Санитар

      Костенко несколько растерянно бродил по длинным переулкам огромного продуктового гипермаркета. Прошло уже достаточно много времени, что он провел вне привычного советского строя, но масштабы изменений, произошедших за двадцать шесть лет, которые он преодолел одним махом, все равно не переставали удивлять его. Длинные стеллажи полок буквально ломились от разнообразия продуктов. Можно было собрать продуктовую сумку по любым вкусовым предпочтениям, ценовой категории и производителю. Не нужно было ездить в столицу за редкими лакомствами и стоять в длинных очередях, как в далекой теперь молодости. Даже образцово-показательная Припять, стремительно развивающийся город, который дефицит коснулся в меньшей степени, и в одну пятую не мог похвастаться таким ассортиментом товаров. Сложно было остановиться в детском стремлении попробовать все.       Проводя большую часть свободного времени в одиночестве в почти постоянно пустующей квартире Игнатьева, наедине с компьютером и бесконечным объемом информации, Костенко частенько устраивал себе что-то вроде дегустационных проб местных продуктов. Зная, что, если все же удастся вернуться в прошлое, там ему придется вынужденно поститься буквально на хлебе и воде. Сергей часто обкладывал стол мелкими сладостями, заедая ими все новые и новые видео, рассказывающие ему о неуклонной способности времени стирать целые эпохи.       Сергей задумчиво застыл около полок с иностранной алкогольной продукцией, мысленно просчитывая затраченное на покупки время. Наверняка, Игнатьев опять будет недоволен его задержкой. Каждый раз, когда он отправлял его за товарами в одиночестве, заканчивался одинаково: Сергей мог застрять в процессе выбора на целые часы. Времени в чужой стране у Костенко было предостаточно, и впервые за годы усиленной работы он мог полноценно отдохнуть, потратить его на себя, прислушавшись к возросшим потребностям. Не нужно было вырывать свое место в обществе зубами, стремясь как можно скорее и успешнее пробраться по карьерной лестнице, выслуживаться перед начальством, стараться сохранить позиции на фоне конкурентов, держать в страхе и строгости подчиненных. Своеобразный затянувшийся на неопределенное время отпуск, который он намеревался потратить с максимальной для себя пользой. Во всех смыслах. Задержавшись взглядом на дорогом виски, Сергей прикинул, что было бы неплохо позволить себе немного расслабиться вечером в меру приятной компании пожилой версии самого же себя. Пятница, как никак, его пожилой двойник затаскался на неделе по заказам и, должно быть, прилично устал. Он и сейчас сидел в автомобиле, припаркованном недалеко от гипермаркета, решая какие-то свои дела по телефону. Пожав плечами, Костенко потянулся рукой к выбранной бутылке, как вдруг окрик незнакомым женским голосом заставил его вздрогнуть. — Сергей! Молодой капитан КГБ нехотя обернулся, заметив спешащую в его сторону женщину. Недоуменно нахмурившись и отметив, что рядом с ним лиц мужского пола явно больше не наблюдается, Костенко выжидательно застыл. — Сергей, какая же неожиданная встреча! Рядом с ним, принеся с собой вечернюю морозную стужу, остановилась женщина лет пятидесяти в длинной светлой шубе и меховой шапке в тон ей. Из-под шапки выбивались густые черные локоны, припорошенные снежинками, обрамляющие довольно притягательное лицо. Накрашенные темно-красной помадой губы сложились в улыбку и в серых, умело подведенных глазах на мгновение блеснуло узнавание. Сергей вгляделся в ее лицо и внезапно замер от неожиданности. В измененных, но пощаженных временем чертах он явственно увидел отражение прошлого. Сложно было даже спустя годы не узнать эту женщину. — Людмила? — сорвалось непроизвольное с губ, прежде, чем он успел подумать, а когда спохватился, увидел, как лицо знакомой еще со школьной скамьи женщины изменилось в своем выражении. — Простите, кажется я спутала вас с человеком, которого не видела уже очень давно. Но откуда вы знаете мое имя, молодой человек? Сергей сглотнул, мысленно отругав себя за растерянность. Длительное безделье за последние несколько месяцев явно притупило его бдительность, что было непозволительно для человека его профессии. Костенко провел беглый анализ личности, пытаясь найти, за что зацепиться. Скромная в плане состояния девушка из далекой Припяти явно сумела нарастить себе капитал за прошедшие годы, судя по внешнему виду, или же это была заслуга ее супруга. Род текущей профессии определить было трудно. — Я бы посоветовала вам это, — тем временем продолжила она, пронаблюдав за направлением руки капитана, так и замершей около стеллажа. Костенко внимательно посмотрел туда, куда она указывала, сдержанно кивнул и последовав совету, взял другую бутылку. — Не сочтите за навязчивость, но, если бы не ваш возраст, я на девяносто процентов была бы уверена, что вы мой давний знакомый из молодости, первая любовь, разлученная катастрофой Чернобыля. «А она все так же красива, время почти не изменило ее, — подумал Сергей, стараясь не смотреть на пристально рассматривающую его женщину, — И как же удивительно мало, на самом деле, прошло с тех пор, когда я в последний раз видел ее молодой.» — Так вот, где тебя носит! — произнес совсем рядом спасительный голос и, подняв взгляд, Костенко заметил направляющегося в их сторону Игнатьева, которому, очевидно, осточертело после долгого рабочего дня ждать его в машине. Сергей Александрович внимательно посмотрел на молодую копию, перевел взгляд на стоящую рядом с ним женщину, нахмурился, поджал бледные губы. — Как неожиданно, — продолжила Людмила, — как я могла спутать, это твой сын? — Здравствуй, Людмила, — довольно спокойно поздоровался Сергей Александрович, — да, все верно. — Здравствуй, Сергей. Поразительное сходство. Я очень рада тебя видеть, столько лет прошло, — она придвинулась чуть ближе, — Уже и не надеялась, что когда-нибудь вновь смогу разговаривать с тобой. Игнатьев прикусил нижнюю губу, на мгновение позволив эмоциям проскользнуть на лице, а затем, взяв над собой контроль, ответил такой же сдержанной улыбкой. — Я тоже рад тебя видеть, стало быть, после аварии осела в Москве? — Ох нет, меня еще побросало по разным городам долгие годы, но теперь мой дом здесь, как и твой, судя по всему, — Людмила внимательно посмотрела в лицо Игнатьева, отмечая россыпь усталых морщинок, спокойный, немного растерянный взгляд, скрывающий легкую досаду, и тающие снежинки на бритой голове, тронутой легкой проседью. — Мне бы так хотелось узнать, как у тебя все сложилось после тех событий, ведь ты так внезапно исчез, не оставив после себя никаких зацепок, чтобы тебя найти. Быть может, ты согласился бы на душевный разговор с подругой молодости в более располагающей обстановке? Игнатьев слегка усмехнулся. Подаренная временем прямолинейность добавила когда-то много лет назад утерянной любви шарма. — И, боюсь, я не приму отказа, — продолжила женщина, заметив сомнение в выражении лица собеседника, — я столько лет тебя искала, что почти уверилась в том, что ты так или иначе пострадал от аварии и мог погибнуть.

***

— Ты думаешь, это хорошая идея? — произнес Костенко спустя десять минут, с долей тревоги наблюдая за тем, как Игнатьев бережно кладет во внутренний карман визитную карточку с номером телефона, — это может привести к не очень хорошим последствиям для нас обоих. — Она искала меня долгие годы, — задумчиво произнес Игнатьев, смахивая снежинки с воротника куртки, и посмотрел в сторону отъезжающей с другой стороны парковки белоснежной машины, — Поднимала списки эвакуированных, погибших в первые дни после аварии и уже значительно позднее. Обзванивала знакомых. Я знал об этом, но так и не решился вновь выйти на связь. Я сам стер любые данные о Сергее Костенко, решив для себя, что он должен умереть вместе с перспективным будущим, которого меня лишили. От одной встречи мир не рухнет. Костенко посмотрел с сомнением на пожилого двойника и сел в машину. — Мы-то с тобой точно знаем, как может все изменить одна единственная встреча. Игнатьев покачал головой и повернул ключ зажигания. С этой фразой он не мог не согласиться.

***

      В ресторане звучала довольно приятная музыка, исполняемая оркестром. Каждый вечер в этом поистине красивом и уютном месте, не лишенном изящества поддерживаемой обстановки, играла живая музыка. Игнатьев бережно отодвинул стул, пропуская вперед собеседницу, и, поправив пиджак, вскоре и сам опустился, напротив. На столе стояла хрустальная ваза с белоснежными цветами и маленькая свечка, добавляющая атмосфере нотки романтики. Игнатьев улыбнулся Людмиле и, слегка расслабив галстук, ободряюще сжал кисть ее руки в своей. — Прекрасно выглядишь, — не смог не отметить Сергей Александрович, обведя уверенным взглядом фигуру и лицо женщины, словно еще один призрак из прошлого появившуюся в его жизни. Бордовое платье простого кроя, но явно из качественной дорогой ткани выгодно подчеркивало линии сохранившей молодость фигуры. Темные густые волосы были уложены в красивую прическу, а в золотых сережках мелькали крапинки рубина. — Не могу не ответить тем же, — тихо промолвила Людмила, слегка улыбнувшись. Игнатьев предстал перед ней в привычном образе из прошлого. Однотонный серо-голубой костюм, галстук и рубашка в той же цветовой гамме. Все вместе красиво подчеркивают тронутое временем лицо, добавляют статности. — Что предпочитаешь? — продолжил Игнатьев, бегло пробежавшись по меню. — Пожалуй, положусь на твой вкус. А вот вино позволь выбрать мне самой. Галантный официант в тщательно отутюженной форме, слегка наклонившись в знак уважения, принял заказ и вскоре оставил пару наедине с прекрасной музыкой и тихими разговорами людей за соседними столиками. — Так странно все же вновь увидеть тебя, — спустя несколько минут, нарушила молчание Людмила, слегка погладив пальцы холодной после улицы руки мужчины, — ты не сильно изменился, все тот же Сережка с соседней парты. Только немного морщинок и седина, а так, словно и не было всех этих лет, разделивших нас. Знаешь, я думала, с годами чувства стираются, но стоило мне лишь вновь увидеть тебя, как двадцать шесть лет словно канули в небытие. Это будет неправда, если я скажу, что не скучала по тебе. Где же ты был столько лет? Сергей слегка поджал губы, отвел в глаза в сторону, не сумев выдержать взгляда, так открыто выражающего чувства своей хозяйки. Нежность, смешанная с легкой грустью. Искренняя радость от встречи. Непривычно. — Прости. Эта авария… Я не могу рассказать тебе всего. Она сильно повлияла на мою жизнь, изменила и перевернула ее. Я долгие годы пытался справиться с ее последствиями, но до сих пор так и не уверен, удалось ли. Поверь, были причины, почему я отдалился, исчез, обрубив все старые связи, отказавшись от всего, что связывало меня с прошлым. Мне очень жаль, что этим я причинил тебе боль. Игнатьев на мгновение прикрыл глаза, пытаясь слегка утихомирить воскресшие в памяти эмоции. Странно, но присутствие этой женщины действовало на него успокаивающе, от нее исходило тепло и понимание, но даже ей, той, кому он когда-то доверял все свои тайны, сейчас он не мог сказать правды. — Если для тебя это тяжело, я не давлю. Я знаю, очень сложно говорить об аварии, редко кому удается действительно высказаться и выпустить всю ту боль, что накопилась в сердце. Не будем же ворошить прошлое, — понимающе ответила Людмила, непроизвольно прикоснувшись к ободку обручального кольца, висевшего на цепочке на тонкой шее, — главное, я надеюсь, сейчас у тебя все хорошо. Ты по-прежнему несешь службу? — Нет, — Игнатьев слегка выдохнул, раздумчиво составляя подходящую версию, — к сожалению, пришлось отойти от дел и найти альтернативный вид деятельности. Теперь я частный предприниматель, у меня бизнес в Харькове. И это чистая случайность, что ты встретила меня здесь, в Москву я приезжаю не очень часто и… Только к сыну. — Что же, я рада, что ты, несмотря ни на что, смог обзавестись семьей и детьми. Сын у тебя красавец, твоя вылитая копия, — Людмила заметила обращенный взгляд и опустила пальцы, перебирающие кольцо. — Да уж, что надо, парень. А вот с женой не повезло… Один я, как гордый старый волк. — Слегка улыбнулся Сергей Александрович. — А ты, смотрю, одна не осталась. Как муж, как дети? — Анатолий погиб несколько лет назад. Аневризма, — Людмила отвела взгляд слегка в сторону, ее губы сложились в грустную улыбку. — Соболезную.  — Да, все еще сложно с этим смириться. Мы были вместе долгие годы. Познакомились в больнице, на работе, уже здесь, в Москве. Он был психиатром, а я терапевтом. Он был очень хороший, добрый человек, уважаемый специалист, невольно всегда вызывал у меня восхищение. — Людмила признательно кивнула официанту, принесшему графин с водой и стаканы. После нескольких глотков ей удалось вернуть лицу прежнее выражение, и она продолжила. — Детей мы заводить не стали, побоялись радиации. — Ты получила дозу облучения? — встревоженно уточнил Сергей Александрович, нахмурившись, — расскажи мне об этом. Я хочу знать, как сложилась твоя судьба после аварии. — Ты уверен, что хочешь слушать об этом? Раз разговоры о Припяти… Для тебя неприятны. Игнатьев улыбнулся слегка насмешливо. — Ну уж точно не настолько, чтобы я впал в меланхолию или депрессию. Выскажись, как ты сама сказала, от этого становится легче. Людмила задумчиво повертела в пальцах почти пустой стакан. Вода медленными каплями стекала по стенкам, ловя желтые блики свечи. — Долгая история. Когда все произошло в далеком восемьдесят шестом, как ты знаешь, я была на больничном. Слегла от простейшей ОРВИ, отлеживалась с температурой. Когда узнала о том, что произошло, не смогла остаться в стороне. Прибежала в медсанчасть на следующий день, а туда уже вовсю привозили пострадавших. Помогала, как могла, пол дня приблизительно, а потом меня отправили обратно домой, лечиться и не лезть на рожон. Но какое-то время я все же была рядом. Одежда ликвидаторов, их вещи, они сами, фонили так сильно, буквально запредельно, что всем нам досталась приличная доза. Многие из медицинского персонала, работающего в тот день, не дожили до отведенного судьбой срока. Мне еще повезло. — Людмила тяжело выдохнула, и Сергей Александрович еще крепче сжал ее ладонь в своей, — я эвакуировалась вместе со всеми двадцать седьмого числа, меня высадили в одной из деревень, местные жители предоставили мне кров и пищу. С несколькими эвакуированными вместе со мной коллегами мы организовали фельдшерский пункт. Через какое-то время, когда все поутихло, удалось связаться с родителями и перебраться к ним в Киев. Благо, благодаря ветру, основной радиационный выброс минул территорию города, и это позволило многим из нас надолго осесть там. Первое время я болела, были признаки облучения, но в местной больнице меня хорошенько прокапали и подлатали, через какое-то время я восстановилась, нашла работу и вновь была в строю. Ждала где-то до августа весточек о том, что можно вернуться, но уже тогда, вспоминая ядерный загар на лицах пожарных, я понимала, что скорее всего, путь домой мне навсегда закрыт. Потом мои предположения подтвердились. Эта авария меня изрядно потрепала, но я знала, какому огромному числу людей повезло еще меньше. Пока я работала в больнице в Киеве, я встречала многих припятчан и слушала их истории, от которых слезы бежали из глаз, и именно тогда я решила для себя, что не могу их оставить, и постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь им, у нас общее горе.       У Игнатьева по спине поползли мурашки. История подруги и любви молодости взбудоражила в нем старые, давно подавленные эмоции. Невольно, много лет назад прошедшие, но тщательно оберегаемые моменты всплыли из памяти, четко встали перед глазами. Он вспомнил апрель восемьдесят шестого, пропавших подростков, угрожающих ему аварией на четвертом блоке, и ее саму, случившуюся ночью. Все произошло так неожиданно, и он был на сто процентов уверен в тот день, что вина за непредотвращенное целиком и полностью ложится на его плечи. Как же долго он корил себя за то, что упустил диверсантов, позволил им совершить задуманное и уничтожить жизни и будущее тысяч людей. Вспомнил горечь утраты, слепую тоску и животный страх, что охватил целиком все его существо, поставил на колени и отправил контрольный патрон непоправимого прямиком в затылок. Вспомнил скорые разборки в управлении, обвинения в измене Родине и ужасающее чувство вины, раздирающее его душу на части в первые дни после аварии. Ни с чем не сравнимые боль и ужас совершенной ошибки и жгучее желание повернуть время вспять. Через какое-то время выяснилось, что он был непричастен, что катастрофа произошла в результате человеческой ошибки, во время проведения эксперимента на станции, это сбросило груз вины с плеч Сергея Александровича, его не расстреляли и не бросили в тюрьму. Но дальнейшая карьера была загублена, а его жизнь навсегда искалечена и изломана по нелепой случайности, в которой никто не стал разбираться. — Сейчас я частный психотерапевт. У нас был общий кабинет с мужем, — продолжила Людмила, выдернув Сергея Александровича из задумчивости, — отдельно я занимаюсь благотворительной деятельностью. Работаю с жертвами катастрофы Чернобыля. Я не могу предотвратить аварию и весь тот ужас, через который они прошли, но я делаю все возможное для того, чтобы они смогли отпустить боль, преследующую их многие годы. Не ты один не можешь говорить о том времени. Это слишком сложно, вспоминать, оживлять эти калечащие события в памяти. Но если тебе когда-нибудь захочется отпустить все это, выговориться, знай, я сделаю все, чтобы тебе стало легче.       Сергей мягко и отстраненно погладил чужие теплые пальцы в собственной ладони. Жизненная позиция этой женщины не могла не вызвать уважения. Была светлым человеком, светлым и осталась. Выдержала мясорубку обстоятельств, закалилась, не сломалась, сумела сохранить лучшие качества в своем сердце, найти им грамотное применение. Каждый из них по-своему справлялся, пытался расставить все на свои места. Странно, но, в отличие от Людмилы, судьбы людей, разделивших с ними общую беду, не сильно беспокоили Игнатьева все эти годы. Он был больше сконцентрирован на собственной поломанной жизни, в его душе не было места состраданию и жалости к тем, кто пострадал не меньше его. Все его существо с годами лишь наполнялось чувствами, черными как смоль, липкими, разрушающими. Сначала непонимание и невыносимая обида на сослуживцев, отвернувшихся от него в момент, когда больше всего он нуждался в заступничестве и поддержке, затем злость на Родину, которую он горячо и преданно любил, как оказалось, незаслуженно. И, наконец, ненависть к системе, что растерла его в порошок как поломанную гайку и выбросила из собственного выверенного механизма на обочину жизни. Непонимание, гнев и невозможность вернуть все на свои места ожесточили его сердце. Желание мести затуманило пытливый взгляд, сжало привычные держать оружие руки в кулаки, выжгло из разума способность к пониманию и сопереживанию другим людям. Время сделало из него полную противоположность того человека, что сидел сейчас на диване в другом конце города и увлеченно листал новостные передачи. Может и правду говорила Людмила, лучше не вспоминать, забыть все произошедшее, как кошмарный сон и жить новой жизнью. Но он не смог, не отпустил, и именно то, что он постоянно держал прошедшие события в памяти, позволило ему не выпустить бразды правления жизнью из рук, четко направить судьбу в нужное русло, разобраться почти во всем и осознать, что шанс все исправить, хоть и мизерный, все же остался. Пусть даже расплатой за все это стало полное разрушение его старой личности. — Ты всегда была умной женщиной, благородной и сопереживающей. Я рад, что ты выбрала профессию, в которой, как ни в какой другой, ты смогла проявить свои лучшие качества. Мне очень жаль, что судьба разъединила нас. Людмила слегка улыбнулась, наклонилась вперед, облокотившись о поверхность стола. Игнатьев спокойно встретил ее внимательный взгляд, немного проницательный, но при этом мягкий, профессиональный. На мгновение появилось беспокойство, что подруга молодости раскусит его, с легкостью развенчает его полуправду о настоящей работе, заметит необратимые изменения в перекроенной с нуля личности. Сергей Александрович сглотнул, сосредотачиваясь. Хотелось сохранить хотя бы фасад того, кого Людмила искренне мечтала увидеть долгие двадцать шесть лет. — Я все боюсь, что ты просто призрак из прошлого. Странно понимать, что ты здесь, реальный, настоящий, — женщина мягко стала гладить чужие руки, нежно, как-то по-матерински, — как думаешь, могли бы мы быть вместе, построить свое счастье, если не было бы этой аварии? Игнатьев задумчиво наклонил голову набок. Да, он и сам много думал об этом, было время. — Я многого не замечал тогда, не понимал. Постоянно думал о работе, ты знаешь. Поэтому нам было так сложно, все проблемы шли от расстановки приоритетов. Я не могу тебе сказать, когда бы я это сделал, но я искренне хотел видеть тебя постоянной спутницей моей жизни. Мы просто не успели прийти к этому решению. Людмила согласно кивнула, отвела внезапно заблестевшие глаза в сторону, сглотнула невольно навернувшиеся слезы. — Мы оба были дураки.

***

      Блюда оказались поистине вкусными. Игнатьев не помнил, когда он в последний раз ел так хорошо приготовленную пищу. Не склонный тратить время на готовку, он постоянно перебивался перекусами, иногда тратился на доставку, холодильник его еще со времен Припяти оставался вечно пустым, а женская рука так и не появилась, чтобы навести в холостяцкой берлоге порядок. Сергей Александрович потягивал вино и задумчиво рассматривал Людмилу, вспоминая прошлое. Когда-то, в далеких семидесятых, его семья перебралась в Киев, он отправился в новую школу, быстро обрел новых друзей и свою первую любовь в лице озорной девочки с черными, как смоль волосами и добрыми, мудрыми глазами. Они несколько лет сидели вместе за одной партой, жили по соседству, и часто оставались друг у друга в гостях, сначала общаясь исключительно как друзья, а затем молодость и общие устремления сделали свое дело. Он помнил первый поцелуй, подаренный в укромном местечке возле ее дома, помнил солнечные лучи, отражающиеся в лучезарных глазах, теплую макушку, к которой ему так нравилось прижиматься губами и горячую крепкую ладонь, что ему никогда не хотелось выпускать из собственной. Но время сделало свое дело. Он с малых лет хотел служить на благо Родины, она тоже, но каждый по-своему. После длительной подготовки, Костенко сумел поступить в Академию КГБ СССР в Москве, Людмила же осталась в Киеве с родителями, блестяще пройдя вступительные в медицинский. Несколько лет они присылали друг другу письма, обещая встретиться как можно скорее, но расстояние и учеба разъединили их. Сергей Александрович, оставив в прошлом личную жизнь, направил все свои усилия на то, чтобы стать достойным кандидатом на престижное место в управлении. Людмила с концами засела с зубрежкой материалов о различных заболеваниях, их диагностикой и лечением. Каждый стремился стать профессионалом в своем деле и на любовь совсем не осталось времени.       Встретились снова они уже совсем взрослыми. По стечению обстоятельств Людмилу отправили в развивающуюся молодую Припять по распределению, Сергей Александрович сам выбил себе место в городе, в котором, за отсутствием конкуренции и наличием хороших перспектив, мог быстро подняться по карьерной лестнице. К тому времени Костенко уже давно позабыл о любви молодости, и встреча с ней спустя несколько лет на параде в честь очередной годовщины Дня Победы оказалась для него неожиданностью. Людмила была счастлива увидеть его вновь, а ему позарез нужно было решить несколько запутанных дел, отделяющих его от звания капитана. Встречались редко и общались мало, Людмила просила его не теряться, но как бы ему не хотелось вновь проводить время с когда-то как вода необходимой девушкой, служение Родине в списке самых главных жизненных вещей стояло у него на первом месте. Поцелуи получались короткими и рваными, объятия крепкими и скоротечными, но, тем не менее, Людмила стоически терпела отсутствие так необходимого внимания любимого мужчины, понимая, как важна для него работа. Получив же звание, Сергей Александрович все равно почти не появлялся на пороге скромной квартиры девушки, забурившись в нахлынувших делах, в то же время, у Людмилы прибавилось работы в больнице, и времени друг на друга почти не осталось. Редкие встречи, переполненные эмоциями, сменялись длительными периодами скрупулёзной работы на благо любимого дела. Срасталось их общее настоящее как-то медленно, ломано, неуверенно, будущее было неопределенно. А затем произошла авария, и это главное обстоятельство вновь надолго разлучило молодых людей, соединив их снова по воле случая лишь спустя двадцать шесть лет. Сергей Александрович поднес к губам ухоженные тонкие пальцы и поцеловал их, стараясь выразить в этом и благодарность за пронесенные сквозь годы теплоту и нежность, с которыми всегда его встречала эта женщина, за понимание и отсутствие обвинений, сожаление за утерянные по его вине и глупости общее счастье и любовь. Спустя годы все приобретало цену. — Не теряйся, хорошо? — произнесла Людмила, внезапным порывом прижимая его пальцы к своему лицу, ласково подставляясь прикосновениям, — мы оба одиноки, нам не зачем больше гнаться и не от чего бежать. Пожалуйста. Не пропадай больше. Тело Игнатьева на мгновение свело дрожью. «Не теряйся, не теряйся, пожалуйста» — Он уже слышал однажды эти слова двадцать шесть лет назад, отправляясь с утра на службу. Они были сказаны с нежностью и надеждой, но тогда он не обратил на них внимания, занятый другими вещами. — Это будет сложно. Но я постараюсь, обещаю тебе.