***
Однажды, получив незапланированный выходной, Сельмерлёв с удовольствием предвкушал возможность наконец-то встретиться с друзьями, поиграть в теннис, ибо он уже не помнил, когда в последний раз держал ракетку в руках, все не хватало времени, или просто завалиться на диван и посмотреть какой-то футбольный матч и постараться не думать об альбоме, Мелодифестивалене, своем номере и Евровидении. С порога до Монса долетела музыка. Играла песня Майкла Джексона, вышедшая уже после его смерти, «Hollywood tonight». Заинтересованный, мужчина прошел в гостиную, где его глазам предстала интересная картина: Месси, разлегшийся возле дивана и сжимающий передними лапами любимый мячик, наблюдал за танцующей в середине комнаты девушкой. Кара танцевала, подражая стилю Майкла Джексона и девушки из клипа, изображая «лунную походку», касаясь головы, словно воображаемой шляпы и вставая на носочки. Она танцевала с такой легкостью, словно порхала по комнате, не касаясь ногами пола. Она действительно получала от этого кайф. Монс не мог сдержать улыбки, прислонившись к дверному косяку и наблюдая за девушкой. Она была такой юной, такой светлой и непосредственной… В который раз именно эти слова всплывали в его голове, когда он наблюдал за ней. Кара развернулась в очередном танцевальном па и резко остановилась, заметив в дверях мужчину. Краска залила ее лицо, на несколько секунд она опустила голову, будто почувствовала себя неловко и глупо, но Монс услышал ее тихий смех. Когда она подняла голову, ему предстало ее смеющееся лицо. Смех оказался заразительным, звонким, но мягким и приятным. И вот они уже смеялись вдвоем. –Майкл бы одобрил, – смеясь, произнес Сельмерлёв, подходя к ней. –Спасибо, – улыбаясь, ответила Кара. – Ты сегодня рано. –У меня что-то типа выходного, – весело подмигнул ей Монс. – И я рад, что оказался дома в такое время, иначе не увидел бы, как ты танцуешь. Кара засмеялась. Странно, но она не чувствовала неловкости, как часто бывало в его присутствии, наоборот, ей было легко и весело. Выглянувшее солнце, предвещавшее весну, и любимая музыка определенно подняли ей настроение, как и его слова. –По-моему, невозможно усидеть на месте, когда слышишь песни Майкла, – отозвалась она, подергивая плечом под «Billie Jean», начавшую играть сразу после окончания предыдущей песни. –She was more like a beauty queen from a movie scene. I said don't mind, but what do you mean I am the one… – начал подпевать Джексону Монс. –Who'll dance on the floor in the round, – подключилась Кара. Эта сцена напоминала ей скорее какой-то сон, нежели реальность. Собираясь в Стокгольм, она и подумать не могла, что будет петь песню Майкла Джексона вместе с Монсом Сельмерлёвым в его квартире. Хотя, впрочем, и тот факт, что она будет жить в его квартире, не рассматривался даже в самых космических представлениях. –Да, кстати, ты ведь тоже хорошо танцуешь. Я видела выступление на Мелодифестивален с «Cara mia», – лукаво улыбнулась девушка, беря его за руку и тем самым как бы приглашая присоединиться к ней. Ее энтузиазм и веселие оказались заразительными. Танцуя с ней, Монс испытывал ощущение легкости и беззаботности, будто ему снова было, так же, как и ей, девятнадцать, и не было всех разочарований ни в творчестве, ни в личной жизни. Ощущение, будто можно было изменить все, что случилось в прошлом, переписать заново… –Не пойму, почему ты тогда занял только третье место, песня ведь такая зажигательная, – произнесла Кара, покачиваясь в такт медленной «Earth song». Одна ее рука покоилась на плече мужчины, в то время как вторая находилась в его руке. –Ну, это не мне решать, – пожал плечами Монс. – Надеюсь, в этом году с «Heroes» мне удастся занять первое место. –Какая она? –Очень красивая, и в нее вложен хороший смысл. Ты скоро сама услышишь. Четвертый полуфинал через три дня, – казалось, только произнеся эти слова, он вдруг понял, как мало времени оставалось до ответственного выступления, где уже не было права на ошибку, как на репетициях, если он хотел выиграть. – Ты ведь будешь за меня болеть? –Конечно буду, – Кара удивленно посмотрела на мужчину, не понимая, как он мог думать иначе. –Черт, кажется, уже начинаю нервничать, – усмехнулся Сельмерлёв. –Да ладно? Ты ведь не впервые на такой сцене, – снова удивленно произнесла Эрикссон. –А ты думаешь, со временем волнение перед выходом на сцену исчезает? Ничего подобного. –Уверена, ты отлично выступишь, – улыбнулась Кара, в знак поддержки слегка сжимая его руку.***
–Ты была права. Спасибо за поддержку. Это, правда, очень много для меня значит, – произнес Монс, глядя на девушку, которая сидела напротив него. Как и в первый день их знакомства, они с Карой сидели на кухне, только теперь за окном горели ночные огни, а вместо кофе они пили вино. –Песня действительно очень хорошая, и номер просто потрясающий. И я говорю не о спецэффектах, а о задумке и ее выполнении в целом. Я не могла оторвать глаз от сцены, серьезно, – восторженно делилась впечатлениями Эрикссон на следующий вечер после четвертого полуфинала, где Монс со своей песней сразу прошел в финал. – Ты достоин победы в этом конкурсе. –Спасибо, – улыбнулся мужчина. Он был рад вчерашнему успешному выступлению, а до финала оставалось еще две недели и пока можно было не особо переживать по этому поводу. – В последнее время мы так много говорим обо мне, а что насчет тебя? Как идут дела с документами? – поинтересовался Сельмерлёв. –Скоро будут готовы, так что я смогу подыскать себе работу и…какую-то квартиру или комнату, – отозвалась девушка, пытаясь скрыть грустные ноты в своем голосе. Впереди ее ждало не радужное будущее, а скорее серая неопределенность. К тому же, хотя она и настойчиво гнала от себя эти мысли, она успела привязаться к этой квартире, к Месси и, что было опасней всего, к его хозяину. Порой Кара ловила себя на мысли, что испытывает к нему нечто большее, чем привязанность или благодарность. –Тебе не обязательно так торопиться. Ты можешь жить здесь… Месси будет скучать без тебя, – последние слова были сказаны, чтобы скрыть неловкость от предложения, но Монс поймал себя на мысли, что, говоря о лабрадоре, он имел в виду и себя. Он боялся признаться самому себе, что с появлением Кары, возвращаться домой стало приятней, что там ждала не пустая квартира и любимый пес, но и человек, с которым можно было поговорить, поделиться впечатлениями, рассказать о проблемах, получить совет или поддержку, когда нуждался в них. После ухода Азры этого очень не хватало… –По-моему, я и так уже злоупотребляю твоим гостеприимством, – усмехнулась Кара, понимая, что ей приятно, что он не хочет, чтобы она поскорее съехала. – К тому же я не хочу мешать твоей личной жизни. –Сейчас на нее нет времени, – хмыкнул Сельмерлёв. – Да и желания, честно говоря, тоже. –Почему? – удивилась девушка, не сразу поняв, что вопрос прозвучал несколько бесцеремонно. –Очень сложно найти своего человека…и трудней удержать, – на лице мужчины появилась горькая усмешка. – Я не сумел. –Она…бросила тебя? – Кара сама не совсем понимала, что толкало ее задавать новые вопросы, может быть, смутное ощущение того, что ему хотелось выговориться, словно он устал носить это в себе. –Да. Но это моя вина, – его взгляд был устремлен в окно, словно за стеклом воссоздавались события прошлого. – Я изменил ей. –Что? – девушка подумала, что ослышалась. Почему-то данный факт не укладывался у нее в голове, не вязался с ним. Но так ли хорошо она его знала? –До сих пор не могу себя за это простить, – произнес мужчина. В его голосе прозвучало отчаяние, понимание того, что ничего уже не изменить. Картины прошлого там, за окном, будто становились ярче для него. Ярче, но не реальней. – Я был в Барселоне, она – в Стокгольме. Мы серьезно поругались. Жутко разозлились друг на друга, наговорили много обидных вещей… Мне нужно было встряхнуться, собраться с мыслями, найти вдохновение в конце концов. Барселона была для меня своеобразным убежищем… Она этого не понимала. Знаешь, в чем ирония? – хмыкнул Монс, глядя на свое отражение в стекле. – С Мари мы расстались потому, что наши отношения были слишком публичными, мало что оставалось за кадром. Это утомляло. Мы узнавали новости скорее от СМИ, чем от друг друга. Мы жили в одном мире, и тайн не оставалось. Поэтому меня радовало то, что Азра была адвокатом, а значит жила в другом, не ведомом мне мире. У каждого была своя повестка дня, свои новости. Такая вот своеобразная свобода. Но оказалось, что наши миры были слишком далеки друг от друга. Она не понимала, как можно проснуться в три часа ночи и начать писать песню, упрекала, что я больше внимания уделяю гитаре, чем ей, обижалась, когда я задерживался в студии… Я чувствовал, что не выдерживаю этого давления, поэтому и решил на время уехать в Испанию…чтобы разобраться в себе. Тогда мы и поссорились. Она кричала, что я бегу от нее. В какой-то степени она была права, но тогда я всячески старался убедить себя в обратном. Я несколько раз звонил ей, но она специально не брала трубку, потом я психанул и перестал. Она позвонила сама. Мне даже показалось, что она хочет помириться, но, как всегда, каким-то непостижимым образом мы снова поссорились. Тебе знакомо это чувство, когда все начинает рушиться, ты понимаешь это, но все еще всячески стараешься удержать? Кара кивнула: еще как знакомо. Когда она сидела у кровати матери в больнице и держала ее за руку, она прекрасно понимала, что та умирает, но пыталась удержать ее возле себя, хотя и осознавала тщетность своих попыток и неисполнимость желаний. Это больно, терять кого-то и осознавать, что ты бессилен сделать что-либо, чтобы помешать этому. –Вот так было и с нами. Наши отношения давно дали трещину, но, похоже, мы оба не хотели это замечать. Мы снова наорали друг на друга по телефону, я психанул… Мне нужен был алкоголь, чтобы успокоиться. Впервые за долгое время музыки для этого было недостаточно. В баре мы с Марселой и познакомились. Слово за слово разговорились. Ее парень был каким-то двинутым, контролировал чуть ли не каждый ее шаг, требовал отчета, где и с кем она была, когда его не было рядом… Она взбунтовалась – и они поругались. В ту ночь, по ее словам, она была сама не своя. Как и я. Мы переспали, прекрасно понимая, что не испытываем к друг другу никаких чувств. Просто случайная встреча, случайная связь. Вот только по отношению к людям, которых мы любили, это было предательством… – Сельмерлёв встряхнул головой, отрывая взгляд от окна, будто таким образом пытался стряхнуть воспоминания. – Не знаю, зачем рассказываю тебе все это… –Все нормально, – Кара осторожно коснулась его руки, слегка сжимая ее. – Мне кажется, простить можно все, и даже измену. Все зависит от причины и…силы любви. Если бы она действительно тебя любила, то поняла бы и…простила. Монс хмыкнул, поднимая глаза на девушку. Она казалась слишком юной для подобных советов, и все же в ее словах была доля истины. Мужчина смотрел в ее серые глаза, и их взгляд будил внутри него странное чувство, сейчас он казался не по годам мудрым и грустным. Удивительно, как гармонично в ней соединялась детская непосредственность и взрослая серьезность. Кара так же смотрела в глаза Сельмерлёва и чувствовала, как внутренности сжимаются, а краска приливает к лицу, она только надеялась, что в полумраке это было незаметно. Она все еще сжимала его руку, а он не убирал ее, что было и приятно, и волнительно. –Если бы все было так просто… – произнес Монс, но как-то неуверенно, будто понимая, что эта избитая фраза была лишь нелепым оправданием нежелания бороться. –Может, мы сами все усложняем? – голос Кары слегка дрогнул на этих словах, но она все еще не отводила взгляда от мужчины. Это была тонкая магия взгляда, установившаяся в полутьме, готовая оборваться в любую секунду, но вместе с тем настолько прочная, что не позволяла ни одному, ни второй прервать себя. Время словно застыло или превратилось в тягучую карамель. Под этими словами Эрикссон явно имела в виду нечто другое, чем то, о чем они говорили до этого… Наконец Монс отвел взгляд и забрал свою руку, чувствуя себя смущенным и делая вид, что смотрит на часы. –Уже поздно. Я устал за день. Пойду, пожалуй, спать, – он встал, говоря об очевидных вещах и чувствуя себя пятнадцатилетним подростком. Очень глупо. –Да, конечно, – произнесла девушка, быстро убирая руку со стола. Она была не менее смущена своим поведением. Монс кивнул и хотел было выйти из кухни, но на пороге обернулся и посмотрел на Кару. –Этот разговор останется между нами, хорошо? – попросил он. –Конечно, – утвердительно кивнула блондинка. –Спокойной ночи, Кара. –Спокойной ночи, Монс. Но в эту ночь оба долго не могли уснуть. Монс вспоминал события прошлого года и разрыв с Азрой, обдумывая слова Кары и наконец ощущая, что чувство вины становится слабее. Кара думала о том новом чувстве, которое охватило ее на кухне, одновременно радуясь ему и боясь его, стоя перед выбором принять его или попытаться от него избавиться…