Обретая себя

      Избушка была приподнята над землей на сваях, и из ее трубы валил сизый приветливый дымок. Постройка совсем маленькая, едва ли там больше одной комнаты. Вероятно, это дом лесника или кого-то в этом роде. Стряхнув с халата землю и листья, я медленно приблизилась к лестнице из трех грубо сколоченных ступенек и поднялась к двери, шаги слились с резким скрипом деревяшек под ногами. Глубоко вдохнув, я занесла руку и решительно постучала костяшками пальцев. В доме послышался какой-то шорох и возня, а через несколько секунд дверь распахнулась, и в лицо мне ударил показавшийся ослепительным после тьмы ночи свет от керосиновой лампы на столе и пламени камина в углу избушки.       Выросший передо мной человек поначалу отразился для меня лишь размытым силуэтом, но потихоньку приспосабливающиеся к свету глаза вскоре различили приятные черты лица немного растерянно глядящего на меня молодого человека. Удивленно открыв рот и так же его закрыв, он помотал головой, отчего его и без того растрепанные тускло-каштановые волосы взлохматились еще больше, и вновь посмотрев на меня, промямлил, чтобы я скорее заходила в дом. Уговаривать меня особо и не было нужды, ибо только лишь ощутив исходящее из помещения тепло, я осознала, насколько же сильно замерзла, ночи здесь оказались очень холодными.       – Садитесь вот сюда, пожалуйста, – он смахнул невидимую пыль с кресла и поправил лежавшую на нем подушку, а когда я, дрожа от пробирающего до костей холода, опустилась в мягкие объятия покрытого пушистым мехом кресла, парень тут же засуетился, смято мельтеша по комнате, пока не нашел свернутый на полочке клетчатый плед. Набросив тот мне на плечи, он застенчиво улыбнулся и сел на стоящий рядом стул. – С вами что-то произошло? Почему вы одна посреди леса глухой ночью?       – Я здесь… – плотнее завернувшись в плюшевую ткань, продолжила, но голос предательски задрожал. – Меня похитили. Прошу вас, помогите мне. Нужно сообщить в полицию, пока он вновь до меня не добрался. Я смогла сбежать, но очень боюсь, что он уже заметил это и гонится за мной. Пожалуйста, если можете, позвоните в полицию.       – Простите, – убито ответил юноша, – но здесь нет телефона.       Я смятенно выдохнула.       – Но вы не волнуйтесь, – широко улыбнулся он, – не думаю, что ваш похититель доберется до вас здесь. Но вам здорово повезло, что набрели на мой дом, иначе пришлось бы до конца ночи оставаться в лесу, а это совсем небезопасно. Там водятся рыси и волки. Думаю, вы слышали их пение. Ужасное, правда? – неловко засмеялся парень. – От него кровь стынет. Это хорошо, что никто не задрал вас. Долго вы были в лесу?       – Не помню, – покачала головой. – Я бежала, поэтому все спуталось, не могу сказать.       – Что же, теперь все в порядке. Вы в полной безопасности здесь.       Молодой человек вновь вскочил на ноги и размашистым шагом подошел к уходящей в пол небольшой плите. Взгромоздив на ту предварительно наполненный водой жестяной котелок, он потянулся и взял с полочки коричневую глиняную кружку и, поставив ее на стол, склонился к старому шкафчику, суматошно что-то ища в нем. Я поморщилась и потерла ладонью ноги, гудящие после пробежки. Мне даже страшно было бы снять сейчас тапочки; казалось, ступни под ними полностью стерты и истерзаны острыми корягами да камнями, на которые я то и дело налетала. Лучше и вовсе пока не видеть, что с ними. Юноша тем временем закончил у стола и вернулся ко мне, протягивая большую кружку, обтянутую, как и кресло, меховой шкуркой только не бурого, а черно-серого цвета.       – Меня Георг зовут, – произнес он, вновь опускаясь на стул.       – Амели Феррар, – бледно улыбнулась я, склоняясь над сжимаемой в руках кружкой. Через мех руки согревало приятное тепло, сладкой дрожью проскальзывая под кожу и согревая меня. Чай оказался ароматным, но все же с горчинкой, обладающий непривычным и немного странным привкусом, но я не обратила на это внимания, списав на то, что это, вероятно, запах местных трав, мне незнакомых. Мысленно я уже перенеслась в дом Корнелии, представляя светлые уютные стены отведенной нам с сестрой комнаты, жар горячей воды в полной воздушной пены с цветочным ароматом ванны.       Вновь сделав небольшой глоток медленно остывающего чая, я окинула любопытным взглядом обстановку внутри крошечной избушки. Стены здесь украшены множеством развешанных шкур и рогов животных, кое-где на специальных подставках закреплены чучела белок и куниц, так качественно выполненных, словно бы их жизнь была поставлена на паузу, а вовсе не отнята нежданно настигнувшей пулей. Однако в комнате я ружья так и не увидела, хотя этот парень мог и не убивать их, а просто коллекционировать такие вещи. Кому уж что нравится. В общем-то, кроме этих шкур и чучел дом более ничем не был примечателен. Небольшой обеденный столик, кресло, в котором сейчас сидела я, напротив камина, пара стульев, спальные покрывала, разбросанные в другом углу, возле двери. Холодильник ему, наверное, заменяет вырезная где-то неподалеку яма в земле. Я читала, что так можно сохранить свежесть продуктов на некоторое время.       – Отогрелась? – с теплотой в голосе обратился ко мне Георг.       – Угу, – кивнула я, тоже переходя на «ты», – спасибо тебе большое.       – Да не за что, – отмахнулся он. – Так что же с тобой произошло?       – Собственно, – задумчиво промолвила, гадая, стоит ли посвящать его в произошедшее или нет, но скопившийся в душе ужас давил на меня, требуя выхода, и я решилась. Поправив плед, я постаралась как можно более кратко рассказать о произошедшем со мной в замке Бран. – Я приехала сюда с сестрой пару дней назад.       – О, так ты не местная, – удивленно вскинул брови парень. – А говоришь так хорошо.       – Мой дедушка родился и провел здесь все детство и юность, – пояснила я. – Он и научил меня языку родной страны. Правда, я никогда прежде не была в Румынии до этой поездки. Да и сейчас здесь больше хотела побывать моя младшая сестра, я же отправилась с ней за компанию, да и приглядеть за ней. Женщина, у которой мы остановились, слишком занята, чтобы включить в свой забитый делами график еще и заботы об одиннадцатилетней девочке. Словом, мы были на экскурсии в замке Бран, когда там появился странный человек, который и схватил меня, чем-то одурманив. Поэтому я потеряла сознание и не знаю, как мы оказались здесь. Признаться, я и сколько времени-то сейчас даже не знаю.       – Второй час ночи, семнадцатое июля. Восемнадцатое уже то есть.       – Спасибо. Я очнулась в его доме через пару часов…       – Погоди, я вот только не могу понять, как ты могла оказаться здесь тогда?       – Что ты имеешь в виду?       – Ну, замок Бран отсюда достаточно далеко. Ты уверена, что прошло пару часов?       – Да, – нахмурилась, – точно. Наша экскурсия была шестнадцатого июля.       – Тогда это очень странно. Ну да ладно, всякое бывает.       – Я не вру, правда, – со слезами в голосе прошептала я. – И пусть прошел всего лишь один день, как я оказалась в руках этого человека, он показался мне растянувшимся на долгие месяцы. Такого страха я не испытывала никогда, – я закусила губу, ощущая, как вновь взбудораженное отчаяние поднимается внутри меня, касаясь своими холодными и склизкими клешнями моего разума. – Прости, что говорю тебе все это.       – Все хорошо, Амели, – ласково произнес Георг, и я подняла на него взгляд заплаканных глаз, сквозь слезы едва видя лицо юноши. – Теперь ты в безопасности. Тут неподалеку есть поселок. Утром я помогу тебе туда добраться. А пока отдохни, у тебя был тяжелый день. Не переживай больше и ничего не бойся. Я не обижу тебя.       Слезы, которые я больше не могла сдерживать, градом полились по щекам, словно бы очищая мою душу. Я так и не осознала до конца, что еще совсем немного, и я окажусь в знакомом мне доме, в безопасности и смогу забыть о старом, продуваемом ледяными ветрами особняке жестокого потомка династии Цепешей, как о самом жутком кошмаре моей жизни. Наконец-то все практически закончилось. Георг сел рядом на подлокотник кресла, бережно поглаживая меня по спине широкой ладонью. Внутри промелькнуло некое оцепенение, ни разу не возникшее у меня подле Бориса, какой бы ужас тот у меня и ни вызывал. Отмахнувшись от навязчивого чувства, я вновь отпила крепкого чая, еще сохранившего благодаря меховой варежке вокруг кружки нежное тепло.       – А ты живешь здесь, Георг?       – Совсем недолго, – парень встал и, подойдя к камину, опустился возле него на корточки, чтобы подбросить в звонко потрескивающий огонь дров. – Обычно приезжаю на пару недель несколько раз в год поохотиться. Мои трофеи, – гордо произнес он, – обводя рукой шкуры на стенах. Долго в такой развалине особо и не проживешь, но все никак не соберусь отремонтировать ее или же и вовсе снести, да построить новый добротный дом.       Георг продолжал что-то говорить, но я уже почти не разбирала его слов, улавливая лишь ничего не значащие обрывки фраз. Внутри разлилось обволакивающее тепло, постепенно затягивающее меня ласковым течением в размытые сны, что я мало-помалу перестала различать, где реальность, а где сладкая дрема. Жар от вновь буйно разгоревшегося в камине огня касался моих ног даже сквозь укрывающий их плед, расслабляя меня еще больше. В мягком кресле, буквально поглотившем меня пушистым мехом, было удобно; краем еще бодрствующего сознания я пыталась заставить себя убрать примощенную на подлокотнике кружку, чтобы случайно не опрокинуть ее, но тело не поддалось этим слабым импульсам разума.       По-прежнему ощущая напряжение, которое, возможно, еще не скоро оставит меня, я невольно старалась удержать сознание по эту сторону реальности, но все же медленно оно ускользало в сон, словно что-то неведомое влекло меня туда. Как будто сквозь толщу воды я услышала приглушенный стук и последовавший за этим удивленный смешок. Веки казались тяжелыми, а тело вялым. Даже попытавшись открыть глаза, я не смогла этого сделать, и уже решила списать все услышанное на пригрезившийся сон, как голоса раздались уже отчетливо и громко. С трудом разлепив веки, я обмерла, взглядом натолкнувшись на две громоздкие фигуры, стоявшие возле дверей. Быть может, это по-прежнему лишь сон. Но нет, как бы мне не хотелось это принимать, вновь разворачивающийся передо мной кошмар был реальностью, а не видением.       На лице Георга не осталась и следа прежнего участия и симпатии, а приятные черты его лица исказила кривая усмешка, полная тех эмоций, которые я бы предпочла никогда не видеть на лице находящегося рядом со мной мужчины. Двое других незнакомых мне парней сейчас обустраивались в доме, бросив возле входа окровавленную тушу дикого козла и не зачехленные ружья. Я подскочила на ноги, опрокинув кружку, которая от удара разбилась, и несколько осколков вылетели из чехла, раскатившись по полу, но пошатнулась от внезапно нахлынувшего головокружения. Ногой придвинув к себе стул, один из только что пришедших парней, опустился на него, сложив руки на деревянную спинку.       – Знатную сучку ты раздобыл, – окинув меня жадным взглядом, сказал он.       – Сама забрела, – громко расхохотался Георг.       – Что вам нужно? – полувнятно сорвался с губ вопрос, ответ на который уже известен.       Раскатистый, хриплый хохот двоих парней разнесся по избушке. Но более всего меня приводили в ужас не они, а третий, сейчас скрестив руки на груди расположившийся возле захлопнутой двери. Здоровый и толстый, он был выше тех двоих, сальная его рубашка перепачкана засохшими пятнами крови и грязи, как будто он не один месяц ее не менял; под обломанными ногтями жирных пальцев кожа была черной и потрескавшейся, то ли от какой-то болезни, то ли от той же грязи. В растянутом в гнусную ухмылку рту отсутствовали почти все зубы, а слезливые поросячьи глазки с оставшимся непонятным для меня выражением бегали туда-сюда по моему телу, точно уже срывая и без того тонкий шелк халата.       – Ну что, Хенрик, – обратился к уроду Георг, – попробуешь ее первым?       Мерзкая ухмылка тут же превратилась в не менее омерзительную гримасу.       Я подавила крик и, панически отступив, врезалась в стену, вызвав новый приступ хохота у Георга и другого парня, чьего имени я не знаю. Охваченная ужасом и ощущением полной беспомощности, я бросилась к двери, но Хенрик ленивым ударом отбросил меня назад. Рухнув на пол, я валяющимися осколками распорола себе руку и бедро; все же, лихорадочно дрожа, я вновь поднялась и, схватив остатки кружки, с надрывным криком бросила их в надвигающегося на меня, подобно нерушимой скале, верзилу. Я пыталась отчаянно отбиваться, но Хенрик толкнул меня в стену, ударившись о которую, я едва не лишилась чувств, губы ощутили медный привкус крови и меня чуть не вырвало.       Приблизившийся Георг схватил меня за локоть и ударил по ногам, тем самым вынудив опуститься на колени. Я ахнула, когда он вывернул мне руки за спину, больно стягивая их веревкой, до крови впившейся в запястья. Ухватив за волосы, он отдернул мою голову назад, вторую руку запуская под халат, грубо и требовательно стискивая мою грудь. Я молча прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать воли подступающим слезам. Наклонившись, он скользящим движением провел языком по моей шее, и, не сдержавшись, я завизжала, пытаясь вырваться, но Георг тут же болезненно заломил мне руки еще выше, отчего дыхание перехватило и сперло где-то в груди. Голодная ухмылка Хенрика, наблюдающего за действиями лапающего меня тощего ублюдка, стала еще шире.       Шершавые пальцы Георга, спустившись по животу, залезли дальше под халат, и я почувствовала грубое прикосновение, от которого машинально свела ноги, за что сразу же парень дернул меня за волосы, сильнее оттягивая голову назад, отчего мышцы на шее напряглись до предела. Скользнув под белье, жадные пальцы жестко и яростно шарили между ног, пока не вползли в меня; парень снова припал влажным ртом к моей шее, до крови кусая кожу. Я едва могла дышать от унижения и боли; перед глазами все поплыло. Хенрик сдернул с себя рубашку, отшвырнув ту к стене, куда следом полетели и сапоги, затем ослабил ремень, расстегнул штаны, тут же соскользнувшие на пол. Охваченная отвращением от его обнаженного вида, я почувствовала новый приступ дурноты и опустила глаза, но Георг жестко перехватил меня за шею, вынуждая смотреть.       От хищного блеска в глазах Хенрика меня затрясло.       Я надрывно всхлипнула, но этим лишь больше раззадорила сжимающего меня Георга. У меня никогда раньше не было мужчины, как и даже капельку серьезных отношений. Проводя фактически все свободное от работы время на тренировках, я почти и не задумывалась, что у меня может быть возлюбленный. Гнала от себя все эти мысли, попросту боясь любой близости к другому человеку, как душевной, так и физической. А теперь меня попросту поимеют трое мразей в гнилой полуразвалившейся хижине посреди беспроглядного леса, который после и станет мне могилой. В том, что меня убьют, я не сомневаюсь. От охватившей тоски снова чуть не разрыдалась. Из одной ловушки я угодила в другую. Теперь же дом Бориса уже не казался мне прорехой в ад, и я бы пошла на все, только бы вновь оказаться там, а не в лапах этих чудовищ. Но горячие мои мольбы остались без ответа.       Пальцы Георга грубо схватили подол халата, рванув его, отчего нежная ткань с треском порвалась; содрав еще остававшееся на мне жалкими лоскутами одеяние, он стянул исподнее и отбросил бесполезные обрывки в угрожающе потрескивающий огонь камина. Поглаживая мой живот, языком парень проник в мое ухо, вызвав дрожь омерзения. Наблюдавший до этого так и не названный парень, одобрительно хохотнул, шаря рукой у себя в штанах. Хенрик облизнул сухие, обветренные губы. Нетерпеливо он стянул упавшие штаны через ступни и отопнул их в сторону, сально рассматривая мое обнаженное, беззащитное перед ним тело.       Внезапно оказавшись рядом, Хенрик схватил меня за плечи и рывком уложил на пол, взвалившись на меня сверху, от его тяжести перехватило дыхание. Я пиналась и лихорадочно выкручивалась в безумной попытке совладать с ним, но это было равносильно, что сопротивляться вознамерившемуся тебя сожрать горному медведю. У меня нет ни малейшей возможности скинуть его с себя, особенно в такой уязвимой позиции, со связанными за спиной руками, от боли в которых я уже чуть ли не теряю рассудок. Хенрик придавил меня своим весом и, обдавая гнилостным дыханием, ухмыльнулся мне в лицо, прижавшись губами к моему рту. Меня парализовал ужас, когда он неожиданно просунул свою огромную руку между ног, действуя резко и безжалостно; дыхание его стало более прерывистым и нервным. Я не могла пошевелиться, охваченная подавляющим меня ощущением полной безвыходности, чувствуя звериные движения его пальцев, кривыми ногтями царапающих меня.       Оторвавшись от моих губ, он спустился ниже, обхватив мокрым ртом мучительно ноющий сосок, слюнявя его и терзая оставшимися зубами, а второй рукой сжимая другую мою грудь. Я закричала, но склонившийся Георг впился в мои губы поцелуем, поглощая рвущийся отчаянный вопль; его язык проник внутрь, в попытке коснуться моего собственного. Вдруг он резко отстранился, а Хенрик подхватил меня руками по колени, топорно раздвинув ноги в стороны, и закинул их почти к самой моей груди, вызвав тем волну дикой боли, охватившей все тело. Я ощутила, как его склизкая плоть жадно касается моего бедра и вновь попыталась вырваться. В последней отчаянной попытке я рванулась, лягнув его и, судя по раздавшемуся крику, сломав этот омерзительный нос. Отшатнувшись, Хенрик прижал руку к лицу.       Вдруг произошло что-то невероятное.       Брызнувшая из его носа кровь, полилась неестественным, сильным потоком; глаза парня испугано вылезли, он попытался что-то сказать, но изо рта его вышел лишь сдавленный стон вместе с темно-красными сгустками, с хлюпаньем попадавшими на пол. Белки его глаз пошли мелкой сеточкой лопающихся капилляров и, точно в считанные секунды расплавившись, подобно дешевому воску, вытекли из глазниц. Захваченный ужасом Хенрик с булькающим хрипом протянул руку, но тут же, разорвав его, кровь хлынула наружу, залив дощатый пол.       Георг бросился к нему, но сразу же остановился, оторопело глядя на стоявшего в дверях мужчину. Как он здесь появился, никто не заметил. Я чуть не закричала, увидев хмуро переводящего взгляд с одного на другого оставшихся мужчин Бориса, ощущая отчаянную надежду, бурляще смешанную со страхом и глубоким стыдом. Даже не глядя на меня и вовсе не шевелясь, Дракула криво усмехнулся. Обезумевший от увиденного, так и оставшийся для меня навечно безымянным парень ринулся было к двери, но налетел на руку Бориса, мгновенно сжавшую его лицо и череп.       – Люди…такие слабые и… хрупкие.       Прошелестел бархатный, потусторонний голос Дракулы; длинные, изящные пальцы сжались, ломая череп верещащего, как свинья, мальчишки, точно хрупкую скорлупу. Кровь лилась по его руке, бархатными цветами расплываясь по светлой ткани широкой рубашки, но тени в глазах Бориса остались недвижимы, как не дрогнула и его насмешливая полуулыбка, затаившаяся в уголках бледных губ. Наконец, парень перестал извиваться, его ноги еще пару раз дернулись, говоря о предсмертной агонии, и он затих, безвольным мешком повиснув в руке Дракулы. Усмехнувшись, тот отшвырнул изуродованное тело, с раскатистым грохотом снесшее несколько стульев подле стены. Я не могла отвести глаз от пламени в глазах мужчины.       Георг придушенно выругался и, схватив откуда-то из-под стола ружье, прицелился и выстрелил. Все это произошло так быстро, что я даже испугаться не успела, лишь с ужасом, перемешанным с трепетным восхищением, смотрела на безмолвно ухмыляющегося Дракулу, в чьих глазах сейчас плясали пугающие отблески, никогда не виденные мною ранее. Промазав, Георг закричал и бросился к нему, злобно замахнувшись кулаком, но Борис неожиданно выбросил руку вперед, хватая парня за шею. С легкостью оторвав того от земли, он перевел наполненный хищным блеском взгляд на меня. Свободной рукой расцепив удерживающую тяжелый непроницаемо-черный плащ застежку, он бросил его в мою сторону, и плотная ткань накрыла меня, поглотив непроглядной темнотой залитую кровью комнату ненавистной мне избушки.       Я сидела, не смея пошевелиться, а за скрывающим меня черным полотном раздалось хриплое ворчание, тут же сменившееся едва слышимым шипением, точно откуда-то просыпалась соль или же песок, с шуршанием стекая на пол. До меня донесся звук мягкой поступи чьих-то шагов, и я сжалась, страшась того, что последует дальше. Ткань сползла с моей головы, и я встретилась взглядом с непроницаемо-голубыми глазами Дракулы. Невозмутимо закутав меня в плащ, он наклонился, развязав веревку, и подхватил меня на руки, легко поднимаясь обратно. Едва не закричав от хлынувшей в кисти колющей множеством игл боли, я вцепилась во влажную от крови рубашку, ощущая, как пальцы становятся липкими и кожа стягивается от почти мгновенно схватывающейся тонкой пеленочкой багровой жидкости.       И меня прорвало. Я кричала и била Бориса, совершенно безразлично реагировавшего на все мои слова, которые после я, как ни пыталась, так и не смогла вспомнить. Рыдания душили меня, и я то неистово цеплялась за несшего меня на руках Дракулу, то с не меньшей яростью пыталась вырваться. Весь испытанный за последние два дня ужас прорвался наружу, захлестывая меня всеохватывающей истерикой. Вероятно, обессиленная, я в итоге потеряла сознание, ибо лишь на мгновение прикрыв глаза, вновь их открыв, увидела перед собой освещенную мягким пламенем нескольких десятков свечей большую комнату, оказавшуюся мне незнакомой.       Как я здесь оказалась, начисто стерлось из моей памяти.       Приподнявшись на просторной кровати, где лежала, с удивлением поняла, что под тяжелым, толстым одеялом по-прежнему завернута в плащ Бориса, только раны на моем теле под ним обработаны и туго перебинтованы. Но подумать, кто мог это сделать, я не успела: в кресле неподалеку от кровати неподвижная до этого тень дрогнула и через мгновение выросла возле меня. Я нервно сглотнула, утопая в бездонных глазах Дракулы. Хмыкнув, он отошел к небольшому столику возле одного из окон и, взяв оттуда вытянутый черный стакан, протянул его мне. Взяв тот все еще мелко дрожащими руками, я сделала несколько глотков, в итоге, осушив весь стакан.       – Спасибо, Борис, – хрипло прошептала я.       – Одни проблемы с тобой, – с долей раздражения бросил Дракула, недовольно скрестив руки на груди. Я потупилась, комкая в руках жесткую ткань плаща. Тело окутала дикая слабость, кожу на лице стянуло от слез, а перевязанные раны под слоем бинта неприятно саднило и жгло. Однако все это лучше того, что могло бы произойти там, не помоги мне Борис. Мужчина тяжело вздохнул. – И почему тебе неймется?       – Я… Прости…       Это был довольно странный вопрос, но Борис, как мне показалось, задал его со всей серьезностью и обреченностью, вызванной моей якобы глупой реакцией на собственное удержание в его доме. Хотя после случившегося в охотничьей избушке прежнего кипящего внутри праведного гнева и злости по отношению к Дракуле я уже не могла обнаружить. Как ни как, но только благодаря ему я сейчас невредима и нахожусь в относительной безопасности. Он пришел мне на помощь, а ведь после того, как я дважды ослушалась, пойдя против его воли, мог бы попросту бросить меня на растерзание этим тварям.       И все-таки он этого не сделал.       Сейчас Борис так и стоял возле кровати, возвышаясь надо мной, но былого ужаса я уже не ощущала. Скорее томящую слабость и… любопытство, пожалуй. Но к этому мгновенно примешалось и едкое смущение от так и лезущих с поразительным упрямством мне в голову мыслей о том, как Дракула перевязывал мои полученные в лесу и избушке порезы. Устало сжав переносицу, Борис нахмурился, а после, опустив руку, стремительно наклонился, оказавшись почти вплотную ко мне. От мгновенно вспыхнувшего внутри испуга я дернулась, но, перехватив запястье, мужчина удержал меня на месте.       – Спустись вниз и поешь.       Приказной тон его голоса меня уже и не удивил.       – Спасибо тебе… – робко промолвила я. – Прости за эту бессонную ночь.       – Ночь? – хмыкнул Дракула. – Сейчас почти семь вечера.       О Боги. Я вздрогнула, растерянно посмотрев на мужчину. Значит, я провела без сознания больше пятнадцати часов. Вот почему горло так сдавливает от жажды и сухости. Но пусть и прошло так много времени, чувствую я себя по-прежнему тяжело и вымотано. Одно хорошо: я не видела никаких снов. А в том, что теперь кошмары будут донимать меня с еще большей силой, я была абсолютно уверена. Но есть еще один момент, который я так и не могу понять. Если мы уже в доме Бориса, то почему я по-прежнему в его плаще? Этот вопрос я и задала ему, на что Дракула насмешливо фыркнул:       – Ты намертво вцепилась в него, не желая отдавать.       Вот теперь мне стало действительно стыдно, я даже ощутила, как запылали кончики ушей, а Борис, заметив это, издал звук, являющийся, вероятно, обычным смехом. Я же неистово пыталась отыскать себе оправдание, за секунды перебрав варианты от удара головой до помутнения от алкоголя, насильно влитого мне теми парнями, однако Борис ничего от меня и не ждал; отойдя к креслу он взял с него что-то и, развернувшись, бросил мне. Воздушная светло-голубая ткань плавно опустилась на кровать.       – Переоденься. И сходи, поешь. Немедленно. После поговорим.       Вновь бросив на меня насмешливый взгляд, Дракула опустился обратно в кресло, положив руки на резной подлокотник, и расслабленно запрокинул голову, прикрывая глаза. Помедлив, я позволила жесткой ткани плаща соскользнуть с плеч и просунула руки в поблекший от времени халат, спешно запахивая обшитые нежным кружевом полы. На ногах моих уже были надеты теплые носки, которые, пробурчав, не открывая глаз, Борис велел не снимать, объяснив тем, что под ними бинты с травяной мазью. Что-то невнятно пробормотав в ответ, я вышла в холодный коридор.       Завязав пояс, я направилась вниз, морщась при каждом шаге, отдающемся режущей болью в ногах. Последние слова Бориса насторожили меня и заняли ум, так что я и не заметила толком, как добралась до ванной и смыла высохшие слезы с лица, как прошла на кухню и, устроившись за столом, без аппетита поела, совершенно не чувствуя вкуса еды. После того, как напряжение вырвалось из меня этим бурным потоком криков и слез, с глаз словно бы исчезла некая пелена, ранее затмевавшая от меня все происходящее вокруг. Теперь же я смогла посмотреть на случившееся более осмысленно. Однако Борис по-прежнему остается для меня загадкой, хотя раньше мне не требовалось много времени, чтобы понять, какой передо мной человек.       Не помню, чтобы когда-то я была рьяным участником происходивших вокруг событий. Ближе мне всегда являлась роль наблюдателя, и я не чувствовала в ней себя обделенной или несчастной. И постоянно находясь точно за стеной отделяющего меня от других людей невидимого барьера, я научилась понимать их. Пусть от этого желать общения я больше и не стала. Окружающие люди казались мне интересными, но до тех пор, пока не решали приблизиться ко мне. Я любила видеть их со стороны, наблюдать, пытаясь понять причины их поступков и проникнуть за всегда сияющую на лице улыбку, дабы разгадать, что скрывается под ней. И зачастую это было не трудно.       Но Борис непостижим.       Он не то чтобы как-то сильно отличается от встреченных мною когда-то в жизни людей. Нет. Но Борис кажется особенным именно мне. Порою, наблюдая за связывающими окружающих людей отношениями, я замечала, как абсолютно непримечательные и нескладные мужчины или женщины для кого-то были особенны и чарующе прекрасны. Мне они казались непримечательными и скучными, но кто-то видел их совсем другими. Быть может, действительно что-то отвратительное для тебя, для кого-то – божественно.       Собственно, за этими мыслями я вернулась в комнату Бориса. Сам мужчина по-прежнему сидел в кресле, только теперь в его руке был фужер с вином. Заметив меня, он кивком указал на стоявшее напротив кресло. Прикрыв дверь, я приблизилась и опустилась на расшитую узорами подушку кресла, не сводя с Дракулы все еще настороженного взгляда. Теперь нас разделял только невысокий круглый столик, на стеклянной поверхности которого стояла открытая бутылка без этикетки и закрытая книга, заложенная тонкой полоской шелковой закладки. Заговорить первой я не решалась, смиренно ожидая, пока Борис сам обратится ко мне, но мужчина не спешил начать разговор, словно бы что-то обдумывая.       Чтобы сдержать нарастающее беспокойство, вызванное угрюмым молчанием Дракулы, я окинула взглядом комнату, в которой сегодня оказалась впервые. Помещение просторное, свойственное эпохам замков и королей, но обустроено просто, как и весь дом. Это несколько не сочетается с внешним видом Бориса, так и кричащего богатством убранства, но отражает его суть, которая проявляется во взгляде. Мебели в комнате самый минимум: кровать, широкий шкаф рядом, камин в противоположной стене, кресла, на которых мы сидели, столик и геридон с взгроможденным на него старым граммофоном. Вот значит, источник призрачной арии. Собственно, это все и составляло крупную обстановку, скудную для такой комнаты.       Борис шевельнулся и наконец-то заговорил:       – У тебя скопилось ко мне много вопросов. Можешь задать.       Я растерялась. Мне действительно много о чем хотелось спросить сидящего напротив меня человека, но когда он так неожиданно предложил мне сделать это, все они в мгновение выветрились из головы. Напряженно проведя рукой по лбу и отбросив волосы назад, я задумалась, пытаясь выхватить хоть одну завершенную, среди бессчетного вороха обрывочных, мысль. Опустив руку на колени, я впилась в те ногтями, и обратилась к с несколько равнодушным, но все же любопытством смотрящего на меня Дракулу.       – Зачем ты принес меня сюда?       – Да не зачем, – пожав плечами, ответил он. – Попросту разозлился тогда.       – И это все? – оторопело моргнула я.       – Ну да, – насмешливо хмыкнул Дракула. – Признаю, не подумал.       – А зачем тогда теперь удерживаешь меня?       Я полагала, Борис снова ответит какой-нибудь насмешкой или колкостью, но таившаяся в уголках его губ улыбка медленно угасла, а взгляду вернулась прежняя серьезность и задумчивая отстраненность. Впившись цепким взглядом в прозрачную поверхность столика, он сделал небольшой глоток из фужера и хищно облизнул бескровные губы. Прошло, наверное, не меньше четверти часа, прежде чем он вновь заговорил.       – Я не лгал, что у меня нет на тебя никаких планов. Мне ничего не было от тебя нужно, кроме твоего присутствия рядом со мной. Есть нечто, что я мог бы узнать у тебя. Я понял это, когда ты очнулась в первую ночь. В твоих глазах я увидел кое-что меня заинтересовавшее. Молчи, – жестом он заставил меня замолчать, проглотив уже готовый сорваться с губ вопрос; говорить это все ему явно давалось с трудом, он словно нехотя подбирал каждое словно. – Я не знаю, чем именно это является. Как не знаю и того, что именно я должен узнать. Можно сказать, всю жизнь я занят поиском чего-то, что давно потерял. И посчитал, что увиденное в твоих глазах поможет мне это отыскать.       Бросив на меня проницательный взгляд, он продолжил.       – Но так, как отношения складываются между нами сейчас, не принесет никакой пользы и лишь зря отнимет мое время. Поэтому я предоставляю тебе выбор. Ты можешь уйти. Безусловно, утром, – он снисходительно улыбнулся, – если, конечно же, тебе не пришлось по вкусу это небольшое развлечение в охотничьей сторожке. Я даже так и быть объясню тебе, как добраться до ближайшего поселения; оно тут сравнительно недалеко. Не бойся, я говорю серьезно. Если ты сейчас скажешь, что хочешь уйти, я тебе позволю это сделать. Более мы уже никогда не увидимся и попросту забудем обо всем здесь случившемся. Сделай свой выбор, Амели, и скажи, что ты решила.       Внутри вспыхнуло волнующее пламя надежды, перевернув сознание несколько раз. Это мой шанс вернуться домой, оказаться в тепле и безопасности небольшого, уютного дома Корнелии. Быть может, единственная возможность покинуть это жуткое место, навсегда забыв о нем и его мрачном обитателе. Я должна радоваться. Одно мое слово и уже завтра я буду далеко отсюда, быть может, даже успею до заката добраться к дому Корнелии. Тогда почему затмевая угасающее пламя надежды, меня гложет немыслимая тоска? Нет, это безумие. Я должна бежать прочь из этого места, должна вернуться, должна забыть о существовании этого проклятого особняка и с холодным безразличием смотрящего сейчас на меня Дракулу. Должна сказать, что решила уйти.       – Я хочу остаться, – произнесла я, поняв, что в это мгновение всей моей прежней жизни пришел конец.