Я видела его, повзрослевшего, в теплом шарфе, но в тех же очках и в той же старой куртке. Очки подарила ему я. Куртка была отцовской. И вечная розовая растрепанная шевелюра со смущенной улыбкой и глазами, которые взирали на меня с теплотой. И я чувствовала, как все слова обиды и возмущения просто оставляют меня. Не могу на него злиться. Не умею.
Но все же и от пары ударов удержаться не могу.
— Чертов Драгион! — я ударила его под дых, отчего Нацу согнулся пополам. На нас тут же уставились несколько десятков пар глаз. Посетители явно такого не ожидали. А вот Фаербол — да. Он виновато посмотрел на меня. Сдерживая рвущиеся наружу потоки эмоций, я влепила ему пощечину что есть сил. — Ты снова за свое?! Снова издеваешься, да?
— Прости меня, Люси, — тихо проговорил Драгион и, выпрямившись, улыбнулся. Я опустила руку, которую уже занесла для второго удара, и крепко прижалась к нему. Он немного неловко обнял меня одной рукой и уткнулся в макушку. — Я скучал, правда…
— Дурак, — только и смогла вымолвить я. И как-то было плевать, что вокруг нас собралась куча народа, что все смотрели на нас. Мне вообще всегда было плевать на общественное мнение, а сейчас особенно. Я снова чувствовала запах его старой куртки, его тепло и слышала биение родного сердца. Большего и не требовалось.
Я чуть отстранилась от него и посмотрела в его глаза. Взгляд, как у щенка. Черт, я снова и снова поддаюсь его чарам, снова не могу противостоять его обаянию и магнетизму. Который действует почему-то только на меня и ни на кого больше. А это даже плюс, потому что никто больше не претендует на его сердце.
Хотя я и так знаю, что принадлежит оно только мне.
Ведь эти глаза, смотрящие на меня с теплотой и неким восхищением, просто не могут врать. Нацу вообще во вранье плох, до смешного плох. Он начинает краснеть, еще больше заикаться и просто сдается и говорит правду. Плохой из него разведчик.
И если вы спросите, чем меня покорил этот вечно смущающийся, не умеющий врать и притворяться парень, больше похожий на ботаника и помешанный на своей работе, я вам не отвечу. Просто… Он был моим. Понимающим с полуслова, поддерживающим в трудную минуту. Пусть часто мне хотелось просто прибить его или огреть чем-нибудь тяжелым, Нацу все равно был частью меня. Такой неотделимой частью, кусочком моего сердца.
— Идите, — внезапно раздался голос Микки. Она смотрела на меня и как-то грустно улыбалась. — Эшли, у тебя сегодня внеплановый выходной. Сходите куда-нибудь, развейтесь. Вам многое нужно друг другу сказать.
— Но… — начала протестовать я, но строгий взгляд девушки все же остановил меня. Я благодарно улыбнулась и повернулась к Нацу. — Вы пока познакомьтесь, а я сейчас вернусь. Переоденусь только. Нацу, это Микки Фокс, она приютила меня. Микки, этот тот самый Нацу Драгион.
Я оставила их и рванула в раздевалку. Пусть Микки иногда была той еще стервой, пусть она скрывала от меня свои секреты и почти ничего о себе и Адаме не рассказывала, она была настоящей подругой. С момента нашего знакомства прошел всего месяц, но создавалось ощущение, что я знаю ее всю свою жизнь. Она была моей родственной душой. И была самым добрым и щедрым человеком, которого я когда-либо знала. По-крайней мере, по отношению ко мне она такой и была.
Но все же Фокс любила скрывать все, что чувствует, под маской и пустым взглядом. Улыбалась фальшиво, лукавила и обманывала. Врать она умела отменно. И я никогда не знала, врет она мне или нет. Но я ей доверяла.
Странная девушка. Я ухмыльнулась. В голове проскочила мысль о том, что я сама была похожа на нее. Пусть не как две капли воды, но очень похожа. Также скрывалась за разными масками, никому не доверяла и была побита жизнью. Возможно, что встретила я ее не случайно.
Но сейчас я больше думала о Драгионе. Мне столько всего предстоит ему рассказать. И я точно знаю, что откроюсь ему. Снова.
— Эшли, тебя все еще ждут, — в раздевалку зашла Микки, когда я уже застегивала рубашку. Она протянула мне мой телефон с открытой картой. — Вот, сходите сюда. Это крыша одного здания, откуда открывается прекрасный вид на Нью-Йорк. И да, я прикрою тебя перед всеми.
— Когда-нибудь я верну тебе все долги, — пообещала я и, схватив куртку, помчалась к Нацу. Предстоял серьезный разговор.
Сжимая в руке телефон, я вместе с ним выпорхнула из кафетерия. Он держал в руках любимые пончики и стакан с кофе. Я решила заскочить в ближайший магазин и купить пива. Почему-то казалось, что сейчас необходимо именно оно.
Мы шли пешком и молчали. Я — потому что еще не совсем была готова говорить и все время утыкалась в телефон. Он — потому что просто стеснялся и не знал, что сказать. Драгион просто шел за мной сквозь толпу людей. Впрочем, как и обычно. Я не оборачивалась, знала, что он идет по пятам. И это было так привычно и правильно, будто бы и не было этих двух лет.
Наконец я дошла до заветного многоэтажного здания. По виду оно было офисным, но никого нигде не было. Дверь поддалась легко и открылась вовнутрь. Не сработало ничего. Интересно, лифт здесь работает или тоже нет? Я переглянулась с Нацу и принялась безуспешно пытаться вызвать лифт. Ничего. Лестница оказалась за дверью. Драгион обреченно выдохнул и поплелся за мной на верхний этаж. Ну уж нет, какая-то лестница не остановит меня на пути к тому, о чем я давно тайно мечтала.
Об уединении с дорогим мне человеком.
Ведь наедине остаться нам не удавалось почти никогда. Всегда нас окружали мои и его друзья, его сокурсники или мои коллеги. Кто-нибудь всегда врывался в нашу зону комфорта. И теперь был шанс, что я смогу с ним поговорить. Не просто рассказать о проблемах по телефону или в длинном сообщении. А вживую излить то, что так долго копилось.
В огромном Нью-Йорке, как я поняла, это тоже сделать было проблематично. И пусть здесь людям было плевать на остальных, пусть здесь никого не касалась твоя личная жизни, все равно я не могла. Гребанное сознание.
— Люси, куда мы… — начал было Нацу.
— Нам нужно поговорить, — ответила я. Вроде уже близко. Еще чуть-чуть. — Просто поговорить наедине. Ведь этого так давно не было. А мне нужно рассказать тебе все.
— Мне тоже многое нужно тебе сказать, — я уловила в его голосе еле скрываемую грусть. И я знала, что разговор будет не из легких. Снова причинит мне боль. Но сейчас я старалась не думать. Я еще выбью их него все.
Наконец заветная дверь, ведущая на крышу. Хлипкий замок совершенно не помешал пройти. Внезапный ветер растрепал мои короткие волосы, давая возможность насладится этим моментом. Вдохнуть носом воздух и закрыть глаза. А здесь действительно здорово.
— Люси, я…
— Придурок, гад и вообще последний нахал, — по-доброму усмехнулась я и посмотрела на Нацу. В руках он сжимал пакет с пончиками и старался не смотреть на меня. Тупая боль в груди говорила о том, что увиделись мы ненадолго. Стараясь не показывать своих чувств, я подошла к нему и, схватив за шею, потрепала кулаком по голове. — Я и так прекрасно это знаю.
— Почему ты уехала? — резко спросил Драгион, да так, что я сначала не поняла, о чем он. Я медленно его отпустила и виновато посмотрела в глаза. — Ты же сама говорила, что никогда не покинешь «этот чертовски любимый город». Ты же именно из-за этого столько лет оставалась там, отказывала мне и не соглашалась уехать. Почему сейчас, Люси?
Слова исчезли сами собой. Нацу впервые смотрел на меня так… осуждающе. И подобрать слов для объяснения я не могла. Нет, я знала, что он поймет меня, что не осудит, наоборот, лишь поддержит. Но все равно сказать ничего не могла.
— Нацу, я… Я не знаю, как объяснить. Просто… Новый Орлеан больше не мой город, не моя крепость и не мой дом. Это место, где сломалась моя жизнь. И… я не хочу возвращаться. Давай присядем, и я постараюсь объясниться.
Руки начали мелко подрагивать. Фаербол отобрал у меня пакет с пивом и уселся на самодельную скамеечку. Я последовала его примеру и села рядом. Он ловко открыл бутылку хмельного напитка и протянул мне. Мы сидели, как в старые добрые времена. И говорить совершенно не хотелось. Лишь смотреть вдаль, на просыпающийся Нью-Йорк. На его высотки, на стеклянные здания, в которых отражалось недавно вышедшее из-за горизонта солнце. И в моих глазах он становился лучше, когда я не видела людей. Такой каменный гигант-красавец.
Но он был также жутковатый и пугающе большой. Он был огромным механизмом, способным поглотить тебя и не оставить ни кусочка. Это не Новый Орлеан. Это не тот дом.
Надо было начинать говорить.
— Кажется, я вляпалась в дерьмо. Такое дерьмо, из которого выбраться почти невозможно. У меня был единственный выход — сбежать. Ты же знаешь, что любая новость разносится по нашему городку очень быстро, а еще и слухами обрастает. И ты знаешь, что Джувия сидела на метамфетамине, — последнюю фразу я произнесла шепотом. Перед глазами до сих пор стояла Джувия, захлебнувшаяся в собственной рвоте.
— Она… — Нацу смотрел на меня со страхом. Я внимательно вглядывалась в его глаза и видела потерянную надежду. Он догадывался, о чем я хочу сказать, но совершенно не хотел слышать. Джувия была и его подругой.
Ох, Нацу, новость о Грее тебя добьет.
— Захлебнулась в собственной рвоте… — проговорила я, стараясь унять дрожь и держать себя в руках. Драгион смотрел на меня во все глаза, а я пыталась не пересекаться с ним взглядом, уставившись на бутылку. Сделав необходимый глоток янтарной жидкости, я продолжила. — Я… Я не смогла ее спасти, Нацу! Если бы я осталась с ней, если бы я не ушла в ту ночь, она была бы жива, а Грей…
— Что с Греем? — голос Нацу как будто осип. Он смотрел на меня, не веря в то, что я говорю. — Что с Греем, Люси?!
— Он в коме, Нацу! — я почему-то закричала. Просто сорвалась. И снова на Нацу. — Грей напился с горя и разбился на машине. Я не смогла его остановить, мне было не до него! Давай, Нацу, вини меня, что моя лучшая подруга захлебнулась, а друг чуть не разбился насмерть! Вини меня во всем, как это делают в Новом Орлеане! Я прекрасно знаю, что ты думаешь, но у меня не было возможности им помочь! Я просто не смогла!
— Тише, Люси, — Нацу осторожно обнял меня и прижал к себе. Он просто обнимал меня, и мне становилось легче. Как будто все плохое уходило. — Я знаю, что ты сделала бы все возможное, чтобы спасти их и помочь. Ты слишком к ним привязана. Ты вообще любишь привязываться к людям. И поэтому тебе больнее всего. Не горожанам, не их друзьям, а тебе.
В этом был весь Нацу. Человек, знавший меня лучше кого-либо. Даже лучше меня самой. Я чувствовала, как ухает его сердце, физически ощущала, какую боль он испытывает. Но он все равно поддерживал меня. Драгион был Человеком. Лучшим человеком и защитником, не смотря на его стеснительность, замкнутость и неуверенность.
И он, как никто другой, понимал меня.
— И главным поводом уехать стала смерть бабушки, — тихо произнесла я и закрыла глаза, прижавшись к нему, как к последнему близкому человеку. — Знаешь, они обвинили меня в ее смерти. Мол, я ее убила, потому что хотела забрать дом. Даже следствие велось, правда, меня оправдали. У меня алиби было и улик почти не было. Но нашим согражданам этого хватило, чтобы поливать меня грязью.
— Понятно, — только и проговорил Нацу, не выпуская меня из кольца своих рук. — Ты не выдержала и сбежала.
— Сломалась. В первый раз в своей жизни сломалась.
— В этом нет ничего странного. Любой бы на твоем месте сломался. Ты еще, можно сказать, выдержала и смогла уехать. Некоторые ломаются совсем, кончают жизнь самоубийством. А тебя еще, если постараться, можно починить.
Я грустно усмехнулась. Оптимист, каким всегда был и остается. Нацу усадил меня на скамейку и протянул пончик. Я чуть улыбнулась и приняла кольцо, покрытое шоколадной глазурью. Наши любимые.
— Спасибо, — через некоторое время я разорвала тишину. Мы просто сидели и пили пиво с пончиками. И будто бы не было двух лет, не было моего переезда, будто бы мы всегда были здесь, на этой крыше и смотрели на Нью-Йорк.
— Это моя обязанность, забыла? — улыбнулся Драгион и тут же опустил голову. Он не отрывал взгляда от бутылки, покачивая ее из стороны в сторону. — Я очень рад, что встретил тебя снова. Что нашел здесь, в этом огромном городе. Но… Черт, как бы это сказать…
Он провел рукой по своим розовым волосам и выдохнул. Это означало лишь то, что он боится сказать мне новость, которая причинит мне боль. И Нацу это знал и не мог снова так со мной поступать.
— Говори как есть, — я положила руку ему на плечо. Знала, что будет больно, знала, что мне снова придется терпеть и оставаться одной. Но я же все стерплю, я же человек-из-стали.
— Я еду в Африку, на полгода минимум, — на одном дыхании выпалил Драгион. Я знала, что это означало. Он не сможет связаться со мной все это время. А потом еще какое-то время пробудет в больнице, на обследовании. И это было безумно опасно. Фаербол мог ко мне больше не вернуться.
— Ясно, — я выдавила улыбку и похлопала его по плечу. Жадно прильнув к горлышку, я пыталась себя успокоить тем, что такое уже было, правда, тогда он был с родителями и особо не шарился по Африке. — Ничего, я переживу. Ты только снова возвращайся, ладно? А не вернешься, я тебе хребет сломаю! А теперь не кисни, в нашем распоряжении весь день, и мы оторвемся на полную катушку!
Я дала ему смачный подзатыльник, от чего он тихо ойкнул и улыбнулся. Все было таким одновременно привычно-обыденным и редким. Я любила вот такие вот дни с ним. Просто вдвоем. Одни на весь мир.
И, кажется, нам никто больше не нужен в нашем маленьком мирке.
***
Даже город шел нам на встречу. Было очень тепло для ноября, тучи, что угрюмо нависали почти весь месяц, наконец разошлись, и на их месте появилось солнце. Я, не задумываясь, повела Драгиона в Центральный парк. Почему-то хотелось в первую очередь показать эти легкие огромного Нью-Йорка. В такое время на улицах людей было немного, город будто вымирал. Люди попрятались в зданиях, зарабатывая себе на жизнь. А мы вдвоем, улыбаясь, шли к парку и рассказывали разные истории. Я слушала о новых поисках древнего артефакта, и как Нацу бегал от разъяренных диких пчел, чей улей он случайно задел.
Смеявшись в голос, я забывала о проблемах. Наслаждалась жизнью и обществом Драгиона. И снова чувствовала исходящее от него тепло. С ним было комфортно. Он улыбался смущенно, тупил взгляд, когда я упрекала его в неуклюжести, и молвил тихое «Прости», за которое мне хотелось ему врезать.
Я шла, немного припрыгивая и ехидно улыбаясь. Сняв с лица Драгиона очки в тонкой оправе и шарф, я надела это все на себя и спародировала смущенную, немного недовольную морду Нацу. Тот надулся и сказал, что это ничуть не смешно, но меня почему-то это веселило. Мне нравилось вот так вот по-доброму его подкалывать, шутить.
— А Нью-Йорк действительно огромен, — проговорил Нацу, обматывая свою смугловатую шею со шрамом шарфом. Он смотрел на высотные здания, делая глотки из бутылки. Свою я уже допила, поэтому иногда отбирала у него пиво. Драгион особо не возражал. — Я бывал здесь всего пару раз, и всегда проездом. И не мог погулять по такому громадному городу. Ты права, это не Новый Орлеан.
— Подожди, вот дойдем до Центрального парка, ты еще удивишься такому контрасту. Это удивительное место! Жаль, что побывать мне там удается редко. Работа отнимает слишком много сил.
Допив пиво, Нацу посмотрел на меня тем самым взглядом сочувствия и понимания, который я так любила. Именно этот взгляд для меня был всегда спасательным кругом, последней опорой и подтверждением того, что я не одна. Что есть на свете человек, единственный человек, что меня поддержит, несмотря на все трудности и беды.
— Я рад, что тебе встретилась эта Микки. Она неплохая девушка, правда, немного странноватая.
— Она хорошая, просто много чего скрывает и пока не желает делиться, — в моей голове всплыл образ Микки с ее пустым взглядом. Мне все же хотелось узнать о ней как можно больше. — О, мы почти пришли!
— Вы похожи, — тихо, немного грустно проговорил Нацу. Я сделала вид, что не услышала и быстрее пошла к парку. Драгион последовал за мной, по пути выкидывая в мусорку пустые пакет и бутылки из-под пива.
Ноябрьский Центральный парк был почти лишен листьев, но все равно оставался очаровательным и по-своему прекрасным. Это был островок живой природы в каменных джунглях. Здесь заглушался шум, здесь было уютно. А еще в это время почти не было людей. Только утренние бегуны и собачники. В лужах отражалось недавно вышедшее солнце, а в воздухе витал запах ночного дождя. Парк дышал свободой и пах по-особенному.
— По хот-догу? — спросила я, заглядывая в лицо Нацу. Удивить его было сложно, но все же мне удалось. Я с удовольствием улыбнулась. Драгион всегда скептически относился к большим городам, потому что, как говорил он сам: «В них нет живого. Нет той части природы, которая дарит нам жизнь». И теперь в его глазах Нью-Йорк преображался.
— А я не думал, что в таком стекле и камне можно найти живую природу. А от хот-дога я не откажусь.
— Нью-Йорк не так уж и плох, если смотреть на него под определенным углом, — я медленно шагала по направлению к передвижному прилавку с горячей собакой и смотрела на небо. Безоблачное, по-осеннему голубое. И безмятежное. — Хотя и минусов у него много. Люди здесь неживые, грубые и пустые. Совершенно холодные. Не все, правда, но многие. Безликие.
— Это беда больших городов.
— Давай не будем думать об этом, а проведем этот день, веселясь от всей души. Только мы, Нью-Йорк и куча неизвестного впереди.
Я улыбнулась, и тут же получила смущенную улыбку в ответ. Этот день будет одним из тех редких дней, когда я по-настоящему счастлива. Когда не нужно притворяться, улыбаться с натяжкой, скрываться за личиной агрессивного, властного человека. Когда можно быть самой собой.
В моей руке оказался теплый хот-дог.
***
— Кто это у нас тут прилетел на крыльях счастья и любви? — с порога встретила меня Микки. Она стояла в длинной синей рубашке, скрестив руки на груди и с ухмылкой на лице. Прожигала меня своим карим взглядом, в котором не было даже интереса. Ну и как с ней можно говорить, когда в ней ничегошеньки не отражается? — Как все прошло?
— Отлично, — только и ответила я. Не хотелось рассказывать ничего, даже ей. Это было только мое и Нацу. Часть нас. — Я немного проголодалась.
Скинув обувь и сняв куртку, я направилась прямиком на кухню. В холодильнике обнаружилась курица с пюре, любовно приготовленные Адамом. Микки обычно не притрагивалась к готовке, перекидывая эту обязанность на брата. Только кофе или горячий шоколад у нее получались идеальными и восхитительно вкусными. Я вытащила для себя необходимое количество еды и поставила ее в микроволновку.
— Что, ничего не скажешь больше? — Микки зашла следом за мной на кухню. — Как время провели, что делали, о чем разговаривали? Мне интересно все-таки.
— Да неужели? — я развернулась к Фокс лицом. — А я не замечаю интереса. Я вообще не замечаю, чтобы ты что-то испытывала. Только любопытство. Больше ничего. Ты не делишься со мной ничем, я вообще ничего не знаю о тебе толком. Может, ты расскажешь, что же ты прячешь за своей фальшивой улыбкой, пустыми глазами и маской безразличия?
— Знаешь, Эшли, не твоего ума дело, — резко бросила Микки и развернулась. — Ты все равно ничегошеньки не поймешь, не доросла еще. А теперь ешь свой ужин. Приятно подавиться.
— Назло тебе все тщательно буду прожевывать! — крикнула я напоследок. Мне было необходимо, чтобы последнее слово было за мной. Это стало делом привычки.
Микроволновка пикнула, оповещая, что мой ужин подогрет. Я быстро, стараясь не обжечься, вытащила тарелку и прошла к обеденному столику, прихватив по пути вилку. Усевшись, я задумалась. У кого же я на самом деле живу? Я даже не знаю возраст этих людей. Все, что мне известно — это их имена и фамилия, место работы Микки и некоторые вкусы. Ну и еще то, что они оба коренные нью-йоркцы. На этом мои знания о Микки и Адаме Фокс заканчивались.
Я не могу разрушить эту стену. Не могу проникнуть дальше. И это подогревало мой интерес, мне хотелось знать больше.
Ведь я всего раз в своей жизни так интересовалась человеком. Первым был Драгион. Теперь этим человеком стала Микки.
Интуиция внутри меня тихо подсказывала, что мне не понравится то, что я узнаю.
Но меня это не остановит.
