Привет! Меня зовут Наташа

— Вот, может, тебе расскажет чего, — впихнул меня Двалин в едва открывшуюся дверь. — Что случилось? — Дис ошарашенно переводила взгляд с гнома на меня. — Не знаю, видать что-то с Торином у них. Я пойду, — Двалин легонько коснулся руки принцессы, и я заметила нежность в его глазах, — устал так, что ноги не держат. — Иди, — ласково улыбнулась она, — мы тут сами разберемся. Мое «Спасибо» улетело Двалину в спину, а Дис, обняв за плечи, усадила меня на стул. — Что произошло? Чем он тебя обидел? Я сидела, опустив голову. Наверное, нужно все рассказать. Но ведь Торин ее брат, как я могу опорочить его в глазах Дис? — Не знаю, сама толком не могу понять. Он был сильно рассержен, требовал какой-то свиток. Но я ничего не брала, правда. — Свиток? — Дис нахмурилась, словно пыталась что-то вспомнить. — Да, — кивнула я. — А потом… — сказать, что было дальше, язык не поворачивался. — Что? — снова повернулась ко мне принцесса и глаза ее расширились. — Он что-то сделал тебе? Ударил? — Дис даже побледнела, и я поспешно замотала головой. — Нет, нет, он меня не трогал. Я не могла сказать ей правду. Не знаю почему, но я чувствовала, что у Торина была какая-то причина мне не верить. И хоть и душила обида, в глубине души мне хотелось его оправдать. — Нет, Дис, — снова повторила я. — Но он меня в чем-то подозревает. И даже решил, что я хочу его соблазнить, чтобы втереться в доверие. — Он так и сказал? — принцесса удивленно вскинула брови. — Ну почти. А потом прогнал. — А что за свиток, о котором он говорил? — Не знаю. Сказал только, что утром оставил его на столе. Но я правда не брала, зачем мне… — О, Махал! — принцесса вдруг вскочила на ноги. — Я же забыла совсем! Подожди, я скоро, — и выскочила из комнаты. Оставшись в одиночестве, я отошла к камину и присела у огня. Выплеснув боль, я была опустошена — пусто в голове, пусто в душе. Во мне словно что-то умерло, что-то, что до последнего надеялось на счастье. А теперь все, больше ждать нечего. Тяжело вздохнув, я пошевелила огонь почерневшей кочергой и смотрела на алые пляшущие язычки. Как странно получается: тот мир не принимала я, а этот не принимает меня. Ни здесь, ни там мне нет места, ни здесь, ни там нет дома… Конечно, кто-то мне даже рад, особенно Дис. Но тот, к кому тянется сердце, обвиняет и гонит прочь. И душа стынет, и даже огонь не может согреть озябшие руки, которые еще помнят его прикосновения. Нет, нельзя об этом думать. Надо все забыть. Хотя бы постараться. Иначе эта боль не пройдет, а я не хочу страдать, больше не хочу. Огонь почти прогорел, а я все смотрела на мерцающие угольки. Вот сейчас мигнет и погаснет последний язычок, так же как погасла моя неразгоревшаяся любовь. Но упорный язычок ширился и тянулся вверх, не желая умирать, и была в нем такая сила, что я против воли улыбнулась и подложила в очаг небольшое полешко. И тут же маленький огонек побежал по сухому дереву, затрещал радостно и довольно и разгорелся, ласково обнимая свою добычу. Гори, малыш, гори хотя бы ты… — Как ты? — Дис присела рядом. Я и не заметила, как она вернулась. — Не знаю. Пусто как-то. — Он просил извиниться, — обронила принцесса и посмотрела на меня как-то виновато. — Что? — не поняла я. — Но почему? — Прости, боюсь, это я во всем виновата… Почти бегом спустившись по лестнице, Дис пролетела коридор и ворвалась в покои брата. Торин понурившись сидел за столом и сжимал в руке тяжелый кубок. Рядом стояла наполовину пустая бутыль из темного стекла. — Торин, — принцесса опустилась на соседний стул, но брат даже не поднял головы. — Торин, послушай меня, Наташа ни в чем не виновата. — Будешь защищать ее? — он тяжело усмехнулся. — Нет, это я взяла свиток. Он замер на миг, и только резко побелевшие костяшки с силой сжатых пальцев выдали его чувства. — Как это ты? — он наконец поднял на сестру замутненный вином тяжелый взор. — Ты предала меня? Ты хоть знаешь, как важна эта бумага? — он грохнул кулаком по столу и резко поднялся. — Торин, не сходи с ума! — взвилась Дис, поднимаясь следом, и в голосе ее прозвучал металл. — Неужели ты готов подозревать даже своих родных? — Тогда зачем ты его взяла? Принцесса вдруг развернулась, стремительно прошла через комнату и вынула из шкафа свернутую в трубочку бумагу. — Держи, — подойдя, сунула ее в руки недоумевающему королю. — Он был на столе, а я знаю, что ты не оставляешь бумаги без присмотра, потому и убрала, когда прибиралась здесь. А в суматохе забыла. Прости, я не знала о его важности. Быстро развернув бумагу, Торин пробежал ее глазами и тяжело опустился на стул. — Расскажи мне, что произошло, — Дис накрыла его ладонь и тихонько пожала мозолистые пальцы. — Ты обидел ее? — Обидел, — король сжал кулаки и вдруг схватил бутыль и со всей силы запустил ее в стену. Толстое стекло лопнуло и, разлетевшись тучей сверкающих осколков и багровых брызг, осыпалось на пол. В воздухе сладко запахло вишней, а король обессиленно уронил голову на сцепленные руки. — Поговори с ней, Торин, она поймет, я уверена. Но он только помотал головой. — Нет, так будет лучше. Я не могу допустить слабость, а эта женщина… — он запнулся, но тут же продолжил: — Передай, что я прошу у нее прощения. И пусть выберет себе любые покои, здесь ей больше жить не следует. — Наташа пока поживет у меня, не волнуйся. Торин кивнул, и Дис показалось, что кивнул с облегчением. — Но мне кажется, ты ошибаешься, братец, — ласково продолжила она, и король поднял на сестру полный боли взгляд. — То, что ты чувствуешь, не сделает тебя слабым, — Торин молчал, и Дис вздохнула и кивнула на разбитое стекло: — Я приберусь здесь завтра, иди ложись, тебе нужно отдохнуть. Но когда она прикрывала за собой дверь, Торин по прежнему неподвижно сидел за столом, глядя в одну точку, и сердце принцессы сжалось от боли. — Вот, значит, как все было, — вздохнула я, когда Дис закончила рассказ. Она кивнула, но облегчения не было. Напротив, стало еще больнее. Как все просто: передал извинения через сестру. Какой молодец, надо же! Для того, чтобы обвинить меня в преступлении, помощники не понадобились, а тут, значит, духу не хватило? Меня вдруг охватила такая злость, что я вскочила на ноги и, забыв недавний страх, готова была тотчас отправиться к королю и сказать все, что о нем думаю. Но Дис, видимо, поняла мои мысли и, проворно схватив за руку, потянула с силой и усадила обратно. — Нет, не сейчас, прошу тебя, — она сочувственно посмотрела на меня, — только хуже сделаешь. — Да куда уж хуже, Дис? Ведь я же… а он, — я замолчала, чувствуя, что вот-вот снова расплачусь, и принцесса ласково обняла меня. — Любовь не всегда легка, дорогая. Особенно, к такому мужчине, как Торин. Попробуй понять его, у него очень нелегкая жизнь. Слишком рано легло на его плечи тяжелое бремя: ведь он стал королем, когда был еще очень молод, а это огромная ответственность. Постарайся его понять и простить. Поверь, я знаю: ему очень плохо сейчас, никто не корит его за ошибки больше, чем он сам. Дис говорила тихо и ласково гладила меня по голове — словно старшая сестра, которой у меня никогда не было. Она не защищала и не оправдывала своего брата, но ее слова попадали в цель, и моя обида понемногу унималась. Оставалась только саднящая боль в душе от того, что я не могу быть рядом с тем, кого люблю. — Вам нужно объясниться, — немного помолчав, продолжила она. — Только остыньте сначала. — Ох, не знаю, Дис, не знаю. Может, и правда лучше оставить все, как есть. — Может и так, — вздохнула принцесса. — Поживем — увидим. А пока иди спать, кто знает, может утром все по-другому покажется. Она проводила меня в комнату, очень напоминающую ту, в которой я жила в покоях Торина, только камень стен здесь отливал серебром и казался холодным. На столе в витом массивном подсвечнике горела толстая свеча, и я присела, пытаясь разобраться в мыслях. После рассказа Дис в голове снова все перемешалось. Что же он все-таки чувствует, и чувствует ли вообще? Чувствует, я знала это. Но почему-то бежит от этого, словно боится. Чего? Что я окажусь недостойной? Возможно, ведь я из совсем другого мира и многого просто не знаю. Но тогда и Дис считала бы так же, но ее-то это не смущает. Тогда что, в чем причина? Может быть просто… Может, Торин еще никогда не любил? Свеча вдруг тихонько затрещала, и огонек мигнул и качнулся — будто кивнул, подтверждая мои мысли. Что ж, Дис, конечно, права: утро вечера мудренее. Пусть все идет своим чередом.