Санитар

      Заглушив двигатель, Игнатьев несколько минут сидел неподвижно в освещенном салоне в глубокой задумчивости. В мыслях он перебирал события прошедшего вечера, и легкая улыбка, тронувшая его губы, только подтверждала, что воспоминания, в которые он окунулся, были приятные. В голове еще звучали прекрасные голоса оперных певцов, бурные аплодисменты, и тепло разливалось в груди при мыслях о светящихся радостью глазах Людмилы и ее нежном поцелуе. Музыка, театр, опера, походы по музеям, рестораны — все это никак не вязалось с образом закоренелого бандита, давно остывшего чувствами к любым проявлениям прекрасного. Игнатьев искренне старался включиться в происходящее, почувствовать себя причастным и к этой стороне жизни, но ощущал он себя явно не в своей тарелке, волком в овечьей шкуре, притворяющимся паинькой и изо всех сил старающимся не показать обагренные кровью клыки. Дорогие костюмы не сделают его полковником ФСБ. Контролируемая мягкая речь не заглушит произносимых мысленно ругательств. Фарс и ложь не превратят его молодого двойника, закинутого в будущее, в его сына, а бизнес в Харькове не сможет вечно прикрывать его настоящую деятельность. Он ловил призрачные мгновения счастья, не понятно по какой счастливой случайности свалившиеся на его голову, зная, что у них есть определенный срок, зная, что проницательность Людмилы не позволит ей закрывать глаза на постоянные недомолвки и увиливания от ответов, как бы самой ей этого не хотелось. Но ему нравилось, безумно нравилось представлять себя другим человеком ради нее, таким, каким бы он мог стать, если бы не чертовы дети, и пока Людмила успешно поддерживала его иллюзию. Хотелось так и остаться в этой красочной кроличьей норе и уже никогда вновь не выбираться на поверхность, в серую и скучную реальность, где у него уже давно не было будущего, и где права на счастье он не имел. Игнатьев провел по лицу руками, отчаянно растер кожу, пытаясь вынырнуть из незнакомых ощущений радости от близости с другим человеком, которые он забыл, кажется, еще в далеких восьмидесятых. Не доблестный служитель Родины, не всеми уважаемый гражданин своей страны: усталый и разбитый жизнью убийца и бандит. Мусор для государства. Другой человек. Возвращаться в привычные ощущения не хотелось, но выбора у Игнатьева не было.       На улице вовсю сыпал мокрый снег, гроздьями облепляя стекла припаркованных автомобилей, неприятно оседая за шиворотом. Игнатьев вздрогнул и побыстрее заскочил в подъезд, подальше от липкой сырости. Осторожно открыл дверь в квартиру, прислушался к равномерному гудению телевизора в гостиной, стараясь не создавать лишнего шума, поставил у входа прикупленный для младшенького подарок. Зайдя в комнату, Игнатьев замер, и его губы не смогли не растянуться в легкой насмешливой улыбке от увиденного. Костенко уснул в той же позе, в которой, очевидно, и сидел до этого. Мягкая домашняя рубаха, расстегнутая на груди, чуть съехала набок, оголяя мерно пульсирующую на шее артерию. Одна рука безвольно покоилась рядом с початой наполовину упаковкой чипсов, вторая замерла на подлокотнике около бутылки кока-колы. По телевизору показывали счастливое завершение глупой американской комедии. Игнатьев с минуту смотрел на того, от кого зависит его дальнейшая жизнь, кто должен будет перекроить его будущее, и улыбка из насмешливой стала мягкой, понимающей. Бандит осторожно подошел к своей молодой копии, смешно приоткрывшей рот во сне, поправил лезущие в закрытые глаза рыжие волосы. Костенко ощутил прикосновение, но не проснулся, лишь пробормотал что-то невнятное и, подтянув ноги на диван, скукожился в неудобной позе, слегка повернувшись набок. Игнатьев его будить не стал, лишь покачал головой и накрыл пледом. Тренькнул смс-кой телефон, где Людмила писала о том, что она ложится спать, и слала воздушный поцелуй. Игнатьев отправил ответный и пошел на кухню заваривать чай. Спать, несмотря на поздний час, совершенно не хотелось.       Смывая с себя в душе сегодняшний день, Игнатьев уперся ладонью в теплую плитку, перебирая в мыслях весь объем работы, который ему будет необходимо провернуть в ближайшие дни. А ее будет ох как много. Часть наиболее проверенных годами подчиненных, включая Звягинцева, отправятся в дорогу вместе с ним, и это означает, что придется оставить младшего на распоряжение самого себя, без подстраховки. Молодой офицер уже достаточно хорошо освоился в новом времени, с мелкими неурядицами вполне мог справиться сам, без его поддержки, но Игнатьев все равно беспокоился, ощущал собственную ответственность за непутевого путешественника во времени. Начиная намыливать отчаянно лысеющую голову, Сергей Александрович услышал в квартире какие-то шевеления, что-то упало у входа, а спустя пару минут послышались сначала неуверенные, а затем набирающие силу аккорды на гитаре.       Сергей наклонился над новеньким инструментом, с каким-то даже благоговением перебирая струны. Погрузился в звуки мелодии, даже не заметив, как собственный пожилой двойник с задумчивой улыбкой появился на пороге комнаты, аккуратно опустился на кресло напротив дивана, с внимательным выражением в глазах стал разглядывать молодого капитана. — Ой, — Костенко вздрогнул, боковым зрением уловив движение, отнял пальцы от струн, — извини я… Не удержался, — нехотя отпустил инструмент, протянул Игнатьеву, на что тот лишь покачал головой. — Не нужно, он твой. Я уже давным-давно забыл, как и в руках-то гитару держать, а забряцать что-то уж точно не смогу. Это тебе, чтобы не шибко скучал по дому. Костенко растерянно улыбнулся на реплику, слегка сжал и разжал пальцы левой руки, обхватывающей колено, ощущая неловкость. — Ты меня как жену-домохозяйку обхаживаешь, ей Богу, — пробормотал Костенко, вновь заполучив новенькую гитару в свои руки, — поишь, кормишь, одеваешь, еще и подарками дорогими одариваешь. И как ты мне предлагаешь конфликт с собственной совестью разрешить? Чем таким я заслужил подобную щедрость? — Считай, я на старость лет тронулся умом и ударился в сентиментальность. Захотелось порадовать. Ты ж мне родной, как никак. Хоть иногда я искренне желаю, чтобы это было не так, больно вредный и язвительный я оказался в молодости. Костенко на слово «родной» немного смутился, но тут же вернул нейтральную маску на свое лицо. — Спасибо, конечно. Но все же, сижу я на твоей шее как истинный тунеядец. Это ж корежит все мои устои. Сколько я еще так буду существовать на дареных харчах? Игнатьев не ответил, лишь пожал плечами, продолжая улыбаться слегка сдержанно. Разговор про деньги уже не раз заходил между ними. По крайней мере, Костенко начал относиться более-менее спокойно к тому, что вынужден принимать чужую помощь. Просто ворчал время от времени, но уже с осознанием, что пока по-другому никак. Сергей Александрович с содроганием вспоминал постоянно возникающие конфликты с «упрямым засранцем», который по началу, особенно яро в первые месяцы совместного пребывания в одном времени, наотрез отказывался брать чужие деньги. Тем более от Игнатьева. Тем более заработанные нечестным трудом. Но на работу Сергей Александрович младшего не пустил, и никаких аргументов Костенко по поводу того, что он взрослый самостоятельный человек, свободный в принятии решений, даже слушать не стал. Игнатьеву денег для капитана было не жалко, он готов был ему чуть ли не все отдать, лишь бы жив здоров был да знаниями о будущем напитывался. Костенко провел по корпусу гитары с такой нежностью, словно это было тело любимой женщины, а затем, слегка прищурившись, пару раз втянул носом воздух, и его губы дрогнули в беззлобной усмешке. — Какие стойкие, даже душ не смыл ее духи. Ну, как театр? Уши не захотелось ватой заткнуть? Игнатьев вновь неопределенно пожал плечами. — Нет, и даже умудрился не заснуть после антракта. Стоически вытерпел все муки. Сто лет на опере не был, даже понравилось. Люде вроде тоже, она любитель всякого искусства. — О да, это я уже понял. Сергею захотелось спросить еще что-нибудь у Игнатьева про их очередную с Людой встречу, понаблюдать за его мимикой и эмоциями, понять какие мотивы движут его уже седеющей пожилой копией, но он сдержался. Вот еще лезть к бандиту с всякими бабскими расспросами о чувствах. Но любопытство капитана не оставляло. Все же не ограничилось все одной единственной встречей, как обещал Игнатьев. Не удержался, пригласил Люду на следующее свидание, а там и началось все по новой. Видимо, было что-то в сердце Игнатьева, а значит, и Костенко, к этой девушке, раз спустя столько лет, лишь только увидев ее, закоренелый холостяк решил позволить себе окунуться в отношения, и даже поиграть в цирк собственной жизни, притворившись другим человеком, лучшей версией себя, лишь бы хотя бы на время уберечь Людмилу от горькой правды. Игнатьев и сам, кажется, верил в построенную ложь, Сергей замечал это, когда тот приходил со встреч каким-то странным, на себя не похожим. Чуть более мягким и человечным, насколько это вообще возможно для того, кто не раз обрывал чужую жизнь нажатием на спусковой крючок. Наблюдая за своей более пожилой копией, Костенко все больше убеждался, что сам в своих чувствах к молодой Люде он точно не разобрался. Как-то не до этого было в далеком теперь восемьдесят шестом. Игнатьев, судя по всему, навёрстывал за ним упущенное. Костенко понимающе хмыкнул своим мыслям, машинально положил пальцы на струны. — Сыграешь что-нибудь? — нарушил спустя пару мгновений тишину Игнатьев, расслабленно опираясь на мягкую спинку кресла, — хоть поностальгирую по былым временам, что ли, на квартире у меня еще со времен Припяти точно никто не играл. Сергей слегка кивнул и, отпив из стащенной у Игнатьева кружки чая, привычным движением устроил инструмент на колене.       Зазвучала знакомая мелодия, и Сергей Александрович с глубоким выдохом закрыл глаза, прислушиваясь к чужому голосу. Это было странно, слушать самого же себя, только молодого, со стороны. Высоцкий. С выбором певца и песни младший точно не ошибся. Игнатьеву хотелось подпеть, но он сдержался. Что-то больно кольнуло в сердце от звука когда-то горячо любимой мелодии. Накрыло воспоминаниями, слегка засвербило в носу и глазах. Он представил себя, сидящего в старой квартире в Припяти. Одна из посиделок вместе с сослуживцами, которых он тогда считал друзьями. Капитан Семенов и капитан Демин, такие же молодые и амбициозные, как и он сам, Андрей Прокопенко, пьяный и сентиментальный, подпевающий не в такт, сжимающий его плечо. Людмила, стоящая в дверях, застывшая с закусками в руках, молодая, тихая, спокойно ему улыбающаяся. Теплый ветер, заглядывающий в комнату из распахнутых окон. Запах весны и прежней, давно брошенной жизни. И собственный голос, на мгновение обретший способность перемещать во времени. — Значит, как на себя самого, положись на него, — тихо закончил песню Сергей и в последний раз прошелся пальцами по струнам. На пару мгновений в комнате наступила тишина, но тут же она была нарушена новой мелодией, которую капитан начал выжимать из инструмента с каким-то особенным энтузиазмом, — Почему все не так? Вроде все как всегда: то же небо — опять голубое… Молодой капитан пел неплохо. На фоне оперных певцов, исполнявших еще совсем недавно Бориса Годунова, конечно, слабенько, но зато эмоционально, с душой. Игнатьеву его слушать было приятно, и он еще раз мысленно поблагодарил знакомого старичка — владельца музыкального магазина, который, по старой памяти, как подарок за неоценимую, по его мнению, помощь в лихих девяностых, продал днем с огромной скидкой Сергею Александровичу один из лучших своих инструментов. Вложение вполне себя оправдало.       Закончив знакомые обоим строки, Костенко потянулся к чашке чая, отхлебнул большой глоток и, больше не прерываясь, тут же начал новую песню. Игнатьев медленно открыл глаза, устремив задумчивый взгляд на молодого двойника. Костенко явно вошел в раж и выглядел взбудоражено. Выражение его обычно сдержанного, холодного, собранного лица поменялось, являя Игнатьеву давно, казалось бы, утерянную сторону личности. Как-то даже непривычно было видеть такие яркие живые эмоции на собственном, хоть и намного более молодом лице. Но энтузиазм и восторг, явно читающиеся в мимике Костенко, быстро сменились другими эмоциями, уловив которые, Сергей Александрович почувствовал нечто вроде сочувствия, смешанного с сожалением. Костенко пел и играл громко, с душой, а в глазах его, пожрав предыдущий юношеский энтузиазм, вспыхнуло отчаяние, тоска и тихая, затаенная злоба. И без отсутствия контроля над выражением лица, стало внезапно четко и ясно видно, что на самом деле испытывает молодой офицер КГБ. В искаженных эмоциях просматривалось осознание происходящего, подавляемое ощущение безысходности от собственного положения, четкий и явный отпечаток чужого времени, рассказавшего правду как о прошлом, так и о будущем. Рассматривая молодого двойника, Сергей Александрович впервые серьезно задумался, что же станет с Костенко, если у них все же как-то получится вернуть его в свое время. Сможет ли он жить так, как раньше, как применит полученные знания, не ожесточится ли, не разочаруется ли во всем, что окружает, сможет ли вновь приспособиться, лишившись всего, что обрел в будущем? — Серега, — спустя несколько песен, пробирающих до самых костей, тихо промолвил Игнатьев, наклонившись к капитану, — Серега, остановись, хватит, — Сергей Александрович мягко сжал плечо Костенко, отчего тот вздрогнул и, сыграв очередной аккорд, остановился, — потом долго играть не сможешь, пусть заживут. Молодой офицер КГБ как-то сдавленно выдохнул сквозь стиснутые челюсти, посмотрел на содранные пальцы, нехотя отложил инструмент в сторону. — Играешь ты отлично, но соседи явно не в восторге. У тебя еще будет куча времени поупражняться. Костенко кивнул, не поднимая взгляда, стараясь не смотреть на Игнатьева, понимая, что на собственном лице красноречиво отразилось все то, что он так тщательно прятал от окружающих в последние несколько месяцев. Разошелся, потерял контроль. Никто не должен был увидеть его слабым. — Это лучший инструмент, из всех, что я когда-либо держал в руках. Спасибо. Игнатьев позволил себе потрепать младшего по голове, довольно приличная вольность в их странных взаимоотношениях, но Костенко не отшатнулся с раздражением, не закатил глаза, просто никак не отреагировал и взял чашку с остывшим чаем, только чтобы чем-то занять руки. — Я завтра рано, часов в пять утра выеду. Деньги на карте есть, все дела улажены, только на мелких нужно будет разок глянуть, ну ты справишься. Если что — звони, на связи, — буднично сказал Игнатьев, желая разрядить обстановку, — я там, кстати, еды из ресторана прикупил, если хочешь, можешь перекусить перед сном. — Я бы не отказался, по правде говоря, — пробормотал Костенко, поспешно изворачиваясь от внимательного взгляда Игнатьева, — и выпил бы чего-нибудь горячего, горло пересохло. Присоединишься? Ответом ему служила мягкая, слегка насмешливая улыбка. — А то.

***

      Сергей нервно сжимал руль, выезжая из автомобильного потока. Потрепанный Форд, который ему оставил Игнатьев на пользование, слушался нового хозяина куда лучше, чем советская техника его времени, но это не мешало Костенко чувствовать себя впервые севшим за руль чайником. Множество новых правил движения, бесконечная суета на дороге, чрезвычайно оживленный поток автомобилей — ему сложно было к этому привыкнуть, освоиться с нововведениями чужого времени. Игнатьев, как и предупреждал, еще ранним утром улетел в Харьков, разбираться с партией нелегального оружия, которое еще нужно было сбыть, оставив на Костенко обязанность приглядывать за их теперь уже общими подопечными. Молодой офицер КГБ был рад возможности наконец поездить на собственном автомобиле, тем более он как раз восстанавливал и пополнял навыки вождения последние несколько месяцев. Улицы Москвы встретили его оттепелью и кашей из растаявшего снега, что добавляло проблем, но Сергея это не слишком волновало. Он побывал около дома Горелова, увидел парня вместе с Настей, зависающих в толпе незнакомых подростков, послушал их похабные шуточки и бессмысленные сплетни, проторчал пару часов у дома Петрищева, дожидаясь, когда тот вернется с курсов подготовки, прогулялся по торговому центру, наблюдая за тем, как Антонова отчаянно пытается принарядить сопротивляющегося Игоря. Все шло своим чередом, подростки жили своей жизнью, ни о чем не подозревая, и явно совершенно ничего не помнили о своей поездке в Чернобыль. Тогда, в восемьдесят шестом, они, свалившись на голову капитана, казались ему опасными преступниками, обученными диверсантами с новейшей техникой, а оказалось в итоге, что они просто обычные ребята, идущие в ногу со своим временем. Совершенно ничего особенного. Наблюдать за ними было просто напросто неинтересно, и Костенко в очередной раз удивился, как Игнатьеву хватало терпения следить за ними долгие годы.       Остановившись у Старбакса, Костенко выбрал себе столик в углу, скрытый от посторонних глаз, но не лишенный удачного обзора на одинокого парня, устало и как-то раздраженно потягивающего свой кофе. Вершинин снова был какой-то взъерошенный, недовольный, загруженный. Костенко с Игнатьевым пару дней назад навели справки через знакомого хакера, просмотрели историю запросов его браузера, узнали, что парень отчаянно изо дня в день пролистывает социальные сети в поисках некой Ани. Была ли это Аня Антонова, которую парень мог каким-то образом выдернуть из памяти или нет, предстояло еще разобраться по приезду Игнатьева, пока же можно было лишь наблюдать воочию за тем, что происходит в жизни Паши.       Сергей незаметно пробрался к кассе, забрал свой заказ, стараясь находиться к Вершинину спиной, чтобы тот, не дай бог, не увидел его и не поднял тревогу, а затем вновь вернулся на насиженное место. Кофе нового времени был просто отличный, с этим офицер КГБ поспорить не мог. С удовольствием он сделал несколько глотков сладкой патоки, а затем начал бегло осматривать фигуру Вершинина. Странно, но из всей этой компании детишек, свалившихся ему на голову, именно Паша вызывал в нем хоть долю симпатии. Парень явно был с мозгами, хитрый и увертливый, но не такой наглый, как его друг Горелов. У Вершинина должно было быть хорошее будущее: обеспеченные заботливые родители, привлекательная внешность, спокойный, почти сформированный характер. Он поступит туда, куда ему надо, и даже если плохо сдаст экзамены, не страшно: родители обучение оплатят, без образования единственного и горячо любимого сына не оставят, найдет себе девушку, женится и будет жить долго и счастливо, если бы не одно но: на самом деле ничего этого не будет. Неудачное стечение обстоятельств: они оказались не в том месте и не в том времени и сломали жизнь человеку, который просто так от своих целей не отступается. Они еще не знают об этом, но уже с рождения на каждом из них висит долг, который рано или поздно придется выплатить, и никому в этом мире не известно, чем все это закончится. «Что же вам на жопе ровно не сиделось, Пашка? — досадливо подумал Сергей, — экстрима захотелось, новых ощущений? Какой черт вас дернул вообще отправиться в Припять? Не понимаю. Никаких совершенно предпосылок к этой вашей поездке нет. Да вы и незнакомы все даже». Костенко допил кофе и взглянул на наручные часы. Времени было полшестого, а значит, нужно было выдвигаться и взглянуть на последнего виновника произошедших событий, появление которого в компании подростков так пока и оставалось загадкой.

***

      Андрей, как и ожидалось, складывал коробки с собственными вещами, в багажник. Как и было указано в ежедневнике парня, с которым оказалось очень удобно сверяться и следить за развитием событий. Костенко слегка выгнул спину, устало потягиваясь, и, пребывая где-то в собственных мыслях, стал задумчиво рассматривать Бершетова. Приглядевшись повнимательнее, Сергей внезапно нахмурился и сел уже ровно в кресле, положил руки на руль. Суетливо запихав последнюю коробку, Андрей почесал затылок и, недолго думая, уселся на водительское сидение. Черный форд незримо отправился следом. «Что за херня?» — раздраженно выругался офицер КГБ, когда парень, доехав до нового места жительства, отнес все коробки в квартиру и тут же вновь сел в автомобиль. Следующим пунктом посещения оказался супермаркет. Можно было подумать, что Андрей просто решил закупиться продуктами, заполнить полки пустого холодильника всем необходимым, но почему-то сквозь просвечивающий пакет был виден совершенно странный продуктовый набор. Банки тушенки, еще какие-то консервы, куча пачек лапши быстрого приготовления, овощи и, в довершение, пятилитровая бутыль с водой. Не похоже на то, что подборка продуктов была постоянным выбором Бершетова. Но что еще больше насторожило офицера КГБ, так это одежда парня. Прорезиненный плотный костюм цвета хаки, берцы, теплая шерстяная водолазка с высоким воротом. Забросив сумку с продуктами в салон, Андрей открыл багажник и начал перебирать лежащие в нем вещи. Среди непонятных черных пакетов Костенко заметил большой рюкзак и сумку с палаткой. «Куда ты намылился, засранец? Ты должен сидеть дома и разбирать свое барахло, а потом работать еще долгие месяцы без всяких вылазок!» — Сергей досадливо стиснул челюсти и, выйдя из салона машины, подошел чуть поближе, оставаясь вне зоны видимости Бершетова. Тот копался в своем рюкзаке, в котором офицер КГБ заметил большой моток веревки, котлы, различное оборудование и маленькую неприметную коробочку современного прибора для измерения радиации. «Дьявол!» — выругался Костенко, доставая мобильный телефон. Нужно срочно было позвонить Игнатьеву, предупредить, спросить совета, ведь пожилой двойник дал ему четкое и ясное указание только следить, наблюдать, но ни в коем случае не вмешиваться. И как назло, в столь неподходящий момент, тело внезапно окатило знакомой волной холода, что дрожью прокатилась от затылка к пяткам, оседая в ногах свинцовой тяжестью. Сергея затрясло, предупреждая о скором приступе, но сейчас явно было не время, нужно было остановить парня от безумной вылазки, куда бы она не была, в какую-бы радиоактивную дыру ему внезапно не захотелось выбраться. Этого не было на страницах ежедневника, этого не должно было произойти. Очевидно, в планах Андрея что-то изменилось, или он, не дай бог, что-то вспомнил. Костенко встряхнул головой, пытаясь сохранять трезвым стремительно мутнеющее сознание, положил телефон в карман и на нетвердых ногах решительно направился в сторону Бершетова. Тот как раз звонил на работу, предупреждая, что в ближайшую неделю не сможет выйти, что ему срочно нужно съездить на Украину, хоть это и грозило ему возможной потерей места. Сергея тем временем окончательно накрыло. Свинцовая тяжесть осела не только в ногах, но разлилась еще и по всему телу, одаривая сильнейшей слабостью. К горлу подступила тошнота, перед глазами потемнело, сердце зашлось в бешеном ритме, и все силы словно разом покинули офицера КГБ. — Стой, парень, — прохрипел он резко севшим голосом и, протянув руку вперед, буквально рухнул под ноги Бершетову. Тот вздрогнул от неожиданности, тут же присел рядом, придерживая Сергею голову. — Мужчина, вам плохо, что случилось? Костенко несколько раз с силой втянул в себя холодный воздух, чувствуя, как сознание затягивает в темноту. — Скорую не вызывай, слышишь? Само пройдет. Не вызывай только. Андрей обалдело таращился на незнакомого человека, впавшего в беспамятство. От последних сказанных им слов Бершетов растерялся, не зная, как поступить. Почувствовав ледяной холод снега, что мгновенно пропитал сыростью колени, Андрей опомнился. По крайней мере, на земле в такую погоду незнакомца точно нельзя было оставлять.