с открытыми глазами в нейро-проекциях, люди постепенно начинали терять то, что двигало их вперёд, превращаясь в безмозглый сброд. Они теряли полезные навыки, естественные ещё для их родителей, теряли знания и живость ума, снижался их уровень интеллекта. Они теряли самих себя. Конечно Дитрих не питал иллюзий относительно того, каким государством является Рейх и какие методы контроля за населением использует. Но в этом вопросе – Крюгер был готов поклясться – государство точно было ни при чём. И, насколько он знал, партийные лидеры уже всерьёз озабочены масштабом явления, а план противодействия уже прорабатывается.       Девушка остановилась неожиданно, и оберфюрер едва не столкнулся с ней.       - Здесь находится секция «Наука», - сказала она звонким приятным голосом, в котором слышалось сомнение. – Но, повторюсь, я никогда не слышала об учёном по имени Вильгельм Штрассе. К базе данных о нём тоже ничего нет.       - Неудивительно, - пожал плечами Дитрих. Он и не ждал, что поиск информации о самом засекреченном человеке за всю историю Рейха будет лёгким. – Возможно, раньше он носил другое имя.       - Возможно. Я открою для вас эту секцию, господин оберфюрер, - на этот раз она, всё-таки, пересилила себя и посмотрела ему в глаза. Всего на мгновенье. – Надеюсь, вы найдёте то, что ищете.       Дитрих кивнул. Девушка тем временем нажала комбинацию кнопок на овальном пульте у себя на запястье, и алые покровы защитных полей, ограждавшие от внешнего мира несколько десятков рядов со шкафами, исчезли. Но тут же взамен вокруг всей секции возникла сплошная силовая стена. Из пола точно по кромке защитного экрана выползи рамки, образовавшие подобие дверного проёма в силовой завесе. Дитрих шагнул внутрь, и рамки вернулись в пол.       - Если вам потребуется связаться со служащими архива или выйти наружу – воспользуйтесь терминалом в центре сектора. Так же он хранит каталог всех документов, содержащихся в секции, - пояснила девушка и, с явным облегчением, направилась прочь.       Крюгер улыбнулся ей вслед и направился, как она и советовала, к терминалу. Ряды шкафов проплывали мимо. Но на самом деле шкафами эти огромные – в несколько человеческих ростов - кажущиеся монолитными плитами стали хранилища, поддерживавшие внутри идеальный микроклимат для длительного хранения бумажных носителей информации и напичканные самыми продвинутыми системами защиты от физического взлома, можно было назвать шкафами с большой натяжкой. Потому что сходство хоть и было, но сродни сходству надувной лодки и современного морского крейсера.       Терминал нашёлся довольно быстро – он, светя монитором, вырастал на тонкой стальной ноге в центре коридора меж двух рядов шкафов, напоминавшем причудливый каньон. Признаться, царившая здесь тишина, умиротворяла. «Почти как в склепе», - мелькнула мысль, заставив Дитриха усмехнуться. Став вампиром он столкнулся с множеством странных, а порой и нелепых правил, которым подчинялось существование народа ночи. Некоторые до сих пор вызывали недоумение с желанием разбить лицо рукой. Ну почему, почему вампиры должны были спать в гробах? Нет, конечно, этому существовало объяснение – с вампиром внутри гроб становился не просто деревянным ящиком для трупа, а чем-то вроде капсулы подзарядки потусторонней энергией и контуром связи между миром живых и тем местом, откуда происходили вампиры. Док Непьер даже разобрался в физике явления и его магической стороне, создав уже техническую версию такой капсулы, куда более эффективную, но все его попытки объяснить Крюгеру, что в этом деле к чему, разбивались о вопиюще низкий уровень теоретической подготовки последнего.       Дитрих подошёл к терминалу и коснулся монитора. Принялся просматривать раздел за разделом. В этой секции хранилось огромное количество научных публикаций, патентов, биографий учёных разного калибра, монографии, переписка, журналы экспериментов, газетные статьи, секретные документы и многое, многое другое, имевшее отношение к научной деятельности в довоенной Германии и послевоенном Вечном Рейхе.       - Нет, всё-таки новые технологии – это не моё, - спустя пять минут решил Крюгер, перестав терзать терминал. К тому же машина хранила лишь наименования документов, а не их содержимое. – Уж лучше старые проверенные методы. Так всяко будет быстрее.       Он отошёл от терминала и замер. Застыл истуканом на месте, сунув руки в карманы брюк. Требовалась небольшая подготовка для того, что он собирался сделать. Концентрация и сосредоточенность.       Тьма… Здесь её почти не было – с ней исправно боролись лампы дневного света, холодного и мёртвого. И, всё же, были в архиве места, куда этот свет не проникал. Места, где ещё царили тени.       Сейфовые хранилища! Закрытые на все замки, они надёжно оберегали свои ценные сокровища, а вместе с ними – уберегали и островки тьмы внутри себя от яркого света.       И теперь Дитрих звал эту тьму!       Он звал её настойчиво, требовательно. И подчиняясь древним неизведанным силам, тьма откликалась ему. Лампы на потолке принялись мерцать и гаснуть, погружая в живительную тьму участки этой секции архива. А сами хранилища… Темнота принялась вытекать из них подобно жидкость – изо всех разом! – чёрными живыми кляксами протягиваясь к тому, кто её звал!       К Дитриху Крюгеру!       Стремительным приливом темнота нахлынула на оберфюрера, будто стремясь утопить, завертелась воронкой, разбрасывая повсюду жирные хлопья тьмы, таявшей на свету исходя чёрным туманом.       Знание.       В этот момент всё, что хранилось в данной части архива, было доступно Крюгеру. Миллионы документов, бессчётное множество фактов и сведений – всё, что было окутано тьмой в своих хранилищах, сейчас представало перед его взором. Всё и сразу! Любой обычный человек уже давно бы потерял сознание от такого потока информации, врывающегося в сознание. Даже Крюгеру было нелегко разобраться. Но он искал. Искал одновременно везде и всюду, движимый лишь интуицией – здесь действительно что-то было. Что-то, что могло быть ему нужно. Только пока он не нашёл, что и где.       Камеры отключились и замерли, а свет в секции почти погас, давая тьмы, что внезапно ожила, больше простора. Она рыскала повсюду, вращалась ураганом вокруг Дитриха. Просачивалась в каждую щель, и даже туда, где щелей не было. Проникала куда угодно.       Секунды, казавшиеся вечностью, тянулись одна за другой. Но Дитрих так и не находил то, что искал. И, всё же, нечто «царапало» его разум. Нечто странное. Он «вгляделся» во тьму пристальнее. И увидел, даже скорее почувствовал – всего несколько документов во всём огромном хранилище привлекали тьму больше, чем другие.       Дитрих отдал мысленный приказ, и тьма послушно метнулась его исполнять – тут же вздрогнули, приоткрывая двери, три старых хранилища в разных частях секции, и из них, увлекаемые тьмой, по воздуху поплыли три сравнительно тонкие папки без каких-либо пометок и наименований. Они подлетели к Дитриху и плавно опустились ему в руки.       Тьма начала утихать, сдаваясь на милость света, вновь заползая в углы и хранилища, из которых выбралась. Лампы включались одна за другой, а потом заработали и камеры.       Дитриха это не волновало – у него в руках были три папки, очевидно, не учтённые в базе данных архива. Одна, судя по состоянию, хранилась ещё с 19 века, две другие, возможно – со времён довоенной Германии.       - Интересно, - задумчиво протянул оберфюрер с такой подозрительностью глядя на эти папки, словно ждал от них какого-нибудь подвоха.       Первой открыл ту, что лежала сверху – саму старую. В ней было несколько документов. Сверху лежало короткое письмо, подписанное самим Наполеоном Бонапартом и датированное 12 июня 1808 года. Оно было адресовано некоему Георгу фон Тотенкопфу. В письме император французов и протектор Рейнской конфедерации благодарил последнего за помощь в некоем деле, о котором, очевидно, оба были осведомлены. Под письмом оказалась краткая газетная заметка о пожаре, возникшем в доме, принадлежавшем некоему Г. Тотенкопфу в Лейпциге. Дата заметки – 19 июня всё того же 1808 года. Судя по скупым сведениям из этой статьи, этот Тотенкопф был кем-то вроде городского чудака-изобретателя, которого никто не воспринимал всерьёз. Видимо, за исключением Наполеона Бонапарта, что делало фигуру изобретателя крайне интересной. Последним документом являлась расписка в получении крупной суммы французскими франками, подписанная всё тем же таинственным Тотенкопфом.       Сколько Дитрих ни напрягал память, он никак не мог вспомнить кого-либо в истории немецкой научной мысли, кто носил бы такую говорящую фамилию.       - Жаль, что здесь нет фотографии или портрета этого Тотенкопфа, - посетовал Крюгер, открывая следующую папку.       Она была не намного богаче в плане содержимого. Здесь лежала пара отчётов разведки Германской Империи времён кайзера о деятельности некоего доктора Джозефа Яна, проживавшего в Вене. Список областей знания, интересовавших доктора, был крайне обширен – физика, высшая математика, химия, экономика, философия, психология, антропология, археология, теория авиастроения, лингвистика и даже спиритизм с эзотерикой. Давалась его краткая биография, так же указывался его распорядок дня, приводился независимый научный анализ его теорий, упоминалось, что он проводит много времени в своей загородной лаборатории. Но чем именно он там занимался, шпионам выяснить так и не удалось – они просто не смогли в лабораторию проникнуть, поскольку двери и окна не поддавались взлому. И даже применение грубой физической силы не помогло – окна не разбивались от удара ни кулаком, ни камнем.       Во втором донесении говорилось, что этот доктор в сентябре 1909 года устроил закрытую демонстрацию какого-то своего изобретения для высокопоставленных лиц со всей Европы. Что это было за изобретение, ясно не было. Припиской шло извещение о пропаже агента, занимавшегося слежкой за доктором, а далее лежала резолюция о прекращении любых действий в отношении Джозефа Яна, подписанная лично кайзером. А ещё - договор о предоставлении негласных услуг научного характера правительству Германской Империи за подписью как императора, так и того самого таинственного доктора. Далее шла подшивка бухгалтерской документации, но кое-что зацепило взгляд Дитриха. Подпись в договоре.       Он тут же открыл предыдущую папку и достал расписку в получении денег.       Подписи!       Хоть они и были разными, но характерные особенности написания букв, наклон, завитки и некоторые другие детали – это определённо был один и тот же почерк!       - Хм… Если под именами «Тотенкопф» и «Яна» скрывался Штрассе, в одинаковом почерке этих подписей, разделённых столетием друг от друга, нет ничего удивительного – точно известно, что Штрассе жил ещё в 19 веке, - задумчиво произнёс Дитрих. Пока найденные сведения ему не слишком помогли. Это наводило на мысли о том, что люди, ответственные за обеспечение секретности вокруг личности Вильгельма Штрассе, побывали в архиве Рейхсканцелярии и вывезли всё самое интересное, оставив только хлам, который не мог никоим образом эту секретность нарушить. «Что ж, это было вполне ожидаемо», - заключил оберфюрер. «Впрочем, я ещё не всё посмотрел».       В следующей папке хранился лишь один документ. Но что это был за документ! Тетрадный лист, исписанный никогда ранее не виданными символами! Все они в своей основе имели круг или кольцо, внутри которого могли помещаться концентрические круги поменьше, линии и пары линий – светлых и тёмных, перемычки, иногда появлялись несколько кругов-горошин как бы нанизанных на линии или кольца внутри, напоминая условные модели строения атома или Солнечной системы. Но конфигурации символов всегда были разными. Иногда в большие круги были вписаны несколько символов поменьше, из числа уже встречающихся в документе в свободном виде. Обратную сторону листа занимал огромный круг, внутри которого причудливый сложный узор сплетался из невероятного множества символов с противоположной стороны.       Документ не был подписан, и было совершенно не ясно, что он собой представляет. Дитрих в недоумении рассматривал лис. Было в этих символах что-то завораживающее, нездешнее. Он ощущал некую тайну. Потому, что это был не просто набор закорючек и каракулей – у этих символов была чёткая структура, единая основа и некая внутренняя логика. Так мог бы выглядеть уникальный шифр.       - Или не известный науке язык, - высказал странное, но имеющее право на жизнь, предположение Дитрих. Он вновь прошёлся взглядом по символам. Этот лист определённо был важен. Но невозможно было сказать, имеет ли он хоть какое-то отношение к Штрассе или Тотенкопфу с Яной – в этом случае невозможно было провести сравнение почерка, символы были начертаны с каллиграфической точностью. А содержимое двух других папок так же не давало никакой связи – даже косвенной – с Вильгельмом Штрассе. И это разочаровывало. – Что ж, надеюсь, Шрёдингеру повезло больше, - произнёс оберфюрер…       - Крюгер! – внезапно откуда-то сверху раздался голос унтерштурмфюрера. От неожиданности Дитрих чертыхнулся, поглядев в сторону звука. Никого. – Не при камерах, - шепнул тот же голос уже с другого места. Звучал он…не беззаботно, как это обычно бывало в случае со Шрёдингером.       - Жди, - коротко бросил Крюгер, и его алые глаза вспыхнули. Время послушно замедлилось в тот самый миг, когда камеры отвернулись. Тот же час прямо перед Дитрихом из воздуха в лучших традициях Чеширского кота возник Шрёдингер. Только в отличие от своего английского коллеги немец начал появляться с ушей.       - Нас точно не видят? – тут же спросил «кот», подозрительно озираясь по сторонам. В руках он держал средней толщины кипу документов.       - Время замедлено. Что тебя так волнует?       - Зиверс и его оккультисты, - ответил Шрёдингер. – Кажется, они уже знают, что я взял это, - он потряс документами.       - В последнее время ты слишком часто беспокоишься. Инцидент на «Базе 211» не пошёл тебе на пользу, - констатировал Дитрих. Шрёдингер на его памяти вообще никогда не проявлял излишнего беспокойства.       - Зиверс – лучший чернокнижник Рейха, а я только что рылся в его личном архиве. Не хотелось бы иметь его во врагах, - пояснил «вечный юноша». Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, а документы как будто жгли его руки.       - Рассказывай.       - Зиверс кратко от всех копал под Штрассе, - «вечный юноша» сел на корточки, принявшись прямо на полу раскладывать принесённые документы – фотографии, списки, письма, отчёты и так далее. Дитрих не вмешивался. Похоже, что Шрёдингеру, в отличие от него, повезло найти нечто действительно стоящее. – Ему было известно о дружбе Фюрера и Штрассе, начавшейся ещё до возвышения НСДАП, однако при каких обстоятельствах те познакомились – тайна, покрытая мраком. Всерьёз же работать под Штрассе Зиверс принялся, когда Фюрер обратился к старику за помощью в создании оружия возмездия в начале войны. При том, что и перед Зиверсом стояла такая задача на оккультном направлении, Вольфрам захотел узнать больше о конкуренте. И уже тогда, в 1941 году, столкнулся с почти полным отсутствием каких-либо документов и записей, способных пролить свет на тайну личности Вильгельма.       - Странно. Разве план сохранения тайны личности Штрассе не был разработан после войны?       - Похоже, что нет – до этого старик прекрасно справлялся сам, - Шрёдингер тревожно навострил уши. – Кажется, «Аненербе» вышли на мой след. Чёртовы колдуны! Времени мало, поэтому дальше – вкратце.       - Тогда не отвлекайся, - уже то немногое, что рассказал унтерштурмфюрер, заставило Дитриха задуматься.       - После войны Зиверс принялся с ещё большим рвением искать любую информацию по Штрассе, - юноша протянул Дитриху довольно толстую записную книжку в синем переплёте. – Самое важное и необычное он записывал здесь. Ему удалось выяснить, что первые упоминания о Штрассе датируются 1914 годом…       - Возможно – под этим именем, - задумчиво листая книжку, произнёс Дитрих. – Хм, интересно, - его внимание привлекла страница, на которой были выписаны имена и даты, записанные в длинный столбик:       Вильгельм Штрассе, 1914 - ?       Джозеф Яна, 1869 – 1913       Гарольд Саксон, 1809 – 1868       Георг фон Тотенкопф, 1750 – 1808       Валериус Шаттер-Нойман, 1700-1749       Список продолжался и продолжался, перепрыгивая на другую страницу, и оканчиваясь именем – Дитрих не поверил своим глазам – Оберон. Даты напротив него не было, а предыдущая уводила к сотым годам новой эры.       - Что это? – он протянул книжку, раскрытую на списке имён, Шрёдингеру.       - Там на следующей странице написано. Зиверс полагает, что под этими именами в разные периоды истории Земли скрывался тот, кого сейчас мы знаем как Вильгельма Штрассе, - таким серьёзным, как в этот момент, Крюгер унтерштурмфюрера не видел ещё никогда.       - Похоже, мы царапнули по поверхности чего-то грандиозного, - оберфюрер взялся за подбородок. Всё это ему нравилось ещё меньше, чем в начале. – Есть хоть какие-то доказательства предположения Зиверса? – не известно, почему, но в глубине того, что у Дитриха осталось вместо души, он хотел услышать «нет». Это было странно, немыслимо. И, всё же, ему не хотелось и дальше погружаться в эту трясину. Интуиция давала о себе знать.       - Да, - кивнул Шрёдингер. Он-то не скрывал своих чувств, и было прекрасно видно, в каком напряжении тот находится. Вряд ли его на самом деле волновали Зиверс и «Аненербе». А вот то, что он узнал о Штрассе – неужели именно эти сведения настолько смогли вывести его из равновесия? – После войны в распоряжении «Аненербе» оказались секретная библиотека и архив Ватикана. Помимо прочих невероятных секретов там хранилось это, - «вечный юноша» выудил из стопки бумаг небольшой лист с карандашным наброском портрета… Вильгельма Штрассе! То же лицо, тот же взгляд, те же ужасные шрамы в нижней части лица. А подписан набросок был ни кем иным, как Леонардо да Винчи!       - Хм…, - да, теперь у Крюгера не оставалось сомнений в том, что Штрассе действительно жил гораздо дольше, чем было известно, похоже, даже партийной верхушке Рейха. Да что там! Похоже, он жил дольше, чем кто-либо на этой планете, включая самого Алукарда, заклятого и лучшего врага Максимилиана Монтаны! Это было действительно… нетривиально. Кто же тогда такой Штрассе на самом деле?       - Хм? «Хм» - это всё, что ты можешь сказать? – возмущённо вскочил Шрёдингер. – Тебе только что открылась, быть может, одна из важнейших тайн последнего тысячелетия, а твоя реакция – банальное «хм»?! Тебе надо поработать над выражением эмоций, Крюгер.       - Мне и так хорошо, - отмахнулся тот. – Что ещё выяснил Зиверс?       Вдруг пространство вокруг содрогнулось, передёрнутое судорогой искажения. Яркая синяя вспышка появилась в проходе меж шкафов-хранилищ, замерев световым шаром, обозначая начало открытия магического перехода.       - Проклятье! – встрепенулся Шрёдингер, обернувшись. – Нашли-таки!       - Минут десять у нас ещё есть, - сказал Дитрих, внутренне отдавая дань уважения преследователям унтерштурмфюрера – прежде никому не удавалось выследить Шрёдингера.       - В тех же архивах Ватикана Вольфрам обнаружил множество мифов, сказаний и легенд. Католики приложили много усилий, чтобы именно эти мифы были забыты, утеряны, но…, - «вечный юноша» с опаской, столь ему не свойственной, покосился на медленно увеличивающуюся световую вспышку, в которой энергия перетекала и плескалась, формируя материальный объект. – Там говорится о человеке, чьё лицо обезображено. У множества народов, в разных уголках земного шара. Он всегда являлся в периоды смуты и кризисов, чаще всего – военных. Всегда был подле сильных мира сего, но как бы в тени. Мифы приписывают ему невероятные возможности, гениальный ум и даже бессмертие. А вот его роль от мифа к мифу разниться, но он всегда упоминается в контексте массовой гибели людей…       Пространство вокруг вновь содрогнулось – теперь его корёжило сильнее, как будто волны помех побежали по воздуху. Вспышка энергии, застывшая в воздухе, начала разворачиваться быстрее, формируя тело человека!       - Проклятье! – процедил, обнажив клыки, Дитрих. Вмешательство магов «Аненербе» было совершенно не к месту. – Оставляй все документы здесь, - бросил он Шрёдингеру. Пора было ретироваться – конфликт с «Аненербе» вряд ли порадует «майора», - и живо на базу. Я следом. Потом решим, что делать дальше.       Шрёдингер с готовностью кивнул, положив свою бесценную ношу на пол, и едва Крюгер отвернулся, как того и след простыл. Дитрих тоже не стал задерживаться, дожидаясь, пока действие его магии, подчиняющей время, окончательно развеется стараниями тех, кто шёл по следу унтерштурмфюрера. Призвав тени, окутавшие его, он исчез.       Замершее время вновь побежало, и из синей вспышки света возник Вольфрам фон Зиверс собственной персоной. Но в архиве уже никого не было.