Раскрывшийся бутон

Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой. «Человек, который смеётся», Виктор Гюго

      Англия, Коукворт, Вернон-роуд. 1966 год, 1 марта. Немного за полночь.       Весеннее солнце робко показалось из-за горизонта, окрашивая небольшой городок Коукворт в тёпло-розовые тона. Оно отогревало продрогшую за зиму землю, пробуждало растения. Постепенно от солнечных лучей просыпались и люди, спешащие встретить новый день. Вместе с людьми пробуждалась и повседневная суета: вдалеке залаяли заметившие почтальона собаки, послышался голос новостного диктора из утренней программы новостей на радио, изредка по улицам проезжали автомобили, шурша шинами по асфальту.       Суетились и люди. Жены-домохозяйки готовили завтрак, их мужья собирались на работу, а дети в школу. Дом номер три на улице Вернон-роуд тоже постепенно просыпался: миссис Эванс варила кофе к завтраку для мужа, а тот заканчивал утренние процедуры в ванной. Второй день в семье царила напряжённая атмосфера: не звучал громкий детский смех, а мистер и миссис Эванс несколько раз беседовали на повышенных тонах. Они были взволнованы состоянием старшей дочери. Миссис Эванс уговаривала мужа отпроситься на работе и всё же отвезти дочку в больницу в Бирмингеме, тот хотел дождаться вечера и тогда, если девочка не проснётся, отправляться в больницу.       Вчера девочка, играя с младшей сестрой на детской площадке, сильно ударилась головой о качели и с тех пор не приходила в сознание. К вечеру поднялась температура. Вызванный взволнованными родителями сосед-врач только недоумённо нахмурил брови, пожимая плечами: да, удар был сильным, из-за чего на лбу у линии роста волос появилась сочащаяся кровью ссадина, однако рана была неопасной. Врач повторно обработал ушиб, попробовал разбудить девочку с помощью нашатыря, а когда это не сработало, выписал парацетамол и ушёл.       Светлые ресницы лежащей на кровати девочки затрепетали, лоб сморщился. Веста попыталась открыть глаза, но веки были тяжёлыми, будто сделаны из камня, губы пересохли, хотелось пить. Она с трудом подтянулась на подушке, принимая полу-лежачее положение, осмотрелась. Взгляд заторможено блуждал по такой незнакомой и одновременно родной комнате, которая нисколько не напоминала её небольшую квартирку. Помещение выглядело, словно девчачья детская: светлые обои в розовый цветочек, небольшой белый комод, бежевый стол-секретер, над которым висели нарисованные детской рукой рисунки, небольшая коллекция фарфоровых куколок в старомодных платьях. И всё это в пастельных оттенках розового и бежевого.       Внезапно в соседней комнате раздался звук, будто что-то упало, послышался приближающийся топот, дверь распахнулась — и в комнату влетела маленькая девочка лет пяти-шести. Ярко-рыжие волосы были растрёпаны после сна, создавая на голове гнездо, а ночная рубашка вся перекрутилась. Девочка смешно округлила глаза и с криком «Мама! Петуния проснулась!» унеслась из комнаты.       Веста скривилась. От громкого звука лоб пронзила резкая боль, стекающая к вискам. Она ощущала себя крайне странно. Мысли метались, спутанные, словно старый клубок ниток, а она не никак не могла разобраться и поймать их. Она чётко знала, что её зовут Дементьева Веста, она живёт в России и только недавно закончила первый курс медицинского института… Но в то же время другая её часть отзывалась на имя Петуния, была старшей дочерью семьи Эванс и жила в маленьком городке около Бирмингема, в Англии. И это сбивало с толку, заставляя Весту пытаться вспомнить как можно больше. К сожалению, попытки только усиливали головную боль.       Единственное, в чём она была точно уверена — комната, в которой она очнулась, никак не походила на её однокомнатную квартиру.       Мысли прервала женщина лет тридцати, ворвавшаяся в комнату, за ней спешил мужчина. Что-то внутри отозвалось коротким: «мамочка и папочка». Веста охнула от силы чувств, которые пробудились в ней при виде незнакомых для неё людей: захотелось, чтобы её прижали к крепкому плечу, а над головой успокаивающе прогудел папин голос. Петуния была папиной дочкой, ей нравилось по вечерам, когда отец традиционно читал газету в гостинной, залезать к нему в кресло, прислоняться к его груди и слушать, как тот читает для неё вслух, как зарождается голос в его груди. Потом подходила мама, нежно трепала Петунию по голове и звала всех к ужину. От вставшей перед глазами, как наяву, пасторальной картины защемило сердце и Веста почувствовала, как по щекам побежали слёзы. Она всхлипнула.       — Петуния, милая! — воскликнула миссис Эванс и крепко обняла её. Тёмные глаза женщины заблестели от сдерживаемых слёз, светлые волосы выбились из укладки, под глазами можно было заметить тёмные круги, искусно прикрытые косметикой.       Мистер Эванс, высокий рыжеволосый мужчина, аккуратно отстранил жену, а затем крепко прижал Весту к груди, поглаживая по голове. Веста едва поборола желание потянуться за ласковой рукой, выпрашивая новую ласку. Она видела этих людей впервые в своей жизни, однако также знала, что это её любимые родители. Ощущения буквально раздирали её на две части. Веста плохо понимала, что происходит, поэтому решила пока плыть по течению. Если какая-то часть неё кричала о родстве с людьми, находящимися рядом с ней, она пока не будет этому сопротивляться.       — Что?.. — она попыталась выяснить, что происходит, но засаднившее горло не позволило договорить, ослабшее тело затряслось в кашле.       Ей тут же подали воды. Пока она медленно пила, миссис Эванс помогала ей держать стакан, поглаживая по голове. Затем родители переглянулись, и мистер Эванс спросил:       — Петуния, что последнее ты помнишь?       Веста нахмурила лоб в попытке вспомнить, что произошло, но через мгновение покачала головой, потирая кольнувшие виски. Миссис Эванс скорбно поджала губы, затем выпрямилась и недовольно глянула на мужа.       — А я говорила, Генри, что не стоит девочек одних отпускать на улицу.       — Дорогая, — устало сказал мистер Эванс, — мы это уже много раз обсуждали. Ты не можешь держать детей дома, в надежде оградить их от всего на свете. Дети должны падать и набивать шишки, в этом нет ничего страшного…       Похоже, подобный разговор поднимался между супругами далеко не в первый раз и мог привести к ссоре, поэтому Веста решила вмешаться.       — Мама? — спросила она осторожно, пробуя на вкус непривычное для неё слово.       — Да, милая?       — Что произошло?       — Ты ударилась головой о качели, сладкая. Ты долго не приходила в себя, и мы так переживали! Я чуть не заставила папу отвезти тебя в больницу. Я помню, как ты их не любишь, дорогая, — она снова обняла Весту. — Слава богу, ты очнулась.       — Голова болит, — пробормотала Веста, прикрывая глаза. Понятнее не стало. Как она здесь оказалась и почему? От вопросов голова потяжелела, Весту всё сильнее клонило в сон. Несмотря на то, что она только проснулась, даже после такого недолгого разговора Веста чувствовала себя слишком усталой и разбитой. Непонятная ситуация, в которую она попала, только ухудшала положение. Миссис и мистер Эванс, заметив, что дочь с трудом поднимает веки, дали ей обезболивающее и, обняв «Петунию» ещё раз, оставили девочку в покое, чтобы она смогла отдохнуть.       Веста прикрыла глаза, удобнее устраиваясь на подушке, и незаметно для себя заснула. Ей приснился пристальный взгляд старухи, вцепившейся в запястье крепкой хваткой, мелькающие в темноте всполохи костра и треск сухих веток. Огонь погас, и она, внезапно потеряла опору, полетела вниз под устрашающий шёпот. Многочисленные руки тянулись к ней сквозь темноту, цепляясь за одежду и волосы в попытке то ли схватить, то ли остановить её полёт.       Через несколько часов Весту разбудила миссис Эванс: пришёл врач. У доктора Брайтли были круглые щёки, а сам он выглядел довольно упитанным и добродушным. С собой у него был небольшой чемоданчик с различными инструментами и лекарствами, которым очень заинтересовалась Лили. Выслушав родителей и осмотрев Весту, он сменил повязку и радостно улыбнулся:       — Замечательно. Всё просто замечательно, — пробормотал он. Затем доктор Брайтли со строгим выражением лица, смешно выглядящим при его полноте, повернулся к родителям. — После сильного удара по голове возможны спутанность сознания и боли в первое время, поэтому важно соблюдать постельный режим и покой. А также пить много воды и…       В какой-то момент Веста перестала слушать доктора и перевела взгляд на миссис Эванс. На памяти Петунии это был первый раз, когда она видела маму такой взволнованной. Обычно та представляла из себя истинную английскую леди и старалась держать свои чувства под контролем. Её нельзя было назвать надменной или высокомерной, но вся она: то, как прямо и естественно она держалась; как привычно вскидывала подбородок; её длинные пальцы и узкие кисти; правильные черты лица, которые оживлял подвижный и немного крупноватый рот — казалось, что вся её фигура пропитана грацией.       Во время сна сознание немного прояснилось, и у Весты получилось вспомнить посещение прабабушки Гриды, последовавшие за этим похороны и получение наследства, а затем и безобразную истерику, что она устроила Матвею. Последнее, что она помнила — короткое ощущение полёта, совсем как в недавнем сне, и удар головой. Ей хотелось верить, что она сейчас спит и просто видит причудливый сон, в котором её зовут Петуния, однако какое-то внутреннее ощущение не давало ей в это поверить. Она нутром чувствовала, что это не так. Знала, что не сможет открыть глаза и оказаться в родной квартирке с тарахтящим Гранатом под рукой.       Она знала, что это не сон.       Воспоминания Весты и Петунии смешивались, вызывая тупую головную боль. Ощущения были, мягко говоря, неприятными — Весте казалось, что кто-то долго и с усердием колотил по её голове кувалдой. Эмоции дёргало в разные стороны: хотелось то рассмеяться, то истерично расплакаться. Веста хотела, чтобы её оставили на какое-то время одну, чтобы она могла оплакать свою жизнь, выплакать обиду и горечь, поселившиеся в сердце после предательства парня, к которому она, несмотря ни на что, всё ещё продолжала испытывать чувства. Она вспоминала время, проведённое вместе, своё счастье и любовь, которые испытывала в тот момент, и понимала, что пока не может его возненавидеть, хоть так было бы намного проще. Ей было больно и обидно, но в какой-то мере Веста была благодарна ему за свою первую влюблённость и испытанные ей чувства.       Она не ведала, как оказалась в теле девочки, но неожиданно отчётливо понимала, что не сможет вернуться обратно. И поэтому она, взвесив всё, приняла решение стать настоящей Петунией. Принятое решение позволило немного успокоиться и вздохнуть свободнее, но не помешало ей испытывать вину перед новой семьёй за невольный обман. Да, она не являлась Петунией, но в данный момент отчаянно желала ей стать.       Веста снова посмотрела на миссис Эванс и с трудом сдержала слёзы. При взгляде на женщину у Весты сжималось внутри от сильных чувств: к дочерней любви и обожанию примешивались сильная тоска по материнской ласке и обида, пронесённая сквозь всю прошлую жизнь. Будучи Вестой, она так сильно нуждалась в любви и одобрении матери, в материнском присутствии в своей жизни, старалась заслужить всё это, а, когда не вышло, долго искала в себе мнимые изъяны и недостатки. Здесь же, видя перед глазами всю недолгую жизнь малышки Петунии, Веста осознала, что её, вернее настоящую Петунию, любят просто за то, что она есть. Понимая это, Веста хотела по-детски разреветься, так, чтобы глаза опухли от слёз, лицо покраснело, дышалось с трудом, но после обязательно стало бы легче на душе. Весте хотелось, как в детстве, спрятаться под одеяло, скрыться от, как ей казалось, всё знающих, осуждающих её взглядов новой семьи. Ей казалось, что они всё знают. Знают, что она не Петуния. И от этого становилось только горше. Веста слабо улыбнулась, отвлекаясь от тяжёлых мыслей, и вновь глянула на миссис Эванс.       «А она красивая», — пронеслась мысль. Память Петунии подсказала, что девочка восхищалась мамочкой и пыталась — во многом пока безуспешно — подражать ей. Петунии хотелось быть такой же красивой и элегантной, как мама.       Доктор Брайтли надолго не задержался и вскоре заторопился — у него были и другие пациенты. После его ухода Петунию накормили, судя по запаху, куриным бульоном, и она снова заснула.       Родители к рекомендациям доктора отнеслись серьёзно. И её не выпускали из постели, заставляли много пить и кормили разными бульонами, кашами и пюре. Скука и обилие свободного времени позволили ей обдумать произошедшее и навести подобие порядка в голове. Воспоминания Весты и Петунии первое время путались и смешивались, и было довольно трудно отделить одно от другого, но Веста не сдавалась. И вскоре ей стало легче с этим справляться. Внезапные вспышки воспоминаний, приносящие головную боль и выбивающие из колеи, случались всё реже. Также было трудно смириться с тем, что она внезапно стала маленькой девочкой, которой вскоре должно было исполниться десять лет. Маленький ребёнок, за которого принимают решения его родители. Для молодой девушки, которая только-только вырвалась из-под тотального контроля бабушки и научилась заботиться о себе самостоятельно, ощущение беспомощности было ошеломительным. Приходилось утешать себя, говоря, что это её второй шанс, шанс на нормальную жизнь, шанс на нормальную семью и друзей.       Через два дня в четверг Петунии разрешили встать с постели и погулять в маленьком саду, который был у них на заднем дворе. Веста была рада покинуть свою комнату, которую, казалось, она успела изучить до последней чёрточки на цветочных обоях. Она сидела на пледе, ела сэндвичи с огурцом и наблюдала, как миссис Эванс возится с розами. Рядом крутилась Лили — её младшая сестра. У Весты никогда не было братьев или сестёр, поэтому она совершенно не знала, как общаться с Лили. Оставалось лишь положиться на воспоминания Петунии и надеяться, что родные не заметят перемен в её поведении, а, если и заметят, то спишут на травму или на то, что она повзрослела.       В пятницу Веста отправилась в школу. На завтраке она едва сдерживала себя, чтобы не подпрыгивать на месте от волнения и предвкушения. Было интересно, так как по её воспоминаниям школа в Англии сильно отличалась от школы в России. Петуния, как и Лили, училась в начальной школе Коукворта, которая находилась недалеко от их дома, и училась хорошо. Она всегда старалась угодить родителям и быть идеальным ребёнком, идеальной сестрой, а хорошие оценки давались ей легко. Учителя её любили, а вот ученики не очень. Ведь пытаясь подражать своей маме, Петуния казалась одноклассникам слишком правильной и надменной задавакой, из-за чего многие одноклассники её недолюбливали. Раньше Петуния переживала по этому поводу. Сначала она пыталась подружиться со всеми, но в итоге общалась лишь с Мэгги Скотт и Эбигейл Беккет. Однако сейчас Петуния решила изменить мнение одноклассников о себе в лучшую сторону, поэтому, предварительно спросив разрешения у миссис Эванс, после уроков пригласила всех одноклассников на вечеринку по случаю дня рождения. Ей должно было исполниться десять лет.       На празднике было шумно: дети играли в прятки на заднем дворе, то и дело кто-то забегал в дом чтобы попить или урвать ещё кусочек восхитительного клубничного торта, который испекла миссис Эванс, а взрослые, преимущественно женщины, сплетничали в гостиной о новом учителе истории.       Расходились все уже в глубоких сумерках, довольные тем, как провели время. Веста упала на кровать, раскинув руки в стороны, улыбка не хотела сходить с лица. Ни один её день рождения прежде не проходил настолько замечательно, совсем как она мечтала в далёком детстве. Был и торт, и весёлый смех, а уж сколько подарков ей надарили! Они едва поместились на специальном столе в гостиной. Но всё же самое главное — мистер и миссис Эванс, папа и мама, были рядом. Можно было внезапно обнять, прижаться на секунду и тут же нестись играть дальше. От этого теснилось в груди, и хотелось улыбаться, не переставая.       Вскоре наступило лето, Веста постепенно привыкла откликаться на новое имя, не вздрагивая и не оглядываясь, будто в поисках непонятной Петунии, к которой обращались. Старое имя постепенно стиралось из её памяти. А события той жизни всё больше казались чем-то далёким и происходившим не с ней.       Не заметив, Веста стала всё чаще отождествлять себя с Петунией, привыкла — как и её предшественница — заботиться о своей младшей сестре, которая всё ещё часто раздражала. Лили была для Весты во многом “слишком”: слишком яркая и шумная, слишком активная. Она постоянно крутилась около старшей сестры, отвлекая её от чтения, нарушая с трудом выстроенное спокойствие. Лили, как младший ребёнок, любила находиться в центре внимания и не терпела, когда её не замечают. Веста же предпочитала проводить время в тишине, любила читать и наблюдать за окружающей природой. После происшествия она проводила много времени с миссис Эванс: помогала по дому и ухаживать за садом, под её чутким руководством училась вышивать и вязать крючком. Часто в такие моменты, когда Веста, словно расцветающий цветок, впитывала материнскую любовь и ласку, Лили старалась перетянуть всё внимание мамы на себя.       Весте нравилась строгая и немного чопорная, но заботливая Роза Эванс. Она была сдержанной, однако всегда щедро выказывала свою любовь дочерям и мужу. Последнего можно было охарактеризовать, как высокого и надёжного добряка-Генри. Мистер Эванс был крайне добродушен и приятен в общении, он обожал дочек и баловал их при малейшей возможности. Веста постепенно привыкала и к заводной и смешливой Лили. Временами она всё ещё обижалась на её бесцеремонность, на попытки перетянуть внимание родителей на себя, но старательно давила в себе ростки обиды.       Она училась жить в любящей семье, училась принимать объятья и поцелуи, привыкала к безмятежной жизни ребёнка. К тому, что у неё есть семья, которая её любит; что есть родные люди, к которым в любой момент можно обратиться за советом, которые подуют на разбитую коленку, похвалят за хорошие оценки и подогреют для тебя молока, если не можешь заснуть. Всё это было непривычно и вызывало тёплую и счастливую улыбку перед сном.       Она училась быть Петунией Эванс.

***

      Так они и жили, когда в начале июля кое-что произошло.       Было воскресенье. Петуния, как обычно, встала рано, по уже устоявшейся традиции помогла матери приготовить завтрак и поднялась наверх, чтобы разбудить Лили. Та, в отличие от сестры, любила поспать подольше, обняв подушку и скинув одеяло в ноги.       Лили и Петуния во многом были разными, будь то внешность или характер. Живая и яркая Лили без труда затмевала свою более спокойную и рассудительную сестру, из-за чего Петуния — та, которой она была раньше — по-детски завидовала. Со временем, уделяй родители младшей девочке больше времени — что, по мнению Петунии, было неизбежно — это стало бы большой проблемой и, скорее всего, на многие годы испортило отношения в семье.       Нынешняя Петуния это отлично понимала и, желая сохранить между ними тёплые чувства, старалась пресекать в себе любые намёки на зависть. У неё есть замечательные родители и младшая сестра, которые её любят. А внешность... Ну, а что внешность? Да, она не такая яркая, как у Лили: кожа слишком бледная и чувствительная — быстро обгорала на солнце; волосы, ресницы и брови слишком светлые; да ещё и растёт она слишком быстро — уже сейчас Петуния была выше всех знакомых девочек и некоторых мальчиков. Единственным, что нравилось ей в своей внешности, были глаза. Большие и выразительные, они выделялись на узком лице.       «Если бы я и вправду была десятилетней девочкой, возникновения комплексов по поводу внешности было бы не избежать. Но ведь главное — это умение подчеркнуть свои достоинства и скрыть недостатки», — рассудительно подумала Петуния, помогая маме с грязной посудой. Смерть изменила её. Она больше не комплексовала по поводу своей внешности, осознав, что это не настолько важно, и легче смотрела на жизнь. Петуния далеко не сразу заметила это, но она и сама стала спокойнее.       После завтрака девочек отпустили погулять, дав немного денег на карманные расходы. На безоблачном небе сияло яркое летнее солнце, грея всё своими лучами, а тёплый воздух, после прохлады дома, показался обжигающим. Сразу стало жарко и душно. Девочки переглянулись:       — В кафе Мистера Оули? — спросила Петуния.       — Да! — улыбнулась Лили. — У него самое лучшее в мире мороженое. Пойдём скорее!       Кафе находилось рядом — на соседней улице — и родители разрешали девочкам совершать самостоятельные прогулки за холодным лакомством, оставляя за старшую Петунию. Коукворт — тихий городок, жизнь в котором протекает неспешно, в отличие от больших городов — таких, как Лондон. Здесь многие знают друг друга, и можно спокойно отпустить двух девочек на прогулку одних. Конечно, недалеко от дома.       Спустя пару минут открылась дверь, звякнул колокольчик, и запыхавшиеся девчонки ввалились в кафе — холодного мороженого хотелось всё сильнее, и они спешили. Петуния, ощутив приятную прохладу помещения, вздохнула от облегчения — на улице оказалось неожиданно жарко. Из-за чего привычный уже путь до кафе показался намного длиннее.       Мистер Оули повернулся, посмотрел на новых посетителей и улыбнулся, узнавая. Он любил детей и свою работу, и каждый раз, продавая сладости и видя искреннюю радость детишек, мужчина радовался сам. Сёстры Эванс часто бывали в кафе: в жаркое время года покупали вкусное мороженое и пили освежающие молочные коктейли, в остальное же время девочки любили лакомиться различными пирожными, которые делала пухленькая миссис Оули.       Лили, буквально облизывая взглядом, прилипла к витрине с такими красивыми и ужасно вкусными пирожными, украшенными сверху белоснежными лебедями, которые таяли во рту. Эти были одними из её любимых, но здесь и сейчас больше хотелось мороженого. Протяжно вздохнув и состроив печальную мордашку, которая, впрочем, долго не продержалась, девочка поспешила к старшей сестре, стоящей возле холодильника.       Выбрав холодное лакомство по вкусу, Лили взяла клубничное, а Петуния — ванильное, девочки направились на любимую детскую площадку, которая находилась недалеко от дома.       Мороженое кончилось непозволительно быстро, Лили украдкой облизала пальцы — сестра могла и наругать — и немного нахмурилась, думая, что делать дальше. Она посмотрела по сторонам: качаться на качелях не хотелось — надоело, а просто так сидеть было скучно. Взгляд скользнул по кустам с лилиями, и она широко улыбнулась — вот сестра удивится! Она сейчас тако-ое покажет!       Лили завертелась вокруг куста, прикусывая губу и выбирая. Нужный, по её мнению, бутон никак не хотел находится, заставляя хмурить брови. Бутоны были разными: маленькие и большие, яркие и тусклые. Наконец искомое нашлось, и девочка, с трудом отломив цветок от стебля, повернулась, отыскивая взглядом сестру.       Петуния сидела на пледе под раскидистым деревом, где сёстры любили проводить время, и читала. Сжимая в руках добычу Лили, подбежала к читающей сестре:       — Петуния! Смотри, как я могу! — девочка свела ладони вместе и сосредоточилась — лежащий в центре цветок зашевелился и медленно начал распускаться. Первое время он неуклюже шевелил лепестками и подпрыгивал. Лили закусила губу. Дёрганые сначала движения становились всё более плавными, минута — и цветок взлетел, изящно взмахивая длинными лепестками.       — О, Господи… Лили! — Тихо охнула Петуния и прижала книгу к груди, оглядываясь. От неожиданности Лили потеряла контроль, и цветок упал на траву. Детскую площадку на мгновение накрыла тишина, было слышно, как шуршит кустарник. Лили непонимающе смотрела на сестру. Петуния же, справившись с удивлением, поспешила увести Лили домой, по пути прося ту больше так не делать там, где могут быть другие люди.       В голове вертелось множество мыслей, мешая сосредоточиться. Лишь вечером, закрывшись в своей комнате, Петуния смогла обдумать произошедшее. Она собственными глазами видела, как её младшая сестра неведомым образом заставила цветочный бутон танцевать в своих руках. Это был первый раз, когда та демонстрировала что-то подобное, поэтому Петуния не знала, что ей делать. Не может же она рассказать об этом родителям, верно? Те просто не поверят. Петуния уже и сама начала сомневаться, что не придумала случившееся, перегревшись на солнце. Говорят, что при солнечном ударе сознание путается, поэтому люди могут видеть галлюцинации.       Прикрыв глаза, Петуния решила забыть о том, что произошло. Ведь, если это было не игрой её воображения, то должно повториться. Она подождёт.       Лишь бережно подобранный бутон лилии напоминал ей о случившемся.

***

      Северус с трепетом наблюдал за летающей в руках девочки лилией, которая, поднимаясь, взмахивала своими лепестками, словно танцуя.       Он, затаившись в густых кустах, прятался от Джереми и его банды — те уже пару недель пытались поймать его, но пока безуспешно. Джереми не нравился тихий и выглядящий хмурым мальчик в смешной старой одежде, который, к тому же, совершенно не боялся старших мальчишек.       Дома почти каждый день с шумом и криками ругались родители, и Северус в такие моменты сбегал на улицу. Ему было неприятно на это смотреть. И стыдно. Стыдно, что мать-колдунья позволяет отцу так с собой обращаться.       И теперь Северус, застыв, наблюдал за чудом. Девочка, как он узнал позже — Лили, колдовала. Она такая же! Совсем как он! Ведьма!

***

      Смотря на танцующий в руках сестры цветок лилии, Петуния поймала себя на какой-то инстинктивной неприязни, которую быстро отбросила из-за волнения за Лили. А ещё — она испугалась, хоть и сама не поняла, чего именно. Петуния хотела обсудить произошедшее с Лили, но не смогла себя заставить заговорить с ней об этом. В тот вечер она настолько накрутила себя, что начала сомневаться, думая, что всё привиделось.       Девять дней ничего не происходило — она считала, а потом это снова произошло. И снова на том же самом месте.       Лили качалась на качелях, а Петуния пыталась читать, но не могла понять ни строчки и постоянно отвлекалась. Вздохнув, она отложила книгу и поднялась на ноги — Лили как раз просила раскачать её.       Качели раскачивались всё быстрее и выше, и Петуния улыбалась, глядя на счастливое лицо сестры. Она не успела ни понять, что произошло, ни как-то отреагировать. Секунда — качели подлетели особенно высоко, пальцы разжались, и девочка спрыгнула. Петуния замерла, испугавшись, а Лили, зависнув, медленно планируя на землю, размахивала руками, как птица, и смеялась.       Позже Петуния обнимала вертящуюся сестру и просила никогда так больше не делать, не пугать её, и только вечером, лёжа в постели, она смогла выдохнуть, расслабиться. И подумать. Если первый раз она могла бы — с натяжкой, но могла — списать на то, что ей привиделось, и забыть. То теперь это нельзя было игнорировать. Нужно было что-то делать, но что? Петуния с таким никогда не сталкивалась. И это пугало.       Через два дня, в четверг, Петуния взяла книгу, и отправилась в парк, находившийся через улицу. На сегодня передавали дождь, и она хотела успеть почитать на природе, а Лили увязалась следом. Полчаса было тихо, они занимались своими делами: Петуния читала, а Лили ловила бабочек и плела венки, напевая. А потом зашуршало, послышались крики — из кустов вывалился мальчик и заметался, не зная, куда бежать дальше. Через пару секунд за ним выскочили ещё трое, крича:       — Вот он!       — Хватай его!       Петуния узнала Джереми Уайпа и его друзей Кристофера и Джонни. Джереми был на два года старше и жил через три дома от них. Их матери время от времени общались — миссис Уайп давно пыталась узнать секрет выведения роз — и Петуния знала мальчика довольно хорошо. Миссис Уайп растила сына одна и слишком его опекала, поэтому Джереми совершенно распустился, ему не хватало мужской руки: он хулиганил и часто задирал тех, кто не мог дать сдачи.       Петуния пару раз уже вмешивалась и защищала жертв его "охоты", в основном мальчишек, так как к девочкам тот старался не приставать. Миссис Уайп дорожила сыном и своей репутацией и охраняла их, как дракон своё золото, причём за пятно на втором могла не пожалеть и своего любимого сыночка.       Петуния посмотрела на мальчика, за которым гналась банда Джереми, и, захлопнув книгу, решительно встала со скамьи:       — Ты опять за своё, Уайп?       — Эванс, — скривился Джереми, — это не твоё дело. Не лезь!       — Как думаешь, — Петуния, поджав губы, встала напротив, — миссис Уайп обрадуется, если узнает, что её сын опять обижает других?       — Что, — ухмыльнулся Джереми, — побежишь ябедничать?       — Почему ябедничать? Я просто упомяну об этом дома, а завтра собрание клуба садоводов. И, как ты помнишь, твоя мама, как и моя, является одним из его председателей.       Джереми побледнел, но упрямо сжал кулаки:       — Ты этого не сделаешь!       — Проверим? — усмехнулась Петуния.       Уайп зло прищурился, молча развернулся и, жестом позвав за собой друзей, скрылся в кустах. Петуния, выдохнув, расслабилась и перевела взгляд налево, рассматривая мальчика и сразу подмечая худощавость, почти переходящую в худобу, неровно остриженные волосы, а также несколько свежих синяков — один большой на лице и пару поменьше на руках и запястьях. Одежда завершала образ брошенного и ненужного ребёнка, который большую часть своего времени проводит на улице. Петуния чувствовала, что ей нужно поговорить с этим мальчиком, разговорить его и попробовать помочь. Это казалось… важным. Да, пожалуй, так.       — Привет, меня зовут Петуния, а это моя младшая сестра Лили, — та солнечно улыбнулась, махая ладошкой, мальчик глянул недоверчиво. — А тебя как зовут?       — Северус.       — Красивое имя, — рассмеялась Лили. — Совсем как у принца. Будешь принцем!       Лицо Северуса покраснело, он сдвинул брови, шмыгнул носом и воскликнул:       — А ты — ведьма! Я сам видел!       — Нет! Я принцесса, а не ведьма!       — Ведьма! — мальчик скрестил руки, упрямо стоя на своём.       — Не бу-уду, — обиженно протянула Лили и повернулась к сестре: — Петуния, ну скажи-и ему!       «Ведьма? Сам видел?» — подумала Петуния.       — Северус, объясни, пожалуйста. Почему ты сказал, что Лили — ведьма?       — Она летала, и цветок танцевал. Я видел. Магглы так не могут, значит, — палец упёрся в расстроенную прозвищем Лили, — она ведьма и может колдовать. Прямо как мама.       И Северус, восторженно блестя глазами и помогая себе жестами, стал рассказывать про скрытый магический мир, в котором живут колдуны и ведьмы, про различных магических существ: белоснежных единорогов, дышащих огнём драконов и гордых гиппогрифов. Про воинственных гоблинов, завораживающе красивых вейл и умных кентавров. И про школу чародейства и волшебства Хогвартс, куда в одиннадцать лет поступают все юные маги.       Лили и Петуния, широко раскрыв глаза, слушали откровения мальчика, звучащие невероятно и больше похожие на сказку, чем на правду. Но в существовании магии они уже успели убедиться, поэтому оснований не верить Северусу не было. И они слушали дальше.