Рубины в золоте

К осени я была на взводе. Северус понимал, что со мной что-то не так, и в один из дней, точнее, ночей, которую мы проводили в моей квартире, решил вывести меня на чистую воду. А что я могла? Я слабая девушка с нестабильной психикой. Выложила все, как на духу. Северус не перебивал, он спокойно выслушал и молча вышел на крышу моей мансарды. В чем был. Точнее, во всем своем обнаженном великолепии. Я укуталась в плед, и, прихватив второй, вышла следом. Он курил и смотрел на ночной магический Лондон. Погода в начале октября была совсем не для прогулок в стиле ню. Я молча подошла и укрыла его пледом. А потом вынула сигарету из пальцев и затянулась. — Прости… — Я знал… Мы молчали. Долго, куря одну за одной, переваривая свалившуюся информацию и думая каждый о своем и об одном. — Когда? — Мирон мне написал обо всем. — Почему? — Вначале так было проще. — А потом? — Не хотел усложнять. — А сейчас? — Сейчас — сложно. Мне не надо было пояснять его ответы. Он отзеркалил меня в точности до мысли. Страх любить; потом отдача чувствам, потому что ненадолго; осознание, что это по-настоящему; безысходность, так как есть понимание конца. И что? И куда? И как? Мы сидели под промозглым ветром, пробирающим до костей, на стареньком плетеном диванчике, прижавшись друг к другу, не размыкая объятий, и встречали новый рассвет. Мы пришли каждый к своему выводу, которые были одинаковыми до последнего чувства. Мы решили дожить. Дожить этот месяц, долюбить, напиться этим чувством, впитать в себя столько, чтобы как можно дольше потом помнить, ощущать, дышать, знать. Мы взяли отпуск и не вылезали из постели. Меня допустили в святая святых, и я самолично (под чутким контролем и с язвительными комментариями, конечно) сварила какую-то бурду в лаборатории. Мы посетили русскую ярмарку в маггловском Лондоне, и Северус попробовал водку с икрой. А Люциус не оценил его восхищений, но после дегустации самогона взял свои слова обратно и заявил, что это еще более ужасно, чем он думал. Мы жили нашими чувствами, в кои-то веки не скрываясь, поступали совершенно эгоистически, говоря каждый день «Я тебя люблю» и в то же время зная, что от этих слов больно обоим. Но мы не могли не говорить. Не могли… В последний октябрьский вечер я впервые в жизни ощутила себя красавицей. Ярко-красное платье с узким лифом, уходящим широкой юбкой в пол, красивое колье с рубинами и бабушкины сережки завершали картину. Из зеркала на меня смотрела красивая девушка с большими глазами. Вроде бы та же Васька, но… У Васьки из той жизни не было теплоты и уверенности. Я решила прожить этот день не как последний, а как первый. Спускаясь по лестнице, я оценила восторженный взгляд Северуса и чуть не оказалась в спальне, просто поцеловав его в губы. Мы аппарировали в Малфой-менор, где проходил ежегодный бал в честь Хеллоуина. Это был чудесный праздник! Я смогла увидеть всех знакомых и мысленно попрощаться с ними. Прижала с силой удивленную таким напором Асторию, поцеловала пухлые щечки Скорпи, пошутила с девочками из нашего клуба, поболтала с коллегами. Я даже Мирона, который прибыл, чтобы подстраховать переход, пригласила на танец. Северус не отпускал меня от себя. Мы танцевали и тайком целовались в нишах, пили ледяное шампанское и заедали его пирожными с ягодами. Во время очередного вальса мне стало как-то нехорошо. Воздух резко потяжелел, и вдыхать его стало трудно. Северус не сразу понял, но когда я повисла на нем, он резко подхватил меня на руки и стремглав вылетел из бального зала. Поскольку мы весь вечер не отлипали друг от друга, гости просто подумали, что терпению любовников настал конец, и они решили уединиться, и только Мирон проследовал за нами. Я очутилась все в том же кабинете, на том же диване. Все было логично — место начала моей любви должно было стать местом ее завершения. Мирон зачем-то подробно узнавал, что я ела, а потом выдохнул и заявил, что у Василисы аллергия на ежевику, и это просто приступ, который скоро должен пройти. Но я-то знала, что ничего не пройдет. Во всяком случае, для меня точно. Северус решил пойти поискать зелье от аллергической реакции, но я его остановила и притянула к себе. — Северус, это не важно. Аллергия у Василисы и правда проходит быстро. Просто ей нужен был повод. Побудь со мной, пожалуйста, мне немножко страшно. Он сидел на краю дивана, держал мою руку, и в его глазах стояли слезы, а я улыбалась. Ведь только мне удалось увидеть, как ужас всея Британии плачет. — Ты знаешь, я благодарен тебе. — За то, что выдернула из твоего футляра? — За то, что заставила отпустить себя. — Ведь ты думал, что это ненадолго. — Ведь я не предполагал, что это навсегда. — Ты не такой. — Только с тобой. — Это была сказка, а теперь мне надо будет жить как-то без тебя. — А ты живи. — Ты научил меня любить. — Так теперь ты умеешь, тренируйся. Я прикрыла глаза, и красный свет начал заполнять все вокруг. Надо же, это только мне могло так повезти. Васька Василькова в очередной раз умерла от аллергии на ежевику. В голове зашумело, и я сжала длинные теплые пальцы, почувствовав, как меня что-то дернуло внутри.