Золотой мальчик

Запускаю пятерню себе в волосы. Прошло уже три дня с начала Игр. Три дня мы бегаем с места на место, изредка выходя на охоту или разведку. Воды, благо, предостаточно – недалеко от нашего лагеря протекает ручеек. Тереза морщит нос, отмывая кинжалы. До сих пор злится из-за того, что я утащил её метательные ножи. Улыбаюсь, косясь в её сторону. Здесь так до жути хорошо и уютно (если не считать постоянного страха быть замеченным), что складывается ощущение правильности происходящего. Сразу же хочется ударить себя за такие мысли. «Чёрт, Алекс, что в этих Играх на выживание может быть правильного?» - язвительно интересуется внутренний голос. И правда. Ничего хорошего. Донован перехватывает взгляд и, скорее всего, борется с желанием вопросительно поднять бровь. Но эта часть её похоронена под бальным платьем стилистов Капитолия и где-то под матами в тренировочном центре; сейчас у неё пальцы измазаны в синей краске и (возможно) в чужой крови. И мне кажется, что это ещё более прекрасно. (Не важно, что однажды её пальцы будут измазаны в моей крови – от этой мысли хочется отбросить оружие подальше и обнять Терезу крепко-крепко, даже если у неё в руке зажат кинжал) Спать было страшно. Вокруг ни единой пещеры или хотя бы какой-то ямы, что могла бы обеспечить малейшее прикрытие; приходится спать в окружении более-менее больших камней, постоянно вслушиваясь в тишину ночи. А по ночам на Арене тихо. Пугающе до дрожи, так, что хочется затаить дыхание и слушать. Наверное, именно из-за этого я и стал рассказывать о море. Сорванным шепотом, отчаянно сбиваясь. Я говорил быстро, заполняя словами ту тишину, что пугала нас обоих. Воспоминания о родном Дистрикте давали хоть какие-то чертовы надежды о возвращении туда. Я рассказывал об отце и матери, о друзьях, которые, почему-то, вспоминались очень смутно, о пляже и о рисовании; Тереза крепче сжимала мою руку, тихо дыша в шею. И самое яркое – у неё до жути холодные руки. Волосы у Донован заметно короче – она обычно собирает их резинкой в небольшой хвост, открывая лицо. Темные пряди обрезаны неровно; рука сама тянется к ним. Девушка льнет к руке, закрывая глаза. Она разговаривает редко, улыбается – ещё реже. Но ради таких моментов в тишине хочется остановить время. Утро четвертого дня началось не слишком-то радужно. Тучи сгущались над Ареной, хотя всю ночь небо было безоблачным – звезды казались очень яркими. Здесь ничего не бывает просто так. Я, ругаясь сквозь зубы, начал собирать немногочисленные вещи в рюкзаки – немного еды, фляги с водой, спальники. Донован поправила кинжалы на поясе и легко кивнула мне. Пора уходить. Тереза вела подальше от ручья, и, петляя по лесу, вскоре под ногами начал ощущаться небольшой склон. - Не отставай, Одэйр, - улыбнулась она мне через плечо. Я хмыкнул и уже хотел ответь, но… В дерево недалеко от Терезы ударила молния. Девушка дернулась и резко кинулась влево – подъем займет слишком много времени, а у нас – считанные секунды. Деревья за нашими спинами начали воспламеняться, огонь начал поглощать лес. Ещё один удар молнии звучит совсем рядом, инстинктивно заставляя бежать в другую от него сторону. Вдалеке послышались крики – скорее всего какой-то трибут уже пострадал. И да, через секунду над Ареной звучит пушка. На секунду все замирает. Слышно только тяжелое дыхание и биение сердца. Взгляд на Терезу. И мы срываемся с места. Огонь щекочет пятки и нервы. Вокруг как будто преисподняя из которой, конечно же, нет выхода. То тут, то там мелькают остальные трибуты, желающие выжить. Изредка пушка издает громогласные выстрелы, заглушая бушующую стихию. Бам. Тереза бежит впереди, до неё совсем немного. Протяни руку – и схватишь. Молния ударяет в считаных метрах от неё. Донован отпрыгивает и бежит вправо. Бам. Пальцы сжимаются, хватая воздух. Бам. Прямо передо мной падает горящее дерево, отрезая все пути. Можно идти только назад. Бам. Тереза исчезает за столбом огня. Впереди раздаются крики. Я смотрю в небо, матерясь сквозь зубы. Разворачиваюсь и бегу прочь.