S. W. D. W.
Эти инициалы остались пожизненной зарубкой на внутренней стороне век Дина, они всегда будут значить для него одно: „Они вдвоем против целого мира“. И они были вдвоем. Дин даже посмел думать, что так будет всегда. Он привык, чтобы всегда так было. Привык чувствовать себя братом, привык видеть брата рядом, привык волноваться за брата, привык знать, что завтра у мелкого контрольная, а вечером зубрила наконец рванет гулять с друзьями. Под утро он обязательно вернется, вполне вероятно, с больной головой, признается в хмельной любви унитазу, поворчит немного, поцапается в очередной раз с отцом, но, в конце концов, они снова рванут в путь. К началу очередной охоты отец тихим намеком скажет Дину то, что и так давным-давно въелось ему в подкорку: „Присматривай за братом“. И Дин присмотрит, как всегда. Это ведь его работа. Лучшая в мире! Но однажды все пошло наперекосяк. Словно кто-то завел таймер у ядерной бомбы или задел костяшку домино, специально запустив необратимый процесс коллапса всей педантично выстроенной последовательности. — Что? — Дин сперва всерьез подумал, что ослышался. – Пап, ты что такое говоришь? Ты пьян, тебе проспаться… Но отцовский кулак, не терпя возражений, впечатался в столешницу, едва ее не проломив: недопитая бутылка, упавшая на пол, разбилась вдребезги. Вместе с миром, в котором двадцать лет прожил Дин Винчестер. Когда в отце перекипело, и он снизошел до внятных объяснений, Дин услышал следующее: — Так нужно, сын. Поверь, так нужно. У нас своя жизнь, у него пусть будет своя. — Но папа, он же… Джон поднял на него тяжелый, усталый и как будто обреченный взгляд. — Где-то там, в своей… нормальной жизни он будет в большей безопасности, чем с нами. Так будет лучше для него. Это все, что Дину было нужно услышать и узнать. Он не потребовал больше никаких объяснений, ему сполна хватило нескольких слов, главным из которых была „безопасность“. Дальше, как по обыкновению случалось со всем, что прямо или косвенно касалось Сэма, он взял инициативу в свои руки. С болью в сердце Дин признал, что если место и время для этого в принципе существовало, то… вот оно: здесь и сейчас. Сэм давно хотел уехать, сбежать от их сумасшедшей жизни. Он даже наметил, куда именно, и теперь все, что оставалось сделать Дину — это ускорить процесс. Одному Богу известно, как же сильно Дин хотел напиться тем вечером. Хотел и не смог. Знал, что нельзя. Иначе Сэм ему бы просто не поверил и волоком отволок в номер отсыпаться. Нет, Дин не был пьян. Но тот разговор сохранился в его памяти не намного лучше, чем сохранился бы пьяный бред. Многим позже он еще долго спрашивал сам себя: „Откуда только взялись такие слова? Откуда появилось на языке столько… того, чего в жизни брату не желал сказать?“ — Ты у меня вот где сидишь! Из-за твоей слюнявой задницы я детства напрочь лишился! Я подростком не по друзьям бегал, а шмотки твои стирал, жрать тебе готовил, как хренов фокусник, из ничего и делал твои уроки вместо своих! Меня достали твои постоянные истерики и непрекращающееся нытье об отсутствии у тебя того, что есть у твоих друзей! Меня достала твоя вечная ругань с отцом! Как будто ты имеешь право его осуждать! Да ты в глаза маму не видел! И очень может быть, она осталась бы жива, если бы не ты! Что? Не нравится правду слышать, а, Сэмми?! Ну так выметайся в свой Стэнфорд! Дверь открыта! Тех страшных слов Дин себе никогда не простит, вне зависимости от причины, по которой он вообще сказал их. Он никогда не забудет того шока, что отражался в родных глазах падением в бездну предательства. Не важно, что на кону стояли столь вожделенные Дином безопасность и счастье брата, и, вероятно даже, его жизнь. Все это меркло перед жуткой картиной-воспоминанием: лицо единственного близкого человека, с которым Дин никогда не пожелал бы расстаться, на котором в один миг отразилась вся боль, доступная Вселенной. Весьма вероятно, в пылу ссоры оба они тогда выплюнули в лицо друг другу: „Ненавижу!“ Дин подробностей не помнил. Знал только, что из его уст это могло значить одно: „Будь счастлив, братик. Живи!“ С тех самых пор Дин учился жить без брата примерно так же, как пожизненный инвалид учился бы жить без руки или ноги. Дину казалось, что его сразу лишили всего, вдобавок еще и сердца. Больше не стало девиза: „Вдвоем против целого мира“. Не стало того, чья улыбка моментально делала светлым самый хмурый день, того, кто одновременно мог и смеяться над его шутками и считать их абсолютно дурацкими, кто понимал его сарказм и под настроение раненым волком подпевал AC/DC и Black Sabbath. У него больше не стало ни брата, который бы любил, ни друга, с которым и в огонь и в воду, ни напарника, который бы прикрыл в нужный момент и подставил бы плечо. Никаких звонков, никаких новостей. Ни одной, даже самой тоненькой ниточки. Все обернулось именно так, как предполагалось: у них с отцом своя жизнь, у Сэма своя. Никаких связей. Да и какие тут могли остаться связи после всего, что было сказано в тот вечер. Дин потрудился не оставить ничего, никаких лазеек. Для себя же и трудился, чтобы самому все не испортить, едва жизнь в очередной раз запустит когти в его шкуру. А так Дин превзошел самого себя, чтобы быть уверенным, что, даже если ему приспичит, даже если он будет подыхать самой страшной смертью в самой страшной дыре, Сэма он не позовет. Зачем? Ведь у него давно не стало того, кто из-за его гнилой шкуры смог бы перевернуть мир. Примерно тогда же у него не стало и того, чье имя могло бы заменить унизительные крики бессилия и боли. Нет-нет-нет-нет-нет-нет… Его имя он не назовет. Никогда и ни за что! Кому? Зачем? Он не помнил. Где? Когда? За какие грехи? Этого он не помнил тоже. Однажды настал момент, когда он забыл даже собственный крик. Горло давно было содрано настолько, что лишало даже возможности обессилено сипеть.***
„Да ты в глаза маму не видел!“ Эти слова очень четко разделили жизнь Сэма Винчестера на „до“ и „после“. С тех пор, с того рокового вечера, когда всю правду его существования обрушили на него грязевым оползнем, Сэм так и не нашел в себе сил всерьез задуматься: почему брат, тот, кто был ему ближе всех на свете, вдруг такое сказал. „Не мог! Это не он был! Не Дин! А что, если… А вдруг…“ „И очень может быть, она осталась бы жива, если бы не ты!“ Время шло, подробности стирались, но даже сквозь года и все разительные перемены в его жизни боль тех слов он до сих пор чувствовал слишком остро. Слишком больно это было: задавать самому себе очевидные вопросы, чтобы после пытаться найти на них шокирующие ответы. Эта боль была с ним постоянно, она преследовала его каждую секунду, особенно в тот, казалось бы, бесконечный период, пока он учился жить без брата. Учился быть один, как изгой в волчьей стае, с надеждой лишь на самого себя. Учился он на „отлично“. К окончанию колледжа имел приличную стипендию, красивую девушку, за которой парни продолжали ходить толпами, даже получая отворот-поворот, и предложение на хорошую должность по специальности. Со всем этим он, конечно же, забросил охоту и благополучно не вспоминал о ней, как о черной странице своей биографии „до“, но ровно до тех пор, пока не грянул гром. Той ночью Джессика едва не погибла в пожаре, а сам он чуть не задохнулся в сернистом дыму, пока спасал ее из полыхающего дома. Второго ноября две тысячи пятого в и без того полной странностей жизни Сэма Винчестера почти полностью повторился сценарий двадцатидвухлетней давности, когда на потолке в детской погибла его мать. Ту ночь он провел в зале ожидания в больнице, с ноутбуком, зажатым в руках телефоном и скверными, одно хуже другого воспоминаниями. Там же он вынужден был переосмыслить одну крайне важную истину, приведшую его к выводу, что от прошлого он не сбежит, как бы упорно, сильно и болезненно его не подталкивали в спину. „…она осталась бы жива, если бы не ты!“ Все еще слишком больно, чтобы обдумать эти слова как-то иначе. Слишком. Даже для толчка в спину. Он не хотел снова пытаться собрать этот адский кубик Рубика у себя в голове, не хотел без нужды ворошить прошлое и вспоминать. Еще меньше он хотел все это рассказывать. Но Джессика не отступалась, упрашивала его не молчать. Она хотела правды. И в какой-то момент Сэм осознал, что она, вероятно, заслужила правду больше, чем кто-либо, раз все еще от него не сбежала. Он поддался на уговоры. Сдался. Сдался тому железному факту, что она сбежит, так или иначе, не выслушав и сотой доли его… исповеди. С таким, как он, иначе не поступают. Стоит ли в этом сомневаться, если даже кровные родственники предпочли, чтобы он был от них на максимально далеком расстоянии. Сэм рассказал своей девушке правду о своей жизни „до“, и каково было его безграничное удивление и не менее безграничное счастье, когда пару месяцев спустя Джессика Мур стала Джессикой Винчестер. Подальше от проблем и слухов жаркой Калифорнии пара переехала в хмурый Вашингтон, в пригород Сиэтла. Днем, на виду у друзей и знакомых (чей круг после случая с Бреди пришлось осторожно, но тщательно проредить и впредь строго контролировать) Сэм был преуспевающим юристом, Джессика, закончившая медицинский факультет, - медсестрой в местном госпитале. Вечерами и ночами их роли кардинально менялись: помимо того, что Сэм был мужем, жаждущим уберечь свою собственную семью, он был также охотником, время от времени защищающим другие семьи. Да, он вернулся к охоте, но больше для того, чтобы искать ответы на свои вопросы и собирать заново некогда разобранный и раскиданный пазл правды о своем рождении. Джесс ему безоговорочно доверяла, безгранично любила, поддерживала все его начинания, разделяла успехи и неудачи, постепенно обучаясь ремеслу, которое столь безжалостно и безраздельно владело ее мужем. Сэм ясно дал понять, что охотницей она станет только через его труп. Что, впрочем, никак не сказалось на ее теоретическом погружении в мир сверхъестественного. Иногда удавалось попрактиковаться. „Иногда“ превратилось в „никогда“, после того как Джесс стала обыгрывать мужа в стрельбе по бутылкам. В целом, все обстояло не так уж скверно, как навязчиво казалось Сэму. С тех пор, как на окнах и дверях их дома появились вполне себе симпатичные звездочки, которые знакомые и соседи весьма кстати считали отличным декором, незваных гостей в доме поубавилось. С появлением на их телах, как отметила подруга Джесс „очень милых и доказывающих верность“ одинаковых тату в виде все тех же пентаграмм, у Сэма поубавилось и волнения, что какая-то черноглазая тварь через него или через саму Джессику сможет устроить очередной пожар или что-то в этом духе. В отношении безопасности, особенно по сверхъестественной части, Сэм предпочитал страховаться по принципу: „Предупрежден — значит, вооружен“. Мотивации для этого у него было более, чем достаточно, чтобы в максимально короткий срок узнать о демонах все, что можно, и даже то, что нельзя, не брезгуя пополнять любой стоящей информацией домашнюю бумажную и электронную библиотеки. И всякий раз, когда он брал в руки оружие, фляжку святой воды, набирал в интернете запрос, или… читал накопленную информацию о Желтоглазом, в его голове набатом отзывалось: „…она осталась бы жива, если бы не ты!“ На внутренней стороне его век клеймом горел последний взгляд Дина. Он уже давно понял, что не один такой… фрик, страдающий сбывающимися видениями. Он узнал про Азазеля и его извращенный план о создании армии ада. Тот самый, который пришлось с нуля корректировать после того, как „кое-кто вставил свой чересчур острый язычок, куда совсем не надо было“. После одного, слишком реалистичного видения и незапланированной аудиенции с демоном, Сэм неделю просидел на „Тайленоле“, без которого голова обещала расколоться гнилому ореху под стать. Джесс на работу… на работу-работу его не отпустила и даже сама сидела дома пару дней, по часам кормила его обезболивающими и меняла полотенца у него на лбу, едва те высыхали. У Сэма в те дни галлюциногенного бреда, когда он был не в состоянии в упор отличить реальность от сна, нашлось более чем достаточно времени, чтобы обдумать разговор с демоном во всех мыслимых контекстах, перевернуть его слова, как анаграмму, разбить кусками фразы и каждую прогнать в голове задом наперед. Сэму просто не о чем было больше думать, разве только о том, как покрепче себя привязать, чтобы не дай бог не навредить в бреду Джессике, которая упрямилась подать наручники. Примерно тогда же, все из тех же снов-видений, искажающих реальность, как кривое зеркало, Сэм узнал о демонической крови внутри себя, о видах Ада на него, даже кое-что о Люцифере. Впрочем, о нем, по злой иронии судьбы, он и без видений начитался вдоволь, пока искал информацию об ангелах. Было в его снах-бреднях и что-то про… Дина с отцом, но внутренняя боль и злость не дали ему выдвинуть информацию о них на первый план. Она всплыла многим позже, совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент. Сидя в душном офисе, Сэм читал отчет коронера к очередному делу, где фигурировал человек, заживо разодранный диким зверем… Тут то ли визуальные ассоциации сработали, то ли дрянное чутье экстрасенса, прежде хранившее гробовую тишину насчет всего, что касалось отца или Дина, то ли еще что… Сэм так и не понял, какой бес или ангел толкнул его под руку начать пытать интернет насчет информации, которая вот уже почти шесть лет его более чем просто не интересовала: всеми правдами и неправдами он ее избегал. И вот теперь он просидел за монитором, в упор не замечая ни времени, ни окружающей реальности, вплоть до того момента, пока охранник не заглянул к нему в кабинет с фонариком и, удивленно вытаращив глаза, спросил: „Мистер Винчестер, сэр, вы что здесь делаете в такое время?“ Сэму было не до ответов. После новостной лавины, в которой он сам же себя похоронил, он не то, что ответить был не в состоянии, промычал и то бы вряд ли. Сейчас он хотел и мог только убить, очень может быть, самого себя, причем с огромным удовольствием. У него не было подходящих контактов. Старые, отцовские, он обрубил, с тех же пор избегал связываться со знакомыми, новых контактов принципиально не заводил. Он стал одиночкой, и научился рассчитывать только на себя. Он напрочь разучился ждать прикрытия или плеча, на которое можно было опереться. И имя, которым он заменял крики боли, у него всегда было одно. Сэм давно забыл и очень сомневается, что до этого вообще знал, каково это — рыть носом землю, готовясь перевернуть весь мир, если понадобится, чтобы найти одного единственного человека. Спасибо доживающим последние дни остаткам его нормальной жизни, кое-какие козыри у него были: лицо перед людьми, чистые документы, свободный доступ в полицейские базы и возможность получить ответ на фактически любой запрос в пределах его полномочий. То, что оставалось вне полномочий, при должном знании законов, а их Сэм знал не хуже, чем экзорцизм, всегда можно было извратить под нужным углом. В конце концов, никто не отменял силовых методов, особенно теперь, когда за свою нормальность в глазах окружающих он беспокоился меньше всего. Точно не в глазах тварей, наслышанных о нем, как об адском принце вперед его самого. — Джек, давай за объяснениями не сейчас. Просто пробей мне данные. Да, на эти псевдонимы, любую информацию, что угодно. Да-да! Типа «родился-учился-женился„… Да, «умер„… тоже годится, — Сэм сглотнул мгновенно подкативший ком, до хруста сжав в руке телефон. Новый набранный номер уже шелестел гудками ожидания. — Импала 67-го, да, черная, вероятно, тюнингованая. Что? А не все ли равно?! Таких во всех Штатах по пальцам перебрать можно. Да, мне всех владельцев с адресами. Пришлите на электронку. „Что бы они ни делали, какие бы комбинации не проворачивали — результат всегда будет один. Скоро ты убедишься в этом сам, Сэмми, — мой бесспорный фаворит“. Сэм зарычал в бессильной ярости и ударил ногой стену. Его телефон продолжал звонить, отображая неподписанный, но знакомый контакт, и ему хотелось выть еще сильнее: от ярости, от жуткой правды, что который день звериной болью долбилась о виски, от дикого, невыразимого страха. Теперь он совершенно точно убедился, что не сможет убежать от своего прошлого. Он понятия не имел лишь о том, как не дать прошлому угробить его будущее, которое он так долго и с таким остервенением выцарапывал и все еще продолжает выцарапывать из цепких лап судьбы. Он убеждал себя даже не заикаться ни о каком будущем, пока не разберется с прошлым, он и Джесс то никогда не хотел во все это вмешивать, не говоря уже о… о ком-то еще, с его то незавидным демоническим наследием и видами на него адских тварей, но Джесс сказала, что хочет жить настоящим, и в тот момент он не нашел в себе сил спорить. Теперь же, когда его ответственность удвоилась, он… он даже трубку взять не мог. И это бесило его настолько, что казалось, будто кровь кипит в его жилах, готовая переплавиться в ярость и выплеснуться наружу смертоносной волной. — Где мой брат?! — проорал он в лицо демону и вскинул руку, телекинезом вздергивая черноглазую тварь на ноги. — Говори, где мой брат, сука! Под уничтожающим, обещающим разом все муки ада взглядом Сэма демон сыпал проклятиями, плевался кровавой пеной и истекал черным дымом, ломано называя какой-то адрес, на который Сэм не подал никаких надежд, но за неимением другого уцепился за него, как за единственную ниточку. Тяжело дыша, он остановился, с заметным трудом отвел смертоносный взгляд, чувствуя, как неохотно поддавалась контролю сила. Но не успел демон оклематься, Сэм хватил нож и в широком замахе перерезал твари горло. Несколько долгих мгновений он обреченно смотрел на алый фонтан, а после со стоном безысходности прислонился губами к ране и сделал глоток. Он не думал над тем, почему именно этот адрес, на который он и ломаного гроша не ставил, вдруг оказался настоящим. Вот так просто… взял и оказался, не хватало разве что жирного красного креста на карте и тисненного приглашения на закрытую вечеринку. Сэм не забросил тренировки даже тогда, когда забросил охоту. Он всегда держал форму и был готов к рукопашной, но одной физической подготовки здесь явно было мало. Если бы ни ярость, на которой демоническая кровь в нем закипала, как смола на раскаленных углях, он бы и на милю не сунулся один к стольким демонам. Но разве у него был выбор? Он волк-одиночка, он сам за себя, и он проклял сам себя в тот момент, когда шесть лет назад купился на весь этот спектакль. Когда поверил в… „…очень может быть, она осталась бы жива, если бы ни ты!“ Делая последний вздох распаханными легкими, демон расплылся в ликующей улыбке, глядя своему убийце прямо в лицо. — Господин будет рад узнать, что ты готов… принять его. Одной лишь мысли, мгновенно вспышки ярости, что клокотала в нем, как магма в вулкане, хватило, чтобы изгнать демона. Мертвое мясо упало к ногам, и отрывистым движением головы Сэм убрал его с дороги. Слишком долго он не произносил этого имени вслух, чтобы сходу вспомнить, как оно… звучит. Слишком долго он его не видел, чтобы сходу… узнать. Это если было бы, кого узнавать. Если бы хоть что-то… было узнаваемо. Когда запал ярости иссяк, когда перестала в адской ламбаде биться изнутри о вены проклятая кровь, в них забилась паника. Самая настоящая, человеческая, так свойственная нормальным людям… паника. Потому что Сэм вечность назад забыл, каково чувствовать себя мясником, душной ночью, при жутком свете люминесцентных ламп мотеля, где из инструментов — сапожная игла и кусачки, а из лекарств — заначка виски и краденый пузырек антисептика. Везло, если находилась ампула с новокаином. И это притом, что на горе-пациенте обязательно оставалось живое место, иначе… Страх вибрировал в нем, мешая двигаться, мешая скользким в крови рукам держать израненное тело, мешая думать и даже дышать. Судя по тому, что он нарыл в базах, пока добирался сюда, кого-то, подозрительно похожего на Дина зачем-то, не приведи господь, зачем, днем с огнем разыскивала полиция. В этой глуши его ориентировками пестрил чуть ли не каждый столб, а Сэм теперь держал его в руках, до неузнаваемости избитого, замученного, истекающего кровью и не вполне ясно живого ли. Боже! Учитывая, сколько Сэм его не видел, первые пару минут за количеством ран и крови он даже не был уверен, Дин ли это. Его тело давно забыло, какого это — ощущать чужой вес на плечах, липкость и металлический запах чужой крови, граничащий с истерикой страх, когда мысли предательски разбегались врассыпную, а телефонный сенсор не реагировал на влажную липкость окровавленных рук. — Сэм?! — ответили после неполного первого гудка. — Милый, умоляю, скажи мне, где ты? — Джесс, умоляю, скажи, что у нас дома достаточно медикаментов, — Сэм громко выдохнул в трубку, на вдохе подавившись кровавым запахом. Медикаментов у них всегда было достаточно, самых разных, вот только Сэм был почти уверен, что они не успеют пригодиться, потому что, в отличие от лекарств, время он не мог ни украсть, ни купить, а именно оно играло сейчас против него. — В больницу нельзя, его здесь ищут, и я почему-то уверен, что с подачи черноглазых его даже лечить не возьмутся. Джесс, он умирает… Сэм клял себя, что, узнав в свое время о Жнецах, он так опрометчиво не задался вопросом, как их отогнать. Он клял себя за обиду, за гордыню, за чертово рогатое упрямство! — Дин,.. пожалуйста… — Сэм почти взвыл от отчаяния. — Держись. Он в упор не узнавал, не чувствовал в этом окровавленном изломанном теле брата, зато затылком ощущал присутствие кого-то постороннего, кого-то… враждебного и опасного. И если бы его руки сейчас так остервенело не сжимали бы руль, он бы прижался к брату вплотную в инстинкте защиты: закрыл собой от угрозы, сберег, сделать то, что он так сильно ему задолжал. Почти шесть лет прошло с последнего раза, как он думал о нем, как о брате, воспринимал его, как брата. Шесть лет болезненных воспоминаний и ненависти. И вдруг все перевернулось с ног на голову, потому что человек, ненависть к которому обернулась для него бесконечной пыткой, теперь истекал кровью прямо у него на глазах и умирал, а в его голове звучала насмешливая издевка желтоглазого демона: „Кое-кто вставил свой чересчур острый язычок, куда не надо было…“ Конечно! Ну конечно же! Кому как не Дину могло такое в голову придти… Дорога до дома превратилась в гонку. Первую и очень хотелось верить, что последнюю настоящую гонку со смертью, которую Сэм почти поверил, что проиграл. Потому что, вытаскивая окровавленное тело из залитого кровью и пропахшего медью салона машины, к ужасу и внутреннему протесту он не чувствовал в нем жизни. — Сэм! — Джессика выскочила к нему в ночь почти раздетая и… беззащитная, но Сэм не нашел в себе сил сделать замечание: все его мысли занимал чужой взгляд на себе, ощущение чужого потустороннего дыхания на коже. Он не хотел, чтобы она все это видела, не хотел сам видеть ее в крови, пусть и чужой, но у него не было выбора. Он позволил ей подхватить Дина под другую руку, и вместе они быстро увели его в дом, подальше от потенциально любопытных глаз соседей, подальше от опасности, которая невидимым жадным монстром хрипела им в спины. Переступив невидимую защитную линию, Сэм не оборачиваясь, ногой захлопнул дверь, очень желая верить, что всю мыслимую нечисть, в том числе и Жнеца он оставил за порогом их обычного на вид, но надежного убежища. Вопросы донимали Сэма один хуже другого, они буквально драли его на части, но он уступал лишь тем, которые напрямую касались… Дина. До определенного момента он честно пытался не замечать, как у его жены-медика ползут на лоб глаза от вида повреждений. Он пытался сам держаться, но, в конце концов, еще даже не осмыслив до конца масштабы катастрофы, взвыл, как подраненный. — В больницу нельзя! Даже если все это устроили не специально, нельзя… Я читал сводки. Он в бегах, и копы землю роют в поисках… — вдох-выдох, вдох… выдох. Почти в такт с мерзким зловонным дыханием в шею, от которого Сэм дернулся, отстраняясь и инстинктивно прикрывая собой брата. — Давай к нам в спальню, — Джесс удобнее перехватила Дина под руку. — Я уже все приготовила. Там свет хороший и места много. И кто-то… сможет лечь рядом, если что. Прямо сейчас Сэм не стал уточнять, что крылось за „если что“, он просто молча поблагодарил небеса за то, что хоть один из них трезв, не опьянен ни виной, ни яростью. Он понял, что сейчас ему будет намного легче выполнять команды, нежели давать их. Ранения у них были делом не слишком частым, Сэм очень старался не подставляться на охотах, но лекарств от этого у них меньше не становилось. После одного случая, в сравнении с которым нынешний, конечно, казался легкой простудой, Джесс наловчилась доставать даже те препараты, которые в аптеках просто так не продавались: приносила домой то, в госпитале списывали, когда до истечения срока оставалось меньше года. Морфин и Промедол и антибиотики лежали у них в холодильнике упаковками, периодически откуда-то даже появлялись растворы для капельниц. Прочее необходимое, вроде антисептиков, перевязочного материала, пластин со шприцами и иглами — копилось горами. Нынешним плачевным обстоятельствам очень не хватало разве что маски или еще чего-нибудь в этом роде для подачи кислорода. — Если ребра задели легкие… Очищая кожу у Дина на предплечье в поисках живого места для катетера, она покачала головой. Живого места не было, как и вен на сгибе локтя. Все, что были, оказались исколоты и безжалостно добиты обезвоживанием. — Это отек тканей. Случается при болевом шоке. Если он долго кричал… — фраза повисла в воздухе недосказанной. — Не помешал бы „Павулон“ или что-то наподобие, облегчил бы дыхание. Когда закончим с основным, я съезжу в больницу. Группа крови у него… — Нет. У нас не совпадает. У него первая… — У меня тоже. — Даже не думай об этом! — Сэм рявкнул, на эмоциях слишком грубо, и в нем моментально занялась остервенелая борьба, о которой сутки назад он не мог даже помыслить. Любимая жена, с которой он был готов пылинки сдувать, или… брат. — Решим это позже. Пока обойдемся, чем есть, — она не оборачивалась несколько секунд, в изголовье кровати пристраивая пакет с солевым раствором к высокой подставке под ночник. Закончив, обернулась, но не к Дину, а… к нему, к Сэму. — Сэм, его руки… — она начала осторожно и не договорила. — Ему что-то кололи? Сэм оторвал от мертвенно бледного лица брата окончательно обезумевший взгляд. — Кололи? Кто? Демоны?! — он понял, что переборщил, и попытался смягчить тон, но вышло это совсем уж жалко. — Не знаю! Я даже не представляю, что с ним можно было творить, что такого особенного выбивать, чтобы до такого состояния… довести, — Сэм беспомощно уронил руки. Прошло шесть лет с тех пор, как у него на глазах рисковал умереть кто-то ему не безразличный. Шесть лет он словно прожил в другом измерении, в качественно новой реальности, где не было… всего этого: всей этой крови, которую только он и мог остановить, любыми средствами, хоть пальцами, потому что если не он, то никому другому до этого уж точно не было дела. А Жнец, тварь такая, продолжал хрипеть ему в затылок, разъяренно шипя на то, что какой-то жалкий человечишка удумал обхаживать его жертву, еще и руками махать в бессмысленной попытке отогнать. Сэм бы и рад чем покрепче махнуть, если бы только знал, что это поможет. — Эй-эй… Эй, Сэм, — Джессика наклонилась к нему и щелкнула пальцами у него перед лицом, призывая сфокусировать взгляд. — Сэмми, все будет хорошо. Мы позаботимся о нем, — она вложила ему в руки полотенце, а сама вернулась к Дину. Склонилась над ним и, осторожно приподняв пальцами одно веко, посветила фонариком. С большей осторожностью проделала все то же самое с другим его глазом, который сильно опух от ударов. — Зрачки реагируют. Это хорошо. Подержишь его? Нужно обработать спину. Около часа, хотя Сэму показалось, что целую вечность, бессознательный Дин провисел у него на плече, изредка делая тяжелые хриплые вдохи. Сэм держал, Джесс обрабатывала раны и зашивала наиболее глубокие. Его жена была в крови, его брат, о котором еще неделю назад он слышать ничего не хотел, был в крови и умирал в его спальне, он сам… был в крови. В какой-то негласный момент все происходящее даже стало напоминать Сэму один из тех бесконечных кошмаров-видений, что не отпускали его по ночам. Это просто не могло быть реально. Их отец не мог быть мертв, а Дин… Дин не мог быть запытан до смерти по причине, которую Сэм не мог себе даже вообразить. Все просто не могло… быть так! Черти как! Хотя именно так и проходила вся его проклятая жизнь. Сэм давно сбился, поэтому по его чисто интуитивным подсчетам яркий свет в их доме горел уже бесконечное количество часов. На кухне с пронзительно раздражающим щелчком выключателя закипал бесконечный по счету чайник. Бесконечный раз он выливал в ванную таз с окровавленной водой, а после доставал из слива бесконечные клочья срезанной одежды, использованные тампоны, бинты, иголки и ампулы. Один раз попался даже катетер, и Сэм тут же живо вспомнил, почему. Да потому что Джесс не смогла с первого раза попасть в вену! Чайник щелкнул прямо у него под рукой, потому что Сэм, как хорошо запрограммированный робот, уже запомнил интервалы. Он слил немного кипятка в таз, плеснул туда антисептика и принялся остервенело выпаласкивать остатки крови и остальной нежелательной дряни. Закончив, снова заполнил таз кипятком, в нужной пропорции развел антисептик и, прихватив очередную, кажется, последнюю в доме стопку пропаренных полотенец, вернулся в комнату. По большому счету за время его отсутствия там ничего не изменилось, разве что Дин из кроваво-красного стал стерильно белым под стать чистой простыни, которую Джесс непостижимым образом умудрилась сменить прямо под Дином, вытащив из-под него сплошь окровавленное покрывало с одеялом. Пока Сэм отлучался в очередной раз на кухню, Джесс даже успела накрыть Дина: чистым одеялом до пояса. Наблюдая все это из дверного проема: как она бережно, чтобы не задеть капельницы, укладывает его руки вдоль тела, как поправляет подушки под его головой, специально чуть выше, чтобы ему легче дышалось, как мягко, чтобы не раздражать сильнее саднящие раны, стирает засохшую кровь с его лица, — Сэм внезапно почувствовал, как давит ему на плечи неподъемный груз шести прошедших лет. Не выдержав давления, резко захватив губами спертый, пронизанный химией воздух, прибитый правдой и виной, он съехал вниз по дверному косяку, едва удержав в предательски трясущихся руках полный таз. — Ему это было нужно. Со мной разругаться. Он просто хотел тогда, чтобы я… ушел. Ушел, не оборачиваясь. Он знал, что надо мне сказать, чтобы я… не простил. Он… наврал, а я… — нервная улыбка растянула губы Сэма, словно судорога. — А я поверил! Сэм никогда не испытывал особой приязни к собственной персоне, особенно после того, как стала всплывать правда о его самых прямых связях с демонами. Теперь же… теперь, видя как его беременная жена делает все возможное, чтобы вытащить с того света его родного, но отвергнутого брата, Сэм ненавидел себя до той степени сильно, что готов был собственноручно выдрать себе сердце. Только затем, чтобы его жалкое существование больше никому не сулило страданий. Да, это стало бы отличным решением, очень в духе Сэма — эгоистичным сверх меры. Вот только несмотря на всю ненависть и отвращение, которые он к себе испытывал, все еще оставались те, кому он был нужен. Живым и сильным защитником, способным и все еще желающим выцарапывать из когтистых лап судьбы свое будущее, напрямую зависящее от будущего тех, очень немногих, кто у него остался. Кто все еще видит в нем обычного… человека, а не адского принца — весселя Сатаны. Поднявшись с пола, Сэм стиснул зубы, глотая жгучий коктейль омерзения и мстительно сжимая кулаки. — Я найду, кто это сделал, — выплюнул он, опасаясь поднять взгляд на брата, хотя его голос звучал на удивление холодно и ровно. — Достану из-под земли и сотру в порошок! Темная мощь в его венах с готовностью откликнулась на зов, и мужчина почувствовал уже знакомый прилив. Испугался, но ровно на секунду, когда поймал на себе ее взгляд, почти наверняка зная, какими она увидит его глаза. Но она не испугалась, как и всегда до этого, лишь устало улыбнулась ему уголками губ, медленно обошла кровать и безбоязненно прильнула к нему вплотную. Сэм зажмурил глаза, чувствуя в себе странную взвесь чувств: желание и приятие поцелуя, тягу к той нежности, ласке и любви, которые в нем таились; и одновременно отвращение к тому, что он чувствовал и ласку, и нежность, и отзывался на нее и… хотел ее, прекрасно зная, что ничего из этого не заслужил. Он — монстр, демонический наркоман, по жизни стелющий кругом себя одни трупы. С жалким стоном разорвав поцелуй, он прижал ее к себе, мечтая никогда не отпускать. — Найдем, — Джесс осторожно пошевелилась, медленно разворачиваясь в объятиях мужа лицом к их бессознательному гостю.– Достанем. И сотрем, — она отвела взгляд от едва знакомого, но уже как будто родного человека, и ободряюще сжала руку Сэма в своей. — Но только вместе. Ты больше не один, слышишь, Сэм? Никогда не был, а теперь особенно, — она многозначительно задержала раскрытую ладонь на своем пока еще плоском животе, затем снова посмотрела на Дина. А Сэм, прижимая ее к себе, с болью в сердце смотрел на них обоих. На свою любимую, которая безоговорочно приняла его таким, какой он есть, с темным прошлым, с тайнами, со страхами и всей опасностью, и которая среди ночи пустила в свой дом абсолютно чужого человека, взявшись заботиться о нем так, словно он что-то для нее значил. И на своего едва живого брата, который даже сейчас, с обработанными, зашитыми и умело перевязанными ранами выглядел так, будто прошел через ад. Впрочем, очень вероятно, что именно через него он и прошел. — Он не простит, — вздрогнув от этой мысли, Сэм до боли укусил себя изнутри за щеку, желая сей же миг провалиться в преисподнюю. — Такое не прощают. — Спорим, он считает также? — не отпуская его от себя, Джесс пристально вгляделась в его усталое, небритое лицо. — Также думает, что ты не простишь его. — Тут нечего сравнивать!.. — вспылил было Сэм, но осекся, уловив слабый стон со стороны кровати. Столько времени прошло, а реакция себя не исчерпала, вынуждая Сэма инстинктивно льнуть к брату. — Дин… И как только он выдержал все эти годы? Теперь и в голове не укладывалось, как мог он убедить себя в мысли, что у него нет брата? Как он мог… — Боже, Дин, нет… — Нет… Нет. Идите к черту! Нет! Не трогайте его… Нет. Он ничего не знает… — Дин. — Он не знает! Нет! Я не стану. Никогда! — Дин! — Я не скажу ему. Никогда! Он не станет… Нет! Хрипя в бреду бессвязные обрывки фраз, Дин метался по кровати, этим делая себе лишь хуже, давясь и задыхаясь в тщетных попытках говорить, притом, что он даже дышать мог через раз, да и то неполной грудью. — Дин! Сэм откровенно боялся повышать голос и звать настойчивее, потому что был уверен: он то уж точно последний человек, которого брат хотел бы увидеть, в бесконечных кошмарах балансируя на грани между жизнью и смертью. Сэм боялся к нему прикасаться, зная, что Дин бы и на шаг его к себе не подпустил, если б только мог сопротивляться, зная, что… сам боялся. Боялся увидеть чужими родные глаза. Боялся увидеть в них ненависть. — Дин… — голос Сэма надломился, когда он вынужден был прижать и удерживать руку Дина прижатой к постели, чтобы брат не тратил напрасно силы на борьбу с воздухом, рискуя вырвать с таким трудом поставленный катетер. — Пожалуйста… — Нет! Нет! Не хочу. Я не мог… подставить. Не мог предать. Нет. Сэээм! Вот этого Сэм уже точно не выдержал. Его брат задыхался. Титаническими усилиями ему давался каждый рваный вдох, а он тратил их… Тратил их на то, чтобы содранным горлом пытаться кричать его, Сэма, имя. Прижимая обе руки брата к постели, Сэм навис над ним и, в конце концов просто уронил голову ему на грудь, шепча беззвучные молитвы. Пожалуйста, Дин… Пожалуйста, братик, очнись. Никого ты не предавал. Ты в безопасности. Пожалуйста, очнись. — Пожалуйста, Дин, — вслух прошептал Сэм, чуть приподнявшись, чтобы видеть лицо брата, бледное и покрытое испариной. — Пожалуйста, услышь меня. Да… Вот так! — всего на миг Сэму показалось, что старший внял его мольбам, и он решил не упускать удачу, слегка сжал руку брата. – Дин, слышишь меня? Слышишь. Давай… вдох-выдох, — Сэм сам дышал, громко и глубоко, стараясь быть примером. — Вот так… все хорошо, успокойся. Вдох-выдох. Дин перестал метаться, задыхаться и хрипеть, его руки под ограничивающим захватом Сэма расслабились и, выждав для убедительности какое-то время, Сэм руки убрал. Но только он это сделал, как правая рука Дина заметалась по постели, непослушными пальцами беспокойно комкая одеяло. Как будто он что-то… искал. Бросив настороженный взгляд через плечо на Джессику, Сэм неуверенно снова подставил под пальцы брата свою руку. За которую Дин тут же ухватился влажной ладонью и сжал мертвой хваткой. — Я не хотел… — снова захрипел Дин. — Не хотел. У тебя… жизнь… семья… Сэм с трудом переборол в себе непреодолимое, никак не вяжущееся с ситуацией желание истерически расхохотаться. Или… разрыдаться, что сделать с каждой секундой ему хотелось все сильнее. Сэм не нашелся, что ответить, а у Дина под действием новой дозы обезболивающего кончилось бессмертное упрямство, и он больше ничего не говорил. — Я побуду с ним? — ни на дюйм не отодвигаясь от Дина, Сэм оглянулся на жену, встретив ласковый, полный добра, любви и одобрения взгляд. В следующий миг от физической усталости и эмоционального истощения мужчина буквально рухнул на свободную половину их большой кровати, с правой стороны от брата и почти мгновенно забылся беспокойным, изможденным сном. Наблюдая за мучениями мужа, зная, что и во сне он не перестанет себя казнить, Джессика тяжело вздохнула. Она еще раз проверила капельницу: хорошо ли зафиксирована игла, и не успел ли Дин ее вырвать в борьбе. Поправила измятое с правой стороны одеяло и, сняв перчатку, легко коснулась ладонью бледного лба. Горячий. Пока терпимо, но скоро обещало стать хуже. Она перевела взгляд с Дина на Сэма, который так и отключился, с морщинами напряжения чуть выше переносицы, повернутый лицом к брату. Протянув к нему руку, она мягко коснулась его сбитых в кровь костяшек, лаская, жалея, разделяя боль и желая забрать ее всю. „Я не могу больше скрывать. Не хочу. Он этого не заслужил. Когда ты позволишь мне рассказать ему, Кастиил?“ — с сожалением и тоской невысказанного раскаяния Джессика смотрела на спящего мужа. — Он должен знать, что действительно случилось той ночью в Пало-Альто. Он заслужил это знать…» «Он узнает, когда придет время, или… или же ему вовсе не понадобиться знать, — ангел внутри нее чувствами дал понять, о чем идет речь, и она тут же в инстинктивном защитном жесте накрыла рукой живот. — Скоро я стану лишним, и мне придется покинуть вас, так или иначе. Внезапная догадка пронзила Джессику, и она внутренне сжалась, пытаясь отгородиться от приливной волны ярости. „Ты знал? О Дине ты знал?“ „Клянусь, что нет. Иначе знала бы и ты. С того самого мгновения, как ты впустила меня той ночью, я ничего от тебя не скрывал, никогда. Мои знания — твои знания“. „Но как такое возможно? Ты ведь…“ „Даже нам не положено знать и предвидеть все. К тому же я давно не был на Небесах. Судя по всему, в попытке уберечь одного, мои братья совсем упустили другого, чем обрекли его на столь жестокие мучения…“ „Стой-стой-стой! — Джессика застыла в шоке, отказываясь слышать продолжение собственных мыслей. – Ад? Дин, что, был в Аду?“ — ее изумленный взгляд скользнул по бессознательному изувеченному телу. Ангел медлил с ответом. Не хотел отвечать, и это настораживало Джессику. „Для него там была… работа“. „Ах, работа! — у нее не хватало зла, или вернее, она всеми силами сдерживала его, боясь в нем захлебнуться. — Ты обещал, что будешь оберегать Сэма, защищать нас! Ты говорил…“ „И я не врал“. Джессика раздраженно тряхнула головой и протянула руку к горячему влажному лбу. „Теперь это не важно. Исцели его“. „Тогда они поймут…“ „Все, что смертельно. Исправь это, Кастиил. Сейчас же!“ Прикасаясь к израненной коже, ее ладонь вспыхнула ангельским светом, а где-то за ее спиной, тихо-тихо, едва различимо в ночи зашелестели оперенные крылья. Все еще не отпуская руку Дина, она придвинулась чуть сильнее, чтобы наклониться над Сэмом. Какое-то время просто наблюдала за его беспокойным сном, а затем прильнула для поцелуя. — Прости себя, — одними губами прошептала она, отрываясь от его лба. — Прости себя, любимый, и все будет хорошо.