Неликвид

«Главное сейчас — не сболтнуть лишнего», — подумала Вика… Внезапно материализовавшийся герой из книги крепко зажмурился и прикрыл глаза ладонью. — Светло-то у вас тут как! — то ли пожаловался, то ли обрадовался Иван. — Так, конечно, столько лет в потёмках сидеть! Как вовсе не ослеп еще! — удивилась бабка Нюра. — Та, кажется, ослеп: ничегошеньки не вижу. Ан нет, вижу! Красота-то какая! — Иван проморгался и сквозь хитрый прищур улыбнулся: — Так вот ты, значит, какая, спасительница моя, Виктория. Вика похлопала ресницами, пытаясь сообразить, что ей ответить: вроде как и не сказал он ничего такого, а надерзить уже хотелось. — Эх, хорош, чертяка, — перебила её мысли баба Нюра. — Поди угадаю: упекла тебя ведьма в книгу за то, что жениться на ней отказался. — Почти! — рассмеялся заливисто Иван — Только не на ней, а на дочери еённой. — Её, — автоматически поправила Вика. — Ну слава тебе, Господи, — усмехнулся Иван, — я уж было решил, что ты совсем дар речи потеряла. — Да было бы отчего! Вика деловито нос задрала, а про себя подумала, что и правда непростительно замешкалась. Ну и что с того, что он здоровый, как медведь?! Как будто больше таких нет! Вон сосед её, Генка, тоже высокий. Тощий правда, как будто его с детства не кормили ни разу, но ведь высокий. А этот вон вообще в двери может даже не пройдёт! Тоже сомнительное удовольствие. Ну и что с того, что глазюки синие, как небо после дождя?! А волосы такие белобрысые вообще не модно — девчонки вон говорили, что не та масть. Да и вот так во все тридцать два зуба неприлично, даже если у тебя улыбка как у Ален Делона. — Эх, жаль, — улыбнулся Иван тепло, — а ты мне понравилась, я тебя другой представлял. А ты вон какая красивая, как ярко солнышко. Ну, а что худая, то поправимо. Правда баб Нюр? — Худая?! Да мне еще десять килограмм похудеть надо! — возмутилась Вика. Подумала и добавила: — Как минимум. — Девки нонче глупые, Вань, не понимают, в чём бабья краса, — по-доброму махнула на Вику рукой баба Нюра. — Они нонче всё на смерть с косой ровняются: чем дохлее, тем им красивше. Иван прищурился, провёл своей огромной пятерней по волнистым волосам и хмыкнул: — Да ничего, ежели чего откормим. — Эй, не надо меня откармливать! Я не рождественский гусь! — возмутилась Вика. Но её уже никто не слушал… Иван к бабе Нюре подошёл да поклонился. Вот прям как в сказках Вика когда-то давно читала — прямо в пояс. А баба Нюра его по голове погладила по-матерински тепло. Так тепло, что даже Вике самой тепло стало. — Спасибо тебе, баба Нюра. Теперича будет легче маленько чары ведьминские разбить, — Иван поблагодарил спасительницу и снова поклонился. — Как же нам отблагодарить тебя? — Да не надо мне ничего, — отмахнулась бабка. — Я, может, первый раз такое чудо вижу, оно мне уже награда. Еще маленько пошушукались они — Вика всё смотрела, но мало что слышала: она всё еще в себя приходила. Надо было взять себя в руки и вести как ни в чём не бывало. Иначе насмешек было не избежать. — Хотя, знаешь, Ваня, — бабка Нюра уже на пороге остановила гостей непрошеных, да отнюдь не нежеланных, — можешь ты меня отблагодарить помощью своей. По осени приезжай урожай собирать будем: ты-то — парень крепкий, сдюжишь небось. Иван охотно пообещал вернуться, даже если до тех пор не падёт проклятье ведьмино, а уж если падёт, то и подавно. Если он что и умел в жизни, так это в поле работать да железо ковать. Да еще девок за косы дергать, но о том бабе Нюре знать не надобно было. Уже на улице, Иван огляделся по сторонам и потянулся. — Хорошо-то как! — Конечно, будет тебе хорошо, если сидеть всю жизнь в темнице, — тихонечко пробурчала Вика и более слышно добавила: — Пойдём быстрее, на автобус опоздаем. — Автобус?! — полурадостно-полуиспуганно переспросил Иван. До него только что дошло, что вылезти из книги было мало, теперь ему придётся лицом к лицу столкнуться со всеми теми странными штуками, о которых он только читал и которые в глаза не видывал, даже представить себе их не мог. К счастью для обоих, автобус пришёл почти пустой. Иван Иваныч, который для обращения по отчеству оказался слишком молод, да и бороды у него особо не наблюдалось, едва автобус тронулся, за поручень схватился, обнял его, как родного, и даже слегка побледнел. — Ты это… присядь, — хихикнула Вика, — а то грохнешься тут, а мне потом тебя собирай. — Напридумывали же бесовщины! — позеленевший Иван Иваныч присел на сидение рядом с Викой и вздохнул. — Вот и куда подевались старые добрые лошади?! Чем они вас не устраивали? — Устраивали. Наверное. Я вообще ни разу живую лошадь не видела, — призналась Вика, — только по телевизору. Иван посмотрел на Вику оценивающим взглядом — она такой крохотной ему показалась: — И как же ты так живёшь, горемычная?! Лошади даже не видала! Это ж как такое возможно-то? — Как-как? Боком об косяк! — буркнула Вика. — Я, между прочим, в городе родилась и выросла, а у нас знаешь ли лошади по балконам не ходят. Но Иван её уже не слушал: автобус добрался до ближайшего населенного пункта, стал полниться людьми, а Иван пялился на них, словно видел живых людей впервые. — Да не глазей ты так, — одернула его Вика. — Стыдно же! — Чего? — удивился Иван. — На людей смотреть стыдно? С какого такого перепугу? — Ну… — Вика засомневалась. Она и сама не знала, почему на людей нельзя смотреть. — Ну, они могут подумать, что ты от них что-то хочешь. — Так разве ж оно стыдно?! Они ж не без портков ходят и не с чужого огорода тыквы воруют. — Ой, не знаю я, отстань! — пробубнила Вика и демонстративно отвернулась. Она и правда не знала, почему на людей смотреть нельзя. Eй так с детства говорили, мол, неприлично и невоспитанно. А почему неприлично, и почему невоспитанно — никто не объяснил. — Ты мне лучше скажи, — Иван легонько толкнул Вику локтем в бок, — а чего они не здороваются? Их что, волки воспитывали? — Да ну так… посторонние же люди! — искренне удивилась Вика. — Оно и понятно, — хмыкнул Иван, — если даже смотреть друг на друга нельзя. На самого Ивана в прочем люди тоже пялились. И оно было не удивительно: Он выделялся из толпы, и даже не этой своей странной мешковатой косовороткой, подвязанной поясом-веревкой, и не странными кожаными тапками, название которых Вика никак не могла вспомнить, хотя точно знала. Сложно было не заметить огромного, похожего на молодого медведя мужика, который улыбался во все тридцать два зуба и разглядывал всех вокруг, как ребенок сладости в кондитерской. — Слушай, можно я тебя не буду называть Иван Иванычем, а? — спросила Вика, разглядывая своего спутника. Она и сама не могла понять, нравится ей, что она видит или нет. Нет, он однозначно был хорош собой. Прям как будто из сказки русской вышел. Только вот именно это Вике и не нравилось. Опыта у неё было мало, но вот с такими красавцами был. Хоть и со стороны: они всегда выбирали других, а потом и тех бросали и находили новых… — Да уж пожалуйста, — звонко рассмеялся Иван, чем снова привлёк к себе внимание. Вика вжалась в сидение, прячась от общественного внимания — и ей досталось тоже: люди рассматривая Ивана, вскользь и на неё смотрели. Но очень вскользь. — Я ж то думала, ты дядька взрослый, солидный. А ты… — А я? — удивился Иван. — А ты на Иван Иваныча не тянешь! — вздохнула Вика. — Максимум на Ивана. А то и на Ваньку. — А на Ванюшку? — Иван, хитро прищурившись, приблизился к Вике, так что она еще больше вжалась в сидение. И покраснела. — На плюшку! — буркнула она себе под нос. И зажмурилась, как будто если она это сделает, он тут же исчезнет. Иван усмехнулся: он, конечно, за долгие годы, проведенные в заточении, потерял былую ловкость, да похоже всё еще мог девиц юных в краску загонять. Только вот помнил он и о том, что именно за то в книгу-то его и заточили. Перешёл он дорогу не той мамаше. Кто ж знал, что она не шутит и не просто сгоряча воздух сотрясает, когда она грозилась, что коли не женится он на дочери её, то куковать ему целую вечность и три дня в клетке. А теперь вот он уже на полшага от освобождения от проклятия, да только понял еще одну простую истину: тут, вне книги, он совершенно ничего не знал и не понимал. Ни этих автобусов странных, ни людей новых — странных. Ему как-то привычней было, когда всё по-простому: хочется — скажи, не нравится — стукни кулаком, когда люди улыбаются, если им весело, и здороваются, когда встречаются. А тут всё как-будто с ног на голову перевернутое. — Сегодня родителей дома нет, можешь просто заходить, — пояснила Вика, заводя Ивана в подъезд дома. — А потом что-нибудь придумаем. До того она и не задумывалась, что делать будет, когда вызволят Ивана из книжной темницы, а теперь вопросов было больше чем ответов… — Вот там душ, можешь сходить, — Вика махнула в сторону ванной комнаты и испарилась в своей, а когда вернулась Иван всё еще стоял перед дверью и недоверчиво заглядывал внутрь. — Там темно, — кивнул он и пожал плечами. — Ничегошеньки не видно. Вика хихикнула, показала пальцем на выключатель на стене: — Ну так вот, включай. Иван посмотрел со всех сторон на выключатель: и слева, и справа, даже снизу заглянул: — И где тут фитиль? Вика рассмеялась, но свет всё же включила. — Интересные дела! — радостно заявил Иван и повторил за Викой: свет снова выключился. И выключился. И снова включился. — Иди уже, горе ты моё луковое, — без капли сожаления Вика затолкнула Ивана в ванную и закрыла за ним дверь. Едва она успела закинуть сумку, предварительно вытащив из неё книгу, как Иван снова появился на пороге. — Ты мне скажи, девица-красавица, что за место это такое чудное, душ этот ваш?! Покачав головой, Вика осознала весь размах катастрофы… Она, конечно, понимала, что, просидев в книге невесть сколько, Иван понятия не имел о современных технологиях, разве что читал о них как о чудесах чудесных, только пользоваться он ими не умел. — … а вот тут вода включается: холодная и горячая. Полотенца тут, тут мыло всякое… Понятно? — Да, — кивнул Иван, и тут же передумал: — то есть нет. Ничего не понятно. То бишь ежели я вот тут вот… и горячая вода… Ух ты ж ёшечки-матрёшечки! Горячая! Вика наблюдала, как Иван, прикусив язык, крутил регуляторы на смесителе, и не могла сдержать улыбки. — Ладно, разберешься. Я пока чего-нибудь поесть сделаю. — Ага, поесть! — радостно отозвался Иван и рассмеялся. — Я же тысячу лет не ел!