***
Когда мы зашли в квартиру, первым делом я включил свет и помог тебе снять пальто; я хотел и шарф забрать, но ты как-то резко воспротивилась, сильнее в него вцепившись и мотивируя отказ словами: — Может, позже. Мне что-то холодно. Шарф был вязаным, очень объемным и длинным, так что поверить в то, что он может согреть тебя, было легче легкого — тем более пальцы, которые я взял в свою ладонь, утягивая тебя в гостиную, все еще были ледяными. Я жил в двухкомнатной квартире, не слишком огромной, но и не маленькой, и, хоть и не часто бывал дома, чувствовал себя здесь очень уютно. Из небольшой прихожей, минуя огромную зеркальную дверь в кладовую и прачечную и повернув за ней налево, можно было попасть в зону кухни и столовой, а направо — в спальню и гостиную, там же располагалась совмещенная ванная комната. Дизайн квартиры был выполнен преимущественно в светлых тонах со вставками черного и акцентами в виде элементов интерьера из натурального дерева и зеркал с фацетом, практически не было открытых полок, а все места для хранения вещей были скрыты за фасадами шкафов. Минимализм здесь сочетался с современностью класса люкс: итальянская мебель, австрийский свет, немецкий кухонный гарнитур. Эта квартира была подарена мне родителями на окончание университета, и я сразу же въехал, втайне радуясь, что наконец-то смогу сбежать от давившего гнета матери, а позже со мной здесь стал жить и отец — именно он, кстати, помогал дизайнеру придумывать проект отделки, и именно ему я был благодарен за тот комфорт, в котором находился каждый день уже несколько лет. Я усадил тебя на огромный диван в гостиной, а сам опустился на колени напротив, не выпуская твоей руки. Ты все еще дрожала, хоть и едва заметно, пальцы понемногу отогревались, а лампы дневного света позволили мне ясно разглядеть твое лицо, измученное и слегка бледное, но по-прежнему прекрасное. Твоя естественная красота не требовала тонн косметики, а потому, несмотря на количество пролитых слез, макияж почти не поплыл — только чуть-чуть размазалась тушь; и без того пухлые губы, которые ты нервно покусывала и не переставала облизывать, от этого стали выглядеть еще пухлее и покраснели, а идеальная кожа, на которую понемногу начал возвращаться румянец, лишь сильнее подчеркивала глубину темных обычно таких живых, а сейчас выглядевших уставшими огромных глаз. Ты казалась слабой и беззащитной, и я еле сдержал очередной порыв злости. Да как он посмел. — Это ведь он, да? — спросил я наконец, пытаясь поймать твой взгляд. — Расскажи мне, что он сделал. Ты молчала, свободной рукой нервно теребя конец шарфа. — Люси, — я отпустил твои пальцы, и, едва касаясь кожи, провел ладонью вверх от запястья до локтя, привлекая внимание; ты следила как завороженная, а после посмотрела на меня, — забудь обо всем, что сегодня произошло. Теперь все хорошо и ты в безопасности. Но прежде, — тут почувствовал, как ты, едва расслабившись, вздрогнула, но заставил себя это проигнорировать, — расскажи мне все. Вновь повисла тишина; я терпеливо ждал. Не знаю, сколько времени прошло, — мне показалось, бесконечно много, — но, когда я уже приготовился было уговаривать тебя вновь, ты вдруг произнесла: — Он… оказался наркоманом. Твой голос звучал тихо и неуверенно, так, словно бы каждое слово давалось с трудом, но я обрадовался — настолько, насколько это вообще было возможно в сложившейся ситуации, — и был благодарен тебе за то, что ты все же решилась со мной поделиться. — Мы познакомились, когда я ездила на горнолыжную базу с Леви и Гажилом, — тем временем продолжала ты. — Он… сперва не особо мне понравился, но все же выпросил мой номер, а после пропал и не звонил. Я и думать забыла, пока… — бросила на меня быстрый взгляд, а потом резко отвела глаза в сторону. — Что? — не выдержал я, хоть паузу в твоем рассказе и нельзя было назвать затянувшейся: я вдруг испугался, что ты передумала, замолчишь, и я так больше ничего не узнаю. — Ну… это он отвез меня на вокзал… тогда, — выдавила ты. — Я не могла вызвать такси, а тут звонок… Если бы не он, я бы не успела на поезд, а за помощь он попросил меня о свидании. От осознания этого факта сердце начало болеть так, будто бы в него ткнули острейшим кинжалом, а после, не вынимая стального лезвия из мягких тканей, с особой жестокостью принялись бередить свежую рану, но я заставил себя сохранить лицо, лишь на долю секундочки болезненно искривив уголок губ и дернув глазом. Если бы только я не забыл о своем обещании. Если бы только. — Что было дальше? — быстро произнес я, не давая эмоциям захватить контроль над разумом. Ты пожала плечами. — Химия. Просто… химия. А потом он позвал меня на свой День рождения, и там, — сделала паузу, горько усмехнувшись, — выяснилось, что он балуется наркотой. Таблетками. А под кайфом… он… разозлился. — Ты не могла этого знать, — сказал я, а после, безуспешно пытаясь поймать твой взгляд, который упорно не опускался ниже верхних полок комнаты, задал свой самый главный вопрос: — Скажи мне… Что именно он сделал? Ты, казалось, перестала даже дышать, упершись взглядом в одну точку на потолке и плотнее сжав губы, и я ясно понял, что о произошедшем больше не услышу ни единого слова. — Ладно, — встал, вздыхая, отошел на два шага и сказал: — В любом случае, тебе нужно переодеться. Я принесу свою рубашку. — Это не обязательно. Мне и так хорошо, — быстро сказала ты, бросив на меня взгляд, в котором я прочел плохо скрываемую панику. Нехорошее предчувствие комом встало в горле, заставляя принудительно сглотнуть, и тут же шипованной лозой опутало сердце. — Да брось, — сказал я, — ходить в ошметках и с удавкой на шее… это так на тебя не похоже. Я знал, что ты помешана на красивой одежде. Также как и то, что ты ненавидишь шарфы, нося их лишь из страха простудиться. Ты нервно зажевала нижнюю губу и опустила глаза вправо вниз, поправив рваный подол платья и тут же начав снова цепляться за концы шарфа, оттягивая их так, словно бы хотела до упора затянуть тугую шерстяную петлю на своей шее. — Платье красивое. Не могу с ним расстаться. Это слабое оправдание ножом разрезало сковывавшее меня напряжение, и я в мгновение вновь оказался перед тобой. — Разматывай, — скомандовал, показывая на шарф. — Давай, снимай эту тряпку. — Мне холодно. Актерские способности, которыми ты так часто поражала мое сознание, в этот раз подвели; чтобы раскусить эту хилую притянутую за уши ложь, мне не пришлось даже напрягаться. — Ты врешь, — я отреагировал довольно жестко, хватая твою теплую руку. — Снимай. Не знаю, что на меня нашло; я так и не смог окончательно взять под контроль сонм волнующихся внутри эмоций и, как следствие, не смог вести себя адекватно. Я схватился за конец шарфа и попытался снять его с твоей шеи, но ты держала так крепко, что побелели костяшки пальцев. Не в силах сдерживать свое раздражение, я дернул сильнее; раздался звук рвущихся нитей, и за ниспадающими остатками вязаной материи я увидел то, что ты так тщательно скрывала. Синяки на твоей шее. Следы его силы на твоей загорелой коже. Когда я понял, что он душил тебя, меня ослепила злость. Едва сдерживая порывы, я быстрым шагом вышел из гостиной и зашел в свою комнату, хлопнув дверью. Схватив с тумбочки уродливый стеклянный подсвечник, что остался со времен Уртир и что я все время забывал выбросить, я со всей силы бросил его в стену. Звук тысяч мелких осколков привел в чувство; взяв из прикроватной тумбочки остатки Marlboro, я вышел на балкон, вдохнул морозный воздух и закурил. На улице пошел снег; крупные хлопья в свободном танце падали на землю, и все вокруг казалось спокойным и умиротворенным. Все, но только не моя душа. Осколки стекла унесли с собой агрессию, но я все еще был зол, и в первую очередь на себя. Я понял, почему Лаксас взбесился: он узнал, что мы с тобой не кровные родственники, и приревновал, а я не смог тебя защитить. Возможно, мне стоило представиться твоим однокурсником или другом, а возможно, вообще не стоило подходить к тебе в этом дурацком баре. Я винил себя за то, что сразу не понял, какую опасность он представляет, что не предупредил тебя о той жестокости, что скрывалась в его взгляде. Но больше всего я винил себя за то, что забыл о своем обещании. Я не знал, сколько времени я просидел на балконе. Выкурив очередную сигарету, я достал айфон и написал Нацу, что не приеду. Морозный воздух остудил пыл; я вернулся в комнату, подошел к шкафу и глубоко вздохнул. Продолжать самобичевание было бесполезно, и уже нельзя было ничего изменить: ты была там, в моей гостиной, сидела в слезах и страхе, в рваном платье и с синяками на шее. С отметками его ревности на твоей нежной и мягкой коже. Слишком сильно сжав кулак, я открыл дверцу и вынул одну из своих рубашек. Когда я вернулся в гостиную, ты продолжала сидеть на диване, изучая потолок. Мое сердце вновь сжалось, и стало стыдно: я не смог себя контролировать и напугал тебя своей яростью. — Прости, — я сел рядом и накинул рубашку тебе на плечи. — Прости, — мой голос дрогнул, — я не хотел тебя напугать. Ты вдруг опустила взгляд и перевела его на меня, повернув голову. Эмоции, отражавшиеся в глубине твоих глаз, накрыли с головой: я видел отчаяние, облегчение, сожаление и вину. Вдруг по твоей щеке скатилась одинокая слеза. — Я такая глупая, — вдруг сказала ты дрожащим голосом, — ведь Леви предупреждала меня о нем. А я… думала, что ничего не случится… Я… Ты заплакала, уткнувшись носом мне в плечо, а я обнял тебя и гладил по волосам и спине. Ты казалось мне маленькой девочкой, такой беззащитной, и я едва смог подавить в себе очередную вспышку ярости. Я знал, что должен расквитаться с ним, что должен уничтожить его любой ценой за то, что он сделал. Но сначала я должен был позаботиться о тебе. — Все хорошо, — шепнул я, — теперь все хорошо. Все уже закончилось. Когда ты успокоилась, я накинул тебе на плечи рубашку. — Тебе надо переодеться и отдохнуть, — тихо сказал я, отстраняясь и вытирая слезы с твоих глаз. — Молния сломана, — выдохнула ты, еще всхлипывая. — Не могу снять платье, помоги, пожалуйста. Ты повернулась ко мне спиной и откинула вперед волосы. Синяки на шее сразу бросились в глаза: яркие и отчетливые, они проявились сильнее и резко контрастировали с цветом твоей кожи. Стиснув зубы и не позволяя себе реагировать, я начал медленно расстегивать разошедшуюся молнию, обнажая твою спину, непроизвольно касаясь проступающих позвонков. Когда я наконец закончил с платьем и оно начало спадать с твоих плеч, я увидел кровоподтеки на плечах и лопатках: это были не следы от пальцев, а следы от ударов. Я почувствовал, как задрожали руки, и быстро накинул на тебя рубашку вновь. — Готово. Я оставлю тебя ненадолго. Пока ты переодевалась, я пошел на балкон своей комнаты и докурил пачку Marlboro. После, схватив с кресла плед, вернулся в гостиную и накрыл тебя, приобняв со спины. Устроившись поудобнее, мы провели несколько часов, разговаривая ни о чем. Когда ты задремала, я отнес тебя на свою кровать, а когда собрался уходить, ты схватила меня за руку и сквозь сон шепнула: — Не… не уходи, пожалуйста. В ту ночь ты спала в моих объятиях.***
Весь следующий день мы провели в моей квартире, валяясь на диване, смотря фильмы и поедая заказанную пиццу. Я как мог пытался привести тебя в чувство и был бесконечно счастлив увидеть, как к вечеру твое лицо прояснилось, и ты начала смеяться над тупыми шутками из американских комедий. Чистые после душа волосы ниспадали на плечи и закрывали синяки, но я все равно продолжал видеть следы его пальцев — когда ты поворачивала или наклоняла голову или когда откидывала назад закрывающие лицо пряди. Я больше всего на свете хотел, чтобы ты забыла о пережитом ужасе и не мог позволить себе напомнить тебе о вчерашних событиях, но я буквально чувствовал ту боль, что он тебе причинил. И, конечно, я не мог этого так оставить. Около полуночи, когда мы досматривали третью часть Мальчишника в Вегасе, кто-то нервно забарабанил в дверь. Я не ждал гостей и не хотел никого впускать, но стук усилился и начал перемежаться с криками. Когда я открыл, в квартиру вихрем ворвалась незнакомая девушка. Она быстро огляделась по сторонам и нервно спросила: — Где Люси? — Леви? — ты зашла в коридор и явно удивилась, увидев незнакомку. — Лю-чаааан! — девушка незамедлительно бросилась тебе на шею. — Слава богу! — она отстранилась и принялась оглядывать тебя со всех сторон. — Все с порядке? — Все в норме, но откуда… Как ты узнала, что я здесь? — Я звонила тебе, — увидев, что ты в порядке, девушка заметно успокоилась и расслабилась. — Трубку взяла некая Эвергрин, и она рассказала нам, что произошло. Мы с Гажиком, — она повернулась к двери, и я вдруг заметил молодого человека, который все это время стоял в тени и не произносил ни звука, — немедленно приехали и забрали твои вещи. Признаюсь, я не знала, где тебя искать, просто сразу подумала о… — девушка бросила на меня быстрый и многозначительный взгляд. — Гажик пробил адрес, и мы тебя нашли! Я посмотрел на парня, продолжающего тихо стоять у входа. — Мы заберем тебя к нам, — тем временем продолжала девушка, — собирайся! — Да… Я… — ты посмотрела на меня, и в твоем взгляде я уловил сомнение и сожаление. — Грей, я поеду с ними. — Конечно, — я кивнул, хоть, признаюсь, и не хотел с тобой расставаться. Леви отдала тебе вещи, которые они забрали у Эвергрин, и ты пошла собираться. У тебя не было одежды, и я оставил тебе свою рубашку, помогая накинуть сверху пальто. Должен признаться, что несмотря на обстоятельства, ты была все так же красива: белый цвет подчеркивал глубину твоих глаз и загорелую кожу, а растрепанные волосы и легкая улыбка заставляли меня непроизвольно смотреть на тебя и наполняли теплом все мое существо. Перед самым выходом из квартиры ты подошла ко мне и поймала мой взгляд, заставляя сердце пропустить удар. — Прости меня, Грей, — шепнула ты, взяв меня за руку и сжав ее. — Уже первый час ночи. С Днем рождения. Ты поцеловала меня в щеку, и это было так неожиданно, что я покраснел от смущения. Я не любил свой день рождения и никогда не говорил тебе о дате; должно быть, вам с мамой рассказал об этом мой отец. Я был растерян и не смог произнести ни слова. Когда ты вышла, Леви повернулась и внимательно посмотрела на меня. — Я знаю, ты хочешь достать его, — произнесла она после секундной паузы, — но лучше Гажила никто с этим не справится. Я взглянул в глаза парню, продолжающему тихо стоять у входной двери; в его пристальном взгляде отразились решительность и жестокость, и я ни капли не сомневался в том, что он найдет Лаксаса и выпотрошит его душу. Но расплатиться с ним должен был я. — Я пойду, — твердо сказал я, продолжая смотреть на Гажила. — Это моя месть. Он медленно ухмыльнулся и хмыкнул, кивнув головой. * Хук — наиболее выделяющаяся часть песни или музыкальной композиции ** Рифф — совокупность нот, разделенных на фигуры, которые составляют музыкальную композицию либо ее часть; короткий повторяемый музыкальный фрагмент, по которому очень часто можно узнать песню с первых тактов