Две жизни одной души

Заметив спящую девушку в правом ряду, стюардесса скрылась за шторками и вернулась через секунду с пледом в руках. — Спасибо! — чуть слышно произнес мужчина, помогая бортпроводнице укрыть свою спутницу. — Кофе? — одними губами прошептала брюнетка в синей форме, одарив очаровательного незнакомца милой улыбкой. Клаус отрицательно качнул головой и прижался щекой к блондинистой макушке, не оставляя девушке ни малейшего шанса для флирта. Свой выбор он уже сделал, и теперь другие женщины могли интересовать его лишь в качестве закуски, и то, к своему собственному удивлению, после переезда в Бьерк гибрид все чаще предпочитал питаться в обличии волка. — Через двадцать минут самолет приземлится в аэропорту… За бортом облачно и десять градусов тепла. Надеемся, полет был приятным! — произнес сквозь динамики негромкий голос пилота, после чего все стали клацать ремнями и возвращать кресла в вертикальное положение. — Милая… — коснувшись губами лба Клэри, ласково пропел Ник, пробуждая любимую. — Угу, — обхватив его руку, она поудобнее устроилась на крепком плече и вновь задремала. Чтобы убедиться еще раз в своем подозрении, Клаус вновь прикоснулся к Клэри губами. «Горячая… все-таки надо было заказать столик внутри!» — снова ругая себя, он тяжело вздохнул и накрыл колени возлюбленной своей рукой поверх пледа. Через полчаса, когда самолет уже приземлился и пробка в проходе между кресел более-менее рассосалась, Ник еще раз попытался разбудить любимую: — Малыш, мы почти дома… — прошептал он, касаясь губами ее виска. Клэри почесала нос тыльной стороной руки и, щурясь, открыла глаза: — А я так надеялась, что кто-нибудь захватит наш самолет и вместо Бьерка мы окажемся где-нибудь на Ямайке! — взглянув в окошко на свинцовое небо, уныло произнесла она, не скрывая разочарования. — Увы, не в этот раз, — сочувствующе улыбнулся Клаус, демонстрируя свои ямочки на щеках. — Если бы ты предупредила заранее… — Он многозначительно приподнял бровь и обнял хрупкие плечи. — Ладно, — вздохнула она, скинув плед. — Надеюсь, в следующий раз ты будешь более предусмотрительным! — с хитрым огоньком в усталых глазах добавила она и сморщилась, вытаскивая из-под сидения сумку. Мышцы ломило, как после тренировки, а голова оказалась больной и тяжелой. — Позволь мне, — забирая ее вещи, Ник заботливо помог Клэр встать и, крепко придерживая любимую за талию, повел к выходу. Уткнувшись лицом ему в шею, Клэри закрыла глаза, не желая видеть окружающую реальность. Эти выходные были просто волшебными, даже несмотря на потасовку с Ароном и неудачные попытки добиться от Ника близости… — это были лучшие два дня в ее жизни. Остановившись возле пассажирской дверцы автомобиля, Клаус обнял возлюбленную и погладил по волосам, спускаясь ладонью по позвоночнику к пояснице. — Мне нехорошо! — Крепко сжимая его руки, Клер снова уткнулась носом между воротом куртки и шеей любимого, чтоб найти опору в его объятиях и не брякнуться на асфальт. — Все хорошо, я держу… держу тебя, — услышала она, прежде чем отключиться. Это было странно, будто бы на стадии между сном и реальностью… Клэр была участницей событий, которые с ней не происходили, но все, что она видела, вызывало жуткое и до головокружения пугающее ощущение дежавю. Спальня казалась такой родной и такой чужой одновременно, это… это был дом Лизз; Клэри жила у нее после смерти матери и точно помнила спальню, в которой оставалась погостить. Клэр ощущала себя такой усталой, словно сама жизнь с каждой секундой медленно покидала ее, дико болезненно цепляясь острыми когтями за каждый атом, каждую клеточку ослабевшего тела. Жар уже не причинял боль, словно ядом отравляя кровь и сознание, которое туманилось, отчего временами картинка перед глазами размывалась в безликое пятно. Когда Клэри снова открыла глаза, перед ней стоял Ник, все такой же величественно красивый, с таким же притягательным отражением мрака во взгляде… Но радость от встречи быстро сменилась страхом. — Ты пришел убить меня? — невольно слетело с ее губ. — В твой день рождения? — иронично выгнув бровь, уточнил он. — Ты так плохо обо мне думаешь? — Да! — испытывая и влечение, и ненависть, твердо ответила Клэр. Клаус пытался оставаться бесстрастным, но что-то мимолетное в его взгляде говорило о том, что эти слова его все же задели. Он приближался… молча… мучительно медленно, то ли желая убить, то ли облегчить ее страдания. — Ужасно… — откинув край одеяла с накрытого плеча, совершенно без сожаления произнес он. — Прошу прощения. Ничего личного — ты просто разменная монета, — легко и безжалостно выдал он, смягчившись лишь под ее пристальным взглядом, полным презрения. Теперь он по-настоящему сожалел и не скрывал это, прячась под масками. — Я умираю, — смирившись с тем, что так оно и есть, Клэр уставилась на поздравительные открытки, которые стояли на тумбочке. — Я могу дать тебе умереть. Сейчас… — осторожно опускаясь на кровать, тихо согласился Никлаус, — если ты хочешь… если больше не видишь смысла в жизни. Недолгая пауза, камнем повисшая в воздухе, заставила Клэр вновь посмотреть на него. На такого любимого и ненавистного, вызывавшего столько радости и боли, такого близкого и одновременно недостижимого. Вглядываясь в пустую и холодную зелень его глаз, она вдруг увидела искренность и понимание… — Я и сам думал об этом пару раз… каждое столетие, если честно! — совершенно не стыдясь сего, признался Ник. Склонившись над возлюбленной, он посмотрел на нее с такой нежностью и любовью, словно у них впереди было будущее, еще целая вечность: — Я раскрою тебе маленький секрет — перед тобой теперь открыт весь мир! Большие города, искусство, музыка… — неожиданно Ник оборвал себя, будто планировал сказать что-то другое, но любуясь Клэр даже в момент мучительной смерти, не удержался от желания прикоснуться к ней, — …истинная красота! — выдохнул он, словно все это время не дышал. — Все это может быть у тебя. Еще тысяча дней рождения. Надо только попросить… — Я не хочу умирать! — сдавленным от слез голосом, призналась Клэр, и Клаус незамедлительно поднял рукав, придерживая любимую и прижимая свое запястье к ее губам. — Давай, дорогуша, — подбадривал он не без иронии, — налетай! Ощутив волну, пробежавшую по всему телу, Клэр позволила инстинктам завладеть собой и, ужасаясь собственным потребностям и желаниям, вонзила клыки в плоть, словно в масло. — С днем рождения, Кэролайн! — прошептали любимые губы, ледяной лавиной обрушив понимание этих слов. *** — Не думаю, что дать ей свою кровь было хорошей идеей, — разглядывая пустой стакан из-под томатного сока, Басс замер под пронизывающим взглядом Клауса. — Я имел в виду, что это не безопасно и что если она умрет в ближайшие двадцать четыре часа, то… у нас… мы… в общем, я хотел сказать, что можно было вызвать врача и дать ей обычные человеческие лекарства! — быстро отчеканил он, не в силах выдержать на себе всю тяжесть взгляда Создателя. — Она не умрет ни в ближайшие двадцать четыре часа, ни сорок лет, ни в… — переполняясь яростью, Клаус стиснул зубы и отвернулся к окну. — Я не позволю. Не позволю ей умереть… снова. — Но ей придется, — усмехнулся Трев, — если ты хочешь обратить ее, ей придется умереть… снова. — Интересно, и как он заставит ее выпить своей крови? — съязвил друг, раскачиваясь на стуле. — Она же вегетарианка! И зная Клэр, она лучше умрет, чем станет волко-вампиршей, жаждущей крови. — Он прав, — согласился Тревис, разглядывая спину Никлауса, — ты никогда не думал об этом? Она ведь может просто не захотеть, чтобы ты обратил ее. Что тогда? Сделаешь это насильно? — Если потребуется! — почти сквозь рычание ответил Создатель. — Но даже став вампиршей, она всегда может броситься грудью на кол либо иссушить себя голодом. — Скорее, первое, — подтвердил Басс, кивая товарищу. — Она дикая, необузданная — как пума. Она не станет есть белок… я не говорю уже о людях. — Вы меня бесите! — швырнув нож в стену, в сантиметре от головы Басстера, огрызнулся Клаус, сверкая жидким золотом во взгляде. — Вы оба меня бесите! — запуская второй нож точно между глаз Тревиса, наверняка зная, что парень успеет увернуться. — Нам, наверно, лучше пойти прогуляться, — спрыгивая с высокого стула, Басс обеспокоенно кивнул в сторону двери, все еще немного встревоженно глядя на воткнутый в стену нож, который, будь на то воля Клауса, мог торчать в его голове. — Да… думаю, нам лучше уйти! — сорвавшись с места, бросил в ответ Трэв, на обгон направляясь к выходу. *** — Как самочувствие? — ощущая присутствие возлюбленной каждым сантиметром своего тела, спросил Никлаус, продолжая что-то нарезать за столешницей. — Прекрасно! Только вот никак не могу избавиться от странного привкуса… — оторвавшись от дверного проема, Клэри шагнула к раковине и, наполнив стакан до краев, сделала несколько жадных глотков. — Томатный сок был какой-то странный, — пожаловалась она, разглядывая срок годности на коробке. — Господи, из чего они его делают? — Убедившись, что все в порядке и напиток не испорчен, Эванс вздохнула и, подойдя поближе, заглянула Нику через плечо: — Ты… готовишь? — в ее голосе сквозило насмешкой и удивлением. — Ну, ты еще много обо мне не знаешь… — лукаво улыбнувшись в ответ, он продолжил нарезать овощи к уже готовому мясу. — Это правда… — стащив кусочек морковки, согласилась Клэри, запуская его себе в рот. — Например, я даже не знаю, сколько тебе лет. — Эм… раньше тебя это не особо останавливало, — пытаясь отшутиться, Ник старался не смотреть Клэри в глаза, чтобы не выдать беспокойства. Бог знает, какие еще она собиралась задавать вопросы. — Ты напрасно думаешь, что твой возраст сможет остановить меня! — не скрывая улыбки, заявила Клэр. — Так сколько тебе? — Я жду твоих предположений, — продолжал юлить Ник. — Двадцать семь? — Двадцать семь тебя бы устроило? — Девять лет — хорошая разница! — Как насчет тридцать два? — убирая нож и разворачиваясь к Клэр лицом, с коварным прищуром уточнил он. — Вполне, — с напускным безразличием пожав плечами, согласилась любимая. — Сорок? — не унимался Клаус, надвигаясь чуть ближе. — Как-нибудь переживу! — не уступала Клэр, вжимаясь спиной в холодильник. — Пятьдесят! — оказавшись нос к носу, он посмотрел на нее сверху вниз, и в его серьезном взгляде по-прежнему ощущалось лукавство, но уже с примесью вожделения. — Ты неплохо сохранился! — увиливая от ответа, Клэр набрала полные легкие воздуха и замерла в предвкушении долгожданного поцелуя. — Я не сдвинусь ни на миллиметр, пока ты не ответишь на мой вопрос! — зажав хрупкое тело в тиски, Ник уперся ладонями в холодильник и, скользнув хитрым взглядом по любимому лицу, задержался на нежных губах, слегка облизывая свои. — Нет, Ник… извини, но пятьдесят… это уже слишком, — задыхаясь от дикого желания ощутить его губы на своих губах, ответила Клэри, понимая, что Никлаусу в любом случае не сорок и не пятьдесят, и это просто игра. Его чувственные губы изогнулись в улыбке, от чего на щеках проявились ямочки. Согнув в локтях руки, он оказался так близко, что от одного неловкого движения их губы могли слиться в жаждущем поцелуе, но… в самый последний момент он скользнул дыханием по девичьей щеке и прошептал ей на ухо: — Я хочу… достать цукини… Медленно, словно через толстый слой ваты, до Клэри дошел смысл сказанных им слов, и, взрываясь от разочарования и неудовлетворенной потребности, она со всей силы оттолкнула его, ударив ладонями в грудь: — Поверить не могу, что ты это сделал! — все еще находясь под буйством гормонов, выпалила она, отстраняясь, чтоб не влепить ему еще раз. — Ты сама сказала, что это уже слишком, — усмехнулся Ник, заглядывая в холодильник. Тяжело дыша от бешенства и от желания, которое каменной плитой повисло на груди, Клэри хотелось ударить его еще сильней, по лицу, так, чтоб ладошку жгло пожаром, а потом еще раз, снова и снова. Глядя на то, как он достает этот злосчастный цукини и кладет на доску, она мысленно лупила его что есть мочи. «Как, как можно так любить и ненавидеть одновременно?» — думала она, пока в груди все полыхало, а глаза разъедало от сдерживаемых слез. Не желая показывать то, как легко ему удается играть ее чувствами, Клэр развернулась, собираясь уйти, но Клаус оказался хитрей и проворнее. Перехватив тонкое запястье своей пятерней, он грубо дернул возлюбленную, возвращая в свои объятия: — В следующий раз… прежде чем задавать мне вопросы, хорошенько подумай, Клэр… нужна ли тебе правда и что ты будешь с ней делать! — не скрывая злости, прошипел он, больнее сжимая любимую в объятиях. И поцелуй его был таким же — грубым, с привкусом злости и отчаяния, но от этого еще более страстным.