У Обито никогда не было друзей

      Какаши был лучшим во всём. Обито всегда хоть на чуть-чуть, да отставал даже в самых простых вещах.       А предметы поначалу действительно были проще некуда. Тайдзюцу началось с умения падать и стоять в стойке (зачастую в самых немыслимых позах, но с боем это не имело ничего общего); общая физическая подготовка; все занятия были поначалу совместными с девочками. Ориентировку на местности и предметом-то назвать было нельзя, сплошная скука.       Особенно тяжело Обито давалось умение бесшумного передвижения и маскировки, для чего нельзя было пользоваться чакрой: этот предмет тоже относился к группе тайдзюцу. Ниндзюцу началось с ерундовых шуншина, каварими и хенге, которые, впрочем, Обито осилил только к концу первого года. Какаши же, такое впечатление, что знал их уже при поступлении, и вместо этого делал упор теперь на овладение своей врождённой стихией. Обито пока не допускали к занятиям с катоном, хотя он после первого семестра уже был распределён в подгруппу тех, кто специализируется на стихии огня. Сказали, что у него плохой контроль чакры и что ему надо сначала сдать-таки хвост по соответствующему предмету. Но он ведь уже умел управлять огнём! Не гигантские огненные шары, но тем не менее — неужели этого недостаточно? Он даже опалял пальцы и лицо не каждый раз! Обито чувствовал себя оскорблённым.       Обучение искусству владения оружием сводилось к метанию кунаев и сюрикенов, в первый год никакому иному оружию или даже ближнему бою с использованием ранее перечисленных их не обучали. Во втором полугодии стали ставить удары в рукопашную, но не более того. Даже в спарринги ставили редко. Какаши же часто замечали за одиночной тренировкой с танто и тренировочных боях с сенсеем.       Была ещё одна причуда, которой Обито никак не ожидал встретить: то, что называлось воинским болевым массажем. Он проводился раз в две недели и выглядел просто как пытка. Да, набивку Обито понимал и считал толковым делом, увлечённый целью, он почти не замечал, как за размеренными ритмичными ударами ребром ладони, её основанием, кулаком, голенью и стопой в деревянный манекен проходил урок. Потом у него появилась привычка заниматься этим в плохие дни с первым попавшимся стволом дерева — это лучше приводило мысли в порядок, чем разглядывание облаков на лавочке. Такие упражнения делали основные ударные поверхности грубее и учили отвлекаться от боли во время ударов. К удивлению Обито, это также относилось к девочкам. Он видел, как Рин с решительным выражением лица, плотно сжатыми зубами и слезами в глазах высоко заносила ногу и била манекен — всё медленнее к концу тренировки. Он думал, что от этого у неё, должно быть, все ноги в синяках — потому она теперь носит высокие плотные чулки. У самого Обито так и было, но благодаря штанам никто этого не видел, пока их однажды не согнали голыми — в нижнем белье — в какую-то комнату, похожую на помещение при входе в общественную баню.       Заходить в следующую комнату им велели по двое, вход для девочек был с другой стороны здания. Обито завидовал тем, у кого имелся бьякуган: можно было бы увидеть, во-первых, что они там будут делать, а во-вторых, раздеты ли до такой же степени девочки — как-то непроизвольно у всех это вызывало интерес. Однако как только первые вызванные скрылись за дверью, вопрос с девочками перестал быть таким насущным, в отличие от основного: что там вообще происходит? Потому что Обито слышал крики Генмы, Эбису и даже Асумы. Ладно, Эбису — слабак, но Асума?.. Гай, как и предполагалось, не издал ни звука, очередь Какаши же была в списке после Обито.       — Учиха Обито!       Тот слабаком себя не считал, поэтому гордо зашагал ко входу, предвкушая, что он-то точно не уступит Гаю.       — Не позорься, — услышал он в спину тихий голос Какаши.       Обито обернулся и метнул на него презрительный взгляд. Видимая часть лица Какаши выражала скуку, а оттого злила ещё больше.       Обито заставил себя самоуверенно улыбнуться и, уходя, с силой хлопнул за собой дверью.       Выход был с другой стороны комнаты, через крошечную раздевалку сразу на улицу. Обито вывалился оттуда, покачиваясь и едва передвигая ноги.       То, с какой силой сенсей ему, лежащему на животе на деревянной кушетке, выкручивал кожу, давил на болевые точки, а потом огромными щипцами словно пытался вырвать каждую мышцу, длилось какие-то 10 минут, а вытянуло из Обито все силы подчистую. Он даже не помнил, кричал или нет. Он думал только о том, как дойти теперь домой и не упасть.       Однако на последней ступеньке лестницы спуска с этого крыльца всё-таки не удержался и сильно покачнулся вперёд — если бы не взявшаяся откуда-то Рин, которая вовремя упёрлась руками ему в грудь, Обито бы прочертил носом по земле и вряд ли потом заставил уже себя встать.       — Ох, Обито.       Она с усилием привела его в ровное вертикальное положение. «Она же тоже там была?..» — с вялым ужасом подумал он и окинул взглядом Рин. Та выглядела усталой, но не более того. «Наверное, с девочками обходятся мягче», — выдохнул он про себя с облегчением и снова чуть не упал.       — Спасибо, Рин. Прости…       — Я тебе помогу, — она уже подбиралась плечом ему под мышку, чтобы вести.       — Не надо! — протестующе замахал руками Обито и ойкнул. — Я сам. Всё в порядке, — ещё не хватало, чтобы его до дома вела девчонка, пусть даже Рин.       Обито было стыдно до жара на щеках. Только сейчас он заметил рядом с ней Куренай.        «Не позорься», — прозвучали у него в голове слова Какаши. Обито мстительно обернулся на дверь. За ней было тихо. Хотя Какаши уже должны были вызвать — он шёл следующим. Обито стиснул зубы: что-то ему подсказывало, что тот уже давно там. И… тихо.       — Обито, неужели у вас настолько жестокая тренировка? — не дожидаясь ответа, Рин зачем-то задрала его куртку и футболку и охнула. Ткань скользнула обратно по животу — и Обито чуть согнулся вперёд от того, как неожиданно засаднила кожа. — Пошли.       — Рин, я уже сказал…       — Быстро!       — Я сам дойду, я…       — Тогда иди за мной! Сам!       Что-то подсказывало Обито, что предложение отвергать не стоит. И дело было даже не в разваливающемся на части теле, а в перспективе побыть с Рин. Каждый раз, когда он её видел, ему не хотелось, чтобы она уходила. А она уходила всё чаще: появлялись раздельные занятия у шиноби разных полов, у неё стало много подруг, не только Куренай была теперь той, кто вечно возле неё кружился. Обито всё чаще возвращался из академии один. Рин была так же приветлива с ним, махала ему и кричала на всю улицу: «Обито!» — даже когда шла в компании девчонок, но ему не хотелось подходить: они его раздражали, ему нравились те прогулки с Рин наедине и их разговоры обо всём. За последний месяц такого не случилось ни разу.       Поэтому теперь он всё яснее отдавал себе отчёт в том, что пойдёт за Рин, даже если от него по дороге будут отваливаться куски, если придётся ползти по земле, если единственным, что не откажется двигаться, будет голова — он будет отталкиваться от земли подбородком.       Она шла впереди, яркое сегодня солнце подсвечивало её силуэт и слепило Обито, отталкиваясь зайчиком от её протектора, когда она поворачивалась, чтобы посмотреть, как там он, и подбадривающе улыбнуться. Эта улыбка тянула его вперёд как на канате.       Обито смотрел только на неё, поэтому очень удивился, когда они оказались возле входа в его же дом. Рин проводила его на второй этаж, на этот раз физически помогая — Обито не противился, потому что в подъезде свидетелей не оказалось, — Рин дождалась, пока тот войдёт в квартиру. Пальцы не слушались, Обито дважды ронял ключ.       — Не закрывай дверь, я сейчас вернусь.       Эти слова звучали слишком волшебно, чтобы быть правдой. А потому Обито добрался до кровати, рухнул и заснул как был, лицом вниз, простонав от болезненного падения.       Проснулся он тогда, когда что-то сжало его пальцы. Обито вздрогнул и развернулся на спину с громким стоном — собственное движение в процессе неожиданно оказалось слишком резким.       — Осторожно! Раздеться сможешь?       Рин смотрела на него с крайне обеспокоенным выражением лица.       Что? Рин просит его раздеться?       Кажется, Обито покраснел, потому что Рин улыбнулась.       — Не бойся. Я будущий медик. А ты что подумал? — она засмеялась.       Он коряво справился с курткой, с футболкой Рин ему помогла, а вот на штанах дело встряло. Рин не решалась потянуть их вниз, а Обито просто не находил в себе сил: каждое движение приносило такие мучения, словно весь он — одна перетренированная насмерть мышца. Наконец, набрав воздуха, он согнулся, жмурясь и сжимая зубы, и стянул штаны, немедленно освобождая ноги и выкидывая одежду с кровати, а потом снова откинулся на спину, мельком оглядев себя. Даже не синие — чёрные кровоподтёки, алые ссадины от щипцов — и это большая часть тела.       Рин свела брови, решительно взяла в руки какую-то баночку и набрала в руки зеленоватой массы.       — Будет очень больно. Прости, придётся потерпеть.       Боль действительно оказалась сумасшедшей, когда она вроде бы аккуратно, не втирая, стала наносить жгуче-щиплющую мазь. Обито про себя считал до ста, потом до пятисот, потом до тысячи, потом пришлось перевернуться — и начать всё заново. Но даже сквозь всё это Обито был на седьмом небе от счастья, оттого что с ним возилась Рин.       — Вот и всё. Следующие два часа будет сильно жечь, потом станет полегче. В целом, если мазать каждый день, то за два-три дня ты уже сможешь двигаться нормально.        «Значит ли это, что завтра Рин придёт тоже?.. — думал Обито, оставшись один. — Тогда к этому надо подготовиться! Цветы?..» Все идеи казались глупыми — особенно учитывая обстоятельства: для этого ведь надо было выбраться на улицу, а если его там увидит Рин, то решит, что в лечении он больше не нуждается. Вспоминая, как руки Рин касаются его, и таким образом отвлекаясь, Обито таки снова смог отключиться.       Проснулся он с чувством жгучего стыда, терзающего его теперь с новой силой. В каком виде он перед ней предстал? Как слабак. Как Эбису. А что если он действительно?.. И она слышала?.. Обито зажмурился. Нет, он не мог. Он даже в детстве никогда не хныкал. Однажды он сломал палец в драке — и просто молча пришёл в больницу. По правде говоря, его это беспокоило не сильно, но вдруг, если тот сросся бы неправильно, то в ниндзя бы не взяли, — следовало перестраховаться.       Как потом выяснилось, такие тренировки всегда входили в подготовку ниндзя всех кланов. Более того, в семьях шиноби младенцев с рождения приучали к боли: шлёпали и щипали с допустимой интенсивностью, увеличивая её со временем. Немного, но всё же помня свою мать, Обито голову бы дал на отсечение, что она бы со своей добротой никогда не позволила отцу проводить с ним такие «занятия» в подобном возрасте. А жаль. Может, сейчас ему было бы проще. А вот Какаши наверняка растили именно так — и потому он на следующий день был в Академии, а не валялся дома, как Обито.       Рин всё-таки пришла. Спросила о самочувствии, на что Обито пожал плечами, потому что правду говорить не хотелось, а врать ей, что всё в порядке, — тем более. Рин натёрла его той же мазью и покормила принесённым из дома горячим. Обито показалось, что он счастлив. «Завидуй, Бакакаши», — мстительно подумал он.       Через две недели тренировка повторилась. На не сошедшие ещё синяки наложились новые. Прежде чем Обито привык к этому, прошёл год, после чего пытка сменилась набивкой мышечного корсета в спаррингах для защиты от огрубевших уже рук и ног молодых шиноби. Через некоторое время к этому добавилась так называемая накатка — на тех же деревянных кушетках их постоянно избитые тела раз в неделю прокатывали сначала круглым, затем ребристым шестом — для окончательного повышения болевого порога. Откровенно говоря, это был сущий ад — ни одна предыдущая процедура с щипцами не могла с этим сравниться. Тем более что болевым точкам продолжало уделяться повышенное внимание: сенсей пальцами прощупывал насквозь трапециевидные мышцы возле шеи и дальше грубо разминал все самые чувствительные места, вплоть до того, что проходился прямо по локтевому нервному стволу между мышц трицепсов. Обито бы не сказал, что его болевой порог повысился, однако по сравнению со всем этим любой бой бы показался ему теперь терпимой щекоткой. Конечно, когда он немного заживёт. Торс вообще не проходил, боль была теперь ежедневным спутником даже самых простых занятий — чистить зубы рукой, которая почти не сгибается, дышать ноющей до обморока грудной клеткой, — а о том, чтобы быстро складывать печати, и вовсе говорить не приходилось. Обито поглядывал на однокурсников — неужели у всех так?       Рин больше не приходила. Иногда она спрашивала, как он, но совесть и гордость не позволяли Обито напрашиваться на заботу, даже если её руки действительно могли сделать легче. Он улыбался и отвечал, что всё отлично, под её внимательным строгим взглядом. Со временем мышечный корсет нарос и окреп настолько, что Обито уже интуитивно принимал любые удары — и накатку в том числе — мягко, напрягая группы мышц нужным образом в нужных местах. К стимуляции болевых точек привыкнуть было невозможно, однако готовность к этому делала своё дело: мозг переставал воспринимать даже сильную боль как сигнал об угрозе жизни и позволял в перспективе продолжать бой, не концентрируясь на этом. Обито эта идея очень нравилась; он уже знал, что быть шиноби-тенью не его конёк, а потому пока, до пробуждения шарингана, его роль в команде будет — танк, пусть даже с дальнобойным катоном. Боль не отвлекала его от боя, не вытягивала силы, а наоборот — словно вводила в режим берсерка. Это привело к тому, что его стали ставить в спарринги только с Гаем и Какаши. Однако пока ни одного из них ему не удавалось победить. Выдохшийся, он наблюдал потом за боем их друг против друга и втайне болел за Гая: кто-то же должен утереть нос этому засранцу Какаши! Пару раз тот действительно выиграл, но Какаши оставался тем, чей счёт побед не мог сравниться ни с чьим другим. «Гений», — так называли его обмирающие в восторге девчонки. «Гений», — шептались между собой учителя. «Я тебе покажу», — злился Обито. Однако когда он вдруг замечал восхищённый взгляд Рин среди толпы фанаток Какаши — это был как удар ниже пояса. Все силы куда-то девались, и ему становилось просто очень, очень грустно и так больно, как ни в одном бою.       Но долго Обито грустить не умел. Внутренний голос подсказывал ему, что ещё не всё потеряно, что Рин просто присматривается и что странно было бы, если бы она Какаши совсем не замечала. Уж очень сильно тот выпячивался на фоне всяких Генм и Эбису. А это значит, что Обито просто должен стараться. Здорово было бы пробудить шаринган — тогда бы ему точно не было равных!.. Но просто ждать этого он не мог. Обито отдавал все свои силы тренировкам, экономя на сне и, как следствие, — теоретических занятиях, на которых он просто не мог удержать голову вертикально — под конец та всегда оказывалась на парте. Однажды он проснулся и, отрывая лицо от стола, постепенно уткнулся взглядом в стоящую прямо вплотную перед ним Рин. Она упёрлась кулаками себе в бока и нависала над ним очень грозно.       — Только не говори, что ты не высыпаешься, потому что учишь ночами!       — Э-э-э, ну…       — Обито! Ты самый настоящий лентяй! Я не могу поверить, что ты позволяешь себе такое хамство, как спать прямо перед носом преподавателя!       — Рин… — виновато выдавил он.       — Мне стыдно за тебя!       Обито сжался; он никогда такого от Рин не слышал. Это было самое страшное, что она могла ему сказать. Он тяжело уронил взгляд в стол. Он не собирался оправдываться, но вдруг остро осознал, что за Какаши Рин наверняка никогда не стыдно — и от этого стало горько.       Кажется, Рин что-то заметила, потому что внезапно смягчилась.       — Будь повнимательнее, хорошо? Ты ведь собираешься стать Хокаге?       Эти слова пробрались в ноющую подкорку и задели что нужно. Обито всё ещё было больно, но теперь эта боль перебиралась в ту, которая только разогревала его жажду победы — совсем как в бою.       — Прости, Рин. Я знаю, что такое, когда за кого-то стыдно. И… будь уверена, я стану тем, кем ты будешь гордиться. Я… правда стараюсь.       Обито позволил себе поднять взгляд. Рин улыбнулась.       — Я верю в тебя. И всегда буду. Просто… будь повнимательнее.       Она опустила руку на его лежащую на столе кисть и чуть сжала. У Обито отдалось где-то внизу. Он замер, словно парализованный. Память подбросила даже запах той мази, которой она натирала его на первом году обучения. Он сглотнул, будучи счастлив, что сидит за партой и Рин не может видеть его ниже пояса.       Её лёгкая рука упорхнула очень быстро, дав Обито передышку.       — Ты идёшь на спецкурс по огненным техникам?       Обито смущенно кивнул и промямлил, что догонит её позже. Как же он был счастлив, что после воды второй стихией Рин был всё-таки огонь, а не молния!       Как только она скрылась из виду, он мысленно досчитал до десяти и выполз из-за стола, уже лучше себя контролируя.       Чакра бурлила и клокотала внутри. Ну, сегодня у него точно получится! ___________to be continued__________