Толкующие с нами призраки

Я вдыхаю ледяной осенний воздух. Сухие листья хрустко рассыпаются под моими ногами, и я иду домой. Охотничья сумка отяжелела от добычи и давит на плечо. У Сальной Сэй сегодня будет широкий выбор, что именно сготовить на ужин. Мы наедимся до отвала. Я все еще не до конца привыкла к этому «мы». Сэй и Эви, ее внучка. Лютик, караулящий объедки. И Пит, всегда Пит, с тех пор, как он посадил кусты первоцветов в моем дворе. Доктор Аврелий, когда мы каждую неделю, как и предписано, беседуем по телефону, напоминает мне, что привычки и обычные занятия – почистить зубы, поохотиться, помочь Сэй на кухне и накрыть на стол, поесть хотя бы раз на дню, поработать над книгой памяти с Питом и Хеймитчем – оказывают терапевтический эффект. - Нормальная жизнь исцеляет, - говорит он мне. Поэтому я мысленно вяжу себе такие узелки на память, которые помогут мне идти вперед. Встать с кровати - галочка. Почистить зубы – галочка. Добыть еды на ужин – галочка. После нескольких недель таких мысленных литаний*, я понимаю, почему он это предложил – я неохотно вынуждена признать, что такие "списки дел" заставляют меня чувствовать себя психически здоровой. Хотя я все еще не уверена в этом до конца. В прошлом месяце я пару дней вообще не смогла подняться с кровати. Кошмар, который меня к ней приковал, был о Финнике и Прим, рыбачащих на детских косточках в кровавом озерце. А на прошлой неделе я прорыдала с добрый час, достав крольчиху из силка. И не смогла заставить себя унести ее домой, в Деревню Победителей. Когда я вошла в дом безо всякой добычи, у меня не нашлось слов, чтоб объяснить Питу, отчего мой голос охрип от рыданий, и почему глаза покраснели и опухли. Я лишь уселась в углу спальни, и он не задал на единого вопроса, когда принес мне ужин – жареные кабачки, из тех, что выросли у нас на огороде. - Поешь, пока еще не остыло, - сказал он мягко. Я сделала как он сказал – галочка. Есть еще пункт, о котором я не сказала Доктору Аврелию. Хеймитч и Сэй уже об этом наверняка прознали, но никогда не заговаривают вслух. Я слушаю по вечерам как внизу, на кухне Пит возится, ставя тесто для утреннего хлеба. Я не засыпаю, пока он не забирается ко мне в постель. Его руки вокруг меня, а ровное дыхание - над ухом – галочка. Такова моя жизнь – узелки на память, привычки и обычные дела. Вставать по утрам и ложиться в кровать – и все, что нужно делать в этом промежутке. Еще несколько месяцев назад я была одна – сидела с Лютиком в глубоком кресле. Теперь же у меня есть ужин, и книга, и это «мы». - Благодарность – это важно, - говорит Доктор Аврелий, - Я знаю, тебе кажется нереальным за что-то там быть благодарной. Но ты должна попробовать. Галочка.

***

Я не удивляюсь, когда, поднимаясь по ступенькам крыльца, замечаю в окне своей гостиной силуэт Пита. Обычно он все вечера проводит у меня: замешивает хлеб на кухне, рисует ветки и деревья вместе с Эви, пока Сэй занята готовкой. Ему нужны привычные дела, не меньше, чем мне самой. Я объявляю, что пришла, когда, захлопнув за собой входную дверь, останавливаюсь в прихожей, чтоб снять пальто и шарф. Когда я захожу в гостиную, я вижу, что в очаге пылает пламя, а книга нетронутой лежит на диване. Пит же стоит у окна, ни слова не произнося, но он едва не дрожит от напряжения, и я остро ощущаю, как меня начинает мутить, так я занервничала. - Привет, Пит… Он переводит взгляд на меня, быстро ощупывая меня своими голубыми глазами. - Привет, Китнисс, - он говорит так, как будто только что заметил меня здесь. - Богатый улов, - произношу я, поднимая вверх охотничью сумку, лишь бы заполнить неловкую паузу, которая повисла в воздухе. - Это здорово, - голос у него ровный, и он улыбается, но я же вижу, что мыслями он совсем не здесь. На арене? В Капитолийских застенках? В тоннелях с переродками и смертью? Его взгляд становится рассеянным, и переносится куда-то за окно, в темные дали, и я понимаю, что он вообще не здесь. Сегодня у Пита плохой день. Прошедшим летом он признался мне как-то за завтраком, что слышит, как по ночам я просыпаюсь от мучительных кошмаров. Мое окно было приоткрыто, его же окна всегда – нараспашку, и я кричала громко. - У меня они тоже все еще бывают, - сказал он. Конечно же, бывают. И я его порой слышу. – Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке, но… - он не заканчивает эту фразу. Той ночью я оставила парадный вход незапертым. И, пробудившись ото сна, в котором Рута ловила взрывающийся парашют, обнаружила, что он здесь, рядом. Его руки касались моего лица, заставляя взглянуть ему в глаза – чтобы я могла стряхнуть кошмары. «Это неправда», - шептал он. И эта его уверенность в том, что в этом случае было реально, а что нет, которой он делился и со мной, помогла мне той ночью вновь погрузиться в сон. Прямо сейчас я тоже хотела бы сделать это же для него – помочь ему все разъяснить. Чтобы его сознание закончило блуждать и успокоилось. Чтобы его мозг отвлекся от тех неверных образов, которые он созерцает, отстраненно глядя вдаль, в непостижимое пространство. Но я не знаю, как за это взяться, и ему тоже трудно подбирать слова. И чаще всего мне приходится пробираться к реальности, по крупицам выясняя, чем пичкал его Капитолий, через его вопросы. “Ты просила меня сбежать с тобой из Двенадцатого.” “Ты позволяла свой подготовительной команде нарисовать тебе на веках пламя.” “В последнюю ночь перед Бойней – ты смотрелась в камеры на потолке, когда я тебя обнял. Это было только лишь для них.” “Ты и не думала обо мне на Играх, пока не поняла, что мое спасение тебе поможет.” Правда или ложь? Лучшие мои черты и худшие… Я не виню его за то, что ему в них так сложно разбираться. Это больно – признаваться ему, как все было на самом деле. Сказать, как мало я проявляла участия к нему, когда он сам готов был жертвовать ради меня жизнью. Но я все равно говорю ему, поскольку он достоин знать. Я наблюдаю, как Пит уставился в пространство на минуту – и жду, понадобится ли еще ответ по поводу чего-то столь же для нас болезненного. Он не заговаривает со мной, пока я не иду на кухню, чтобы заняться ужином. - Китнисс. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как же он смотрит на меня – взгляд неуверенный, как будто он боится что-то у меня спросить. И хотя он прежде задавал мне множество неудобных вопросов, чтоб подтвердить или опровергнуть кое-что впрямь ужасное: хотела ли я его убить, правда ли целовалась с Гейлом - это Питу показывали в записи, чтобы помучить - участвовала ли в бомбардировке и разрушении Дистрикта Двенадцать – его вопрос застает меня врасплох: - У нас был секс. Правда или ложь? ___________ *Лита́ния (лат. litania от греческого греч. λιτή, означающее «молитва» или «просьба») — в христианстве молитва, состоящая из повторяющихся коротких молебных воззваний. Литании могут адресоваться к Христу, Деве Марии или святым.