Учащенный пульс

      Ванда взглянула на Вижна с довольной улыбочкой, которая синтезоида даже немного напугала — девушка определенно что-то задумала.       — Так значит, ты распознаешь звуки и цвета.       — Разумеется.       — А еще можешь сказать, красив тот или иной предмет, — продолжила Ванда, приложив вилочку к губам. Сегодняшний ужин она назвала восхитительным — множество разных фруктов, и она даже не знала, что в больницах так бывает.       — Да, могу, — настороженно ответил Вижн.       — И ты чувствуешь что-то! — после этого Вижн взглянул на нее с сомнением, словно просил ее не напоминать о чем-то, а она именно это и сделала, задев за больное. — И именно это! Твое выражение лица — оно стало просто потрясающим! Особенно когда ты вот так на меня смотришь, да!       — К чему Вы ведете, Ванда? — Вижн выпрямился в своем кресле, которое недавно переставил к постели девушки.       — Кстати, откуда ты взял все эти жесты, а? Нет, я, конечно, понимаю, живешь среди людей, но почти неделю твое лицо оставалось непроницаемым, а тут, стоило нам остаться один на один, как сразу… Взрыв! — Вижн гадал, откуда в девушке, которая была такой холодной, такой отстраненной от внешнего мира, появился небывалый всплеск эмоций. Что заставило ее проснуться?       — Я смотрел фильмы, пока Вы спали. Комедийные ситкомы подходят больше всего, — признался Вижн, но быстро вспомнил, с чего все началось. — И все, же, почему Вы начали об этом рассуждать?       Ванда надкусила ярко-красное яблоко и взъерошила свои волосы, делая вид, что задумалась о чем-то. Синтезоид же был уверен — весь разговор она успела продумать, и каждый следующий шаг у нее был заготовлен. Он даже не знал, откуда у него эта уверенность.       — Фильмы? Без меня? То есть я от скуки мучаюсь… Знаешь, когда я просила называть себя по имени, я подразумевала общение на «ты», — задумчиво дожевывая кусочек яблока, произнесла ведьма.       — Понял, — Вижн медленно кивнул и поймал взгляд девушки. — Может, тогда ответишь на мой вопрос?       Он отметил, что Ванда ведет себя как-то слишком… Странно. Перепрыгивает с мысли на мысль, не успевая закончить, разговаривает с ним. Если он раньше думал, что перестал что-либо понимать, то сейчас он вообще ничего не мог сказать.       — Мне просто интересно, насколько ты человек. Может, кушать хочешь?       — Ни разу еще не хотел, — уклончиво ответил Вижн.       — А что будет, если ты съешь что-нибудь? У тебя же наверняка есть вкусовые рецепторы, — глаза девушки загорелись от идеи накормить синтезоида чем-нибудь. Вижн долго выжидающе смотрел на нее, а она смотрела в ответ, не отводя взгляда.       В конце концов, ему самому было интересно. Он взглянул на Ванду, и, сам не зная почему, он отметил, что улыбка поразительно ей идет, и у нее поразительно красивые глаза. С эстетической точки зрения, разумеется.       Эта девушка, странная, неописуемая, не подходящая ни под одну из норм, немного таинственная, но называющая себя открытой книгой, плачущая и смеющаяся одновременно, жизнерадостная и скрытная, не желала видеть в нем человека. Она уже видела в Вижне, андроиде из вибраниума, человека, самого настоящего, лишь изредка отпуская комментарии о его небольших отличиях. Даже с ними она мирилась. Зачем? Ванда, как-то странно, наверное, сама того не осознавая, стала маячком для него. Он не хотел разочаровывать ее, именно сейчас, глядя в глаза этого почти ребенка, он понял, что просто не может ее разочаровать в ее фантазиях. То, что она успела выдумать, не до конца даже осознав, не могло быть не правдой.       Он дотянулся до десертной ложечки на подносе — еще вчера он заметил, что Ванда предпочитает вилку, и выудил из ее тарелки фрукт, которому не мог найти названия, поскольку никогда еще не видел его в почищенном виде.       Когда фрукт оказался у него во рту, он прислушался к собственным ощущениям. Он долго не мог понять, что это. Так странно. Он не мог подобрать слова, зная все языки мира, он не мог описать свое чувство, не смотря на то что не был способен чувствовать. Вижн медленно раздавил фрукт зубами и почувствовал странный вкус на языке. Он все еще не мог его описать, это было похоже на… Он не знал на что. Ему даже захотелось зажмуриться от яркости ощущения. От яркости самого вкуса. Но все системы в его организме вовремя стабилизировались, не допустив изменения мимики, отчего Ванда, после долгого взгляда на него, грустно вздохнула:       — Люди обычно морщатся, когда едят лимон, но нет, так нет. Ну, как тебе?       Вижн задумался надолго, потому что все еще не мог ничего произнести. Он сглотнул и поднял глаза на девушку.       — Как это называется? Этот вкус, я не могу описать его. Мне просто не хватает слов, — тихо произнес Вижн, и его лицо впервые излучало эмоцию. Он словно светился весь. Того и гляди улыбнется.       — Кислый, полагаю. Странно немного, я и не задумывалась, что можно не знать, как называется вкус.       — Это как внезапно прозревший слепой — он не будет знать цвета, но каждый из них будет восхитительным для него, — ведьма застенчиво усмехнулась и подцепила своей вилкой еще какой-то кусочек. Она поднесла вилку к его рту, и он послушно раскрыл губы по ее первому же требованию. Ванда рассмеялась, наблюдая за ним, и за тем как он медленно прожевывал кусочек сочного фрукта.       Ничто не выдавало фейерверк вкусов внутри. Все еще кислое послевкусие вместе с таким ярким, противоположным, наверное, сладким вкусом заставило его издать тихий вздох, от чего Ванда тут же с усмешкой вставила свое «Вау». Вижну было интересно, долго ли и на каждую ли его эмоцию она будет так реагировать?       — Что понравилось больше?       — Все! — как-то слишком поспешно, как-то слишком радостно, слишком человечески восторженно, воскликнул Вижн. — А тебе что нравится больше всего?       Ванда взяла десертную ложечку из его рук и зачерпнула ярко-красные зерна, вновь поднеся ложечку к его рту, словно кормила малолетнего. Хотя, Вижн мог отметить, что это… Хм, приятно?       Вкус был странным, сладким, но вместе с тем… Словно провести рукой по наждачной бумаге. Терпкий! Именно! Это, здесь, наверное, самое подходящее слово. Ванда, с улыбкой взглянув на него, сама зачерпнула ложечкой ягоды и с наслаждением прожевала.       — Это полезно для крови, вообще-то. Мама так всегда говорила, когда я болела, — оповестила она.       — Ты часто болела? — поддержал разговор Вижн, не зная, куда это вообще может его завести. Он, кроме нее, наверное, толком ни с кем и не общался. Когда Мстители собирались командой, и нужно было что-то сказать, он говорил, когда его просили что-то сделать, он делал. А вот говорить с кем-то, потому что ему самому этого хотелось, ему еще не приходилось. Да он никогда еще ничего и не хотел по-настоящему.       — Чаще брата, — внезапно засмущавшись, уклончиво ответила ведьма.       После этого она замолчала. То ли воспоминания нахлынули, то ли еще что-то, чего синтезоид не мог понять. На этом закончились и его гастрономические открытия, Ванда молча поковыряла свой обед, оставив половину и попросив не убирать. Когда она призналась, что хочет спать, он сказал, что попробует сделать что-нибудь, чтобы ей было не так скучно, может даже, найдет способ показать ей фильм, но ответной реакции не услышал. Может, ведьма спала, а может, просто хандра не позволила ей ответить.       Спала, она, по человеческим меркам, наверное, не долго, да и вообще, Вижн отметил, что люди редко спят днем, только если чувствуют слабость. Поэтому, с Ведьмой что-то все-таки не так. И когда он случайно коснулся ее во время их совместного обеда, рука Ванды показалось ему слишком горячей, но он списал все на проблему с сенсорами. Надо будет, когда Старк с Беннером вернутся с их операции, попросить поработать их над его настройками. Наверное, что-то повредилось при транспортировке, когда его вытаскивали из логова Альтрона.       Вкрадчивый стук в дверь и Ванда тут же испуганно подскочила, запутавшись в одеяле. Она, барахтаясь, начала падать, и Вижн тут же поспешил подхватить ее, прежде чем она оставит на своей коже несколько свежих синяков. В тот момент, когда Ванда, смеясь, начала выбираться из под одеяла, и все это, на руках у Вижна, он не чувствуя усталости, уже несколько минут поддерживал ее сантиметрах в двадцати от пола, чтобы девушке не пришлось барахтаться на полу, в комнату торопливо ввалилась вся команда Мстителей.       — Э? Мы помешали? — удивленно спросил Стив, глядя на смеющуюся Ванду, слезающую с рук Вижна.       Неожиданно комната заполнилась таким количеством людей, каких стены больничной палаты еще никогда не видели. Ванда принялась обнимать их всех по очереди, и Брюса, кажется, он чувствовал себя неловко, и Наташу, обаятельно ей улыбнувшуюся, и Клинта, который был рад объятиям и крепко стиснул ее в ответ, и Капитана, который долго не выпускал ее.       — Ну, а меня? — спросил Тони, но после холодного взгляда ведьмы тут же пожал плечами, словно ничего не говорил. Он тут же перевел свой взгляд на Вижна, который подошел к Ванде и встал за ее спиной. — Давай, Вижн, обними папочку!       Синтезоид непонимающе взглянул на Старка. Папочка?       Тони устало вздохнул и махнул рукой, пробурчав что-то про бесчувственных машин, но тут же громко ойкнул — ему в голову прилетел пластиковый стаканчик с карандашами, сыплющимися на пол прямо в полете. Он тут же взглянул на ведьму — Стив только успел снять с ее запястий браслеты, сказав, что ее брат начал просыпаться, но тут же начал укоризненно на нее смотреть. Ванда пожала плечами, смеясь.       — Он не бесчувственный! — произнесла Ванда, улыбаясь.       Вечером они остались в палате вдвоем, Стив был удивлен, узнав, что Ванда нашла общий язык с синтезоидом и даже предлагала ему остаться вечером, но он сослался на какие-то дела, что ее явно задело. Она, наверное, не предполагала даже, что он может быть чем-то занят. И старые, гневные мысли о том, что он может сидеть с ней целую вечность почему-то перестали быть такими уж раздражающими. Они со Стивом расселись на постели девушки и выбрали фильм, который еще ни один из них не смотрел, это, впрочем, было не так уж и трудно, Ванда последние несколько лет провела в заключении у Штрукера, а Стив семьдесят пять лет в ледяном сне.       Китайскую еду Ванда тоже никогда не пробовала, когда она росла, это еще не было популярным, а после у нее просто не было такой возможности. Этот день определенно был для нее открытием. А к брату Стив ее не пустил, там сейчас полная палата врачей, да и он не может пока произнести ни слова, кома была глубокой, и он только начал приходить в себя. Он снова пообещал, что они увидятся утром и на этот раз Стив сказал, что не улетит никуда.       — А где вы были? — спросила Ванда, пока фильм только начинался.       — Подчищали за Гидрой, надеюсь, это была последняя вылазка, — устало ответил Капитан и устроился удобнее.       — Отрубишь одну голову, вырастут две, — прошептала Ванда, не задумываясь, и тут же прикрыла рот ладошкой. Она бросила извиняющийся взгляд в сторону Стива, и решила пояснить, — я про то, что это не последняя, наверное. Прости. Случайно вырвалось.       Он коснулся рукой ее плеча, чтобы приободрить, и Ванда смогла выдавить улыбку. Они смотрели фильм молча, только вместе смеялись во время отличных шуток, и Ванда находила в этом какой-то особенный уют. Ей нравилось сидеть в тишине, слыша лишь искаженный компьютером голос актеров, что был даже немного приглушен. Она то и дело поглядывала на Стива. Странно. Она, наверное, настолько быстро прониклась к нему, что за время отсутствия успела соскучиться.       К тому времени, как она ложилась спать, Вижн так и не появился, на краткий миг она даже забеспокоилась, что что-то могло случиться, но вспомнила, что во лбу у него Камень Бесконечности, а он самый сильный герой из всех, что она знает. Да и вообще, на что Вижн может нарваться? Она все равно не спала, впервые в ее комнате никого не было, она осталась одна, и это было похоже на приступ клаустрофобии. Сердце билось слишком часто. Да и осознание того, что брат выкарабкался, и уже завтра она увидит его улыбку, не способствовало улучшению сна. Утром Стив проводил ее до палаты брата, одна она боялась заблудиться, ведь в прошлый раз она была настолько обеспокоена предстоящей встречей, что не видела ничего вокруг.       Сейчас она учила дорогу. Два поворота налево, как только выйдет из своей комнаты, лифт, четыре этажа вверх, пост, где собираются все врачи и медсестры, направо — оцепленный коридор, и то, на что она в первый раз даже не обратила внимание. Чтобы не пугать местных обитателей, вояк переодели в больничную форму, какую носят пациенты, усадили на диванчики у дверей, а автоматы не очень старательно спрятали за старым фикусом рядом с ними. Значит, ее брата все же охраняют. Она может вздохнуть чуточку спокойнее. Она прошла в оцепленное крыло вслед за Стивом, который показал перед этим «пациентам» какую-то заламинированную карточку, но сделал это настолько быстро, что со стороны и не заметить.       Когда она вошла, брат спал.       — Подождешь?       — Время не ограничено? — тут же беспокойно спросила Ванда, вспоминая отмеренные ей в прошлый раз полчаса.       — Сиди сколько хочешь, — дружелюбно пожал плечами Стив.       Ванда мило улыбнулась и села на стул возле постели брата. Он спал. Самым простым, не коматозным сном. На прикроватном столике лежала стопочка глупых журналов, и Ванда, решив не докучать брату своими взглядами, открыла первый попавшийся, остановившись на случайной статье.       Пробуждение на этот раз было более… легким. Голова не раскалывалась, словно он получил пулю в лоб и еще не успел умереть, пальцы рук и ног слушались его куда лучше, и он чувствовал, что его тело действительно стало его телом. И все было бы прекрасно, кроме сухости во рту. Он обвел комнату взглядом. Совсем рядом стакан с водой, но дотянуться до него не хватит сил.       Сестра. Рядом. Наверное, как и каждый раз, когда он просыпался. Он попробовал тихо позвать ее, перед тем как уснуть, он не мог произнести ничего боле односложных слов, вроде «да» и «нет», но надеялся, что имя сестры настолько прочно въелось в память, что он не сможет не произнести его.       — Ванда, — тихо позвал он, и сестра тут же подняла глаза и захлопнула журнал. Он покосился в сторону стакана с водой, надеясь, что она поймет. Она пересела на краешек его постели и дотянулась до воды, заботливо помогла ему присесть, для него это сейчас было больше, чем неимоверно трудно. Она поднесла стакан к его губам, придерживала его голову, пока он жадно пил, и только уложив его обратно, произнесла:       — Мне хочется сейчас со всей силы ударить тебя, обозвать самыми гадкими словами, избить подушкой и вообще… Как ты мог бросать меня, а? Даже не думай об этом больше, тебе ясно? — Ванда взглянула на него сердито, скрестив руки на груди, но тут же смягчилась и коснулась его щеки пальчиками. — Но я, в общем-то, рада что ты все таки смилостивился остаться со мной.       Она пыталась быть холодной, сдержанной, словно ничего не случилось. И выдержала не больше минуты под пристальным взглядом смеющихся голубых глаз. Она бросилась обнимать его и целовать, не сдержавшись, все чувства, все, что накопилось в ней за эти несколько дней, она вымещала в крепких объятиях. Он смог даже тихо рассмеяться, но тут же спохватился, схватившись за живот. Последний раз он чувствовал такое во время затяжного кашля, когда мышцы болели настолько сильно, что и смех, и кашель, причиняли боль. А сейчас виноват свинец.       Он неловко, руки все же еще не до конца его слушались, приобнял сестру, которая металась между счастливой улыбкой и слезами, шептала, что больше никогда его не отпустит, и что он самый ужасный брат из всех на свете, и что любит его, и что никогда-никогда не простит, и что не позволит ему выходить из дома, только бы он не попадал ни в какие передряги, и что не обижается на него ни за что. Она шептала так много всего, что он совсем скоро перестал разбирать слова. Он и представлять не хотел, что его милая Ванда пережила за то время, пока он лежал на операционном столе. Он надеялся, что никогда не почувствует то, что чувствовала она. Никогда.       Он подвинулся жутко неловко, и его тело тут же отозвалось болью в каждой мышце, но это того стоило. Ванда устроилась рядом, замолчала, видно, она настолько быстро говорила, что теперь ей не хватало воздуха, обняла его за шею, медленно поглаживая пальчиками его скулу.       — Я соскучилась, — прошептала она. Через несколько часов или через секунду, Пьетро не знал. Времени не существовало.       — Тоже, — прохрипел он в ответ, надеясь, что Ванда поймет.       Она отказалась от обеда, все сидела с ним, не уходила даже когда он спал, ей было наплевать на то, что бодрствовать он мог не больше двух-трех часов. Она не обращала внимания на докторов, которые порой нарушали их семейную идиллию. Она не обращала внимания на уговоры Капитана вернуться к себе — Пьетро ведь и правда никуда не убежит. Она не обращала внимания, только разглядывала его лицо все время.       — Что ты… Делаешь? — ночью он начал говорить гораздо лучше, поэтому произносил фразы по слогам. Редкие слова, с большими перерывами, он говорил как ребенок, который только учится говорить, но и это делало сестру безмерно счастливой.       — Запоминаю, — шепнула Ванда, приглаживая его непослушные, взъерошенные волосы.       Мама всегда делала так же, Ванде заплетала миленькие косички, а оставшиеся пять минут, перед тем как нужно было выходить в школу, чтобы не опоздать, тратила на то, чтобы сделать прическу Пьетро хоть отдаленно напоминающую аккуратную.       — Я боюсь забыть тебя, — также тихо произнесла Ванда. Не было смысла говорить громко, кроме них во всем крыле, кажется, никого не было. Прямо как в их комнате, когда они не спали после того, как родители выключили свет. Говорили тихонько и делились секретами. — Кто знает, что ты задумаешь вытворить на следующей неделе? Ты ведь все время ищешь приключения. А я просто не могу себе позволить забыть тебя. Буду полной дурой, если…       — Не будешь, — проскрипел юноша и выдохнул, надеясь на то, что сможет выдать больше обычных двух слов. — Я рядом. Навсегда. Не брошу. Или я. Идиот.       Ванда рассмеялась, но изучать его не перестала. Она смотрела на его улыбку, это сейчас было единственным, что у него получалось так же отлично, как и всегда. И когда она смотрела на его улыбку, она поняла, что за спиной больше нет этой разлуки, этого нетерпения, нет боли, нет переживаний. Нет ничего плохого. Пьетро, ее неунывающий защитник и оптимист какой-то особой магией стирал все плохое из ее памяти. Она так никогда не могла, а вот у него в этом деле талант.       Он начал закрывать глаза около двух, когда Нью-Йорк светился сотней тысяч огней ночной жизни, поэтому Ванда погасила свет, уютно устроилась рядом, он поделился с ней своим одеялом и даже обнял. Как в старые добрые времена, словно им снова по пять, они в крохотном домике в деревне, где кроватей на всех не хватает, и потому они, как самые маленькие, делят одну на двоих.       — Я люблю тебя, — прошептала Ванда, проваливаясь в сон, думая, что он не услышит.       Да и зачем? Он знал, всегда знал. И она тоже знала, что нужна ему. Ванда была уверена, что даже если он забудет все, то множество слов о том, что она его любит, он позабыть не сумеет. Никогда.