Вечность длиною в месяц

      Это немыслимо. Она, конечно, раньше слышала о том, что у каждого есть двойник на этой планете. Но считала это глупыми сказками, не больше. Ну, по крайней мере, раньше. Сейчас - уже нет.       Высокая, стройная, красивая. Глаза горят, брови изящно изгибаются, а после недоуменно ползут вверх. На губах - кривая ухмылка, покрытая наверняка недешевой помадой. Локоны аккуратными завитками спускаются на плечи. А те самые плечи, одетые в пиджак какого-то всемирно известного бренда, мгновенно передергиваются. Надменная. Наверняка. До жути пугающая схожесть. Внешне - почти одинаковы. Даже не почти, полностью. Если бы и ее принарядили во что-то подобное и сделали прическу и макияж, их бы никто не различил. Эта мысль одновременно и пугала, и подвергала в неописуемый восторг.       Немой вопрос, замерший на губах обеих, первым срывается с губ Елены. У нее хотя бы есть догадка. - Ты... ты Дженна Соммерс? - он дался вовсе нелегко. И сейчас сердце замерло. И хрен его пойми от чего. То ли от нахлынувших эмоций, то ли от ожидания. В любом случае, о таком она и не думала. - Дженна! Дженна, к тебе пришли, - неожиданно произносит копия. И как заметила Елена, произносит весьма облегченно. Кажется, будто вся ее напряжение и надменность исчезли. От этого становится немного легче и Елене. Совсем немного. - Кто там? - где-то внутри дома раздается приятный женский голос. - Я, к тебе пришла я, - с веселой улыбкой на губах. Ей смешно. Копия веселится. - Как смешно, Кэт. Кто на самом деле? - голос все громче, а затем и неспешные шаги. Страшно. Черт, страшно.       Всего за несколько секунд в дверном проеме показывается русая голова, а затем, подвинув Кэт, появляется и вся женщина. Она маленького роста, красивая, улыбчивая. В ее руках кухонное полотенце с оленем, об которое она тчательно трет мокрые руки. На ногах плюшевые тапки, большие и мохнатые тапки. Такая домашняя ситуация вызывает легкую, мимолетную, но улыбку. Но непринужденность продолжается недолго. Как только женщина в тапках видит Елену, полотенце тут же выпадает из, кажется, трясущихся рук. Она взволнованна, но не удивлена. Странно. Две пары изумленных глаз разглядывают приютскую девочку, а она отводит взгляд куда угодно, лишь бы на них не смотреть. Взгляд натыкается на то самое, упавшее полотенце с оленем. Гилберт решительно, в одно движение, поднимает его, а потом пристально смотрит на картинку. - Рудольф, - ее голос полон уверенности. Елена протягивает полотенце и даже улыбается. На их лицах полное недоумение. - Вы не знаете, кто такой Рудольф? - Кажется, олень Санты, - Дженна подает голос и руку, чтобы взять вещь. - Да, именно. Самый главный и любимый олень, если быть точными, - в голове яркими картинками проносятся воспоминания. Было время, когда и она верила в чудеса. Приютским в чудеса верить только и остается. Под Рождество особенно. Но все зря. Ежегодно загаданное желание не сбылось до сих пор. А она загадывала его с четырех лет, каждое гребанное Рождество, вплоть до восемнадцати лет. Каждый праздник она загадывала одно и то же желание. Но все зря. Каждый раз она получала шерстяные носки какого-то непонятного цвета, которые вязала местная медсестра. На протяжении четырнадцати лет она получала носки. Четырнадцать лет...хотя, как-то, когда Гилберт было около десяти, в их приют пожертвовал деньги влиятельный юрист. Целый год он перечислял деньги. И этот год был самым лучшим в жизни маленькой Елены. Тогда на Рождество она получила не носки, но и не то, что желала. Ей подарили куклу Барби. Красивую такую, с шелковистыми волосами, широкой улыбкой, идеальной фигурой, в платье изумрудного цвета. Такую красивую... Любая бы на месте Елены радовалась такому подарку, но Гилберт лишь немного покрутила игрушку в руках, а потом засунула ее обратно в упаковку и отдала воспитательнице. Все удивились, на что девочка ответила, что эта кукла фальшивая, как и вся забота этого богатого юриста, и что она лучше будет получать носки в подарок и искренне радоваться, чем принимать пустые, дешевые поздравления и такие вот подарки. Это было шоком для всех. Маленькая девчушка оказалась не такой уж падкой на шуршащую упаковку. Тогда все промолчали, но на следующих день ее все-таки вызвали к директору. К всеобщему удивлению Елена вышла оттуда счастливая, да еще с мягкой игрушкой. Это был олень с красным носом и бубенчиками на шее. - Как ты узнала? - копия, кажется, Кэтрин, с интересом разглядывала полотенце, а потом изумленно посмотрела на Елену. Да, богатенькой девочке, видимо, не говорили таких простых вещей. - Красный нос только у Рудольфа, - беззаботно пожав плечами и усмехнувшись, Гилберт все же подняла взгляд на двух незнакомок. Они стояли удивленные, пораженные и даже немного восхищенные. - Ты кто? - снова Кэт. Ну, хоть что-то умное пришло в ее кудрявую головку. - Я Елена... Елена Мари Гилберт, - страх снова пробрался липкими щупальцами глубоко внутрь. Она говорила несвязно, отрывисто и как-то тихо. И в ответ на это она ожидала чего угодно. Но никак не крепких и теплых объятий Дженны, которая уже плакала и никак не могла связать двух слов.       Ее пригласили в дом, напоили горячим шоколадом с зефиром и начали расспрашивать. Спрашивали абсолютно все, нисколько не стесняясь вопросов. И если Дженна, которая оказалась тетей Елене, еще как-то сдерживалась, то Кэтрин - сестра-близнец - вообще не знала, что такое скромность и умеренность. Она спрашивала обо всем, но преимущественно о личной жизни, о жизни в приюте, о друзьях. В принципе, Елене и не трудно было отвечать. Рассказывать о личной жизни и друзьях было практически нечего, а про жизнь в приюте... Тут без комментариев. Она не стеснялась своего прошлого, но вспоминать некотрые моменты просто не хотелось. К счастью, Кэтрин не спрашивала о том.

***

- Знаешь, тебе повезло. Ты не знала наших родителей. Я бы предпочла их не знала, - уже глубоким вечером, когда Дженна ушла спать, а сестры все никак не могли наговориться, Кэтрин начала разговор о родителях. Этого разговора Елена боялась весь тот вечер. Но все оказалось напрасно. Оказывается, родители Кэтрин...ну, родители Елены погибли три года назад. Подробности она не выясняла, но, кажется, погибли они в автокатастрофе. Проблемы с тормозными колодками и поздние сумерки сделали свое дело, унеся с собой три жизни. Миранда Пирс, Грейсон Пирс и Джереми Пирс. - Ты не понимаешь о чем говоришь. Это ужасно - жить без родительской любви. Это тебе повезло, уж никак не мне, - измученная, до тошноты притворная улыбка. По-другому она сейчас не может. Ей бы не улыбаться вообще, но как-то же надо сгладить возникшую неловкость. - Господи, ты совершенно ничего не знаешь! - у Кэтрин, видимо, какой-то пунктик на этот счет. - Их запросто можно было записать в родители года, Елена! Конечно была любовь к детям, и забота, и подарки. В нас с Джером они души не чаяли. Но по отношению к друг другу и нашей семье... Все плохое и негативное во много раз превышает все хорошее. Скандалы и ругань каждый божий день, измены с обоих сторон, презрение к друг другу... - севший голос говорил об ужасной печали. Глубокие вдохи лишь омрачняли всю ситуацию. - Ненависть царила в нашем доме на каждом углу. При нас они притворялись, слащаво улыбались и играли в счастливую жизнь. Это бесило. Мне было 15, когда они сказали нам, что разводятся. Мне было всего 15, Джеру 17. Он до последнего не верил в правдивость их разговоров, а для меня это было очевидно, как 2×2. Но я все равно переживала, хотя понимала необходимость. И вот когда они собрались в очередную поездку по миру, желая взять меня и брата с собой, я отказалась. Я психанула и перевезла все свои вещи к Дженне. Я и подумать не могла...       Она замолчала. Она неожиданно и совсем неуместно замолчала. Продолжать Кэтрин явно не собиралась, а Гилберт изнутри грыз интерес. Навязчивой быть в приюте не учат, черт, а зря. Была не была. - А потом?... - Ничего. Потом совершенно ничего. Давай не сегодня, Елена. Мы устали. Завтра договорим, - в одно мгновение та Кэтрин, с которой Елена познакомилась и общалась уже почти пять часов, куда-то испарилась. Голос стал слишком серьезным и громким, а от недавней расслабленности и безмятежности следа не осталось. И конечно же Гилберт понимала, что виной всему трагические воспоминания. Навязчивость не приветствуется. Они еще успеют поговорить. - В гостевой постелено, ванная там же, моя пижама на кровати. Если что, я в соседней комнате. Спокойной ночи, сестренка.       Краткий поцелуй в щеку и она остается сидеть на кухне одна. Вроде, нужно спать, а ей почему-то совсем не хочется. Новый дом, новые - пожалуй, единственные - родственники. Тетя. Сестра-близнец. Все это слишком для одного дня. Ведь еще вчера утром она проснулась в приюте, считая себя круглой сиротой, а сейчас будет засыпать в шикарном доме, где через стенку спит сестра. В это любой нормальный человек с трудностью поверит. Похоже на второсортный бразильский сериал с плохой концовкой. Нет, ей плохой конец не нужен. Достаточно плохого начала. Именно поэтому она сейчас же пойдет спать, чтобы утро настало быстрее.       Огромная комната, огромная кровать, пижама с зайцами, шикарный теплый душ. Все это поочередно сменило друг друга на протяжении целых двадцати минут. Сейчас перед ней опять огромная кровать. Наверняка мягкая, уютная, теплая... Все, ей уже и спать хочется. Остается только за водой сходить и можно ложиться. Но как бывает по сценарию, воду принести ей не удается, потому что на выходе из комнаты она слышит приглушенные всхлипы. Кэтрин...       Пулей Елена залетает в комнату сестры. Та сидит на кровати, обнимает какую-то плюшевую игрушку и плачет. Убивается горем, если быть точнее. Гилберт, может и знает ее всего несколько часов, но сердце уже начинает болеть, видя страдания сестры. Как можно тише и аккуратней она подходит к самой кровати, забирается на нее с ногами и крепко обнимает Кэтрин. Так крепко, как только может. Так, чтобы Кэт знала, что она теперь не одна. Это не сразу, но помогает. После рыданий они обе успокаиваются и засыпают. Засыпаю вместе, крепко обнявшись, все еще в слезах. THE END FLASHBACK