Светлая полоса

− С ним очень… легко, − отвечает Йошиока на все бесконечные вопросы Коминато и Мурао касательно её решения остаться с Томой. Те поднимают брови одновременно. Они молчаливо не одобряют, не понимая, что в этом якобы тактичном молчании настоящего такта меньше, чем в яростном споре. Они не понимают, как фразы «с ним очень легко» может быть достаточно для оправдания предательства, которого Футаба не совершала. Она могла бы сказать, что Тома добрый и умный, что он заботится о ней, как никто раньше не заботился, что он надёжен и справедлив, но всё это сухое перечисление его положительных качеств не несёт в себе той сердцевины, которая заложена в словах «с ним очень легко». Потому что Футабе очень, очень хочется этой лёгкости; ей так не хватает простоты, так хочется не вспоминать по вечерам каждое сказанное и услышанное днём слово в поисках двойного дна. Тома говорит то, что думает на самом деле, и именно это качество кажется Йошиоке необыкновенно привлекательным; это искренность, которой почти невозможно соответствовать, но к которой так хочется прикоснуться. Жаль, что она не может позволить себе той же откровенности. Из самых лучших побуждений она ограждает Кикучи от своих не до конца угаснувших чувств к Кё. Может быть, когда-нибудь Тома научит её не прятать истины. Заражаясь и заряжаясь его прямотой, она понемногу перестаёт верить в ложь во благо, убеждаясь всё чаще, что скрытность почти никогда не приносит желаемых плодов. Раньше Футаба носила в себе секреты с гордостью. Секреты — это признак умения хранить тайны. Секреты — это волнующе, пугающе, опьяняюще. Закупорив внутри признания и страхи, она сама себе казалась сильнее, выносливее, старше. Ведь только дети выкладывают всё как на духу? Тома и впрямь иногда казался по-детски наивным, но Йошиока знала, что во взрослении он продвинулся куда дальше неё. Потому что только созревшие для смелости люди умеют нести ответственность за сказанное. Футаба не может назвать слабым Кё. Определение «слабый» не подходит человеку, вынесшему множество тягот в столь юном возрасте. Более того, именно эти тяготы и привлекали Йошиоку, в глазах которой Кё вознёсся до недосягаемых высот, доступных лишь человеку, не понаслышке знакомому с горем. Эта стойкость восхищает, но теперь Йошиока всё отчётливее чувствует: ей недостаточно этого восхищения. Угрюмая замкнутость Кё тоже была когда-то предметом её уважения. Футаба думала, как много сил он тратит на то, чтобы удержать в себе горечь, как мужественно он не показывает никому своей боли. Теперь она не понаслышке знает о том, как это трудно. А ещё — она точно знает, что ещё труднее во всеуслышание рассказать о своих пристрастиях и слабостях, не боясь осуждения и не поддаваясь стыду. Открываться всегда труднее, чем держать всё в себе. Образ хладнокровного, мрачного, молчаливого юноши в девяносто девяти случаях из ста становится более предпочтительным, чем его беззаботно-улыбчивый соперник; кажется более надёжным, более твёрдым в убеждениях. Но Йошиоке давно не хватает опоры в лице Кё. Она повторяла себе, что действия гораздо важнее пустых слов, но от Кё она не дождалась ни того, ни другого. Кё молчал и бездействовал, и какие бы уважительные причины ни имелись у него для этого сознательного отгораживания, они не могли помочь Футабе избавиться от неожиданной пустоты. Мне жаль твою маму, Кё, жаль тебя самого, но я всё ещё здесь, я жива, я рядом. Я жива, но рядом с собой не чувствую себя живой. Каждый раз, когда я встречаюсь с Кикучи, мне кажется, что он делает мне искусственное дыхание. Футаба протискивается между подпевающими зрителями, подбираясь поближе к сцене. Мурао и Коминато отказались воспользоваться приглашением, но для Йошиоки приглашение превратилось в просьбу, которую она не могла и не желала игнорировать. В конце концов, Кикучи отлично поёт. Футаба не может представить поющего Кё. Конечно, это вовсе не упущение с его стороны, ведь не всем склад характера и умения позволяют выступать на сцене. Не дело тут не вовсе не в музыкальном образовании. Даже владей Кё пятью октавами, он ни за что не схватил бы микрофон перед толпой. По сравнению с Танакой, Тома просто необычайно раскован. Но Йошиока неожиданно понимает: это вовсе не означает, что он не боится ошибиться в аккорде, не стесняется обнажаемых перед зрителями слов. Она видит, как полыхают его щёки. Легко краснеющий, как все рыжеволосые, Тома отчётливо выдаёт свою уязвимость, но эта уязвимость не заставляет его закрыться в непроницаемой раковине. Рыжие волосы Томы как будто притягивают солнце. Он сам — свечка высотой в человеческий рост. Йошиока с трудом сдерживается, чтобы не помахать рукой, но Тома замечает её сам и улыбается. В смысле — улыбается ещё шире, чем до этого. Он улыбается гораздо чаще, чем любой другой знакомый Футабы. В мире, к которому приучил её Кё, негласно считалось, что чем реже улыбка, тем искреннее она, тем больше ценности она в себе несёт, как драгоценная жемчужина, поднятая со дна мрачных вод. Но ни одна из улыбок Кикучи не может называться фальшивой. Они все — от чистого сердца. Улыбку Томы не нужно ждать, её не нужно добиваться, не нужно бояться её исчезновения, потому что очень скоро она появится снова. Пальцы Кикучи перебирают струны с удивительной лёгкостью, и кажется, будто всё на свете достаётся ему без усилий. В глазах многих Тома — вечно путающийся под ногами пай-мальчик, не знающий настоящих проблем, но как узнать, какие проблемы заслуживают звание настоящих? Можно ли судить тяжесть чужих невзгод, не влезая в чужую душу; кто имеет право класть на чаши весов камни, выдранные из душ? Пусть даже Тома не притворяется, пусть и вправду переносит все невзгоды так легко. Умение отбиваться от неудач — тоже своего рода сила. Кикучи бросается в трудности, как в беснующееся море, и превращается в волнорез. С ним очень легко. Когда концерт закончится, она повторит эти слова Мурао столько раз, сколько понадобится для того, чтобы они обрели для неё хоть какой-то смысл.