Жребий

Непривычное обилие цвета резало глаза; блики света, падающего на белоснежный мрамор, заставляли щуриться. В просторных покоях, среди торжества щедрости и изобилия (по мнению Аида это было банальным безобразием) трон был найден не сразу, а идти к нему приходилось практически на ощупь. Хаотично раскиданные бархатные подушки, будто мягкие, коварные капканы, лезли под ноги, грозя столкнуть не только стопы, но и лицо идущего по ним с нагретым полом. На этом трудности не закончились. На раскаленное золото невозможно сесть, к нему больно прислониться. Даже стоять рядом с разве что не сверкающим троном, словно высеченным из гигантского драгоценного слитка – и то горячо. Взмах руки бога решает многие проблемы. В миг на широких полукруглых окнах повисли тяжелые темно-красные шторы, не пропускающие ни капли света. Пара факелов дополнила идеальную в понимании обитателя подземелья обстановку, создавая иллюзию причудливых теней на стенах. Первый час Аид сидел неподвижно, осматривая комнату и заодно меняя некоторые детали интерьера, особо выбивавшиеся из общей картины. Опустошенные кубки сформировали пару внушительных колонн на углу стола, подушки виновато попрятались в углы, мрамор остывал, послушно испаряя остатки тепла. Второй и третий часы были потрачены на поиск наиболее удобной позы – золото оказалось не самым комфортным металлом. Закинув ноги на правый подлокотник и опираясь спиной на левый, Аид размышлял о том, с каких пор стал таким сговорчивым. – Гермес! Шел четвертый час. Обычно Психопомп за словом в карман не лез. Но сейчас дар красноречия постепенно улетучивался, развеваясь пылью по прохладным покоям, сливаясь с тусклым светом свечей. Безысходность легла на плечи тяжелым грузом. Кого обвинят в превращении Олимпа в это? Кто будет отвечать перед Зевсом? Явно не дядя. – Да, владыка? – А что делать-то надо? Часто самые незамысловатые вопросы и ставят в тупик. Попробуй, объясни, чем обычно занимается отец... Тут и сам усомнишься в пользе верховной власти. «Прячет любовниц от Геры?» – предложила надежда. «Это очень важно для смертных» – усмехнулся здравый смысл. «Разрешает внутренние споры!» «А перед этим сам их и устраивает». «Он выше всех богов стоит!» – надежда на то и надежда, что последнее слово всегда за ней. – Ну... управлять... – слова упорно отказывались связываться друг с другом. – Судьбу мира решать... – Не хочу, – капризный ребенок в душе Аида сегодня праздновал победу. – У меня есть идея получше. Знаешь, какая самая незаменимая вещь на Олимпе? – Зевс Всемогущий... – тихий выдох относился не столько к заданному вопросу, сколько был проявлением отчаяния, которое, расправившись с эфемерной душой, уже не стыдясь обгладывало косточки посланника богов. – Не совсем. Аид взял со стола шлем-невидимку, демонстративно поворачивая его в руках – чтобы племянник запомнил, что без Зевса, в принципе, на Олимпе обойтись можно. – Тебе нужно всего лишь надеть шлем и выдать себя за меня. Станешь как твой отец, великим и ужасным. – От твоего имени? – Почему бы и нет? У тебя есть другой вариант безнаказанно поиграть в Громовержца? «Безнаказанно». Этого слова было достаточно, чтобы заинтересовать Душеводителя. Да, дядя неплохо разбирается в людях – и богах. Точнее, в слабостях обоих. Дальнейшие отговорки были придуманы лишь с одной целью: для приличия. – Я знаю, чем заканчиваются сделки с тобой. – Это мне бог плутовства говорит? – А какая мне от этого польза? – Самоутверждение, повышение самооценки, значимости... – слышалось в ответ. «Абсолютно никакой» – читалось в глазах. Покровителя хитрецов мало кто пытался обмануть, и уж гораздо меньше тех, кому это удавалось. Но из любого правила есть неприятное исключение. Так и здесь: старший Кронид обладал удивительно сильным влиянием, однако причину подобного могущества в отношении своей скромной персоны Гермес найти не мог. К тому же дядя не очень далек от истины – почти никто не отказался бы возглавить Олимп. Шлем-невидимка сам собой, незаметно для нового хозяина, сменил крылатый шлем Психопомпа. – Куда ты теперь, владыка? – К смертным. «Уж там-то меня не найдут». Двери распахнулись навстречу колеснице Гелиоса, горячий воздух заполнил царские покои – жизнь вернулась. Взгляд мелькнул по светлому коридору, на миг задержавшись на двух внушительных размеров амфорах: позолоченной, слепящей, и черной, притягивающей. – Это те самые кувшины, из которых Зевс одаривает благами и горем? – Они, – отвечала пустота голосом племянника. – Но с ними нужно быть предельно осторожным. Отец однажды просыпал горсть из черного сосуда, и такое началось... – Да-да, я помню. Владыка по привычке аккуратно прикрыл за собой двери, словно запирал Тартар – с благоговением и облегчением. Остаток дня он бродил по окрестностям Фессалии, искренне надеясь остаться незамеченным. Видимо, века в подземелье, проведенные под защитой мрака, притупили осторожность, потому что не привлечь внимание у темной, излишне подвижной и подозрительно хмыкающей себе под нос фигуры получилось не сразу. – Дядя! Нет, не послышалось. Быстро оглядев пустую площадь, окутанную призрачным светом звезд, и окончательно убедившись, что «дядей» здесь назвать больше некого, владыка угрожающе медленно повернулся на голос. – Я тебя внимательно слушаю, – подчеркнутая вежливость вселяла больше страха, чем привычные слуху раскаты грома – непременный атрибут гнева отца. «Лучшая защита – нападение», «лучший бой тот, которого не было»... И кто прав-то?! – Итак, почему же ты здесь? Вторая тактика отпала сама собой – противник нанес первый удар. – Они узнали, что ты – это я. А потому что не надо было меня оставлять наедине с Деметрой! Я ведь говорил, что не смогу! – Ты не восхитился ее новыми цветами? – Не успел. – Про времена года ляпнул? – Тоже не успел. – В чем тогда проблема? – Не знаю! Я вообще ничего не сказал, а она подлетела, смахнула шлем – будто даром невидимый – и... И вот я здесь. – Прямо-таки ничего? – Аид! Пронзительный женский голос эхом отскакивал от сияющих стен коридоров, заполняя помещения звенящим гневом вместо воздуха. Подавившись нектаром, Гермес едва успел откашляться и поправить съехавший на левое ухо шлем, когда разъяренная женщина ворвалась в покои. Взглядом раненой тигрицы осмотрела комнату – и почти нашла цель. – Так и не осмелишься передо мной снять шлем?! «А ты бы осмелилась?» – едва не вслух буркнул Душеводитель. Воинственно скрестив руки на груди, Деметра ясно давала понять: отступать поздно. И некуда. Сама природа восстала против невидимого бога. Женщина со стойкостью бывалого охотника ждала реакции жертвы; а жертва выполнять требования не спешила – у Гермеса слишком хорошо был развит инстинкт самосохранения. «Риск – дело благородное» – подсказывала интуиция. «Чей риск, того и выгода!» – шептал внутренний голос. – Радуйся, сестра! – смелее всех оказался язык. И как только повернулся? Больше Гермес поговорок смертных не слушал. Никогда. – Серьезно? «Сестра»?! Несложно представить ярость Деметры, одаренной подобным эпитетом, который из уст старшего брата звучит больше как обвинение в тяжком преступлении, чем констатация факта. Она, наверное, мысленно уже отделила черноволосую голову от тела... голыми руками. И до блеска вымыла полы его ихором... – А это даже хорошо, – неожиданно прозвучал насмешливый тон. – Хорошо?! – Нет, конечно, плохо, что ты меня подставил. Но о кровном родстве иногда полезно вспоминать. – Да она же меня чуть в Тартар не отправила! – Бывает. На обратном пути молчали: один оправлялся после эмоциональной встряски, устроенной богиней плодородия, второй усиленно к ней готовился. – Чем ты занимался среди смертных? – любопытство племянника потихоньку вытесняло остатки обиды. – Как они тебе? – В живом виде более сносны. – Я думал, ты сам сбежишь от них. – С ними проще, чем с некоторыми олимпийцами. В этом ты сегодня убедился. «Убедился» – учащенно выстукивало в ответ сердце. – Что же ты здесь делал столько времени? – Ничего особенного. Наблюдал. Я же не Зевс, – владыка добродушно похлопал по спине Психопомпа. Чересчур добродушно. Разборки были перенесены на следующий день. Утро медленно вступало в свои права. Чудесная музыка и тонкий, сладковатый аромат сопровождали пробуждение олимпийцев. Но идиллия – это нечто, порой недоступное даже богам. – Владыка! – Гермес не стал лишний раз церемониться. – Чем ты, говоришь, среди людей занимался?! – Тише! Искусство нужно уважать. Взгляд вестника богов последовал за кивком Аида в сторону увитого плющом угла за спиной племянника, где замученный Аполлон пыхтел над кифарой, не щадя трещавшие струны, которые даже при таком жестоком обращении были способны издавать только приятные звуки. Побагровевшее лицо покровителя муз, так резко контрастировавшее с приевшимся образом прекрасного и великолепного, выражало крайнее недовольство ситуацией. Вспомнились похищенные коровы, серьезный разговор с отцом, затяжное обучение своенравного, дотошного до мелочей братца игре на лире... Гермес нахально усмехался испепеляющим взглядам Златокудрого, благодаря Ананку за проявление высшей справедливости. Внимание отвлекло шуршание и неясное ругательство в противоположном углу. Ветви винограда сливались с темно-зеленым цветом хитона мужчины, мелкие черные кудри возмущенно цеплялись за особенно крупные листья. Стоя на хлипкой деревянной лестнице – именно такая, по мнению владыки, гармонировала с образом Диониса, – он обрывал извилистые побеги, мешающие спеть новым гроздьям. Только вот стены были безнадежно забрызганы темно-фиолетовым соком, а музыка не располагала к радости и веселью. – Видишь, и они могут быть полезны. Безмятежное лицо владыки вернуло к реальности. Ладно, восхищение подождет. – Где амфора, дядя?! – Здесь их много. Сам выбери подходящую. – Амфора Зевса! – Во-о-он там. Даже две. И указал на двери, за которыми якобы должны находиться искомые сосуды. Племянник, недоверчиво косясь в сторону проблемного заместителя Громовержца, отправился на разведку. Результаты неутешительные: кувшины на месте, содержимое тоже. – Убедился? – Ты знаешь, вчера... Я был уверен, что это из-за тебя... Молодые супруги о чем-то отчаянно спорили. Мужчина яростно сжимал и разжимал кулаки, из последних сил борясь с желанием накинуться на жену, которая в свою очередь кричала, иногда срывая голос и захлебываясь злостью, беспорядочно махала руками, рискуя задеть мужа. Содержимое черной амфоры Зевса так и просилось наружу. Бог внял мольбам порошка горестей и как бы невзначай высыпал горсть на порог дома. Крыша обвалилась в нескольких местах и оголила звездное небо, разрушив чуть больше половины жилища, но аккуратно обойдя спорщиков. Крики, слезы, вихри пыли и деревянных щепок – здесь уже не до ссор. Соседи говорят, что видели какую-то тень. А может и не видели. – Черный сосуд пропал... Молодая рабыня, по обыкновению свернувшая на узкую тропинку, петлявшую меж домов, наткнулась на двоих не совсем трезвых мужчин, судя по внешнему виду бродяг, с одной стороны и на забор – с другой. Затуманенный скверным вином разум отказывался сжалиться над слезами и уговорами, а угрозы лишь разжигали интерес. Никем незамеченная рука вновь просыпала едва поблескивавшую в темноте пыль. Сначала значения отдаленному вою не придали; все изменилось, когда невероятных размеров собака – да еще и светящаяся, как показалось выпившим оборванцам – выскочила из-за угла. Девушка с непонятно откуда взявшейся ловкостью перемахнула через забор, отделавшись синяками, ушибами и неподдельным ужасом. Горе-разбойники, в силу возраста не имевшие возможности броситься вдогонку рабыне, были беспощадно искусаны, истерзаны неровной дорогой и камнями, которые так и лезли под ноги и швыряли беглецов на землю. Позже нападавшие утверждали, что волкодав сбежал из Преисподней. И еще они видели какую-то тень. А может и не видели. – Гера кричала, что это ты его украл... Драка затянулась не на шутку. Кто прав, кто виноват – роли не играло никакой. Главное, что зеваки, заметившие потасовку и сначала пытавшиеся разнять повздоривших мужчин, теперь сами лезли в сердце боя и без разбора размахивали кулаками. Темное, мерцающее облако окутало ближайшую оливу, постепенно сжимаясь и истончая многовековой ствол у основания. Дерево повалилось в паре шагов от безумствующего живого клубка, затем и вовсе загорелось; полыхающие языки грозили перекинуться на ближайшие дома. Общие усилия как по сигналу сменили русло: недавние враги синхронно носились с ведрами воды, обжигали руки, подбадривали друг друга... А драку, если что, организовать нетрудно. Поговаривают, что возле оливы видели какую-то тень. А может и не видели. Как бы там ни было, вскоре тени надоело дозировать карательную смесь. Она просто рассыпала ее за собой, создавая своеобразную тропинку наказания. Кому нужно, тот сам по ней пройдет. – Ее вообще не стоит слушать. С этим Гермес не мог не согласиться – немногие могли терпеть характер покровительницы брака. Подводя итог: амфоры на месте; смертные умирают-рождаются; порядок на первый взгляд не нарушен; обвинить юного бога не в чем. Особенно важным было последнее заключение. И разве теперь имеет значение, что на самом деле случилось с сосудами? – А зачем тебе Дионис? – этот вопрос оказался вторым по важности после кражи амфор. – Кто-то должен прибрать это место к приходу младшего брата, – ирония сквозила в каждом слове. – Не Деметру же мне об этом просить. Нашел, что было. – Я здесь, между прочим, безвозмездно тружусь! – заявило «что было» из гущи кустов, задетое не самым уважительным тоном. – Кто тень из моего царства вытащил? Должок за тобой, винодел. А стены здесь дли-и-инные, потолки высо-о-окие... Чуть позже объявилась покровительница земледелия, негодовавшая, что Персефона осталась под землей, когда «даже этот поднялся наверх». Злорадно хихикал в углу Аполлон, искусно аккомпанируя тираде богини с внезапно появившимся энтузиазмом. Аид в сотый раз стойко выслушивал обвинения и оскорбления (местами вполне заслуженные), не смея перебивать сестру; за глаза хотелось называть ее именно так. Смысла вступать в спор не было – после посещения среднего мира порошок несчастий остался и на его руках. Терпи, старший Кронид. Положение спас Зевс, вернувшийся на порядок раньше назначенного срока. Суровый вид не сулил ничего хорошего, и даже Деметра предпочла прекратить сыпать упреками. Хотя бы до следующей зимы. «Второй раз ему жизнью обязан. Ужасная штука – долги».

***

Смертные отложили масштабные открытия до лучших времен. На Олимпе в тот вечер было тихо. Встретившись, братья взглянули друг на друга иначе: без прежнего высокомерия и снисхождения, но с пониманием, сочувствием. Слова были лишними, а впечатления читались по изнуренным лицам, ссутулившимся спинам и потухшим глазам. Устало вздохнули и, опустив головы, стали разбредаться по своим владениям. Несмелое «Жулики!» раздалось вслед владыкам неба и подземелья, но растворилось в воздухе раньше, чем достигло цели. И только одна мысль на троих: у каждого свой жребий.