Приговорённые к жизни

Тут на милость не надейся – Стиснуть зубы, да терпеть! Сколь верёвочка ни вейся – Всё равно совьёшься в плеть! Владимир Высоцкий «Разбойничья песня»

      Утром унизительная процедура повторилась.       Сильвер проснулся от того, что чей-то тяжёлый сапог больно ткнул его в живот. Потом раздался противный нечленораздельный лай, и мужчины вялой студенистой вереницей побрели к выходу. Очевидно, ни у кого не осталось ни сил, ни спеси возражать, поэтому, оказавшись на свежем воздухе, потенциальные рабы послушно и кротко, как собака по команде «сидеть!», пристроились каждый на том месте, которое покинул вечером. Сильвер тяжело опустился на землю, чувствуя себя так, будто ему сломали поочерёдно и методично каждую кость, а позвоночник вынули и небрежно вставили задом на перёд. Любое движение давалось усилиями нечеловеческими, спина изнывала, рук он вообще больше не чувствовал. Единственным его желанием было, чтобы всё это поскорее закончилось.       Он и сам не заметил, как заснул. Вероятно, произошло это уже под утро, потому что примерно с этого момента он перестал отличать реальность от дремоты и впал в небытие.       Сегодня ни женщина, ни ребёнок уже не плакали, зато её мертвенно бледное, неподвижное лицо были красноречивее всяких слов. Очевидно, одной ночи ей вполне хватило, чтобы наконец осознать всю безнадёжность своего положения. Притихший ребёнок остервенело сжимал мамино платье, пыльное и изорванное, и старательно не глядел вокруг. Материнская, сжатая в пружину, тревога передалась и ему. Только сейчас Сильвер обратил внимание на то, с какой прямой спиной сидела женщина, точно под ней была не сырая холодная земля, а королевский трон, и тут вспомнил, что, вообще-то, сколько он видел её, она сидела так всегда. И тут же отогнал эту мысль – перед мысленным взором всплыла жена, её царственная осанка, аккуратная головка, которой он любовался, стоя у дверного косяка на входе в кухню.       Крайнего мужчину схватили сзади за цепочку, висящую на шее, и поволокли в хижину. Бедняга была попытался поднять руку в знак протеста, но в конце концов оставил эту затею, покорно отдаваясь в руки прихотливым, изощрённо-капризным преступникам. Минуты три спустя из лачуги донеслись приглушённые стоны, поток какой-то глухой хлопок, и все звуки стихли. Но, судя по всему, дело кончилось не смертоубийством, как все поначалу сочли, а лишь крепким ударом приклада, после которого несчастного вынесли на свет божий, протащили метра три до пристройки новоявленных невольников и, небрежно распахнув дверь, от чего она взревела не хуже, чем любой несчастный пленник, швырнули его внутрь, подобно тому, как пойманного преступника бросают на съедение акулам.       До Сильвера осталось человек шесть-семь, и пока тянулись эти три с половиной часа, в продолжение которых ближайшего к хижине бесцеремонно хватали и ставили на ноги, как кукольник, вздёрнув пальцы с ниточками, поднимает марионетку, уводили и, либо водворяли в новую среду обитания, либо выносили безжизненных и посиневших, тысячи тысяч разного рода мыслей вертелись у него в голове, путаных, бессвязных, бессмысленных. Он уже не знал толком, на что ему решиться, к чему готовиться, страстно желая умереть и панически этого боясь. Сначала он захотел сбежать, неважно, как и куда, потом отмёл эту бесполезную идею, осознавая всю невозможность её осуществления. Затем он вновь и вновь к этому возвращался, не представляя, что такое быть чьим-то невольником, до конца дней сидя в трюме корабля и борясь с неподъёмными вёслами, харкая кровью и питаясь хлебом с водой.       Под конец он так устыдился мыслей о побеге, что готов был выть. Он уже давно решил, что не будет сопротивляться смерти, он был к этому готов ещё семь лет назад, ещё тогда он решил, что его конец близок и неотвратим, и собирался принять смерть, как старого друга.       Наконец его соседа подхватили и увлекли прочь, поддавая ему в спину сапогом. Тот покорно плёлся вперёд, сжавшись в один беспомощный комок. Сильвер даже немного его пожалел: бедняге не суждено увидеть семью ни в каком случае, выживи ли, умри ли, он окажется отсюда неизмеримо далеко. Полчаса тянулись бесконечно долго, Сильвер маялся от неизвестности, изо всех сил избегая умоляющего взгляда женщины. Если бы его язык совсем не отсох, горло не хрипело от жажды, и были бы у него хоть какие-нибудь силы разговаривать, он бы попросил её прекратить этот бессмысленный бессловесный разговор, так его изматывающий.       Его соседа, бледного и с видом оглушённого дубинкой, выволокли из хижины и, не забывая надбавлять сзади, впихнули внутрь пристройки. У Сильвера спёрло дыхание от страха. Надзиратель с гримасой отвращения и презрения к однообразию, неторопливо двинулся в его сторону, и, хотя Сильвер на него не смотрел, каждой клеточкой чувствовал, как горло стискивают длинные липкие пальцы ужаса. Смерть была для него желанна и близка, но он не ощутил ни толики радости, только острый кишечный спазм и прилив тошноты. Возможно, его оставалось жить всего каких-то полчаса; через каких-то тридцать минут всем его терзаниям и мучениям пришёл бы конец.       Но именно сейчас страх смерти и всепоглощающая жажда жизни вдруг проснулись и разгорелись у него внутри безумным, отчаянным пламенем! Всё его тело сотрясла внезапная, нелепая мысль: Сильвер очень сильно хотел жить. Или почувствовал, что не должен умереть. Или это одно и то же.       Полуобморочный от ужаса, он уронил голову между колен и судорожно, как в бреду, стал молиться. Семь лет назад он отвернулся от Бога, хотя до этого все одиннадцать лет исправно ходил в церковь, приученный верующей женой, не умея смириться с тем, что Он не защитил его семью, горстку невинных людей, не мог в это поверить после всего того, что ему говорили и чему учили. Они ни в чём не были виноваты, но погибли, как и сотни других. Он забыл, когда в последний раз молился, о чём, как это нужно делать, имеет ли это сейчас смысл, захочет ли Бог выслушивать просьбы того, кто утратил в него веру и проникся ненавистью. Просто с тот момент Сильвер чувствовал только неистребимую жажду – ещё молодой – жизни. И слова лились сами собой, повторяясь, наслаиваясь. С носа слетела капелька пота.       Он ощутил, как безжалостные пальцы сомкнулись у него на запястье, страшно хрустнули кости, глаза заволокла боль. Его потащили к хижине, однако Сильвер продолжал молиться. И Бог, кажется, его услышал.       Всё, что было после того, как он оказался внутри лачуги, было скрыто от него ласковой и милосердной ладонью памяти. То есть сознания он не терял, оставаясь внешне в здравом уме, но ни что там происходило, что ему говорили, каким издёвкам подвергли его, – этого, хоть убей, он не помнил. Он позволил дотащить себя до хлипкой пристройки, и только тут наконец осознал, что жив, с удивлением оглядывая собственные босые ноги и нелепейшим образом радуясь вполне земной боли в спине. Когда надзиратель поистине барским жестом распахнул перед ним дверь (только разгорался день), Сильвер увидел там где-то около девяти-десяти человек, расположившихся на полу в позе не лучшей, чем в той, в которой он провёл последние несколько дней. Тут Сильвер чуть было не выдохнул с облегчением, но в следующую секунду голова его разлетелась вдребезги, ком дурноты застрял в горле, и он без чувств повалился на землю.       Надзиратель развязал верёвки, обнажив перевитые страшными красными рубцами следы, и занялся антиволшебными кандалами. Женщина с ребёнком живо подалась вперёд, и на её лице проступило нечто очень похожее на надежду. «Он тоже волшебник! Мы спасены.»       Сильвер пришёл в себя уже внутри, обнаружив своё тело лежащим посередине помещения беспорядочной анатомической кучей. Ему стоило огромных усилий подняться и пристроиться более приемлемо у стены. Сейчас он заметил, что там даже имелся коврик среднего размера, то есть вмещающий где-то четыре лежащих рядом человека, с выцветшим, некогда блистательным узором, и яркими жёлтыми кисточками по краям. Он устало опустился на него, прислонился к стене и только теперь выдохнул. В то же мгновение Сильвер ощутил жуткий голод, сводящий желудок.       Чтобы немного отвлечься от мыслей о еде – Сильвер предпочёл не распинаться о том, как счастлив остаться в живых, – он осмотрелся вокруг. Собственно, всё это собрание не очень-то отличалось от предыдущего, если не считать, что здесь было хоть не так страшно в ожидании смерти. Впрочем, здесь было страшно в ожидании рабства, поэтому различий не было вообще. Мужчина, сидящий по левую руку от Сильвера, однако, разительно отличался от товарищей по несчастью. В лице его было значительно больше краски, чем в любом из присутствующих, каштаново-рыжие волосы обрамляли живое, красивое лицо, кроме того, руки ему сковывали такие же антиволшебные кандалы. «Ага, тоже маг, значит.» На вид ему было чуть больше, чем Сильверу, хотя он вполне мог оказаться и ровесником, но уточнить это не было возможности, потому что мужчина спал.       Минуту спустя выяснилось, что это не так, потому что он испустил глубокий вздох человека бодрствующего. Открыл глаза и некоторое время молча смотрел на муху, бьющуюся о стекло единственной (только что замеченной Сильвером) лампочки, имея при этом вид глубокомысленный и непринуждённый, как если бы он сидел за стойкой в кабаке между пятой и шестой кружкой вина. Неожиданно он вновь вздохнул и проворчал:       – Чёртовы кандалы. Даже я ничего не могу с ними сделать.       Сильвер отвёл взгляд, не будучи настроенным на какие бы то ни было беседы. Он надеялся, что сосед угадает это его настроение и больше ничего не скажет, однако ошибся.       – А ведь так хорошо всё шло, и на тебе!.. – продолжал мужчина, и Сильвер немного успокоился, подумав, что он просто беседует сам с собой. – Даже не знаю, как после этого детям в глаза смотреть. Стыдобище.       Он замолчал. Сильвер мысленно прикидывал, как бы так отодвинуться, чтобы увильнуть от разговора, но при этом не оскорбить этого парня, который так нравился ему, покуда молчал. Минут пять сосед не говорил ни слова, бросая в сторону Сильвера короткие взгляды, которые тот старательно игнорировал, не представляя, к чему может привести подобное знакомство. Наконец сосед поёрзал на своём обсиженном месте и развернулся, чуть подавшись вправо:       – Эй! – полушёпотом позвал он. Сильвер нехотя поднял глаза. – Тоже волшебник?       Последовал короткий кивок.       Незнакомец расплылся в улыбке, словно вдруг узнал в случайном прохожем старого друга.       – Слушай, ну это просто подарок судьбы. Я уж было подумал с голодухи, что так и помру тут, всеми забытый. Даже надеяться перестал, потому что все здесь люди простые, ремесленники да торговцы. – Он пожал могучими плечами и одарил Сильвера полной энтузиазма улыбкой. – И вот, наконец волшебник. Теперь хоть не так одиноко.       Насчёт одиночества Сильвер мог бы и поспорить, ибо присутствия ещё одного псевдоблагородного мага совершенно не связывалось у него с радостью и надеждой, по крайней мере, не настолько, чтобы начать плясать от облегчения. Ему требовалось время, чтобы собраться с мыслями и определить, к чему следует прикладывать решимость, а к чему – нет, потому как ситуация оказалась куда более многогранной, чем виделась ему раньше. И едва ли даже двух волшебников хватит, чтобы преодолеть ограждение, миновав пост охраны, да ещё со скованными антиволшебными кандалами руками. Нет, это был не тот случай, когда стоит бросаться очертя голову, не имея хоть примерного наброска плана.       Сосед бессовестно прервал его размышления, поинтересовавшись:       – Тебя как зовут?       Поразмыслив, имеет ли смысл говорить правду или вообще что-либо говорить, тот в конце концов сдался и ответил:       – Сильвер.       На лице соседа отразилось удовлетворение, и он ничуть не обратил внимания на то, что знакомец, очевидно, не был расположен к подробностям. Впрочем, видно было, что, будь у рыжего свободна хоть одна рука, он бы с радостью подал её для пожатия.       – А я Гилдартс, – сказал он. – Гилдартс Клайв.       Вслед за этим на Сильвера обрушилась умопомрачительно захватывающая история, расписанная пленительным литературным языком, произошедшая с Гилдартсом и послужившая причиной его столь унизительного заточения. И вот, как она звучала.       Отправившись на трудное, сопряжённое с немыслимыми опасностями задание, на которое у него ушло ни много ни мало полгода, Гилдартс уже вовсю предвкушал азарт битвы, а потому шёл шагом уверенным, таща за собой небольшой рюкзак провизии. Следует заметить, что, помимо того, что он, безусловно, думал и том, какую интересную история расскажет детям (что за дети?), когда вернётся домой, в гильдию, он поминутно воскрешал в памяти тот лучезарный миг, когда прекрасная, излучающая молодость и неопытность дочь заказчика трогательно сжала его большую загорелую руку своими тоненькими, гладенькими, белыми пальчиками и чуть ли не со слезами умоляла сделать всё возможное.       Суть же задания была следующей: богатая процветающая деревня, во главе которой стоял состоятельный заказчик, уже много лет подвергалась немилосердным набегам со стороны племени демонов, обитающих в лесах. Вроде бы всё было до смешного просто. Однако последний погром оказался столь разрушительным и кровопролитным, что заказчик немедленно отослал задание во все гильдии, которые сумел припомнить. К листку с аккуратно начертанными на ней многочисленными нулями немедленно присобачили ярлык «S-класс», и Гилдартс, внимательно его изучив, с радостью взялся. Вообще-то, он как раз подыскивал себе столетнее задание, но жажда немедленного заработка оказалась сильнее, и вот он уже топал по узеньким лесным тропинкам, высматривая демонов.       На вопрос Сильвера, могло ли это занять у него целых полгода, Гилдартс невозмутимо ответил, что вся проблема состояла в численном отношении демонов, которых приходилось вылавливать чуть ли не по одному по всей необъятной территории леса, который то прекращался, то вновь возникал. Кроме того, периодически приходилось возвращаться к началу, дабы уточнить у заказчика истинные масштабы его владений, и всякий раз тот отвечал, что да, действительно, то, что за рекой, тоже принадлежит ему, потому что только там водится тот вид животных, блюдами из мяса которых деревня так и знаменита.       Когда последний демон пал от руки неумолимого Гилдартса, он с триумфом вошёл в деревню, где ему оказали чуть ли не королевские почести. Прелестная, ослепительная красотой дочь заказчика наливала ему вина и не без удовольствия принимала комплименты. Под конец, нагружённой массивным кошелем золота и бочкой вина, хмельной, разомлевший, счастливый до истерики, Гилдартс покинул деревню в не стихающем шуме оваций, вознамерившийся продолжить пировать в одиночестве где-нибудь под деревом. Что он и сделал, удобно устроившись под густой кроной, откупорил бочку и часа два пьянствовал в своё удовольствие, пока не уснул.       Очнувшись, он обнаружил себя закованным в кандалы из антиволшебного сплава, одного, полуголого, без золота и без бочки.       Сильвер попытался представить себе, до какого состояния надо упиться, чтобы уснуть, не почувствовать, как с тебя сдирают верхнюю одежду, обирают, заковывают и бросают на землю с высоты в половину твоего роста. Сам он никогда не был поклонником выпивки, обходя кабаки за версту.       Однако долг требовал быть честным, поэтому Сильверу пришлось рассказать и о собственном промахе, хотя после истории Гилдартса он немного успокоился: по крайне мере, в отличие от него, у него было благородные намерения.       Он направлялся в Харудзион. Чтобы попасть туда по суше, надо было протоптать немало километров дороги, однако, предназначенной именно для таких путников, как он. Там называемая Восточная дорога представляла собой широкую, освобождённую от растительности тропу, протягивающуюся через весь лес, имеющую на нескольких рубежах трактиры. Те, кто по каким-то причинам не могли добраться до города по морю, обычно пользовались этой дорогой, и Сильвер намеревался поступить так, как поступали до него многие другие. Неожиданное препятствие переменило все его планы. Когда он уже успел пройти пятьсот-шестьсот метров по дороге, выяснилось, что её перекрыли ещё за несколько дней до того, и пришлось в срочном порядке искать обходные пути.       Продираться сквозь сети ветвей не входило в планы Сильвера, однако выбирать не приходилось, и он безропотно шагал так почти полдня, пока не наткнулся на что-то тёплое и неподвижное. Под деревом он обнаружил мужчину не самой приятной наружности, зажимающий кровавую рану, не позволяющую ему идти. На появление Сильвера он отреагировал удивительно живо, прерывисто, но с радостью поведал о том, что, будучи раненым, оторвался от лагеря. И хотя Сильвер понимал, что раненого вряд ли можно отнести к категории хороших парней и, вероятно, род его деятельности не придётся ему по душе, что-то внутри не дало ему оставить его здесь, истекающего кровью. Он аккуратно помог человеку встать, закинул руку себе на плечо и зашагал к его лагерю, гадая, что ему предстоит там увидеть.       Увидев шестиметровое ограждение, Сильвер, признаться, малость встревожился. С другой стороны, он зашёл уже слишком далеко, чтобы отступать, а потому смело ступил в распахнутые тяжёлые ворота, волоча за собой умирающего. Только сейчас Сильвер вспомнил, что товарищи этого парня глядели на него, как на идиота, и он понимал, почему. Он сам, добровольно зашёл в эту клетку, и дверца гибельно защёлкнулась у него за спиной. Раненого поволокли куда-то, а его – Сильвера – огрели чем-то тяжёлым по голове, а очнулся он уже связанным.       – Ты из какой гильдии? – спросил Гилдартс, пытаясь разглядеть на теле соседа метку.       – Не из какой. Я сам по себе.       – А чего так?       Сильвер и сам не мог внятно объяснить себе, чего. Наверное, то, что его никто никуда не звал и нигде не ждал.       – Жаль, – сказал Гилдартс, и в голосе его сквозила искренняя досада, – тебе бы цены не было. У тебя всё на лбу написано: и сила, и интеллект. Всё при тебе, чтобы быть хорошим магом. У нас в гильдии полно толковых пацанов. Они ещё совсем дети, но мы на них ставим. – И, выдержав исполненную гордости паузу, добавил: – Я, между прочим, из Хвоста Феи.       Задним числом Сильвер подумал, что где-то уже слышал это имя, только никак не мог вспомнить, где.       – Даже не знаю, что и делать, – посетовал Гилдартс. Надо отдать ему должное, подумал Сильвер, как величественно он умеет жаловаться. – А так не хочется разочаровывать в себе ребятишек из-за такого дурацкого косяка. Да и для репутации это не здорово. – Он усмехнулся горько, вздохнул. Потом спросил, словно внезапно о чём-то вспомнив: – Кстати, у тебя у самого дети есть?       И тут же осёкся. По одному выражению лица Сильвера понял, что сказал лишнее, и пристыженно умолк.       По своему душевному устройству добрый и безмерно честный человек, Гилдартс тут же поддался неистовому желанию объясниться и наладить отношения, хотя должен был признать, что в этот раз допустил обидный промах. Только-только затеплившаяся дружба вяло потухла. А ведь он чуть было не получил свой билет на свободу, если бы смог объединиться с этим парнем, который с первого взгляда ему понравился. И кроме того, мысль о том, что лицо его ему безумно знакомо, сверлила Гилдартсу голову всё то время, что они проговорили вполголоса, пока остальные невольники забывались в тяжёлом тревожном сне. И всё-таки, вдвоём они бы точно что-нибудь бы придумали.       Гилдартс этого не знал, но Сильвер думал о том же.       В конце концов, сконструировав на лице воодушевлённое выражение (это стоило нескольких строительных усилий), Гилдартс обернулся к соседу и произнёс бодрым полушёпотом:       – Слушай, а айда к нам в гильдию!       Сильвер воззрился на него изумлённо, не умея поверить своим ушам. Гилдартс, в котором энтузиазм обладал силой разрушительной, продолжал вдохновенно:       – Почему нет? Всё лучше, чем шататься одному. Зато гарантированный заработок и крыша над головой. Люди, конечно, с причудами, поэтому весело и шумно, но атмосфера что надо. Соглашайся.       Сильвер не знал, что на это ответить. Если там все такие, как этот Гилдартс, то в самом деле – почему бы и нет? Но что-то его останавливало.       – Я подумаю. – И улыбнулся с благодарностью.       Гилдартс немного успокоился и тоже улыбнулся, однако мгновением позже посерьёзнел. Немного повозившись, он умудрился слегка придвинуться к Сильверу, всё ещё храня насупленное молчание, на что последний постарался не обратить внимания. Теперь, когда отношения были налажены и контакт установлен, можно было бы и перейти непосредственно к делу. Сделав максимально возможный в его положении глубокий вдох, Гилдартс быстро развернулся к Сильверу лицом и, пристально глядя ему в глаза, отчеканил шёпотом:       – Давай сбежим.       Нет, Гилдартс всё-таки ему понравился. И ещё как.       Вечером их надзиратель сообщил, что их корабль пребывает через три дня, а через пять дней они ступят на борт, чтобы больше никогда не взойти на берег родного континента. Произнесено это было с монотонной – почти тупой – непреклонностью, как констатация факта, не подлежащего оспариванию. Пленники совсем поникли и скисли, воображая себе будущее, которое их ожидало: беспросветное, мрачное, невыносимо тяжёлое будущее.       Сильвером и Гилдартсом, в противовес, овладело тревожное возбуждение, потому как времени оказалось куда меньше, чем они рассчитывали. У них оставалось всего три дня, чтобы разработать мало-мальски приемлемый план побега и осуществить его. При идеальном раскладе они бы освободили и всех остальных, но думать об этом пока было рановато. Так или иначе, ни тот, ни другой не собирался делаться рабом, особенно таких никчёмных типов, как тех, к кому в лапы они по чистой случайности попали. Подобный исход их жизней по меньшей мере уязвил бы их чувство собственного достоинства, а потому на побег они решились бесповоротно.       Как только надзиратель исчез, они несколько минут сидели в молчании, ожидая, когда остальные невольники начнут перемалывать между собой услышанное или, на худой конец, просто отвернутся. Наконец почти невесомый хриплый галдёж заполнил собой всю тесную конуру, и Гилдартс обернулся к Сильверу, горячо заговорив:       – Я уже много думал об этом. На первый взгляд всё проще простого. Но как только начинаешь думать, как же это осуществить, находишь кучу противоречий. И самое неприятное для нас, это кандалы. Избавься мы от кандалов, дело, считай, решено. Но ключи хранятся у ихнего главного, а без них от кандалов не отделаться. Через стену перемахнуть мы не сможем, даже если один подсадит другого. Можно, конечно, привлечь и других, только боюсь, что они совсем замученные. Уверен, и голодом нас морят специально, чтобы не рыпались. Потом мне пришла в голову мысль, что, когда нас выведут «выкорчёвывать сорняки», а делается это за оградой, с нас снимут кандалы, и можно будет дать хорошенько всем по голове и смыться в лес, но они и тут осторожничают. Меня они не берут. Тебя тоже не возьмут, хотя на вид мы крепче, чем многие другие. Будь у нас свободны руки, нам бы и пяти минут хватило, чтобы разобраться с ними. Неприятно, но эти типы отлично связывают руки. Даже с верёвками ничего нельзя поделать, а без рук не подерёшься. Разве что ногами... нет, это рискованно. Словом, сказать-то я сказал, а вот предложить что-нибудь реальное пока не могу. Прости.       Сильвер ещё раз мысленно прокрутил всё, что сказал ему Гилдартс. Звучало это разумно. При всей примитивности ситуации, даже волшебники оказывались в затруднительном положении, отрезанные от людей, которые могли бы им помочь. Как и сказал Клайв, на остальных рабов надеяться бесполезно. Они были потрёпанные, серые и уставшие, а, кроме того, не были расположены к бунту. Но выход обязательно должен был быть, иначе никак. Разумеется, всё упиралось в кандалы и недееспособные руки, а ещё эта изгородь. Шестиметровая, огромная изгородь. Через такую можно разве что перелететь. Но крыльев Сильвер пока у себя не находил, поэтому и эта идея тоже была обречена на провал.       – Ничего, у нас ещё есть время. Немного, но есть. Утром что-нибудь придумается. – сказал Сильвер, понадеявшись, что говорит правду.       – Хорошо бы, – ответил Гилдартс и зевнул.       Коротко кивнув своим мыслям, он чуть подвинулся в сторону, слез с коврика и, ещё немного поёрзав, уснул.       Сильвер ещё долго не мог спать, хотя в комнатушке и царил абсолютный мрак. Раз за разом он пересматривал все варианты побега, которые приходили на ум, но в итоге все они отправлялось в помойное ведро. Нужно было освободить руки, но сделать это не представлялось возможным. Поблизости не было ничего, что могло бы их сломать, а без помощи рук было не обойтись. Долго Сильвер пытался как-то обойти эту проблему, но результат был один. Нет, это не то. А, может, дождаться, когда их вывезут из этого места и попытаться сбежать там? И снова, рук освободить им не удастся, да и кто знает, в каком он будет состоянии к тому моменту. Действовать нужно было немедленно.       Но как действовать?       Совершенно изнурённый, Сильвер закрыл глаза и провалился в крепкий, глубокий сон, которому даже не успел начать сопротивляться. Усталое измученное тело потребовало немедленного отдыха. Ещё долго он летел и летел куда-то вниз, забывшись в сладостной неге, даже слегка улыбнулся, чувствуя, как путы на руках, ногах потихоньку делаются слабее, и дышать становится легче. И тогда он снова полетел, только на этот раз вверх, и ощутил, как слегка обдувает лицо прохладой. Он взлетел. Вознёсся...       Но вот тут-то он и заподозрил неладное. Потолок приблизился, тело куда-то проваливалось, стало совершенно неудобно... Он поворочался, поворчал во сне, и всё вроде улеглось, но сладкий сон уже испарился, в глаза ему вставили спички. Мышцы рук снова застонали и заныли.       Сильвер порывисто, раздражённо осел, фыркнул и уже собрался вновь попытаться заснуть, но секундой позже понял, что это подождёт. Просто он осознал, в чём же было дело.       Он проснулся в воздухе.