На краю пропасти

Гренгуар любовался видом Парижа, находясь почти на вершине собора Парижской Богоматери. Ветер обдувал его лицо, растрепал волосы, которые поэт поправлял рукой. Совсем скоро станет холоднее, значит — нужно думать, что же делать. Куда идти? Укрываться в стенах собора было не так уж удобно и безопасно. Он думал, что можно было бы написать какую-нибудь мистерию, такую, чтобы все вокруг восхищались ей. Может, тогда его бы попросили написать что-то еще, пообещав жалование. Пока — ничего не было. И другой бы на месте Пьера переживал, нашел бы заработок, но Гренгуар был подвластен лишь вдохновению и музе. Ему было сложно пойти против своих чувств, терпеть что-то, даже если очень хочется есть. «В конце концов. Если петь поблизости, то можно насобирать на кусок хлеба». Мужчина мог бы своровать что-то из еды на рынке у торговцев, но у него была кристально чистая совесть. Он не мог пойти против закона, а тем более отнимать что-то у тех, кто этого не заслуживает. Наверное, если бы у него была парочка су, то он отдал их какому-нибудь несчастному калеке, ведь у поэта есть руки и ноги, он сможет найти себе пропитание, а этот бедолага — нет. Пьер был слишком добрым для этого злого и беспощадного города и времени. Иногда даже наивен, но не глуп. Не такой глупый, чтобы умереть от голода в переулках или сгнить в тюрьме. Поэт стоял на небольшом выступе, вглядываясь в лица прохожих. — Я могу сочинить для Вашей леди лучшую песню или стихотворение, — говорил Гренгуар, зазывая прохожих, — лучшие строки, чтобы избранница тут же растаяла! С вас парочка су, а к вечеру довольная и восхищенная избранница! Кто-то останавливался возле драматурга, с интересом слушая его речь. К вечеру мужчина разжился деньгами, конечно, гроши, но теперь можно было переночевать в какой-нибудь более или менее теплой таверне или у одного доброго мужичка, который иногда сдавал комнатки за нищенскую плату. Настроение заметно улучшилось, а монетки в кармане звенели успокаивающе. В голову Пьеру даже пришла шальная мысль: забежать на улочку, где живет Флер, а если его поймают, то у него есть чем откупиться от служивых. Легкой походкой Гренгуар двинулся в знакомую сторону, лавируя между прохожими. К ночи знатные люди уходили с улиц, а из подворотен и подвалов выбирались бродяги и нищие. Драматург шарахнулся от одного из них, повернув наконец за угол. Негласное место для границы. Все знали, что сюда лучше не соваться, поэтому сторонились. Если бедные улочки патрулировали редко, либо обходили стороной, то здесь — солдаты были частыми гостями. Охраняли покой и сон богачей. Спала ли Флер-де-Лис? Поэт аккуратно подошел к ее дому. В окне слабо, но все же горел свет. Пьер улыбнулся, а затем тихо-тихо засвистел, будто пролетающая мимо птичка. Не мог же он кричать ей, тем более — она, наверное, уже позабыла бедного драматурга. Девушка сидела на кровати, готовясь ко сну, когда услышала щебетание. «Ночью? Птицы?» — подумала она, подходя к окну, но вместо птиц ее ждал незнакомец в темноте. Блондинка испуганно вздрогнула, хотела даже было закричать что-то вроде: уходите, я позову на помощь. — Чшшш, — прошептал мужчина, выходя поближе, так, чтобы было видно его лицо, — не кричите, — успокоил Гренгуар Флер, прикладывая большой палец к свои губам, — это я. Ваш провожатый. Помните? Глаза девушки оживились, она хотела бы сказать, что помнит его, но это было бы слишком необдуманно и вызывающе. Флер-де-Лис рада была снова увидеть этого странного, но милого поэта. Пару дней назад Феб сказал, что его чуть не схватили, поэтому последние встречи с женихом — она переживала, как бы он не рассказал ей об аресте Гренгуара. И вот — он стоит перед ее окном, снова лукаво смотрит снизу. — Пьер? — переспросила леди, осматриваясь, — что Вы тут делаете? Вас могут поймать… Брюнет задумчиво нахмурил брови, затем пожал плечами, будто сам и не ведал — зачем он здесь. — Я… проходил мимо. Луна сегодня так красива, — проговорил поэт, указывая в сторону сияющей на небе луны, но сам в это время любовался Флер. Она точно была самой хорошенькой девушкой, что он встречал. И он готов был написать в честь нее целую пьесу или оду, но его творчество не слишком уж ценили местные театралы. Флер-де-Лис посмотрела в сторону, куда указывал поэт. И впрямь — луна светила так ярко. Позади раздались шаги, сердце в груди подскочило, видимо мать услышала голос. Девушка резко обернулась к двери, загородив собой обзор на улицу, где остался недоумевающий Пьер. Он будто почувствовал неладное, спрятавшись под небольшим выступом. — Флер, с кем ты разговаривала? — спросила мать, войдя в спальню дочери. Она подозрительно смотрела по сторонам, ища взглядом этого невидимого собеседника. — Я просто напевала песенку, — ответила девушка, непринужденно взглянув на свою мать, — с кем я могу разговаривать? Уже ночь, а на улицах ни души. То есть… Это не значит, что днем я с кем-то говорю. Нужно было следить за каждым словом. Мать не должна была узнать о том, что ее дочь знакома с каким-то поэтом, а еще ведет с ним беседы. Женщина подошла к окну, но успокоившись, что там пусть — пожелав доброй ночи Флер, ушла к себе. Блондинка осторожно закрыла дверь за матерью, выдыхая свободно. Видимо Гренгуар успел убежать, что спасло его и ее… Флер-де-Лис вернулась к окну, вглядываясь в темноту. — Пьер? — позвала она тихо-тихо, — Вы тут? Тишина. Девушка вздохнула, но как только она хотела прикрыть шторы, как из темноты раздался знакомый и приятный голос. — Ваша матушка ушла? — спросил драматург еле слышно, а через секунду уже оказался на том самом выступе под которым прятался. Ловкие пальцы Гренгуара уцепились за карниз окна снизу. Флер замерла от ужаса, боясь, что поэт может упасть вниз. Ей было страшно и из-за того, что он слишком близко к ее спальне. Мужчина, которого она толком не знает… даже Феб не бывал с ней наедине, только в присутствии матери. И блондинка, позабыв об этикете, бросилась к Пьеру. Тот же спокойно сидел, озаряя мир своей очаровательной улыбкой. — Ушла, но Вы же упадете. Я бы не хотела, чтобы под моим окном потом лежала бездыханное тело, — произнесла Флер тихо, сложив неловко руки на груди. На ней была лишь белоснежная длинная сорочка, она чувствовала себя не защищено. «Что я делаю? Нужно позвать на помощь… вдруг он насильник?» Флер боязливо протянула руку Гренгуару, а тот даже замер от этого жеста вежливости. Он смотрел на нее удивленно и с немым вопросом. Уж точно никогда его не приглашала к себе в спальную знатная девица. — Если нас увидят, то меня повесят. — А если Вы упадете, то я буду всю жизнь думать, что это из-за меня. Гренгуар усмехнулся, но протянул руку к Флер, хватаясь. Через мгновение поэт уже сидел на окне, болтая немного ногами. Ему было так неловко, будто бы он был лишним в этой богатой комнате, шикарном интерьере. Девушка набросила на плечи одеяло, кутаясь в него, чтобы хоть как-то прикрыть открытые плечи и руки. Боязливо она смотрела на своего незваного гостя. «Если матушка узнает, то мне конец». Поэт немного усмехнулся, но не слез с окна. — Я Вас не трону. Я не для этого спасал Вас на улицах… не находите, было бы странно… Флер приложила палец к губам, заставляя Гренгуара замолчать. Ей показалось, что в коридоре снова кто-то прошел. Девушка со страхом посмотрела на дверь, Пьер затих, прислушиваясь. Показалось. Мужчина слез с окна, усаживаясь под ним, поджав ноги. Ему не хотелось влезать в лично пространство леди, тем более он видел, как ей неловко находиться здесь с ним наедине. — Пьер, расскажите мне что-нибудь, — попросила она тихо, садясь напротив него на пол, кутаясь в одеяло, — про Вашу мистерию. А еще про дальние края… Вы же знаете много об этом? Откуда Вы? Он лишь усмехнулся, кивнув. Кажется, она перестала бояться его. Гренгуар сел удобнее, начав свой долгий рассказ. Он говорил тихо, чтобы никто в доме не слышал. Рассказывал о своем детстве, о том, как стал сиротой, но все же обучился чтению и письму, а еще языкам. Пьер даже не помнил, когда его в последний раз спрашивали о подобном. Возможно, это первый раз. Флер-де-Лис было интересно узнать о нем что-то. Через час девушка аккуратно подвинула в сторону драматурга поднос с едой, что она не съела вечером. Фрукты, кусочек пирога. Мужчина сначала как-то неловко отказывался, но живот уже давно сжимался от голода, поэтому брюнет с благодарностью уплетал виноград. Вкусный. Сладкий. Флер легла на кровать, рассматривая то, как жадно этот человек поедает обычные фрукты. Ей было грустно, в очередной раз она задумалась о том, как же тяжело ему приходиться. Пьер повеселел, уже рассказывал хозяйке комнаты о мистерии, комментируя то, как же он провалился. Горожане не оценили его стараний. — У Вас хороший голос, — сказала Флер, обнимая подушку, — красивый. Поэт улыбнулся, смущенно смотря на свою собеседницу. — Я пою. Иногда… История уже завела Гренгуара к рассказам о горожанах, послушниках и солдатах, когда он заметил, как сладко Флер спит. На утро Флер проснулась, заметив, что местечко, где сидел поэт пустует. Она оглянулась по сторонам — поднос стоял на столе. На нем лишь лежала веточка от винограда, значит, это был не сон. Пьер вчера был здесь. На лице девушки появилась улыбка. Все же — этот поэт был так не похож на всех, кого она знала. И он ей нравился.