Песочное печенье с корицей

      «Три слова, характеризующие Вас?»       Эгоизм.       Зависть.       Неуверенность.       «Вы способны на поступки во имя любви?»       Ага, как же. Наорать и убежать. Неплохой поступок, не правда ли?       «Вы умеете дружить?»       Безусловно. Поддерживаю и верю в друзей до первого голодного припадка.       «Вам можно доверить секрет?»       Это, наверно, единственное, в чем я правда хорош. Могу злиться на человека, но не предавать его тайны.       Ненавижу себя. Я слабак. Я трус. Сижу в тепле, листаю журнальчики Флёр, пока любимая девушка и лучший друг морозят себе задницы и прячутся в дремучих лесах от Того-Кого-Нельзя-Называть.       - Рон, все хо’гошо? – Флёр встала передо мной в милом передничке, судя по всему, она начинала готовить. Ее светлые волосы были завязаны в узел, а лицо выглядело обеспокоенным.       «Нет, Флёр, все очень плохо», - подумал я про себя и положил журнал на находящийся передо мной низкий деревянный столик, покрашенный в бирюзовый цвет. Но сказал совсем другое:       - Я в полном порядке!       - Тогда почему ты сидишь и плачешь над дамским жу’гналом?       Я даже не заметил этого, но поспешно стер слезы со щек. Еще одно доказательство того, насколько я отвратителен.       - Ты лучше, чем ты думаешь, Рональд, - Флёр присела рядом со мной и дотронулась до моего плеча рукой, испачканной в муке.       Где-то год назад такая близость с ней привела бы меня в восторг, но сейчас ее чары не действовали на меня. Может, я немного повзрослел, может, я безоговорочно полюбил Гермиону Грейнджер, что аж на других смотреть не мог.       - Я оставил их одних. Я поддался жуткому приступу себялюбия и…, - Флёр внимательно посмотрела на меня, хотя мне трудно было признаться в этом кому-либо еще. – Ревности.       Моя невестка достала палочку и призвала поднос с чайником и прочими чайными принадлежностями, в том числе утренним песочным печеньем с корицей. В этом они с матерью были похожи – когда человеку плохо, чашечка чая может поднять настроение, вот их девиз. Она осторожно заварила травяной чай и вновь посмотрела на меня. Это продолжалось довольно долго, Флер как будто бы искала слова, чтобы ответить мне. Наконец, её лицо озарила улыбка.       - Я не знаю, какого это быть тобой и, может быть, в чем-то я ошибаюсь. Но Билл ‘гасказывал, что в детстве ты пытался выделиться, сделать что-то г’гандиозное, чтобы выйти из тени. Плани’говал стать лучшим учеником, победителем в квиддич, старостой школы…, - я ухмыльнулся этому перечислению. Детские мечты и амбиции. Все равно ничего не добился.       - Ты думал, что только это сможет заставить всех полюбить тебя. Но, Рон, все и так тебя любят. Ты не шутник, ты не гений, но ты хороший друг и п’гек’гасный человек.       - Держи карман шире! – закрыв лицо руками, я подавил в себе желание расплакаться от угрызений совести. – Они одни, Флёр! Может, они уже мертвы или их пытают! А, может, они счастливы и без меня.       Флёр терпеливо продолжила, параллельно разливая чай по кружкам:       - Если бы ты ши’ге отк’гыл глаза, то увидел бы, как смотрит на тебя ‘Ермиона. Она любит тебя, это даже моллюску понятно! А ’Арри твой лучший друг не потому, что ему нужен оруженосец. Ему нужен но’гмальный человек рядом, кото’гый бы видел в нем не Героя столетия, а личность! – далее молодая миссис Уизли решила перейти на мое детство. - Ф’гед и Джо’гдж были маленькими ду’гаками, когда д’газнили тебя, они обожали твою ’геакцию…       - И что с того, - я взял горячую кружку и отпил немного. – Я виноват в том, что позволял им издеваться над собой. Я комок неуверенности в себе, и это уже ничего не исправит!       - О! – Флёр резко вскочила, задев поднос и рассыпав все содержимое на нем. – Репаро! П’гоблема в одном, Рональд Уизли, - тебе н’гавится жалеть себя! Любые ’газговоры бесполезны! Ты видишь себя таким, каким удобно.       Я покачал головой:       - Я не люблю страдать! Мне ничего другого не остае…       - Oh, imbécile! – Флёр выхватила у меня кружку, поставила на восстановившийся поднос и быстрым шагом направилась на кухню.       Я сильно ее разозлил, о чем свидетельствовала громко хлопнувшая дверь. И я снова уткнулся в свои мысли, но вместо привычного самобичевания, почему-то стал вспоминать некоторые события за последние семь лет:       «Я пришел на помощь Гермионе, когда считал ее невыносимой всезнайкой и спас от тролля. Пожертвовал собой на шахматном поле. Был готов убить Малфоя голыми руками за оскорбления семьи и друзей. Был Крэббом. Пошел в лес за пауками, несмотря на жуткую арахнофобию. Спустился в Тайную Комнату. Ударил Снейпа «Экспеллиармусом». Сражался против Амбридж. Классно стоял на воротах и без всяких зелий. Готов умереть за справедливость и спасти волшебный мир от зла».       Это звучало слишком хорошо для правды. Но в первый раз за последнее время я не чувствовал себя ужасно. Я почувствовал прилив сил и поверил в то, что смогу все исправить. Вся слабость и неуверенность в моей голове, и моя самая главная битва не с Тем-Кого-Нельзя-Называть, а, да ладно, с Волдемортом («страх перед именем это полная чушь», да, Гермиона?) и Пожирателями, а с самим собой.       Я вбежал на кухню и жутко испугал Флёр. Я кинулся к ней и обнял. Она немного опешила и обняла в ответ. От нее пахло специями к гусю и мылом. В этот момент она так напомнила мне маму, что на душе стало уютнее.       - Прости меня, - я разомкнул объятия и посмотрел на человека, который открыл мне глаза. – Может, тебе поработать психологом?       Флёр засмеялась и легонько стукнула меня по руке.       - Я не сдамся, - прошептал я и захватил тарелку с печеньем. – Я найду их.

***

      Через несколько дней я услышал голос из делюминатора. Её голос.