Кетоджан

Дырочки никак не заживали. Мариан сходила в лечебницу в Клоаке и выпросила у лекаря самую сильную заживляющую мазь и каждый вечер мазала серые губы, аккуратно втирая вязкую пасту в мягкую плоть. Кетоджан в такие моменты сидел, не шевелясь, хотя и обычно его было сложно назвать подвижным. Но дырочки не заживали. Хоук не знала почему, но ей казалось очень важным срастить искалеченную плоть, будто это по цепочке потянет за собой исцеление души несчастного сайрабаза. Освобожденный маг беспрекословно выполнял все, о чем его просили в семье. «Пересядь на другую скамью, я поставлю тут кадку с тестом», «Вынеси эту гниль за дверь, уже стемнело, тебя никто не увидит», «Пошли встретим Мари из Висельника, уже поздно, а она одна». Родные после того, первого потрясения, как-то подозрительно просто смирились с еще одним жильцом. Только Карвер тогда сказал: «Ты ведь понимаешь, что он не щенок?», а дождавшись хмурого кивка от сестры, добавил: «И ты помнишь кунари в Лотеринге? Он сошел с ума». Мариан помнила. Ей оставалось только надеяться, что забота и доброта помогут освобожденному магу не обезуметь. – Ты ведь не станешь нас убивать, правда? – спросила она во время очередного сеанса натирания губ. Кетоджан, который до этого, казалось, сидел неподвижно, теперь весь словно окаменел. Хоук испугалась, что ляпнула что-то не то, и отстранилась, напряженно глядя в темные тусклые глаза. – Ты не подумай, я не хотела тебя обидеть. Просто ваш народ такой непредсказуемый, никогда не знаешь, чего ожидать… А мы как-то, ну… У нас на родине… Понимаешь, один кунари… Хоук захлопнулась, поняв, что несет чушь. Она расстроенно уткнулась лицом в ладони, совершенно забыв, что на пальцах еще остались следы мази. Ее угнетало, что Кетоджан почти не проявлял никакой инициативы, по-прежнему не разговаривал, хотя его рот был свободен, ничего не просил, ничто… Тут ее глаза защипало, и печальные мысли мгновенно выветрились из головы. Под веки словно угли сыпанули, так жгло и чесалось. Слезы все застили, она не видела, куда идти, хотя ей срочно требовалось промыть руки и глаза. Метнувшись в направлении, в котором, как ей казалось, находилось ведро питьевой воды, она ударилась бедром об угол стола и зашипела. Но боль от удара была ничем в сравнении с пожаром, разгорающимся в глазах. Как назло, дома никого, кроме них двоих, не было. Она снова метнулась куда-то, в этот раз опрокинув баночку с мазью. На талию ей легла тяжелая рука, останавливая беспорядочную суету. Хоук замерла, отчаянно жмуря глаза, чтобы хоть немного притупить боль. Жесткие пальцы подняли ее лицо за подбородок, а потом над головой раздалось: – Открой. И Хоук, скорее от удивления, чем от чего-то еще, распахнула веки. Она ничего не увидела, потому что слезы по-прежнему слепили ее, но почувствовала напряжение магии, а потом жжение исчезло. Проморгавшись как следует, Мариан поняла, что все еще стоит в объятиях Кетоджана, а он смотрит на нее все такими же тусклыми глазами. Тот, убедившись, что она пришла в себя, отпустил ее, отошел и уселся обратно на скамью. Изумление, что она испытывала в этот момент, Хоук не смогла бы выразить так же, как и любое другое из своих сильных чувств. По привычке она перевела все в шутку: – Так тебе раньше просто сказать нечего было? Сайрабаз ожидаемо не ответил. Но этого и не требовалось, в сердце Хоук уже теплился новый, яркий и теплый лучик надежды. Кетоджан может разговаривать, может помочь, если потребуется. Может стать нормальным! Нужно только помочь ему, и она это обязательно сделает.