Обретая себя

      Ноги увязали в густой траве и низких цветах, переплетенных между собой на земле, точно умело расставленная ловушка. Я то и дело спотыкалась, налетая на грубые стволы и сдирая кожу до крови, но переполняющий ужас, нарастающий с каждым шагом, не позволял мне остановиться. Дыхание давно сбилось, а голод подступал к горлу тошнотой. Я почти не видела дорогу, слившуюся для меня в одно неразборчивое пестрое пятно, кривые ветки навязчиво пытались схватить меня за платье, разрывая то, а не получив желаемого, яростно хлестали меня по лицу и обнаженным рукам, оставляя на коже кровоточащие царапины.       Лес полон звуков, гулом врывающихся в мое сознание, подобно раскаленным ножам прорезая его и заставляя меня бежать, даже не думая о возможной опасности. Сейчас мне казалось значительно важнее скрыться от дома Дракулы как можно дальше, и вероятность споткнуться и сломать шею в одном из кюветов меня сейчас не страшила. По крайне мере так, как пугал человек, оставшийся в мертвенно заледеневшем особняке посреди обманчиво светлого и полного жизни и тепла луга.       Опасное это место. Именно своим видимым очарованием опасное. Приближаясь к светлому дому с рассыпавшимся перед его белым фасадом божественно цветущим лугом, и помыслить не можешь, что внутри тебя ожидает мрак и чудовище, словно возникшее из самых глубин преисподней. И все же я не знаю, происходит мой ужас из того, что я увидела в ледяных глазах Бориса, или берет свое начало во множестве липких образов, сохранившихся в моем подсознании от фильмов и прочитанных книг. Сейчас становится сложно отличить перепутавшиеся в густую неразбериху мысли.       Неожиданно лямка сумки зацепилась за ветку широко раскинувшегося куста, с показавшимся мне оглушительным шелестом сорвав с того листья, ворохом взметнувшиеся вверх и частично осыпавшие меня. Вынужденная остановиться я коснулась лямки рукой, но тут же резко выдохнула, склонившись и оперевшись ладонями в колени, попыталась отдышаться. Раньше мне никогда не приходилось так быстро бегать. Да, тренировки включали в себя и бег, но зачастую это была простая тихая пробежка в парке или где-нибудь загородом. Поэтому оказавшись непривычной к такому, сейчас я совсем выдохлась. Надеюсь, мне хотя бы удалось уйти.       Думаю, теперь можно позволить себе сбавить шаг и потихоньку добраться до ближайшего города или деревни, где я смогу попросить помощи. А если Дракула и заметит мое отсутствие скорее, чем я надеялась, то все равно уже не сможет выследить меня и догнать. Несколько свободнее выдохнув, я, наконец, освободила ремень сумки из цепких когтей раскидистого куста и потихоньку отправилась дальше, пытаясь разглядеть просвет среди обступающих со всех сторон и траурно надо мной возвышающихся громоздких деревьев. Из-за их кучных крон солнечный свет почти не касался земли, вспыхивая золотыми переливами где-то высоко среди густо-зеленой листвы. Но это наверху, так близко к небу и свободе. Здесь же царил полумрак.       Остановившись, я посмотрела на почти недвижимые миниатюрные бледно-желтые цветочки обвивающего ствол одного из молодых деревцев растения, отдаленно напомнившего мне обычный вьюн. Я достаточно хорошо разбираюсь в видах домашних цветов и цветов, предназначенных для создания букетов, но вот в дикой природной флоре практически не разбираюсь. В путеводителе, который я читала перед отъездом, говорилось, что растительный мир Румынии довольно разнообразен. В основном леса здесь лиственные, из бука или березы, хвойные же леса устилают предпочтительно холмы. Интересно, как все-таки мы далеко от замка Бран?       Подняв голову, я скользнула взглядом по едва заметным в размытых облаках очертаниям волнистых нагих гор, кажущихся сейчас призрачным видением других вселенных. Поборов желание вновь сорваться с места и бежать, пока не отнимутся ноги и не оборвется дыхание, я опустила руки, безвольно повисшие вдоль бедра, и прикрыла глаза. Внутренняя суматоха терзающих меня мыслей еще долгие томительные минуты не давала мне ощутить тишину и покой этого места. Я больше не могу бежать, в любом случае не могу. Запрокинув голову, я глубоко вдохнула, пытаясь ощутить все ароматы влажного и немного прелого запаха, пронизывающего лес.       Подул легкий ветер. Словно бы прозрачный магический шлейф сказочно прекрасного платья неуловимо прошедшей рядом юной нимфы, хранительницы этого леса, коснулся моего лица свежими и кристально чистыми запахами покрытой мхом коры, трепетных нежных цветов, разбросанных миниатюрными островками чуть поодаль, и дурманящей хвои, ненавязчиво вплетающейся в общую гармонию запахов. Губы тронула теплая улыбка, и я наконец-то ощутила внутри спокойствие.       Отбросив со лба налипшие влажные пряди, я поправила сумку и пошла дальше, надеясь, что смогу добраться до ближайшего поселения затемно. Не думаю, что сейчас больше пяти вечера, хотя кто его знает, по положению солнца на небе я считывать время суток не умею. Под ногами хрустнула ветка, смешавшись с приглушенным шелестом травы от каждого моего шага и отдаленным скрипом деревьев; я отмахнулась от очередной назойливой мошки и стерла с лица тонкую сеточку паутины, в которую по неосторожности угодила. Над головой раздался громкий шорох, услышав который, я резко дернулась, ударившись плечом о незамеченное кривое деревце. Прошипев, потерла ушибленное место, тревожно вглядываясь в темные кроны, лениво и монотонно раскачивающиеся над моей головой.       По ржаво-рыжему стволу сосны скользнула пушистая бурая тень и вновь скрылась с его обратной стороны. Вероятно, обычная белка; таскает себе в дупло запасы на зиму, а я уже невесть что подумала. От души отлегло, и я коснулась ладонью груди, ощущая, как колотится сердце. Даже если мне удастся вернуться домой, мое психическое здоровье однозначно будет безвозвратно подорвано. Я вновь бросила взгляд на ветви, но, уже собравшись сделать шаг, пораженно замерла.       На меня смотрели глаза.       Бусинки-глаза крупной черной летучей мыши. Животное недвижимо свисало с одной из нижних веток дерева, завернувшись в свои крылья, сейчас напомнившие мне черный саван покойника; сквозь тонкую антрацитовую кожу виднелись извилистые ниточки кровеносных сосудов. Полыхающие темным огнем глаза, будто пытались прожечь меня, разъесть плоть и саму мою суть. Мороз скользнул по коже, когда летучая мышь расправила крылья и оскалилась, издав глухое булькающее шипение, словно бы дыханием смерти проскользнувшее мне под кожу и схватившее душу, с намерением вытянуть ее из тела вместе с моей жизнью. Я с ужасом приоткрыла губы, тяжело хватая ртом воздух, но крик застрял где-то в горле, сдавив легкие.       Я отступила и неспешно, чтобы не разъярить животное, двинулась дальше, прилагая для того, чтобы испуганно не побежать, все оставшиеся силы. Из-за спины не раздавалось ни звука, что дало мне немного надежды, как с пронзительным свистом на меня обрушилась черная масса, ударив по голове широкими жесткими крыльями. Придушенно вскрикнув, я сорвалась с места и, не разбирая дороги, бросилась прочь. Надо мной раздалось шипение и тонкий визгливый писк, от которого душа затрепетала и сжалась в безмолвный комочек где-то в груди.       Меня удивило не только то, что летучая мышь оказалась здесь фактически днем, – а я всегда считала их ночными животными, – но и ее взгляд, такой осмысленный и глубокий, какого у животных я никогда прежде не встречала. Дикий страх и шорох крыльев, который, казалось, окружает меня со всех сторон, подстегивали меня бежать, хоть легкие уже горели огнем. Под ногами ломались тонкие ветки и опавшие сухие шишки. Не разбирая толком дороги, я мчалась вперед, руками пытаясь защитить лицо от кривых когтей бурно растущих кустов.       Вдруг моя нога соскользнула и, нелепо взмахнув руками, я упала, больно ударившись копчиком, и слетела куда-то вниз, наглотавшись земли. Открыв после глухого удара обо что-то глаза, я увидела перед собой старый трухлявый пень с рядом полусгнивших поганок на его боку и, поморщившись, сплюнула землю и прилипший к губе пожелтевший лист с несколькими хвойными иголочками, так же забившихся мне в волосы, тем самым превращая их в сплошной грязный спутанный клок.       Беспокойно обернувшись, я заметила небольшое углубление под пологим обрывом, с которого скатилась в канаву, и проскользнула туда, притянув ноги к себе и обхватив колени, спрятала в них лицо, беззвучно шепча все известные мне молитвы. Вдалеке застрекотала белка, перекликая благозвучное щебетание невидимой в зарослях птички, где-то мерно шумела вода. Все вокруг словно было призвано дарить умиротворение и покой в души забредших сюда путников. Может быть, эта тварь все-таки потеряла меня и убралась прочь? В отчаянной надежде подняв голову, я обмерла; тревожный взгляд скользнул по высоким черным сапогам, почти достигающим колен, стоявшего возле моего укрытия мужчины, его таким же темным широким брюкам и краю обшитого золотой нитью жилета. Нависшая надо мной земля и ниспадающие корни скрывали его лицо, но я и так знала, кто это.       Борис.       Мне бы и хотелось вскочить на ноги и броситься прочь, пусть даже через сжигающую меня боль, но я оказалась в ловушке, куда загнала себя сама. Или же… все-таки оказалась здесь не без помощи той летучей мыши? Внутри я ощутила какую-то странную опустошенность, которая, впрочем, мгновенно обратилась первобытным, животным страхом, когда, наклонившись, мужчина притянул руку, хватая меня за платье и вытаскивая наружу. Когда бледные лучи солнца едва коснулись моего лица, с меня спало оцепенение, и я закричала, пытаясь вырваться. Взлетевшая ладонь наотмашь ударила Бориса по лицу, тут же раскалившись, охваченная тупой болью.       Прорычав, мужчина перехватил меня за запястье и зажал рот рукой. От этого меня пронзил еще больший ужас, я вновь попыталась освободиться из крепкого захвата Бориса, но тот, резко склонившись к моему лицу, упал на колени, пройдя по очертаниям тела ладонями. Крик не успел вырваться, мужчина пальцем нажал на какую-то точку на ноге, и я без чувств повалилась на него. Это не было похоже на обычный обморок. Я была в сознании или же все-таки мне это казалось. Борис взвалил меня на плечо, я пыталась пошевелиться, но тело отказывалось слушаться меня, только горячие слезы неудержимо стекали, оставляя щиплющие дорожки на грязных щеках.       Обратная дорога до особняка Дракулы смялась для меня в темные пятна пустоты и бессвязный набор обрывочных непонятных фрагментов, может статься, являющихся лишь иллюзией моего измученного терзаниями последнего дня сознания. Возможно, прежде чем я очнулась на теплом деревянном полу, прошло не несколько мгновений, а долгие часы. С трудом приподнявшись на локтях, я приоткрыла глаза и тут же пожалела, что вообще очнулась: рядом со мной был Борис. Не смея поднять на него взгляд, я неловко села, коснувшись ладонью взмокшего лба.       – Вымойся, – раздался повелительный голос Дракулы. – Похожа на драную кошку.       Невольно нахмурившись, я обескураженно вскинула на него взгляд. Брезгливо поморщившись, Борис развернулся и вышел из ванной, с громким стуком захлопнув за собой дверь. Оставшись в одиночестве, я не сразу решилась подняться на ноги, которые все еще дрожали после очередной выходки Бориса с моим телом. Место, куда он нажал, зудело и жгло, точно коснулся Дракула меня не пальцем, а раскаленным прутом. В голове по-прежнему был туман, поэтому я больше машинально, чем осмысленно, как робот или же послушный слуга, последовала указанию Бориса.       Сбросив на пол белье и платье, буквально превратившееся в бесформенную и грязную тряпку, я перешагнула его и, спустив ноги с бортика, соскользнула в приятно горячую воду, от ощущения которой по телу пробежала сильная дрожь. Рядом в углублении возле стены стояло несколько прозрачных бутыльков с матово-бежевой жидкостью внутри. Оказавшись в воде, о которой так долго мечтала, я позволила дурману, все еще туманящему мой разум, сокрыть весь страх и отчаяние, гложущие меня.       И на мгновение я представила себя свободной.       Однако мгновение это оказалось кратким и мимолетным, а меня вновь захлестнуло отчаяние, оказавшимся еще более горьким от осознания, что возможное освобождение было так близко. Борис сейчас может делать, что угодно со мной, но самое жестокое он уже совершил – разбил мою надежду. Мне не хочется думать, насколько верны мои мысли сейчас и уместны ли они. Полное осознание себя еще не вернулось ко мне, и голова по-прежнему кружится то поднимая меня в пугающую невесомость, то словно безвольный мешок швыряя обратно в медленно остывающую воду громоздкой каменной ванны посреди затерявшегося на холмах Румынии пустынного особняка древнего рода, некогда господствующего в этих землях.       Исступленная боль разлилась во мне от осознания гнетущей безысходности.       Впившись израненными пальцами в край бортика, я скользнула взглядом по малахитовым кронам растущих за окном деревьев, синеве, уже окрашивающегося закатом неба, тонким серебристым ниточкам облаков и, сдавленно выдохнув, нырнула под воду. Секунды неторопливо сменяли друг друга, я чувствовала, как в легких начинает загораться огонь, опаляя их стенки, а вскоре грудь сдавила ужасная ломящая боль. Разум яростно пытался заставить меня выбраться и сделать вдох, но руки словно слились с камнем бортика, я удерживала себя под водой, чувствуя, как неистово сопротивляющееся сознание медленно уползает во мрак и холод небытия.       Краем еще находящегося по эту сторону разума, я различила глухой всплеск, почти в это же мгновение ощутив сомкнувшуюся на моих волосах руку, больно дернувшую меня наверх. Оказавшись над поверхностью воды, я невольно сделала глубоких вдох, мукой отозвавшийся во всем теле. Я едва различала стоявшего на коленях перед ванной Бориса, одной рукой держащего меня за волосы, а другой сжимая плечо. Толчками возвращающееся сознание охватил стыд и смущение. Я пыталась обхватить себя руками и закрыться от взгляда Бориса, но ему, казалось, и нет дела, обнажена я или же скрыта одеждой. Сверля меня непроницаемым взглядом глубоких светлых глаз, он поднялся на ноги и со всей силы швырнул меня обратно ванную, отчего я коснулась гладкого дна, и вода вновь сомкнулась надо мной.       Отчаянно забарахтавшись, я вынырнула обратно, чувствуя себя жалкой и напуганной. Слезы вновь навернулись на глаза, но из-за стекающей с волос по лицу воды крошечных соленых капель не было заметно. Борис возвышался надо мной подобно грозному палачу, готовому в очередной раз умело взмахнуть своим топором, каждый удар которого неминуемо несет сметь. Глядя на меня сверху вниз, он дождался, пока я приблизилась обратно к бортику, и опустился на корточки, грубо хватая меня за шею и притягивая к себе. Почти касаясь губами моих губ, он зло прошептал, обдавая меня едва уловимым запахом алкоголя:       – Кажется, я говорил, что если ты посмеешь меня ослушаться, то пожалеешь.       Мне нечего ему ответить.       – Заканчивай здесь, – но Борису, кажется, ответ и не был нужен. Властно перехватив мой подбородок, он болезненно сдавил его и заглянул мне в глаза, будто желал так высечь в моем разуме свое повеление и свою волю. Замерев под его всепроникающим взглядом зверя, я не смела пошевелиться. – После я жду тебя на кухне. И не вздумай повторить что-то в этом же роде, иначе тебя будет ждать наказание во много раз хуже.       Отпустив меня, он отряхнул руки и, хищно усмехнувшись уголками губ, ушел.       Без сил я положила голову на бортик, лбом касаясь шероховатой поверхности. Меня колотило, захлестывая ощущением воплощающегося в жизнь кошмара одного из моих размытых снов, оставляющих после себя не цельные образы, а лишь их тени, ужасные и пугающие в своем безмолвии. Страх полностью сковал мое тело, и я подчинилась ему. Больше не имеет смысла сопротивляться Борису. И самым разумным будет смиренно выполнять все его приказы, безропотно угождая жестокой воле этого безумца.       Смыв с себя грязь и засохшие ошметки земли в волосах, я стерла теплые капли воды, вздрогнув от пробравшего меня холода, протолкнула ноги в плотно, как носки, облекшие стопу тапочки и набросила на плечи бледно-зеленый халат, взятый с крючка у входа. Когда я была здесь впервые, все они пустели. Расправив мягкую ткань, я бросила взгляд на свое посвежевшее отражение в зеркале и покорно отправилась к Борису. Перед входом на кухню я все же замерла, понимая, насколько сильно хочу сейчас оказаться как можно дальше от этого дома, но, тихо вдохнув, переступила порог.       И удивленно остановилась.       Борис, откинувшись на спинку стула, задумчиво крутил в руке фужер с вином, разглядывая яркие переливы отражающегося в нем света зажженных в подсвечнике на столе трех высоких темных свечей, украшенных витиеватым узором из фигур и резких, стремительных линий. Услышав мои шаги, он поднял взгляд, без всякого интереса осмотрев меня, и кивком указал на стул напротив себя. Опасливо покосившись на мужчину, я опустилась на жесткую поверхность, с удивлением глядя на расставленные передо мной тарелки с едой. От запаха, на который в коридоре, занятая своими мыслями, я и не обратила внимания, свело желудок и он издал жалобное урчание, а я мысленно обругала себя за несдержанность.       – Еда отравлена, да?       Борис закатил глаза и погладил большим пальцем плавный изгиб фужера.       – Нет.       – Тогда, что это все…       – Тс-с, – не отрываясь от созерцания вина, прервал меня Дракула. Значит, запах алкоголя мне не почудился и он действительно пьян. А если он так со мной поступил в здравом разуме то, чего же возжелает его одурманенный вином ум? Любое мое даже самое изощренное предположение в отношении с этим человеком может оказаться неверным. Сделав небольшой глоток, мужчина тонко усмехнулся и произнес. – Я хочу, чтобы ты поела.       – Зачем? – оторопело вырвалось у меня.       – Затем, – хмыкнул он, вероятно, поражаясь нелепости моего вопроса, – чтобы прямо здесь не свалиться в обморок от голода. И не поломать мне чего-нибудь тут, – глаза Бориса насмешливо сверкнули, и я поняла, что, несмотря на вино в бокале и исходящий запах, его взгляд не был подернут пеленой опьянения. – Ты так плохо соображаешь? Ешь, я сказал. Могу даже приятного аппетита тебе пожелать. Но не буду. Подавишься еще.       – Кто это готовил?       – Какое тебе до этого дело? – с расстановкой поинтересовался он.       – Действительно, – едва слышно промолвила я и встала. – Благодарю, но…       – Сядь, – одним взглядом угомонил меня Борис.       Ощутив, как от его взора под тонкий халат пробирается холод, я зябко передернула плечами и опустилась обратно на стул. Есть хотелось очень сильно, но взыгравшая вновь злость внутри подстегивала меня сопротивляться и не идти на поводу у сидящего напротив мужчины. И я уже понемногу начинаю уверяться во мнении, что лишаюсь здесь рассудка. Кажется, будто меня неумолимо закружил вихрь иссушающего безумия, поражающего меня, подобно некоему вирусу. Я теряюсь в своих мыслях и чувствах, во многом противоречащих друг другу, отчего пребывание здесь становится совсем невыносимым.       Мне хочется сбежать.       Вот только, если все мои кошмары берут начало из глубин моего внутреннего храма души, то будет совершенно бессмысленным пытаться от этого скрыться. Тьма настигнет меня, как бы далеко мне ни удалось сбежать. Ибо истоки его запрятаны во мне самой. Я пытаюсь думать сейчас о чем угодно, лишь бы удержать находящийся на грани разум, готовый в любой момент обрушиться, выпуская всю изводящую меня боль и все опасения наружу. Прикрыв на доли секунды глаза, я вновь открыла их и дрожащей рукой отломила небольшой кусочек хлеба, отправив тот в рот. Желудок тут же колюще свело, и я с трудом проглотила вставший комом в горле хлеб.       Борис не обращал на меня никакого внимания, наслаждаясь лишь вином в своем фужере. Понимание этого немного позволило мне расслабиться, и я постаралась представить, что Дракулы здесь и вовсе нет, полностью сосредоточившись на своих ощущениях. Что для меня странно, так это невнятное пограничное состояние, из которого меня едва ли не ежеминутно швыряет то в ледяное спокойствие, то в кричащую панику и истерию. Наверное, я действительно помаленьку схожу с ума и в этом ни на мгновение не стихающем беспокойстве начинаю терять себя.       Придвинувшись к столу, я все-таки взяла вилку с простой деревянной ручкой и ковырнула острием непонятную, но приятно и терпко пахнущую массу на тарелке передо мной. Проглотив крошечный кусочек, я с удивлением отметила, что это вполне сносно, а может статься, я просто очень голодна. Неужели, Борис и в самом деле, приготовил все здесь сам? Что бы там ни было, мне сложно представить этого человека возле кастрюли с ложкой и в фартучке. Однако я ведь так никого здесь и не видела. Только вот для чего же он все это делает?       Подняла взгляд на Бориса, из-под ресниц рассматривая размышляющего о чем-то мужчину, отстраненный взгляд которого сейчас уперся в глянцевую поверхность стола. В глубине его светлых глаз таилось какое-то странное чувство, тенями проскальзывая где-то чуть выше зрачка, но я так и не смогла понять, что же оно означает, да и, откровенно, попросту боялась представить это. Мне бы хотелось сейчас испытать чувство ненависти к сидящему напротив человеку, но отчего-то никак не получалось вызвать этот безумный жар. Внутри я ощущала лишь давящее напряжение, подобное тугой свернувшейся спирали, готовой от даже самого невесомого толчка распрямиться, сокрушая все мое выстроенное спокойствие, которое мне с таким трудом еще удавалось поддерживать в себе.       К еде на своей тарелке Дракула даже не притронулся, как не обронил и слова за все это время. Сейчас его жилет покоился на спинке стула, непривычная вычурность и странность его одежды по-прежнему смущала меня. Борис, действительно, точно выпал из временной ямы, в которой провел последние несколько сотен лет. По крайней мере, мне всегда казалось, что подобные одежды носили аристократы ушедших времен. Почувствовав взгляд, мужчина повернулся в мою сторону, и я ощутила, как сдавливает от страха легкие. Скрывающийся в его глазах темный огонь, точно невидимыми волнами проникал меня, вкрадчиво скользя в самые потайные уголки души, высвечивая таящиеся там страхи и желания.       Наконец, он заговорил:       – Ты останешься здесь, – бархатный голос его был подобен самой холодной вьюге, но в нем ощущался не только лед, но и странная решимость, заставившая меня содрогнуться и опустить взгляд, однако, помедлив, я вновь посмотрела на Дракулу. – Это мое решение и ты ничего не сможешь с этим поделать, поэтому советую просто смириться и перестать изводить себя терзаниями и нелепыми попытками сбежать. У тебя ничего не получится, что ты могла уже заметить, так что… сдайся. И покорись своей судьбе.       – Что ты от меня хочешь? – глухо спросила я.       – Что хочу? – моргнул Борис; фужер замер возле его губ. – Да ничего.       – Тогда зачем, – непонимающе нахмурилась, – ты привел меня сюда?       – Просто я желаю, чтобы ты была сейчас здесь, – он явно отделывается от меня общими, ничего не значащими фразами, словно бы и сам не до конца понимает, на что я ему сдалась. Может статься, так оно и есть. Но все-таки должно же быть хоть что-то, что придает всему этому творящемуся абсурду хоть какой-то смысл. – У меня нет на тебя каких-то планов, поэтому не беспокойся. Ты можешь делать, что пожелаешь, но в пределах этого дома и без нанесения себе физических увечий.       – А если я убью тебя? – сорвалось с моих губ, и я вздрогнула от оброненных слов.       – Ты действительно полагаешь, – ожег меня полным презрения взглядом Борис, ставя фужер на стол и склоняясь ко мне, – что способна это сделать? – в его голосе сквозила неприкрытая насмешка, от которой я ощутила себя окончательно разбитой. Пусть я и посвятила столько лет изучению единоборств, мне не хватит ни сил, ни духу, чтобы убить человека. А в особенности такого человека, как Борис, заставившего меня трепетать от ужаса одним только грозным взором. – Не строй излишних иллюзий, Амели.       – Я… – пронзило осознание. – Тебе известно мое имя?       – Конечно, – снисходительно улыбнулся мужчина. – Оно выгравировано на твоем браслете.       Да, правда, но я начисто об этом забыла.       – Расслабься, – пожал плечами Борис, – мне от тебя ничего не нужно. Но ты останешься в этом доме. По крайней мере, до тех пор, – голубые глаза хищно сверкнули, – пока я не решу, что твоя жизнь не имеет значения. Ты должна понять: все, что было ранее не имеет больше никакого смысла. Забудь о своем прошлом, ибо отныне этом место – твой единственный дом. Будь разумной девушкой, Амели, и не повторяй уже свершенных глупостей. Тогда ты, возможно, и сбережешь свое здоровье. Я обещал наказать тебя, если ты посмеешь бежать. Что ж, я подумаю об этом. А пока ты должна понять, а главное смириться с тем, что вся твоя прежняя жизнь, – с придыханием прошептал Борис, – закончена.       Казалось, воздух застыл от его слов.       Мне бы стоило сейчас вскочить, закричать, сбросить со стола подсвечник, со всей силы швырнув на пол, расплакаться, попытаться ударить Бориса, но вместо праведного гнева внутри разлилась лишь неимоверная усталость. Прикрыв глаза, я тяжело вздохнула, после твердо посмотрев на мужчину, поднялась, так и не сводя с него взгляда.       – Благодарю тебя за ужин, – мертво вымолвила я. – Можно мне уйти?       Дракула небрежно повел бровью и кивнул.       Оставив его, я как в полудреме вернулась в комнату, сразу же рухнув на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, обняла себя и тихонько заплакала, подавленная чувством безнадежности и полного непонимания причин своего пребывания в этом доме. Хочется забыться, но свернувшееся напряжение внутри не позволяет мне расслабиться и отпустить сознание в прохладную пустоту сна. Возможно, мне все-таки удалось забыться, потому что, когда я вновь открыла глаза, за окном уже стояли холодные сумерки. От высохших слез лицо неприятно стянуло, и я сконфужено поморщилась, потерев ладонью глаза.       Очень сильно хочу пить. Нужно будет принести сюда какой-нибудь кувшин или любую другую емкость с водой. Свесив ноги на пол, встала и расправила смявшуюся ткань халата. Уже подсохшие волосы всклочились, неряшливо падая на плечи. Достав из сумки агатовый гребень, бросила тот в карман и вышла в коридор. Лампа полностью выгорела, поэтому мне пришлось идти буквально на ощупь, ладонью прочерчивая себе дорогу по ледяным стенам. Тем не менее, коробок со спичками я так же положила в другой глубокий карман. На кухне я с удовольствием припала к горлышку графина, после шумно выдохнув, облокотилась на столешницу. Глаза уже привыкли к темноте. Поставив графин обратно, достала из кармана гребень, осторожно начав раздирать волосы.       Этот гребень сделан из белого агата с сеточкой серых прожилок, сплетенный в узор ветвей с цветущими розами. Я нашла его на одной из выставок, проводимых иногда в нашем городе; умельцы с других стран обычно приезжали на них, чтобы продать свои товары. Агат всегда пленял меня и вызывал нежное восхищение. Когда мне было лет семь или восемь, я ездила в деревню поодаль от родного города, куда перебрался жить мой дедушка со своей третьей женой, с которой он сошелся через несколько лет после смерти моей бабушки. Я уже смутно помню, где именно я нашла там кулон, который ношу по сей день. Кажется, он валялся среди камней возле реки, а может быть, я и путаю.       Потянув за длинную цепочку из черненого серебра, подстать огранке, держащей в своих жестких объятиях капельку темно-красного агата, я положила кулон на раскрытую ладонь и погладила камень подушечкой большого пальца. Теплый. Словно связан с самой моей душой. Беглая улыбка скользнула по губам, и я вновь спрятала подвеску под кружевным воротом халата. Я практически никогда не снимала его, как с недавних пор и подаренное Дорианом на мои первые соревнования пять лет назад кольцо из титанового сплава со вставкой красного турмалина. Не снимала, веря, что они смогут меня защитить.       Бросив гребень обратно в карман, я отбросила ставшие пушистыми волосы назад и вышла в коридор, обессиленно припав спиной к противоположной кухне стене. Однако мои мысли о нежелание возвращаться в комнату, прервал глухой скрип, и я едва не упала за открывшуюся позади меня дверь. Больше с удивлением, нежели со страхом я заглянула в образовавшийся темный проем. Раньше я не замечала эту дверь из-за почти полностью скрывающего ее выцветшего гобелена. Вспомнив, что в кармане у меня лежат спички, я вытащила одну из них и, бесшумно прикрыв за собой дверь, провела ею по огниву.       Слабое пламя выхватило из темноты узкий коридор, впрочем, совсем обычный, почти такой же, как и остальные в этом доме, покрытый стертыми обоями и с закрепленными в ряд несколькими подсвечниками с обеих сторон на стенах. Вытащив один из них, поправила фитиль и зажгла чуть помятую свечу, после затушив почти догоревшую спичку. В конце коридора я уперлась в дубовую дверь, выглядящую очень ветхой и потемневшей от сырости. Здесь стены полукругом были занавешены темной бархатной тканью, волнами стекающей на пол. Взявшись за круглую ручку, я потянула дверь на себя и заглянула в заваленную всяким пыльным хламом комнату. Видимо, он превратил бесхозное помещение в кладовку… или точнее – свалку. Потерев нос, чтобы не чихнуть, более внимательно окинула залежи полуразвалившейся рухляди.       Здесь так же была еще одна дверь, значительно прочнее и толще той, через которую я только что сюда вошла. Отбросив нарастающий страх, я решительно приблизилась к ней и, с усилием, но открыла ее. В лицо ударила вонь затхлости и гнили; кривая вереница выложенных досками неровных ступенек, растворялась за размытой границей выхваченного отблеском пламени свечи небольшого островка среди густой и влажной тьмы. Попробовав ногой первую ступеньку и убедившись, что та достаточно крепкая, чтобы меня выдержать, осторожно начала спускаться, игнорируя настойчивый призыв разума поспешить и убраться прочь отсюда. Лучше уж умереть здесь, свернув шею, чем медленно достигать грани отчаяния и безумия, будучи пленницей.       Ступив на земляную насыпь пола, я случайно задела какой-то мешок, тут же свалившийся и обдавший меня облачком пыли, из-за которого я закашлялась, сильно жмурясь, чтобы грязь не попала в глаза. Уголком подола я стерла с лица осевшую пыль и приоткрыла глаза, тут же непроизвольно расширившиеся от ужаса. Переборов нарастающий страх, я сделала шаг вперед, глядя на заляпанные размытыми пятнами стены из грубого, необработанного камня. Ощущая скользящий по коже холод, я приблизилась к невысокому, длинному столу и коснулась кончиками мелко дрожащих пальцев разваленных по грязной поверхности ножей, разнообразных щипцов и других неизвестных мне инструментов, предназначенных приоткрыть для человека врата ада еще в этой жизни.       Пыточная.       Большинство находящихся здесь приспособлений были мне неизвестны, за исключением, пожалуй, дыба и решетки, на которой жертву медленно поджаривали, точно свинью. Приблизившись к стене, взяла в свободную руку закрепленный металлическими звеньями к стене кожаный ремень. Интересно, сколько женщин, связанных этими оковами, было изнасиловано здесь, сколько людей истерзано и замучено до смерти? Выскользнувшие из ослабевшей ладони кандалы со звоном ударились о стену. Значит, это здесь мне суждено умереть? Через какие муки мне предстоит пройти, прежде чем Борис решит даровать мне последнюю милость?       Он сказал, что у него нет планов на меня и я могу быть спокойна… пока он не решит, что моя жизнь более не имеет смысла. Как много однообразно серых и мучительных дней пройдет, прежде чем однажды я окажусь здесь наедине с человеком, способным причинить мне страшную боль, буквально изорвав меня на части. Или же я все-таки раньше сама убью себя?       Не желаю такой судьбы.       Еще раз внимательно окинув комнату взглядом, я стремительно покинула ее, вернувшись в коридор; у выхода я затушила свечу и бросила ее на землю, плотно прикрыв за собой дверь. Расправив жидкую ткань гобелена, решительно вышла в парадную залу, остановившись возле одной из колонн. Здесь мне вряд ли удастся выйти, если только не тем же самым путем через окно в той комнате с дровами, но Борис, наверняка, что-то с ним уже сделал. Со второго этажа вновь лилась трагичная мелодия потихоньку становящейся мне ненавистной оперы. Преодолев желание заткнуть уши, я подбежала к парадной двери, повинуясь какому-то неясному внутреннему наитию, и, повернув ручку, толкнула дверь, едва не вскрикнув, когда та без труда распахнулась. Лунный свет серебром пролился в холодную залу.       На улице стояла поразительная тишина, ли едва уловимый ветер тихим шелестом скользил в кронах изредка скрипящих деревьев. Вдалеке небо еще было подернуто светлой дымкой; на мгновение я пораженно замерла, впервые видя настолько чистую и сверкающую россыпь бесчисленных звезд на небе, лишь немного теряющихся в бледном свете почти полной убывающие луны. Воздух теплый и свежий, полный сладкого запаха влажной травы и колышущихся на тонком ветерке цветов. Может статься, ночь и не такое уж и жуткое время, как всегда казалось мне.       Время зла.       Время тьмы.       Время чарующего сияния звезд.       Время искренности.       Время безумия.       Я ступила на лестницу и без оглядки побежала прочь.       Сейчас мне показалось лучшим выбрать иное направление, и, обогнув дом, я бросилась к густому лесу позади него. В мягких тапках земля чувствовалась остро, отдавая болью при каждом ее касании ступней, но все же было не так тяжело, как в моей прежней обуви. Над моей головой ухнула сова, испуганно сорвавшись с ветки, но мне было все равно, даже если она сейчас бросится на меня. Казалось, сам дьявол вселился в меня, яростно гоня прочь от мрачного особняка, не давая и крошечного мгновения на передышку. Боль исступленно сводила мое тело, но я продолжала бежать, точно остановись я хоть на мгновение и Борис вновь настигнет меня.       Вдруг я влетела в незамеченный куст и, поломав ветви, упала на колени, оказавшись на небольшой полянке, окруженной мрачно обступающим лесом. Тяжело отдышавшись, я опустилась, касаясь земли лбом и впившись от боли в редкую поросль травы пальцами. Жар волнами обдавал дрожащее от неумолимой усталости тело, я ощущала, как крошечные капельки пота стекают по лбу и неприятно щиплют глаза, попав в них. Наверное, ночью здесь было очень холодно, но сейчас я не ощущала его, охваченная сжигающим меня пламенем отчаянной надежды, вновь возродившейся в душе, и страха, что могу ошибиться и опять угодить в обитель Дракулы. Все еще задыхаясь, я подняла взгляд и оторопело замерла, со странной смесью бурлящих в душе чувств смотря на теплый свет окон деревянного домика.