Pretty little psycho

Пять лет спустя...

— Вяпла! — Зануда! — Эгоистка! — Придурок! — Идиотка! — Лох с кисточками! — выкрикивает Чон Хва и швыряет очередную тарелку в Чанёля. Пак в последний момент уворачивается от орудия убийства, позволив ему разлететься на осколки об стену. Это была уже десятая разбитая тарелка за последние полтора часа беспрерывного «обмена любезностями». — Не трогай мои кисточки, кривоногая! — выплёвывает Чанёль и предупредительно выставляет вперёд указательный палец. — Сначала ты называешь меня самым лучшим художником, просишь, чтобы я рисовал тебя, а теперь я лох с кисточками? — Да ты помешанный! — всплёскивает руками Чон Хва. — На твои «шедевры» даже дышать нельзя! — Хватит преувеличивать! Я просто устал тебя просить быть аккуратной! Какого чёрта мои картины должны страдать из-за твоих ног? Скажи, как ты умудрилась проткнуть холст? — Я не протыкала! Картина сама упала! — Врунья! — Лечись, парниша, — покрутив пальцем у виска, говорит Чон Хва, за что Чанёль выплёскивает на девушку стакан с водой. Ли чуть ли не задыхается от злости. Девушка протирает глаза и гневно смотрит на Пака, не зная, как лучше расправиться с наглецом: дать ему по яйцам или отправить его в нокаут сковородкой. — И что ты в меня своими молниями стреляешь, а? — с вызовом спрашивает Чанёль, скрестив руки на груди. — Просто извинись и поклянись, что будешь смотреть себе под ноги, когда идёшь. — Если бы ты аккуратно хранил все свои «картинки» в мастерской, то всё было бы нормально. Почему я вечно должна спотыкаться о твои холсты, отмывать краску и находить по всему дому кисточки? Я тебе выделила целую комнату для работы! А ты сеешь бардак по всему дому! — Где ты видишь бардак? — возмущённо спрашивает Чанёль и поворачивается вокруг своей оси, окидывая взглядом гостиную. — Я оставил одну картину в коридоре, потому что вот-вот должен был прийти клиент и забрать её! Я оставил её всего на пару минут, а ты уже успела её угробить! Я целый месяц парился с этим заказом ради того, чтобы получить по первое число от клиента и потерять свои деньги? Ты хоть знаешь, что мне пришлось выслушать? — И сколько бы ты получил за этот «огрызок»? — кивая в сторону пострадавшего холста, с насмешкой спрашивает Чон Хва. — Очередные копейки, за которые даже счета не оплатишь? Я тебя умоляю! Лучше бы ты пошёл работать на стройку! Хоть толку больше было бы. — Эти «копейки» — начало больших заработков! Если я зарекомендую себя, то смогу получать больше, намного больше. Я — художник! Думаешь, это так просто? — Ты — не мужик! — выносит свой вердикт Чон Хва. — Почему я должна пахать на трёх работах, а ты сидеть дома и умолять свою Музочку заглянуть в гости? — У тебя совсем нет терпения. Ты же знаешь, что искусство — длительный процесс, требующий много внимания и сил. Я просто хочу, чтобы ты уважала то, чем я занимаюсь! Сложно? А помнишь, как раньше сама постоянно просила, чтобы я тебя рисовал? Портреты, обнажёнка, эскизы… — Я уважаю искусство, но меня бесит то, что ты помешан только на нём! Это не может быть обычным хобби? Чаша терпения Чанёля переполняется, и Пак буквально взрывается от последней фразы — одной из самых едких и обидных для него. Он со всей силы переворачивает журнальный столик, с которого падает флакон духов и разбивается. Приторно-сладкий аромат моментально распространяется по дому, вызывая у Чанёля приступ рвоты. — Я же сказал тебе выбросить эту дрянь! — закрывая рот и нос рукой, говорит Пак. — Псих, ты что творишь? — кричит в ответ Чон Хва. — Ты разбил мои любимые духи! — Да освежитель для воздуха в туалете и то лучше пахнет, чем эта отрава, — шипит Чанёль и спешит открыть окна, чтобы проветрить помещение. — Меня тоже бесит, что от тебя постоянно красками несёт за километр! Мыться не пробовал? — Ты только что придумала эту претензию? — хмыкает Чанёль, повернувшись лицом к Чон Хве. — Я — чистоплотный, так что не смей меня даже упрекать, что я дурно пахну! — Ты пахнешь красками. Меня бесит это! — Ли гневно топает ногой и сжимает кулачки, всеми силами сдерживая себя, чтобы не броситься колотить нерадивого Чана. Пак долго смотрит на Чон Хву, и понимает, что эта девушка больше не вызывает в нём тех чувств, которые он испытывал к ней раньше. Его не умиляет неординарность Ли, а её неловкость больше не забавляет Пака. Чанёля утомляет гиперактивность Чон Хвы вплоть до того, что даже занятие сексом превратилось в настоящую каторгу. Агрессивность в постели больше не заводит Чанёля, и если раньше смачный шлепок от Чон Хвы по заднице, от которого остаётся красное пятно, приводил Пака в нездоровый экстаз, то теперь парень злится всякий раз, когда Ли пытается вытворить что-нибудь подобное. Чанёль не помнит, когда был в последний раз счастлив рядом с Чон Хвой. Любовь перегорела, выветрилась, осталась в тюбиках красок, которые уже давно выкинули за непригодность. — Бесишь, — выплёвывает Чанёль и направляется на второй этаж в комнату, в которой он ночует всякий раз, когда понимает, что не может спать с Ли в одной кровати. — Сам меня бесишь! — психует Чон Хва и со злости бросает вслед Паку подушку. Парень не обращает внимания на последнюю атаку, а вскоре уже слышны шаги на втором этаже, после — хлопок дверью. — Эй, а кто убираться будет? — громко возмущается Чон Хва, оценивая погром в гостиной: брошенный на пол журнальный стол, разбитый флакончик с духами, осколки тарелок, подушка на лестнице, оставленная на полу картина Пака, от которой отказался как заказчик, так и сам художник. Ли ненавидит убираться. Точнее, её раздражает, что это надо делать регулярно. Пока Чон Хва жила одна, уборка не вызывала столько проблем, потому что дни напролёт Ли проводила где угодно, но только не в четырёх стенах, так что ей хватало прибраться два раза в месяц. Раньше всё было просто. Вместо стеклянной посуды — одноразовая, вместо домашней стирки — химчистка, вместо ежедневной готовки у плиты — завтраки на ходу, обеды и ужины в уличных забегаловках. Чон Хва чувствовала себя по-настоящему счастливой и свободной, когда съехала от родителей в оставленный по наследству дом бабушки. Настал долгожданный конец контролю и бесконечным поучениям матушки, сетовавшей на то, что Чон Хва совсем не хозяйственная. Никто больше не капал на мозги просьбами приходить домой хотя бы в одиннадцать вечера и не отчитывал каждый раз, если Ли не ночевала дома. Знакомство с Чанёлем для Чон Хвы стало целым событием, которое, как думала девушка, сделает её жизнь ещё лучше. Её сосед — талантливый и красивый художник, который однажды назвал Ли своей Музой, украл сердце непоседливой Чон и открыл новую прелесть самостоятельной жизни. Из воспоминаний пятилетней давности Ли вырывает звук падающей жестяной банки на кухне и победоносное «Мяу!» кота Тома. Пушистый засранец научился доставать себе корм сам, правда, делать это бесшумно и аккуратно (так, чтобы потом не надо было собирать корм по всему полу) у кота всё ещё не получается. Чон Хва, сцепив зубы, заходит на кухню и ставит руки в бока, наблюдая за прожорой, которому всегда хочется кушать. Том, явно почувствовавший, что с него кто-то мысленно стягивает шкуру, ненадолго открывается от корма, смотрит на разгневанную девушку, облизывается и снова возвращается к еде, добытой колоссальным трудом (никто не знает, сколько сил тратит кот, чтобы запрыгнуть на несчастную столешницу!). — Ты такой же, как твой хозяин, — выносит вердикт Чон Хва и, забив на уборку, тоже уходит наверх. Она не собирается убирать последствия погрома Чанёля и его кота. По крайней мере, сегодня. Поднявшись наверх, Чон Хва останавливается рядом с комнатой Чанёля и прислоняется ухом к двери. К сожалению, подслушивать нечего. Пак не звонит знакомым или друзьям, чтобы пожаловаться на источник сегодняшней головой боли; он не ругается себе под нос и не колотит подушки, как оно иногда бывает, потому что никакая валерьянка уже не успокаивает Чанёля. — Какие мы сегодня тихие, — хихикает Ли и аккуратно прокручивает дверную ручку, но… — Какого…? Заперто. Дверь заперта. Пак Чанёль запер дверь. — Серьёзно?! — вырывается у Чон Хвы, и девушка пытается силой вломиться в спальню, но попытки одна за другой терпят фиаско, а Чанёль даже не думает хоть как-то реагировать на буйство своей второй половинки. — Ну и чёрт с тобой! — кричит Ли, прекратив барабанить в дверь, и, глубоко обиженная на Пака, уходит в свою комнату. Чанёль никогда не запирал дверь. Какими бы громкими ни были ссоры, сколько бы посуды ни было перебито, какими бы обидными ни были оскорбления, но ни Чон Хва, ни Чанёль никогда не запирали двери друг от друга. Даже самый горячий и бурный вулкан страстей успокаивался с наступлением утра (в крайнем случае, с наступлением второго утра), но теперь Ли не уверена, что в этот раз будет всё совсем не просто.

***

В зале COEX-а во всю идёт подготовка к предстоящей фотовыставке. Завтра посетители смогут увидеть снимки молодых китайских фотографов. Ещё безызвестные охотники за удивительными кадрами покажут тот Китай, о котором мало кто знает. До Кёнсу, организатор выставки, уверен, что посетителям понравится, а те, кто разбирается в фотоискусстве, обязательно оценят юные дарования. На счету Кёнсу уже не одна подобная выставка, но эта будоражит До как-то по-особенному. Созидание предстоящего успеха и восторга прерывает объявившейся в зале Чанёль, и Кёнсу, видя лицо друга, понимает, что Пак сейчас не разделит с ним радостного волнения. — Сделай паузу, пойдём попить кофе, — говорит Чанёль, пряча руки в карманы бежевого плаща. — И тебе доброе утро, — вздыхает До и, попросив коллегу, проследить за работой, пока тот отлучится на некоторое время, уходит вместе с Паком в кафе, находящееся этажом ниже. Кёнсу знает, что ему сейчас предстоит выслушать очередную жалобную тираду о Чон Хве. Причины ссор странной парочки не меняются: бардак в доме, деньги, нежелание Чанёля работать, столкновение интересов и характеров. В последнее время Чанёль зачастил ещё и с жалобами на утомительный секс. — Всё, я точно уйду! — начинает Пак, как только парни заказывают кофе и усаживаются за самым дальним столиком. — Меня достало! — Ну и что на этот раз? — выдыхает Кёнсу и скучающим взглядом смотрит на друга. — Эта… — Чанёль в последний момент сдерживается от крепкого словечка. — Она вчера убила мою картину! Проткнула ногой холст. Ты представляешь? — Ногой? — Именно! И заказчик отказался от картины. Пришлось вернуть аванс. — А переделать нельзя было? — Нет. Отказались. — Да ладно тебе. Это же не твой единственный клиент. — Да, но я целый месяц убил на ту работу! Думаешь, не обидно? — Чанёля снова обуревают те чувства, которые он испытал вчера, обнаружив дыру в холсте. — Просто не бери в голову. И держи картины подальше от Чон Хвы, раз уж подобное случается. Чанёль страдальчески вздыхает, но Кёнсу не испытывает желания посочувствовать другу. Да, причины ссор не меняются, а вот отношение До к жалобам художника стало другим. Кёнсу всегда поддерживал Пака и жарко ругал Чон Хву вместе с другом до того момента, пока До не познакомился с Ли лично. Чон Хва пришла на выставку, посвящённой современному искусству Кореи. Чанёль был участником выставки; пять его картин самых оживлённых улиц столицы привлекали не мало внимания, но, к сожалению, должного признания так и не нашли. Художнику-любителю было не по силам тягаться с профессионалами, но Чанёль не сильно расстраивался. Самое главное, что он смог стать участником и он войдёт в историю. Ли пришла на выставку, чтобы поддержать своего парня, там же она и встретила Кёнсу. До что-то обсуждал с Паком, когда Чон Хва подошла к ребятам. Кёнсу никогда не рассказывал Чанёлю о том, что именно с того дня он больше не мог злиться на Ли, а спустя ещё несколько месяцев влюбился. Всё то, что так раздражало Чанёля, было для До воплощением чего-то невероятного; ему нравилась неординарность Чон Хвы, её бредовые затеи и излишняя активность. Чем больше Кёнсу влюблялся, тем больше его обижали жалобы Чанёля. Ему казалось, что друг несправедливо жалуется на девушку, не пытается хоть немного понять её и простить, глупенькую. За много лет Пак превратился в ворчливого и недовольного хмыря, которого всё не устраивало. Кёнсу часто хотелось поставить Чанёля на место, но тот боялся, что в ходе жаркого спора его признание вырвется наружу, и тогда уже До будет несдобровать. Каким бы ни был Пак, ему не хочется конфликтовать с ним. В конце концов, Кёнсу не может позволить себе опуститься до такой степени, что он станет отбивать у друга его девушку. Какими бы катастрофическими ни были отношения этой парочки, До не встанет между Чон Хвой и Чанёлем. Никогда! Официантка запоздало приносит кофе и очень извиняется за задержку, но Пак не обращает на это никакого внимания. Он слишком сосредоточен на себе, и ему совершенно нет дела до каких-то мелочей типа кофе или выставки Кёнсу, о которой парень решается заговорить, надеясь отвлечь Пака от неприятных мыслей. До рассказывает о фотографиях, о шумихе, которую создаст выставка, о журналистах и пресс-конференции, хотя и знает, что говорит в пустоту. Зачем тогда? Просто Кёнсу предпочтёт вести монолог о приятных ему вещах, чем оказаться втянутым в диалог о человеке, о котором он не хочет говорить ничего дурного. Молодые люди долго не задерживаются в кафе, и как только кружки пустеют, покидают заведение. — Я пойду. Мне надо возвращаться к работе, — говорит Кёнсу и хлопает Чанёля по плечу, —, а ты не переживай. Всё будет хорошо. — Ладно, давай, — кивает Пак и натянуто улыбается. Чанёль и сам не знает, зачем решил пожаловаться в очередной раз Кёнсу. «В этом нет никакого смысла», — думает Пак, но каждый раз всё равно звонит или приходит к другу, чтобы выговориться. Чан уже не помнит, когда Кёнсу перестал как-либо комментировать его ссоры с Чон Хвой, но всё же благодарен, что тот хотя бы не отказывается в миллионный раз выслушать его. Пак смотрит на часы. Полдень. Делать нечего. Чон Хва с самого утра уехала на работу, и хоть девушки нет дома, Чанёлю не хочется возвращаться. У него нет вдохновения для рисования, нет желания убирать и последствия вчерашнего выяснения отношений, благодаря чему Том уже вторые сутки смакует кормом при первой же возможности. А ещё тот едкий запах духов, от которого теперь и подавно невозможно будет избавиться. Художник не придумывает лучшего занятия, чем отправиться в магазин за красками и кисточками. Покупка принадлежностей для рисования всегда успокаивала Чанёля. К тому же, деньги у него есть, и Пак решает потратить их на себя, а не на Чон Хву, как планировалось ранее. Чанёль хотел сделать девушке небольшой подарок на пятилетие их отношений, но после ссоры у парня пропало всякое желание как-то радовать Ли. — Пусть знает! — ухмыляется Чанёль и направляется прямиком в художественный магазин. Стеллажи с тетрадями, скетчбуками, карандашами, красками, бумагой, холстами — Пак чувствует себя в Раю. Продавщица, блондинка Квон Нара, заметив Чанёля, широко улыбается и приветствует желанного посетителя. — Здравствуй, — улыбается в ответ Чанёль, останавливаясь возле кассы. — Что новенького привезли? Нара — обладательница яркой модельной внешности, о которой многие девушки могут только мечтать, сколько бы пластических операций они ни сделали бы. Высокая, с шикарной фигурой и привлекательным лицом, с ухоженными волосами и всегда безупречными ногтями — у Квон есть всё, чтобы покорять сердца. С такими данными ей бы на подиум или сцену, а не у кассы стоять. Недавно, к слову, девушка перекрасилась в блондинку, и Чанёль охотно поддержал небольшую смену стиля. Со светлым цветом волос Квон стала ещё ярче. «Мда, а вот моя гусыня может только менять парики и вульгарно одеваться», — мысленно сетует Чанёль на Чон Хву. Он уже не первый раз сравнивает девушек, и каждый раз не сдерживает разочарованного вздоха. — Да как обычно. Краски, кисти. Ничего интересного предложить не могу, — отвечает девушка не без чувства вины. Ей очень нравятся картины Чанёля, поэтому Нара чувствует себя очень ответственной за предоставление художнику именно тех материалов, которые ему нужны. А ещё Пак всегда интересуется разными новинками и расстраивается, если таковых нет. — Обидно, — вздыхает Пак и окидывает взглядом магазин. Ему вроде и хочется пройтись, осмотреться, но, с другой, стороны, у него всё есть. Красок и кисточек хватает, холстов тоже, скетчбуков — навалом. Чанёль подходит к полке с чернилами, долго рассматривает, но так и не решается купить. — Что-то у Вас нет настроения сегодня, — аккуратно замечает Нара. — Разве? — оборачивается художник и улыбается. — Заметно? Девушка кивает. — Да, так. Проблемы. Заскоки. Бывает. — Так дело не пойдёт. Надо срочно поднимать настроение! Вот что Вас делает счастливее? Любимая еда? Напиток? Встречи? — По-настоящему счастливым я чувствую только, когда рисую. — Тогда займитесь своим любимым делом. — Я не знаю, что рисовать, — смеётся Чанёль. — И у меня никаких материалов с собой нет, а домой я пока идти не хочу. Нара так и хочет разузнать у Пака все подробности, но не решается. Кто она такая, чтобы лезть в душу к чужому человеку? Никто, поэтому Квон только поджимает губы и опускает голову. — Жаль, не могу ничем помочь. Чанёль прячет руки в карманы плаща и некоторое время смотрит на Нару, пока в его голову не приходит одна затея. — Нара, а тебя когда-нибудь рисовали? — Н-е-ет, — неловко отзывается девушка, и её щёки моментально заливаются румянцем. — А хотела бы? — Вы… Вы серьёзно? — Конечно! — бодро отзывается Чанёль, уже успевший загореться идеей, посетившей его считанные секунды назад. — Да, конечно… Я была бы очень рада, — Нара не может поверить свалившемуся на её счастью, и едва сдерживает улыбку. — Тогда я пока закуплюсь и после работы пойдём куда-нибудь, буду рисовать тебя. Пойдёт? Нара кивает головой и чуть ли не прыгает от счастья. Её будет рисовать сам Пак Чанёль!