Значит, будем импровизировать

      Казалось, небо обрушилось, марсиане напали на Землю, в Москве прошёл масштабный гей-парад, и всем грозила неминуемая гибель от бубонной чумы или удара атомной бомбы в течении следующих нескольких минут, настолько рохиррим были напуганы. Образовалась чудовищная давка, люди кричали, метались из стороны в сторону, сбивая друг друга с ног. Кто-то пытался повернуть обратно, надеясь скрыться за спинами воинов, кто-то просто в оцепенении крепче прижимал ревущих детей. Толпа безоружных людей, охваченных паникой и неразберихой, — разрушительная сила, более всего опасная для себя самой.       Секунда, и мне на голову будто мешок надели. Притупились крики до смерти перепуганных крестьян, затихло нервное конское ржание и высокий звон обнажаемых мечей. Звуки исчезли, но тянущее где-то внутри чувство абсолютной беспомощности только усилилось. Я стояла посреди всеобщего безумия как фонарный столб, в полном ступоре, не имея возможности ни пошевелиться, ни издать хоть какое-то подобие звука из перехваченной спазмом глотки. Страх, заразный и липкий, передавшийся, как будто по воздуху, завладел мной полностью, внушая только одну мысль — «Бежать!», но я и пальцем пошевелить была не в силах. Только смотреть, скользя глазами по перекошенным от ужаса лицам, и слушать, как внутренний счётчик медленно отмеряет секунды до трагичного финала: «тик-так, тик-так...».       — Эовин! Приди же в себя! Скорее! — спешившийся Бредлинг тряс меня за плечо. Когда он успел разыскать своего коня? А, впрочем, не имеет значения. Всё равно умирать. — Эовин! Сейчас нет времени на твои игры. Ты должна уйти вместе со всеми!       Уйти? О чём он говорит?       Совершив титаническое усилие и пару раз моргнув, я с шумом выдохнула, только сейчас понимая, что, кажется, забыла дышать. На голове покоился плотный узорчатый платок, скрывавший мои «барби»-волосы, и частично затруднявший слух. Плечи мягко сдавливали крепкие горячие руки, окончательно вытягивая из оцепенения. Низкий голос Бредлинга вкрадчиво, но настойчиво пытался достучаться до моего сознания.       — ...через низину. Смотри, чтобы те горы были по правую руку. Строго прямо. Дальше увидишь крепость в скале — Хельмова Падь, ни с чем не спутаешь. Эовин, ты понимаешь, о чём я говорю?       — Я... — удалось выдавить из горла слабый писк. — Мне страшно. — призналась, совершенно серьёзно глядя в глаза ошеломлённо притихшего Бредлинга.       Видимо, он ожидал чего угодно, только не этих слов. Не от сильной и отважной Эовин. Жалость, разочарование? Я пыталась прочесть по его лицу хоть что-то, но воин и бровью не повёл.       — Эовин, ты справишься. Люди доверяют тебе, — сказал он, отпуская меня, с места взбираясь в седло и натягивая поводья. — Мне тоже страшно, но я не задумываясь отдам жизнь за любого из них, — окинул он взглядом перепуганных рохиррим. — И за тебя.       Последнее уже понизив голос, не дожидаясь ответа. И с места в галоп, направляясь в начало колонны.       «Идиот! Камикадзе без пропеллера! Вот, проткнут острой железякой, потом пусть не жалуется, умереть он готов... Герой недобитый!» — возмущение придало мне сил, уровень адреналина подскочил, заставляя сердце пуститься в бешеный пляс. У меня по прежнему не было оружия и даже мало-мальски приличных навыков рукопашного боя, зато в наличии имелись: розовые волосы, лошадь со скверным характером, внушительный титул и стойкое желание жить. Уже что-то. Не думаю, что «варги» могут быть ужаснее моей преподавательницы по праву Капитолины Макаровны. После пяти пересдач по её предмету мне уже никакие чудовища не страшны.       — Пойдём-ка поищем Теодена, — поправив платок, потянула я на удивление спокойную Стервеллу вперёд.       Дядя, нервный и взвинченный, даже рта мне раскрыть не дал, послав «укрыть людей в Хельмовой Пади». Я же довольно смутно представляла, каким образом смогу повести за собой всю эту обезумевшую от ужаса толпу. В смысле, говорить я им могу что угодно, но вот послушают ли меня? На ум пришли слова Бредлинга — «Ты справишься». Эх, если бы всё было так просто.       Глядя в спины оставившим нас позади всадникам и мысленно умоляя небо, чтобы ситуация с Теодредом не повторилась, я интеллигентно (вполголоса) попросила всех свернуть в низину. Ноль внимания. Пришлось повернуться лицом к «проблеме», повысить голос, изображая командный тон пингвина из Мадагаскара:       — Минуточку внимания! Прошу всех сохранять спокойствие, особенно вас, уважаемая. Женщина! Да, вы, хватит выть, никто не умрёт! Мы укроемся в Хельмовой Пади, — я махнула рукой в нужном направлении. — Уходим через низину! Колонной по трое — гуськом. Держимся вместе, помогаем тем, кому сложно идти. Чем быстрее мы доберёмся до убежища, тем лучше, — последняя фраза потонула в дружном топоте десятка ног, рохиррим, дисциплинировано похватав детей и весь свой нехитрый скарб, затрусили вниз по склону.       Они послушали меня. Меня! Без лишних вопросов, не выказывая недовольства, люди шли вперёд. Невероятная, безоговорочная преданность. Неужели народ действительно без оглядки уверен в своём короле (и, соответственно, во мне, в отсутствии оного)? Ведь они безропотно оставили свои дома, быт, хозяйство, потому что Теоден приказал. И за всё время пути я ни разу не слышала ни словечка в осуждение политики или тактики правления. Рохиррим чуть ли не воспевали его, храня святую уверенность в том, что король защитит их, или же они погибнут вместе с ним.       Здесь высоко ценили верность и жестоко наказывали за предательство. Друзья действительно прикроют твою спину, а не отмахнутся, сославшись на «срочные и важные дела», враги — при любой возможности разорвут глотку, а не базарно нахамят, помянув по матери. Понятия доблести, чести и благородства ещё не успели утратить свой истинный смысл. Да, подонков тут хватало (вспомнить того же Гриму), но по законам жанра они всегда терпели поражение, а не грели своё депутатское пузо где-нибудь на Канарах. Можете считать меня законченной идеалисткой со сдвигом на справедливости, но в плане морали наш мир здорово проигрывает. Возможно, развивай я далее тему преимуществ жизни в эпоху героев, я бы пришла к выводу, что выпавшая мне участь не так уж печальна. И многие мои соотечественники не раздумывая отдали бы многое, лишь бы хоть одним глазком заглянуть в этот заповедный край сказочных персонажей. Но мы, кажется, пришли.       — Добрались! Наконец-то! — крикнул кто-то из женщин, когда впереди показалась каменная крепость, будто бы вырубленная в монолите скалы.       Вся дорога заняла не более часа и прошла без приключений (если не считать революции, что творилась у меня в голове). Даже Стервелла, проникнувшись ответственностью момента, без истерик позволила усадить на себя двоих ребятишек, лишь изредка кидая в мою сторону многообещающие взгляды, в которых явно читалось: «я тебе это припомню». Надо не забыть наградить её чем-нибудь вкусным, сегодня заслужила.       — Это вы провели нас, спасибо, — благодарно взяла меня за руку добродушного вида старушка.       Остальные тоже потянулись ко мне. Кто-то благодарил, иные просто улыбались. Одна не в меру пылкая женщина, даже расцеловала меня в обе щёки. А я шла и чувствовала себя так глупо-счастливо от того, что, возможно, впервые по-настоящему сделала что-то для других, а не для себя. Такое странное чувство: вроде и заслужила, и похвалили, а всё равно неудобно как-то. Но на душе так легко-легко...       Сама Хельмова Падь меня не впечатлила. Издали показавшаяся мне монументальной и величественной крепость вблизи состояла в основном из серых каменных узких улочек, переполненных людьми разной степени оборванности, да мрачных внутренних чертогов, заваленных пыльным старым хламом. Похоже, генеральную уборку тут последний раз проводили в прошлой эпохе (как принято здесь говорить), я уж молчу про элементарную инвентаризацию. Сделав несколько кругов по периметру и досконально изучив интерьер нового временного жилища, не обнаружила никаких украшений и архитектурных изысков: пара статуй, с десяток колонн, грязное сточное озерцо во внутреннем дворе — вот и все достопримечательности. Я, конечно, ещё та привереда, но хотя бы пару простеньких фонтанов можно было бы организовать, раз на лепнину и расписные потолки нет желания тратиться. Нужно будет потом обсудить с Теоденом этот вопрос.       — Дорогу королю! — донеслось со стороны подъездного моста. Заскрежетали тяжёлые ворота, впуская в крепость колонну рохиррим.       «Помянёшь дядю добрым словом, и он тут как тут», — поспешила я во внутренний двор.       Рёбра с внутренней стороны царапнуло лёгкой тревогой. Стараясь не впадать в преждевременную панику, я снова и снова пересчитывала воинов. Так и есть, вернулось меньше половины. Лица мрачные, перепачканные в пыли и чёрной крови (почему-то я не сомневалась, что это была именно она). Ранения разной степени тяжести — почти у каждого. Да, потрепали их знатно.       — Это все, кто вернулся? — одарила я Теодена осуждающим взглядом. Хотя, по сути он не виноват ни в чём. Сам в живых остался, и на том спасибо.       — Главное, что теперь наши люди спасены! — вернул мне недовольный взгляд дядя.        С ужасом я заметила плетущегося в хвосте бледного, болезненно морщащегося Бредлинга. Бровь рассечена, кровь заливает лицо, левая рука повисла безвольной плетью — вывихнул, значит, идиот. Мало того что выглядел он — краше в гроб кладут, так ещё и при каждом шаге лошади норовил выпасть из седла. Догеройствовался.       — Госпожа, — привлёк мое внимание так и не отучившийся от дворцовых обращений Гимли. — Арагорн...       — Арагорн, что? — поторопила я скорбно примолкшего гнома. Видимо, он боялся произнести очевидное вслух, окончательно этим признавая, что его друг, самый сильный, самый храбрый, человек, которому суждено было стать великим правителем...       — Пал, — подтвердил он одним словом все мои худшие опасения.       К горлу подступила лёгкая тошнота, одной рукой пришлось опереться о ближайшую стену и восстановить внезапно сбившееся дыхание. Перед глазами мелькали гримасы перепуганных людей, окровавленные доспехи воинов, бледное лицо Бредлинга. Я переживала снова и снова все события этого дня, удивляясь откуда берутся силы просто не умереть на этом самом месте.       Краем глаза, словно на автопилоте, я отмечала, что Бредлингу помогает спешиться его отец (значит, пока за него можно не переживать, Хенгель кого угодно на ноги поставит), Гимли, грустно качнув головой, отправился внутрь крепости. Спустя минуту следом за ним прошествовал Леголас. Эльф держался молодцом, как всегда: лёгкий шаг, на одежде ни пятнышка, на коже ни следа пыли (будто бы и не было того кровавого сражения буквально несколько часов назад). Только плечи чуть поникли. И в глазах — даже не грусть, нет, грусть — это лишь временное состояние, закономерно сменяемое радостью. Бессмертие же накладывает другой отпечаток. Тоска (и как я раньше не замечала?) — удел тех, кто вечность обречён наблюдать, как всё живое вокруг рождается и умирает. Каково ему было, этому наглому лихому лучнику, находится сейчас здесь, вдали от своего народа, среди обречённых?       Раньше я могла себе позволить не замечать многое, но сейчас пазл сложился, заново открывая мне глаза на происходящее вокруг: молчаливые чувства Бредлинга, то, как сильно скучает по родным горам Гимли, тревожные сомнения Арагорна (мозг отказывался принимать факт его гибели), ещё не переросшая в вынужденную покорность судьбе тревога Теодена, серая меланхолия эльфа, наконец... Он ведь, как и я, чужой тут, может, поэтому мы смогли в итоге договориться и понять друг друга? А может, потому что во мне живёт та же тоска? Сколько бы людей не потерял за всю свою долгую жизнь Леголас, что может сравниться с потерей целого мира?       — Леголас! — пыталась я догнать удаляющийся по каменной галерее высокий силуэт.       — Не сейчас, — коротко бросил через плечо остроухий, даже не сбавив шаг.       Он что, правда решил отделаться от меня «несейчасом»? А я должна, смиренно пожав плечиками и потупив взгляд, удалиться лить слёзы в тёмный чулан? Ну уж нет!       — Да подожди же, — запыхавшись, попросила, когда всё же смогла нагнать его на одном из бесчисленных поворотов.       — Ты знала? — без лишних предисловий вперил в меня задумчивый взгляд эльф.       — Конечно, не знала, я бы рассказала, сразу же. Хоть я совсем мало проводила времени с Арагорном, но...       — Нет! — оборвал он меня на полу фразе. — Пообещай, если увидишь мою смерть, промолчишь и ничего не станешь предпринимать.       — Совсем спятил!? Может, мне тебя самой легче убить в таком случае? Ночами кошмары мучать не будут.       — Поклянись, что не станешь, — гнул свою линию Леголас.       — Обойдёшься. И тебе расскажу, и гному твоему. А потом ещё и на главных воротах объявление повешу!       — Да причём здесь гном? — возмущённо воскликнул он. — Речь идёт о моей жизни. Я не хочу ничего знать, Эовин. Ты снова ведёшь себя как неразумное дитя.       — Ты хотел сказать — о смерти, потому жизнь свою ты, видимо, не ценишь, — во мне медленно начала закипать злость.       Арагорн погиб, Бредлинг совсем помешался на идее умереть за всех и вся, теперь ещё и Леголас досрочно в мученики записывается... Дурдом для больных с суицидальными наклонностями какой-то, честное слово.       — Тебя это не касается, — жёстко возразил он, бесцеремонно стягивая с моей головы платок. Оригинально, однако, эльфы уходят от неприятных разговоров. Я собралась было высказать ему всё, что думаю о подобных методах, но замерший явно в ступоре эльф заставил меня вспомнить о недавно приобретённом оригинальном имидже.       — Да, розовые волосы, — тряхнула я головой для пущей убедительности. — Сам же меня непонятными отварами травил.       — Не совсем... — неуверенно протянул он и, схватив меня за руку, поволок дальше по коридору, распахивая по пути все смежные двери. Зеркало нашлось примерно за шестой по счёту. — Смотри.       — Ятъ, — только и смогла выдавить я, глядя на растрёпанное и чумазое нечто с синими волосами ниже плеч!       Каким образом произошла метаморфоза из коротко стриженной «Барби» в длинноволосую «Мальвину», не мог объяснить внятно даже Леголас. Только недоверчиво обходил меня то с одной стороны, то с другой, будто проверяя, не решила ли я таким образом просто подшутить над всеми.       — У местных жителей должны быть семена белой костяники. Если их растереть их с корнем черношлемника и приготовить отвар, то можно попробовать смыть цвет. Хотя я не до конца уверен что это поможет.       — Ты думаешь, мне сейчас есть дело до этого? — возмутилась я, отводя взгляд от зеркала.       Пять минут назад мы обсуждали его жизнь, и вот так запросто он теперь решил поиграть в парикмахера.       — Ещё сегодня утром это было для тебя самым важным, что изменилось? Только не пытайся убедить меня в том, что забота о других стала вдруг важнее твоих собственных интересов, — скептически хмыкнул эльф.       — Тебя это не касается, — повторяя его же слова, ответила я. — Плевать на волосы. Отсохнут и отвалятся — меньше возни по утрам. — Сочтя разговор исчерпанным и повязав обратно платок, я бодро зашагала по запутанным коридорам древней крепости.       Мне действительно было всё равно, что будет с моей причёской. Меня не волновала ни перепачканная одежда, ни дорожная пыль, покрывавшая меня с ног до головы ровным слоем. Единственным, что выводило из равновесия, были едкие слова Леголаса по поводу моего здорового эгоизма. Он был прав и неправ одновременно. Да, может, я и эгоцентричная сволочь, не способная на внимательность и сострадание к ближнему, но это не помешает мне спасти их, сделав всё по-своему.