(рисовая бумага, тушь): Следы лисьих лап на мокром песке
8 ноября 2018 г. в 20:23
... похожи на диковинный муаровый узор — серый на сером. Две пары когтистых четырехпалых отпечатков прихотливо вьются вдоль берега, словно небрежно брошенные нити бус: то переплетутся, то сольются в одну, а то и вовсе рассыплются в стороны — сразу и не поймешь: то ли зверьки тут играли, то ли гонялись друг за другом, то ли и вовсе сцепились в драке.
— У тебя тут и лисы водятся, я смотрю? — небрежно, на ходу интересуется Джуффин. Серебряные глаза его смотрят по сторонам молодо, любопытно и остро, но привычная маска сработана качественно — держится как влитая.
— Да, наверное, – рассеянно отвечает Макс. — Тут чего только не водится… Не знаю, я не проверял.
— Хорош создатель реальности!
— Да неплох, пожалуй. Ты же знаешь, у меня лучше всего выходит, когда я специально не думаю. Думающий я — это ж кошмарный кошмар. Лучше, чтобы оно как-нибудь само. Реальность — барышня умная, поумнее меня будет. Я в нее верю.
— А в себя?
— В себя?
Макс останавливается — резко, вполоборота. Глаза его сейчас серые и прозрачно-прохладные, как поверхность текущей реки, одновременно ясные и темные. Джуффинова шимарская сталь тонет в них, как бритва в воде.
— А кто у нас — я, Чиффа? — Голос Вершителя звучит холодно и весело, и за звенящими нотами его, как за тонким стеклом, поет пустота.
— Нахал, каких мало, — совершенно по-лисьи фыркает тот.
— Ну, это не ко мне. — Ответная ухмылка. — Как говорят на моей так называемой родине, нечего на зеркало пенять, оно отражает то, что видит.
— Ты точно не зеркало, Макс.
— В самом деле?
— В самом. Скорее весь Мир — все Миры — зеркало для тебя. Где бы ты ни появился — ты заставляешь реальность отражать лишь себя, и она, надо сказать, с готовностью подчиняется.
– Ох, и не завидую я реальности, — задумчиво говорит Макс. — Отражать мою рожу — то еще удовольствие.
Вместо ответа Джуффин только качает головой, наблюдая краем глаза. Лицо его собеседника расслаблено и безмятежно, и черты его еще более неуловимы, чем всегда, скользят, как рябь по поверхности воды, да и сам он — как рябь на тумане, и ноги его оставляют следы на песке через раз.
— Макс, — резко спрашивает Кеттарийский Охотник. — Скажи мне все же, почему ты не хочешь вернуться домой?
— Домой? — тихо переспрашивает тот, и от этой тишины закладывает уши.
Они останавливаются, теперь уже окончательно — тропинка, берег реки, да и сама река тонут в густом тумане, растворяются в нем как мороженое в горячем кофе, оставляя за собой лишь сладкую невесомую пену поверх прозрачной горечи небытия.
— Некому возвращаться домой, Джуффин.
Глаза Вершителя, серые, как часть окружающего тумана, сияют как маяки, бесцветные, но яркие. Словно сама пустота, та, которая — ничто и все одновременно. Она завораживает и пугает, и влечет, как пропасть, в которую хочется упасть, чтобы проверить, не сможешь ли взлететь.
Джуффин понимает, что глазами Макса сейчас на него смотрит величайшая тайна, да такая, что хищник в нем облизывается от жадности — и одновременно ощетинивается, чуя опасность. Это рождает в нем азарт небывалой силы — тот, что всегда просыпается в играх с судьбой.
— Сэр Макс не может вернуться в Ехо, Чиффа, — говорит Вершитель. — И ты знаешь почему.
И Джуффин, смотря в эти невероятные, ликующие, тоскующие, страдающие, равнодушные глаза, понимает — да, знает.
— Сэра Макса из Ехо нет, — продолжает его собеседник. — Он умер, там, в Тихом Городе.
— Вообще-то ты бессмертен, — хладнокровно замечает Джуффин.
— Я — да. — Прозрачные глаза, кажется, смеются, оставаясь при этом невозмутимыми. — А вот тот мальчик, которого ты придумал — нет. Он сам выбрал умереть, ты помнишь.
— Помню, — медленно говорит Джуффин.
— Он умер трижды. Первый раз, когда попрощался с тобой в Тихом Городе. Второй — когда добровольно сошел с ума, чтобы из этого Города выбраться. Третий — когда очнулся в другой жизни и в другом мире, навсегда закрыв для себя дверь туда, где он был счастлив. Мир Паука, кстати, хороший выбор, очень удачный для нашей затеи, ну а что там от тоски воешь, так это издержки процесса, ничего не поделать. Пришлось, знаешь ли, приспособиться, придушить в себе все ростки надежды, а заодно — солидную часть себя. Я и придушил. Но ничего, обошлось как-то. Я у нас, сам знаешь, живучая тварь. Можно сказать, неубиваемая.
— Что да, то да, — кивает Джуффин. — Этого у тебя не отнять.
— Не отнять, увы. — Сухой, короткий смешок. — Даром бы отдал, да никто не берет. Так уж я устроен, наиболее эффективно действую только когда подыхаю от отчаяния. Разбитое сердце — замечательный двигатель, лучше еще не придумано. Правда, чтобы выжить с таким приспособлением в груди, надо быть действительно феноменально живучей тварью. За что тебе спасибо.
— Благодари себя, Макс, — медленно говорит Джуффин. — Глядя на тебя, я много раз терялся в догадках, это я тебя таким выдумал, или ты сам осуществился таким, каким хотел, используя меня как подходящий инструмент?
— Или я придумал тебя, чтобы ты придумал меня? — легко подхватывает Макс. В зрачках его, обрамленных смеющимся бесцветным ничто — пустота небытия.
— Не исключаю и такой вариант, — хмыкает Джуффин. Он все отчетливее ощущает этот разговор, как карточную партию, ставка в которой…
— Всё, – негромко говорит Макс, и от голоса его вздрагивает тишина. Потом продолжает уже обычным, шутливым своим тоном: — Всё, я не знаю, куда идти. Кажется, у меня временное обострение топографического кретинизма.
— Временное обострение самоизъедальческого идиотизма у тебя. Ничего. Пройдет.
— Обижаешь, Чиффа. Какое временное, этот зверь у меня постоянный.
— Нет в мире ничего постоянного, Макс.
— Придурь у меня постоянная. С перерывами на приступы вдохновенного безумия. А то сам не знаешь.
— Когда дело касается тебя, то любое знание — величина относительная. А то сам не знаешь.
— Чего я знаю, а чего нет — само по себе величина относительная, — хохочет Вершитель. Глаза его остаются неподвижными и текучими, как вода. — Например, сейчас я не знаю, куда идти. Вообще ни в зуб ногой. И ни в глаз. И ни в лоб, или куда там еще можно заехать ногой ближнему.
— Иди уж за мной, — вздыхает Джуффин. — Не отставай только. У меня к тебе еще, знаешь ли, вопрос имеется. Давно уже хочу задать, да все случая не было.
— Так это у нас игра? — усмехается Макс. — Вопрос-ответ? Если так, то сейчас ход за мной.
— Тебе бы все игра, — с притворной досадой ворчит Почтеннейший Начальник. — Ладно, за тобой так за тобой. Задавай.
Макс останавливается — туман волной откатывается от него в стороны, быстро, едва ли не в панике, и окружающий мир становится вмиг пронзительно-ясным, так, что каждый блик и тень режут, как обломок бритвы.
— Ответьте мне, Джуффин, — негромко говорит он. — Почему вы все-таки решили тогда сами отправиться в Тихий Город, вместо меня?
Джуффин оборачивается, обжигая резко-острым молодым, ярким взглядом. Он хочет спросить «И с каких это пор ты опять мне выкаешь?» — но видит лицо своего собеседника, и молчит.
Вершитель, отвернувшись, смотрит на медленную, сонную реку, и глаза его отстраненно-прозрачны, словно река эта протекает сквозь него, а не рядом с его ногами.
— Я уже ответил тебе на этот вопрос, если помнишь. — Если голос сэра Халли и звучит чуть суше обычного, то это совсем не заметно.
— На самом деле, нет. То многозначительное, но ничего не значащее выражение «не лежала душа» мало что объясняет.
— Что ж, другого объяснения нет, — хмыкает Джуффин. — Смирись.
— Не хотите отвечать?
— Макс, — тихо говорит Джуффин. — Тебе действительно нужен мой ответ?
Вершитель поднимает голову, и их взгляды скрещиваются, падая друг в друга, точно зеркала. Серебро в серебре, сталь и текучая вода, блики и отражения, и отражения отражений, и вопросы, не нуждающиеся в ответе, и ответы, на которые еще не задан вопрос…
— Нет, — говорит он наконец. — Вы уже ответили.
— А если так, то кончай уже мне выкать, — усмехается Кеттарийский Охотник. — Не настолько мы, в сущности, различаемся.
— Да можно сказать, совсем. — Макс улыбается, и туман лениво, но решительно снова сползается вокруг них. — Разве что я у нас — наваждение. Герой, чья история закончена, а книга закрыта и сдана в архив, получите, распишитесь.
— Для наваждения у тебя слишком большое шило в заднице. И потом, кто сказал тебе, что твоя история закончена? Сам придумал?
— Ехо и сказал. Прямым и, можно сказать, наглядным образом. Дал понять, что в нем больше нет места для меня. То есть, возможности для существования сэра Макса, если точнее.
— Ого. А с каких это пор тебе, сэр Макс, нужна какая-то возможность, чтобы существовать?
— Всем нужна какая-то возможность, Чиффа. — Серые глаза смеются, ни на миг не переставая быть бесстрастными. — Если уж на то пошло.
— Ты сам — вполне себе всем возможностям возможность, если уж на то пошло. Чтобы ты, да не нашел путь, коли действительно захочешь? Да ни в жизнь не поверю. Лбом все стены прошибешь, ворот не отыскивая, или ты не сэр Макс.
— Вот-вот. Или я не сэр Макс.
— Когда тебе надоест молоть чушь, — раздраженно говорит Джуффин, — мы с тобой вернемся к этому разговору. Все это красиво сказано, но не имеет никакого смысла. Если бы ты действительно захотел вернуться, все препятствия просто перестали бы для тебя существовать.
— Я сам — вполне себе препятствие, Чиффа.
— Это не ты. А дурь твоя. Но ничего, с возрастом проходит, биться головой о стену не повод.
— Ого! А я уже искал подходящую стену, чтобы со вкусом и всей самоотдачей побиться об нее головой. И тут ты! Какое разочарование!
— Ничего, разочарования — полезный опыт. Привыкай.
— Как по мне, вполне себе бесполезный. Толку от него, что от лысого менкала рогов.
— Тогда не привыкай.
— Эй, ну что за безобразие! Тебе полагается сейчас читать мне нотации и уговаривать, а ты злостно толкаешь меня к анархизму!
— За нотациями — это к твоему приятелю Шурфу. Он сам по себе одна ходячая нотация, преступность трепещет, Сотофа в восторге, город в экстазе. А я у нас, в сущности, простой, необразованный кеттарийский паренек, вслепую, без всякой теории, постигающий азы магии. Куда мне нотации читать?
— Что, серьезно? Прямо так-таки до сих пор и азы?
— А что ты хотел? В Истинной Магии сколько не продвинься, а все будешь новичком. Процесс этот бесконечен. И это, как по мне, замечательно.
— Ага, — ухмыляется Макс. — И кто мне тут сейчас про шило вдохновенно разглагольствовал, а? А сам?
— А сам я давно уже не позволяю никакому шилу собой управлять, будь оно размером хоть с парадный меч генерала Бубуты. Могущество, сам знаешь, не терпит безответ… Ну и чего ты ржешь?
— Ой, не могу!! Просто представил себе эту картину, и, прости, не могу удержаться! У меня кошмарно живое воображение!
— Кошмарно дурное оно у тебя, — наигранно вздыхает Джуффин. — Как и ты сам.
— Зато у меня шило в заднице пока еще размером не с главный шпиль Иафаха.
— А я такого и не гово… Чего ты опять ржешь?
— Ой, брось, Чиффа! Мы-то с тобой знаем, что за тобой водится преуменьшать. Или преувеличивать, если это в твоих интересах.
— Вот чтоб тебя, Макс. — Почтеннейший Начальник Тайного Сыска страдальчески возводит очи горе. — Тебе дай волю, ты своей трепотней все нервы вытянешь.
— Ого. А у тебя есть нервы?
— От такой жизни вскорости отрастут, я подозреваю.
— Как отрастут, покажи, а? Жажду изумленно полюбоваться на сей невозможный феномен.
— На себя полюбуйся, ты тоже вполне себе невозможный феномен.
— А это не ко мне, это уже к тебе.
— И вот тебе не надоело язвить над этой темой? Нет, я конечно знаю, что ты у нас личность восхитительно бессовестная, но сколько можно, а?
— А что ты хотел? — хохочет Макс. — В поддразнивании сэра Почтеннейшего Начальника сколько не продвинься, а все будешь новичком. Процесс этот бесконечен. И это, как по мне, замечательно.
— Язва, — одобрительно говорит Джуффин. — Нахал и трепло. Хватит стоять на месте, пошли уже, а то я к следующему году домой не вернусь.
— Вернешься, куда ж ты денешься… А ты вообще соображаешь, куда идти в этом тумане? А то я что-то нет.
— Соображаю. Идем.
— Интересными тропами ходишь, Чиффа. Аж завидно.
— Завидно ему… Свои еще проложишь не хуже, какие твои годы.
— Вот уж точно – какие? — смеется Макс. — Знать бы еще!
— Нашел проблему. Все, какие пожелаешь, будут твои. Не пожелаешь — пойдешь через Время вброд как через реку. Эй, я не сказал «сейчас»! Куда тебя в воду несет, талантище безголовое!
— А фиг его знает. Я в этом тумане ни менкала лысого не вижу. Откуда его вообще тут столько?
— Из твоей башки, однозначно. Весь там не поместился, часть пролезла наружу.
– Язва, – довольно улыбается Макс. – Нахал и трепло.
— А ты плагиатор.
— Кто-кто??
— Слово забыл?
— Не забыл, просто… Ты-то откуда его знаешь?
— Ну, кто-то когда-то приволок в Ехо кино, как ты помнишь. А я любопытный.
— А если ты такой любопытный, то про Сусанина случайно не слышал?
— Нет. Это в твоем мире кто-то вроде Магистра?
— Ага. Великий Магистр Ордена Нахождения Кратчайшего Пути Через Болото. Куда мы идем, а? Это уже не берег реки, я точно чувствую.
— Но и не болото. Это всего-навсего мост.
— Откуда здесь мост? И вообще, где это «здесь»? И куда ты нас завел? И кто тут вообще кого провожает, а?
— А тебе это так важно, балабол?
— Ну, э… как тебе сказать… По большому счету – нет.
— То-то же. И сейчас моя очередь задавать вопрос.
— Ну, очередь так очередь. Задавай.
Джуффин останавливается, картинно складывает руки на груди и изображает строгий взор Господина Почтеннейшего Начальника.
— Скажи-ка ты мне, любезный сэр Макс, — обманчиво-мягко вопрошает он. — Что за жуть такую ты в своих книжках о нас написал?
— Почему ж жуть? — искренне удивляется тот. — По-моему, хорошо вышло, складно и весело.
— Что весело, то да. Так веселюсь, до сих пор не отпустило. Чуть приступ безумия всерьез не начался. Можно подумать, что сотрудники Тайного Сыска круглосуточно только и делают, что жрут, соревнуются в искусстве сочинения ехидных замечаний, опять жрут, устраивают попойки и вечеринки, на которых, заметь, снова жрут, издеваются над коллегами-полицейскими и друг над другом, после чего опять жрут, ну а в редкие перерывы, исключительно для разнообразия, ловят преступников, в процессе чего также ехидствуют и жрут.
— А разве нет? — удивленно спрашивает Макс. — Я всегда думал, что именно этим мы и занимаемся, не?
— Вообще-то мы ловим опасных для города и Мира магов, превышающих границы дозволенного, не?
— Ну так одно другому не мешает, а даже, я бы сказал, способствует.
— Ну, — ворчливо парирует Джуффин. — Только, я бы сказал, с твоей, вывернутой точки зрения на события.
— О некоторых событиях, — задумчиво говорит Макс, — можно рассказывать только в шутку. Шутить — это ведь способ говорить о самом серьезном, о таком, чего не выдержит разум и не вместит сердце. А когда ржешь почем зря — ничего, как-то выходит. Вот и ржем всем миром, чтобы как-то выжить.
— Это что же за мир такой? Приют Безумных?
— А что такое Мир Паука? — Вершитель улыбается — грустно и весело. — Это и есть Приют Безумных, не осознающих своего безумия. Тюрьма для узников, не признающих своих замков. Обиталище несчастных, отрицающих, что они несчастны. Место, полное магии, где никто не верит в чудеса.
— А в здравый смысл там хоть кто-то верит? — с наигранным возмущением воздевает руки Почтеннейший Начальник. — Кем ты нас изобразил? Шутами, комическими, простыми, как марионеточная роль, персонажами? Нет, я, конечно, понимаю, что мы ребята жизнерадостные, но не ярмарочные же балаганщики! Наверное, мы все-таки немного больше этого, а?
— Вы — намного больше этого, — улыбается Макс. — Настолько, что никакой книгой этого не передать. Те, кто умеет читать сердцем, читать между строк — увидят. А ради остальных не стоит и стараться, им любая хохма сойдет.
— Ты и решил не стараться, как я понимаю, и сочинить о нас смешную сказочку для великовозрастных детей. Гениальный план, сэр Макс.
— Вот именно, что гениальный. И он, заметь, сработал. А знаешь, почему? Потому что все люди в Мире Паука – это и есть дети, так и не успевающие стать по-настоящему взрослыми. Все, чему они успевают научиться — только худо-бедно ими прикидываться. Несчастное, в сущности, никому не нужное умение, но там без этого не выжить. Вот и живут, нося внутри пустоту несбывшихся себя и притворяясь, что ее нет. И из-за этого они дико, панически боятся по-настоящему серьезных вещей, потому что они, эти вещи, бьются об эту пустоту, тревожат, мешают ее игнорировать. Но если схитрить, и говорить о серьезном в шутку, то замечательно прокатывает, можешь мне поверить! Доверчивый читатель говорит себе: э, да он веселый парень, с ним можно здорово посмеяться пару часов. И смеется эту пару часов, а потом еще пару и еще… И сам не замечает, как Неведомое просачивается в его пустоту и заполняет ее. А когда спохватывается — ее и след простыл, а сам он уже совсем другой человек. Такой вот я коварный злодей, ага.
— Да уж, коварнее некуда. Лойсо Пондохва рыдает от зависти.
— Скорее уж от смеха!
— Что есть, то есть. Смешить ты умеешь знатно, сэр Макс, этого у тебя не отнять.
— Когда любишь что-то так сильно, что это не вмещается в сердце, — задумчиво говорит Макс, — то есть два пути: либо рыдать, биясь головой о все попадающиеся на пути поверхности, либо смеяться так, чтобы небо над головой танцевало. Я выбрал второй, потому что слезы недостойны такого мира, как Ехо и таких друзей, как вы. И я заставил смеяться многих. Смеяться — и увидеть за буквами вас, настоящих. Смеяться — и полюбить Ехо так, как люблю его я. Смеяться — и захотеть жить. И захотеть, чтобы и вы жили, жили всегда, до скончания бесконечности и еще немного дольше сверх того.
— Мы теперь и будем жить до скончания бесконечности, Макс, — негромко говорит Джуффин. — И еще немного сверх того. За это могу поручиться.
— Да уж постарайтесь, — вздыхает тот. Вздох выходит странным, похожим одновременно на смех и рыдание. Джуффин стреляет в его сторону коротким проницательным взглядом, хмурится, но не говорит ничего.
Среди серой хмари вокруг них медленно проступает зеленое, синее и белое, и теперь видно, что стоят они на узком деревянном мостике, внизу течет река, вдалеке синими самоцветами переливаются горы, сзади на берегу бодро кустится что-то пестро-зеленое, а впереди…
А впереди — все тот же вездесущий туман, ленивой тучей сползший на край моста, упирающегося в ничто. И оттуда, из этого ничто, тянет свежим речным ветром, запахом пряностей и пирожков, и горьковатого дыма, и сладкого утреннего дождя, и…
— Тебе пора, — говорит Макс.
Он не смотрит на Джуффина. Он смотрит мимо, туда, в бесцветную дымку, в которой растворяются доски деревянного настила – и в глазах его нет ни тени недавнего равнодушного бесцветья. В глазах его криком кричит яростное, жадное, исступленное, дикое, счастливое отчаяние, живое, как оголенная рана, нежное, как любовь, смертельное, как ненависть.
— Макс, — тихо говорит Джуффин. — На самом деле ты знаешь, что если действительно захочешь, то тебе достаточно только шагнуть.
— Знаю, — кивает тот. И не добавляет больше ничего, стоя на месте. Только рука, лежащая на перилах моста, белеет, стискивая дерево едва не до щепы.
В глазах его рождаются и гибнут вселенные – по дюжине за секунду – и грызут друг другу глотки «хочу» и «не могу» в схватке настолько жестокой, насколько же и безысходной, потому что силы равны, и пространство и время на границе несбывшегося свиваются в невидимый смерч, разрывая невидимую плоть сердец и миров.
— На сей раз я не закрываю за собой двери, Макс. — Голос Почтеннейшего Начальника звучит неожиданно мягко. — Кроме того, нет таких дверей, которые ты был бы не способен открыть. Вообще нет. Нигде. Поверь мне, я точно знаю. Запомни на будущее.
— Еще один подарок на вырост? — одними губами улыбается Вершитель.
— Почему же на вырост. Как по мне, он вполне тебе впору, ты уже большой мальчик.
— О, ну спасибо, успокоил.
— Вот за успокоением — это не ко мне, да оно тебе и не нужно.
— Вот как? — Улыбка на максовом лице выглядит уже почти-настоящей. — А что же мне, по твоему мнению, нужно?
— Подзатыльника хорошего тебе нужно, — незло ворчит Джуффин. — Но на меня в этом деле даже и не надейся.
— Надежда — глупое чувство, а? — смеется Макс.
Джуффин молча улыбается — хищной, молодой улыбкой, на миг сбрасывая маску со своих черт.
Макс так же молча улыбается в ответ.
Сейчас они выглядят почти ровесниками, почти отражениями друг друга — одинаковый насмешливый излом бровей, изгиб губ, резкий и веселый, как удар хлыста, яркая, хохочущая бездна в глазах, стальных и зеленых — и зрачки, из которых смотрит черный сияющий Хумгат.
— Чиффа, — негромко говорит Вершитель. — Есть еще один вопрос, который я хочу тебе задать.
— Что? Опять? Не многовато ли вопросов для одного раза, а?
— А что ты хотел? Накопились, за столько-то времени. Теперь терпи.
— Долго ждал этого момента, признайся?
— Разумеется. Я же тот еще коварный и мстительный монстр. Теперь не отстану.
— А я, если помнишь, тот еще практичный и расчетливый парень. Так что будет тебе ответ. Но с уговором.
Макс откидывает голову и смеется — чистым, ясным, прохладным смехом, окружающим туманом, листвой на деревьях, ветром, травой и невидимыми звездами, деликатно позвякивающими в вышине.
— Чиффа не был бы Чиффа, если бы не искал выгоду везде, где только возможно, а? — говорит он.
— Иначе что за интерес в игре? — усмехается тот.
— Твоя правда. Так какое условие?
— Ты будешь мне должен.
— Должен?— осторожно переспрашивает Макс.
— Да. И не смотри на меня так, будто я собираюсь есть тебя живьем. Это честная игра. Невыполнимого не попрошу.
— Вот мне интересно, насколько совпадают мое и твое понимание невыполнимого, — задумчиво говорит Вершитель. — Но ладно. Уговор. Только и ты ответь правду, а не как всегда, эти твои шимарские уловки.
— А я всегда говорю правду и только правду, — невинно ухмыляется Джуффин. — Только не всегда всю.
— Да уж. — Макс легко смеется в ответ. — Мне ли не знать.
— Так что за вопрос?
Тот отворачивается и молчит. Долго молчит, глядя на тот край моста, откуда ветер доносит запах речной воды, свежей выпечки, городской пыли и пряностей. Запах дома, который больше не дом.
— Джуффин, — говорит он наконец. — Скажи мне честно, когда ты все это затеял, кого ты придумывал — Вершителя для Мира или… друга для себя?
Они замирают — оба. И замирает, кажется, течение реки, и ветер где-то вверху, и сонный туман впереди, и вся эта огромная, прозрачная, серебряная тишина, как на струны, нанизанная на синхронное биение двух сердец, отсчитывающих секунды.
— Скажи и ты, Макс, — медленно произносит Кеттарийский Охотник. — Кем из этих двоих ты стал, когда согласился вступить в эту игру?
— Не поверишь, Чиффа, — улыбается тот. — Но оказывается, для меня, похоже, разницы нет.
— Вот сам и ответил, — смеются светлые лисьи глаза.
Вокруг зрачков Вершителя, в кольце расплавленного света медленно расцветает яркая, смеющаяся зелень, проступает крапчатыми брызгами первой весенней листвы.
— Есть еще кое-что, что я давно должен был сказать тебе, Чиффа, — помолчав, медленно говорит он. — Подозреваю, что оно тебе до одного места, но все равно скажу. Спасибо. За то, что… Ну, за все.
Сэр Халли удивленно вскидывает бровь и качает головой.
— Благодарить ты должен себя, если вообще есть нужда кого-то благодарить. Быть — это было твое решение, я давно уже в этом не сомневаюсь.
— Да, наверное, — легко соглашается Макс. — Но открыл мне дверь и подал руку ты.
— Закрыл дверь тоже я, — медленно говорит Джуффин. — И, хоть это и не имеет сейчас никакого значения, сделать тот шаг за порог было одной из самых… непростых вещей в моей жизни.
— Почему же, имеет. — Макс смотрит, кажется, грустно. — Я знаю, Чиффа. Но мы с тобой знаем и то, что это тоже было выбором нас обоих, так или иначе. Так что все справедливо.
— Да, — медленно говорит Джуффин. — Справедливо.
По лицу его ясно, что в козьей заднице он видел такую справедливость.
— Тебе все-таки пора, — Макс легко касается его плеча. — Хорошо, что ты пришел, мне теперь… То есть вообще, теперь все будет проще.
— Знаю я твое «проще», — усмехается Кеттарийский Охотник. — Про долг не забыл?
— Ах, да-а-а… Так какие ужасы я тебе должен?
— Самые ужасные и кошмарные. О, ну вот не смотри на меня так! Я не потащу тебя прямо сейчас за уши в Ехо, и твоей возлюбленной горькой отравы не лишу. Просто ты будешь должен мне игру.
— Игру??
— Да, игру. Партию в крак, как обычно. Но не сейчас. Потом.
— Что, достойных соперников нет?
— Да уж после тебя в Ехо мне и душу отвести не с кем.
— Да уж точно. И я прям притворюсь, что верю.
— Тогда и я притворюсь, что верю, что ты веришь, мне не жалко. Ну все, не испепеляй меня взглядом, уже ухожу. Но, заметь, не прощаюсь! У нас уговор.
— Уговор так уговор. Игра так игра. Жду. Готовь карты.
— Непременно, сэр Макс. — Серебряные, веселые и хищные глаза хитро улыбаются, прежде чем их хозяин шагает в туман. — Непременно.
Примечания:
Выкладываю второе мини на Фандомную Битву 2018. Новое миди лежит здесь: https://ficbook.net/readfic/7540624