Май, сирень, Арнольд и Хельга!

Новость, которую поведала Лайла, привела Хельгу в самое настоящее недоумение: внутри бурлил компот эмоций, все чувства и мысли смешались. Никто ещё не говорил с ней об Арнольде так открыто, никогда она и подумать не могла о тех вещах, которые рыжая конопатая девчонка сказала с таким спокойствием. Наверное, Лайла в самом деле уже очень давно подумывала о таком развитии событий и сейчас уже просто смирилась, однако в глазах её была заметна печаль, и эта печаль совершенно оправдана. Чувствовать огорчение от несостоятельности любви — в высшей степени паршиво. Воздух стал тяжелее. Казалось, кто-то высасывает из него кислород, Хельге стало трудно держаться. Ей хотелось вскрикнуть от счастья, поднять вверх победный флаг и насладиться своим триумфом перед самым злостным врагом в лице Лайлы Сойер, но что-то было не так. Почему-то она не чувствовала себя победительницей, почему-то не была восторженно счастлива, почему-то Лайла ей больше и вовсе не казалась злодейкой или врагом. Хельга резко поднялась с удобного пуфика и стремительными шагами направилась к собеседнице. Она встала перед Лайлой и уверенно всмотрелась в её глаза, а потом так же уверенно сказала: — Не неси чушь, Лайла. — выждав небольшую паузу, она продолжила уже менее грозным тоном, — ты не можешь решать за него. Никто не может. Я точно знаю, что этот репоголовый без ума от тебя, а меня он считает надоедливой и грубой девчонкой, которую никто не способен полюбить. От последних слов у Патаки в груди все сжалось, и она уже не имела сил скрывать это. Вообще все, что прятала Хельга внутри себя, подавляя малейшую возможность оказаться раскрытой картой в руках умелого игрока, рвалось наружу с необычайной силой. На глазах выступили слезы, которые позже покатились солёными дорожками по худым щекам. Хельга упала на кровать рядом с Лайлой, ударившись о мягкий матрас, накрытый розовым пледом. — Тогда для чего все это было? — начала Хельга спокойным голосом, в котором слышались ноты искреннего любопытства, — зачем было встречаться с Арнольдом? Предлагать ему переспать? Так неожиданно разрывать отношения, ничего не объяснив? Он же наверняка не знает о твоём переезде, верно? Голова Патаки была забита мыслями на этот счёт. На самом деле, вопросов было гораздо больше, но их она задаст позже. Главным из них был самый откровенный: "у тебя вообще были чувства к Арнольду?" — У меня действительно были чувства к Арнольду, Хельга, они и сейчас есть, — Лайла ответила на немой вопрос подруги до того, как та произнесла его вслух, просто сердцем она почувствовала, что стоит это сказать сразу, — я же говорила, что поначалу в мои планы входили отношения на расстоянии. Но я поняла, что это будет слишком тяжело для нас обоих. И когда я все осознала, я приняла, как мне показалось, единственное правильное решение — подтолкнуть тебя к нему. Для этого я старалась как можно чаще попадаться тебе на глаза, тебя бы это взбесило, и тогда ты бы пошла на крайние меры. И я не прогадала: ты действительно наконец призналась Арнольду в любви, стала с ним более искренней и честной. А он заметил в тебе твои лучшие черты, увидел, что на самом деле ты нежная, хрупкая и ранимая и что в тебе есть очарование, не похожее на других. Лайла говорила все это ровно, спокойно, с теплотой в голосе. А Хельга тем временем смотрела на неё как в первый раз. Ещё никогда она не видела Лайлу такой... родной. Сейчас она поняла, что все это время, когда ей казалось, что Лайла лицемерная цветочная девочка со стервозной натурой, она сама навязывала себе этот образ. У Хельга были широко раскрыты глаза, она и рот раскрыла от удивления и осознания. Слова этой рыжеволосой девушки повергли в шок каждую клетку её тела, верить в них было словно верить в то, что Гарольд сидит на диете, однако Сойер говорила от всего сердца. Внезапно Хельга вспомнила ещё кое-что. — А как же сирень?! Та легенда, о которой рассказывал Джеральдо. Мои желания ведь сбылись! И именно из-за них все получилось так, как получилось. Лайла тихонько засмеялась, чтобы не показаться невежливой, но слова Патаки, которая в этот момент смотрела на неё крайне обескураженным взглядом, были для неё очень забавными. — Хельга, милая, только не говори, что ты действительно загадывала желания на лепестках сирени! — рыжеволосая не могла поверить своим ушам, — ведь ты говорила, что легенда Джеральда это самое глупое, что ты когда либо слышала! Хельга Джи Патаки резко порозовела, слова Сойер её засмущали, и девушка уже даже было снова подумала, какая мерзкая эта Лайла, что потешается над наивностью доверчивой мечтательницы, но она уже не могла злиться на барбариску. Её смех был добрым, чистым, это не было грубой насмешкой. — Только подумай кому-нибудь проболтаться, рыжая, и я тебя точно прибью! Хельга и Лайла разговаривали ещё какое-то время. В комнату заходил отец Лайлы, чтобы принести девушкам угощение из разных сладостей и молоко, а потом Хельге чистое постельное белье и подушку. Незаметно наступила поздняя ночь, но никто не сомкнул глаз. Девушки уже не обсуждали Арнольда или ещё что-то, они просто лежали рядом, жевали печенье и молчали, и каждая из них в этот момент чувствовала сближение, такое неожиданное сближение двух противопоставленных сил, о котором никто даже подумать не мог. Хельга нарушила молчание: — Что будем делать с Арнольдом? Ты же расскажешь ему о переезде? — Расскажу, — отвечала Лайла, — и тогда он поймёт, почему я с ним рассталась. Пожалуйста, не оставляй его одного. Когда я уйду, ты будешь рядом с ним, и так будет правильно. Это не жертва с моей стороны, я в самом деле считаю, что так должно быть, потому что это судьба. У вас с ним все будет хорошо, ты замечательная, Хельга Патаки. — А ты не такая уж и омерзительная, какой я тебя всегда считала, Лайла Сойер. — сказала Хельга, сглотнув последний глоток молока. Ночь была ясная, звезды лились небесным светом в окна, растущий полумесяц улыбался всем, кто не спит, но две новоиспеченные подруги, уютно сложившись на одной кровати, сопели, видя сладкие сны. Мятного цвета обои на стенах переливались холодом и серебром, с улицы через открытую форточку доносился вой дворняжек. На утро девушек ждал приятный (или не очень?) сюрприз в лице внезапно прибежавшего в дом Сойер запыхавшегося Арнольда Шотмена.