C'est la vie...

      Яркие лучи рассветного солнца беспрепятственно проникали в комнату, освещая оранжевые стены, многочисленные полки с книгами и главное украшение комнаты — карту в полстены, утыканную кнопками и английскими булавками с пришпиленными к ним фотографиями замков, садов, побережий и городов. Местами карта была исписана и изрисована, где-то даже разорвана и позже бережно и аккуратно заклеена скотчем.       Мало кто знал историю этой карты. Она появилась в этом доме вместе с маленькой рыжеволосой девчушкой лет пяти, которая бережно держала ее в своих ручках. Несколькими часами позже горничная обнаружила эту девочку стоявшей на конструкции из письменного стола и стула с гвоздями во рту и с молотком в руке, сосредоточенно приколачивающей карту к стене, тогда еще бежевой. С тех пор карту снимали со своего законного места только места только однажды — когда та же девчушка семь лет спустя затеяла собственнолично перекрасить стены, как она выражалась, в «свой цвет». Хотя потом ей пришлось выслушивать трехчасовую нотацию гувернантки, стены все-таки были благополучно перекрашены, а карта возвращена на стену.       Почти никому не было известно, что карта была старше ее нынешней хозяйки. Только владелец особняка с улыбкой на лице покачал головой, увидев ее, но на сей удивительный для него жест никто из присутствовавших тогда людей в комнате не обратил внимания. А между тем карта еще не забыла тех, кто проводил над ней много часов, делая многочисленные заметки, приклеивая фотографии и мечтая, что однажды все вместе отправятся в путешествие по миру, посещая все те места, которые они отметили на этой «бумажной планете». Временами карте чудилось, что она снова слышит звонкий смех и голоса тех, кто «оживил» ее, чувствует их руки, скользящие по гладкой поверхности или шероховатый наконечник фломастера, выводящий на ней новые буквы.       Та, кто стала ее новой владелицей, делала на ней записи очень редко. Чаще она просто разглядывала маршрут, коряво начерченный чьей-то рукой, или негромко читала вслух некоторые заметки и внимательно разглядывала прикрепленные рисунки или фотографии, криво и наспех вырезанные из журналов. Эта девушка была такой же, как и те, другие. Она тоже когда-то мечтала посетить все те места, которые были отмечены на карте. Но все ее мечты были старательно ею скрыты ото всех, в том числе — и от нее самой. ***       Мила сидела на подоконнике, держа в руках гитару и аккуратно настраивая струны. Щурясь от яркого солнца, светящего прямо в глаза, девушка потянулась к лежащему у нее под боком вороху тетрадных листов, исписанных и исчерченных вдоль и поперек. Мила недоуменно нахмурилась, пытаясь разобрать первые несколько строчек, написанные на листке, в уголке которого до безобразия ярко-желтым фломастером была криво выведена цифра один.       После нескольких минут безуспешных попыток расшифровки текста Мила решила начать с аккордов и начала выискивать в куче листов нужный. Победно улыбнувшись при его обнаружении, девушка устроилась поудобнее на подоконнике, положила гитару на колени и, поглядывая на слегка помятый листок, начала понемногу наигрывать аккорды мелодии. Песня была знакома Миле, и та злилась на саму себя, что ей не удавалось играть в нужном темпе. Выходило слишком медленно. Девушка то и дело откидывала назад свои волнистые волосы, пытаясь повнимательнее рассмотреть записи на листе. В конце концов, ей это надоело, и листы просто полетели на пол, сброшенные туда рукой Милы. Она же, перехватив руками гитару и начала играть песню по памяти, наплевав на инструкции, заботливо написанные лучшим другом и мысленно пообещав себе при первой же подвернувшейся возможности руки ему оторвать.       Два часа спустя Мила уже спокойно играла выученную наизусть мелодию и негромко подпевала ей. Забыв обо всем на свете, девушка погрузилась в мир музыки и всецело отдавалась игре. Она обожала такие моменты, когда времени словно не существовало и можно было забыть обо всем. Мимолетная эйфория, дарящее чувство полета — Мила считала, что ради таких моментов стоит жить.       Внезапно в дверь комнаты постучали. Мила дернулась, пальцы соскользнули со струн, руки ослабили хватку, и гитара с шумом упала на пол. Девушка бросилась ее поднимать, попутно собирая валявшиеся на полу листки с записями. Затем она побежала к письменному столу, чтобы открыть ящик и запихнуть туда листки, а затем быстро упасть на колени и запихнуть гитару под кровать. Проделав эти манипуляции со скоростью света, Мила понеслась к двери, на ходу надевая на босые ноги пушистые тапки. Оказавшись у двери, девушка потянула на себя ручку и приоткрыла дверь. Увидев гостя, глаза Милы невольно округлились.       — Дядя? — Мила была удивлена. Дядя очень редко посещал ее комнату, и то в исключительных случаях.       — Мила, а где пожелание доброго утра? Учитывая обстоятельства, это было бы очень кстати, — мягко пожурил ее дядя, глядя на девушку с высоты своего немаленького роста.       Для Милы этот человек до сих пор оставался загадкой. Хотя это никого никогда не удивляло. О нем вообще мало что знали как о личности, поэтому личность опекуна Милы всегда представляла актуальную тему для городских сплетен.       Во-первых, он был необычайно красив и импозантен. Высокий рост, стройное телосложение, темные волосы до плеч и таинственный омут черных глаз сразили не одну женщину. Мысленно Мила готова была согласиться с ними: только сумасшедшая бы осталась равнодушна к такому дьявольски красивому мужчине. А что касается самого дяди… Девушка не раз и не два видела, с насколько холодным выражением лица он выставлял из дома очередную несчастную влюбленную в него представительницу прекрасного пола, сраженную стрелами нерадивого Амура.       Не оставляли без внимания кумушки и немаленькое состояние мужчины. Созданная двадцать лет назад компания исправно приумножала капитал бизнесмена.       Мила не раз спрашивала себя, почему ее опекун так холоден к женщинам, но ответа найти не могла. К ней самой дядя относился весьма тепло, но строго. Мила была уверена, что, будь у него дочь, ее он воспитывал бы точно так же. Поэтому девушка с уверенностью могла сказать, что он относился к ней, как к родной дочери. Сама она тоже хорошо относилась к человеку, который стал для нее самым близким с тех пор, как умерла мать Милы, Светлана. Дяде она приходилась, по его словам, кузиной. Мила много узнавала о матери со слов ее опекуна. Они были близко знакомы, так как жили в одном городе. Со слов дяди Светлана, или, как ее называли, Лана, была очень отзывчивой и доброй к людям. «Иногда даже слишком доброй», — вспоминал мужчина. Он часто говорил Миле, что она много унаследовала от Ланы. Девушка в ответ недоверчиво фыркала, но вслух возражения не высказывала. И вот сейчас дядя стоял на пороге ее комнаты, внимательно глядя на девушку. Хотя он старался выглядеть спокойным, Мила видела, что в глубине его глаз притаилось волнение.       — Доброе утро, дядя. Что-то случилось?       — Ничего такого, что привело бы к концу света, — отшутился ее собеседник, входя в комнату девушки, —, но обсудить все равно стоит. Дело в том, что вчера мне позвонили мои давние знакомые и пригласили нас с тобой на один официальный прием, который пройдет в эту пятницу. Но мне доподлинно известно, как ты «любишь» такие мероприятия. Отказаться мы не можем, поэтому я решил предупредить тебя заранее. Ты как, Мила?       — А можно вопрос? — склонила голову набок Мила, нахмурившись.       — Конечно. Спрашивай.       — А какие персоны будут на этом приеме?       — Если честно, то я особо и не спрашивал… Но точно известно, что будут некоторые преподаватели из твоего лицея, пара моих партнеров и даже сам мэр с сыном. Хотя, даже если исключить этого молодого человека, будут присутствовать много твоих ровесников.       — Мэр? Да еще и с сыном? Он же вроде учится в Лондоне? — заинтересовалась Мила. Она считала что мэр — человек нелюдимый, а его сын, довольно серьезный человек, был отправлен отцом учиться в один из престижных лондонских университетов. Во всяком случае, так рассказывал дядя.       — Да, это так. Но он сдал экзамены за два курса экстерном, поэтому смог на два — три месяца вернуться в Крым. Пару недель его отец получил от сына письмо с этой неожиданной новостью.       — Правда? Но разве мэр не захочет побольше проводить времени с сыном, раз закатывает такой шумный прием. Думаю, при таком раскладе у него просто не будет возможности спокойно поговорить с сыном… — протянула Мила, задумавшись.       Ей казалось такое поведение странным. Не видеть родного сына несколько лет, и при этом не воспользоваться возможностью поговорить с ним по душам. Миле почему-то казалось, что мэр всеми силами избегает разговора с сыном.       — Хорошо, я приду на этот прием, — вздохнув, пробурчала Мила. На самом деле она хотела отказаться, но не хотела видеть неодобрения в глазах опекуна. Нет, он принял бы любое ее решение, но в случае отказа месяц — другой смотрел бы на девушку таким взглядом, что той захотелось бы провалиться сквозь землю. Но что поделать, если она ненавидела каблуки, косметику и эти нагромождения на волосах с десятками драгоценностей в них, по ошибке природы именуемые прическами.       — Вот и хорошо, — улыбнулся Миле ее дядя. — Значит, все ула…       Договорить мужчина не смог, так как в комнату ворвалась горничная по имени Яна. Хрупкая, миниатюрная девушка полыхала от негодования. Короткие темные волосы были взлохмачены, а глаза блестели.       — Господин Игнатий, там… Приехал мэр… Он желает вас видеть! — выпалила Яна на одном дыхании, что было несвойственно обычно сдержанной девушке. Мила была удивлена: мэр никогда не посещал их дом. Что, надо сказать, настораживало.       Тот, кого Яна назвала «господином Игнатием», а Мила «дядей», отошел от окна, удивленно нахмурившись. Мила знала, что он тоже удивлен внезапным визитом, однако старался этого не показывать. Девушка привыкла к тому, что обычно он старается сдерживать свои эмоции.       — Хорошо. Передайте ему, что я сейчас спущусь и проведу его в свой кабинет. Мила, тебе скоро уходить, поэтому было бы неплохо начать собираться.       — Да. Я поняла, — кивнула Мила, смотря в спину своего опекуна, однако через минуту девушка спохватилась и начала готовиться к новому дню       Лучи почти взошедшего солнца золотили гриф слегка выглядывающей из-под кровати гитары.