Ё-моё...

      Убедившись в том, что старший товарищ более-менее пришёл в себя, Кузьма откланялся и отправился домой. Варя, конечно, будет не в восторге от того, что он провёл время перед ночным дежурством чёрт знает где вместо того, чтобы в кои то веки между учениями и прочими прелестями службы уделить внимание ей и детям, но это он как-нибудь разрулит. Всё-таки бывший старшина — далеко не чужой для их семьи человек.        Что же касается самого Олега Николаевича, то, закинувшись обнаруженным на кухне цитрамоном и кофе, он в первую очередь начал дебутылизацию помещения. До расчётного времени появления Зубова оставалось совсем немного. Даже с квадратной головой Шматко отлично понимал, чтона фоне художеств минувшей недели вышестоящий начальник мягко говоря не обрадуется, увидев батарею опустошенных бутылок из-под водки и узрев валяющиеся по всей квартире пачки от уничтоженных сигарет. Хорошо, хоть Сокол взял на себя смелость открыть все доступные форточки… Стараясь гнать от себя мысли о том, осталось за ним место работы или нет, прапорщик кое-как придал своему жилищу относительно презентабельный вид и вот, уже ближе к позднему вечеру, услышал звонок в дверь.       Пройдя на кухню, генерал сел на предложенный табурет. Руки на столе, кисти сложены в замок. — Ну что, жив, товарищ прапорщик? — Как видишь… — Шматко машинально вцепился в опохмельную бутылку пива и сделал глоток, чтобы хоть как-то потянуть время.        Ох, не нравился ему этот зубовский взгляд. Сосредоточенный, пронизывающий. Никогда не нравился, ещё со времён бытности прапорщика лейтенантом. Наконец бутылка опустела. — Ты мне лучше скажи, какие в части настроения. Стоит мне Степанычу на глаза попадаться или просто рапорт на стол и свободен?