Я верю - ты сможешь!

      Туман окутал Воронью высоту. Ничего не было видно, только мгла стелилась по серому камню. Над башней кружил одинокий ворон, иссиня-черный. Остальные давно улетели, в поисках другой добычи.       Слышались чьи-то гулкие шаги. Кто-то, постанывая, брел средь развалин.       Каркнув, ворон стал спускаться вниз и сел на разодранную черную шубу, ранее принадлежавшую Торину. Он стал жадно клевать мех, выщипывал шерсть варгов и разбрасывал клочья. В какие-то минуты он прекращал и, гордо выпрямившись, начинал каркать, а потом бросал это дело и принимался за шубу.       Ворон снова выпрямился, но на этот раз не произнес ни звука. Он прислушивался... к шагам, которые слышались все ближе. Вдалеке показался нечеткий силуэт, тогда птица слезла с шубы и стала пятиться, при этом недовольно пощелкивая клювом.       Пришедшим оказался гном. Кажется, это был Кили. Он был настолько измучен, изранен и бледен, что еле стоял на ногах. Ворон громко каркнул, обозначив тем свое присутствие, и стал бочком подкрадываться к гному.       - Кыш, проваливай! - Кили злобно глянул в сторону птицы и попытался махнуть рукой, чтобы спугнуть ворона, но рука совсем онемела.       Ворон каркнул и захлопал крыльями, выражая всю свое недовольство. Но гном больше не пытался прогнать ворона, он долго стоял на одном месте, силясь, чтобы не уснуть... вечным сном, а потом обессилел и упал рядом с одеянием Торина.       Ворон расправил крылья, довольно каркнул, и улетел прочь.

***

      Я с диким ревом вскочил со своего скудного ложа и схватился за голову, стараясь отдышаться и прийти в себя. Ко мне тут же подбежал Двалин.       - Фили, что это с тобой!? - он испуганно смотрел на меня, придерживая за плечи, а я лишь устало закивал, после чего опустил голову и закрыл лицо руками. Со лба моего стекал пот, меня лихорадило. Было трудно дышать, воздух казался раскаленным.       - Сон, - только-то и выпалил я.       - Да у тебя жар! - вскрикнул Двалин и подозвал ко мне лекарей.       Мне пришлось встать и побрести вместе с ними в шатер, в котором как раз находился Кили, в тепле и уюте.       - Здесь не хватит места на четверых, - тихо сказал я, устало сев на шкуры варгов. - Не смейте расширять шатер, иначе ветер будет продувать здесь сильнее, чем нужно!       - Тебе необходимо остаться здесь, - упрекнул меня вошедший Двалин. - У тебя жар, а снаружи ветер куда сильнее. Ты хочешь вдобавок ко всему еще и закоченеть?       - Я не хочу, чтобы Кили замерз! - грубо одернул я Двалина, и тот, ни капельки на меня не обидевшись, забрал у лекарей отвар и попросил их уйти из шатра. Он отдал отвар мне и стал мерить маленькое пространство шагами.       - Да что это с тобой, Фили? - Двалин подошел ко мне и посмотрел прямо в мои глаза. Я тут же отвел взгляд, не хотел, чтобы Двалин видел мой страх. Я все еще дрожал, но не от холода и лихорадки, нет. От страха. Меня колотило, дыхание было прерывистым и выдавало меня, как бы я не старался скрыть свое состояние.       - Дурной сон, черный ворон - не к добру, Двалин. Это же очень плохо, - я, сам того не заметив, стал раскачиваться сидя на шкурах, обхватив колени, но Двалин тут же встряхнул меня, приводя в чувство.       - А ну прекрати сейчас же! Посеял здесь панику: и сам накрутил себе Махал знает чего, и других встревожил понапрасну! - он еще раз встряхнул меня, и я перестал трястись, даже смутившись своему поведению. Двалин снял с пояса флягу и протянул мне. - Возьми. Это эль, очень крепкий, но нервы здорово успокаивает.       Флягу я взял осторожно, но впился в ее маленькое горлышко и с жадностью стал глотать. Возможно, сладкая дурнота после крепкого напитка развеяла бы мои страхи, во всяком случае, я так считал. Двалин, забрав у меня флягу, выждал какое-то время, пока я приходил в себя. Мне действительно стало легче от напитка, я согрелся и больше не был таким бледно-серым, словно надгробная плита.       - И что это было? - уже совершенно спокойно спросил Двалин.       - Лихорадка и дурное предчувствие, - я прикрыл глаза, но Двалин, видимо, не хотел, чтобы я дремал, пока ему не будет все известно, и потормошил меня за плечо. Он протянул мне трубку, и я, ворча, принял ее. Курил я теперь много. Да и раньше я этим грешил, особенно когда был беззаботным подростком. Ух, помню, попадало мне от Торина, и я, получив дядюшкиных люлей, долго обижался и дальше шел покуривать у речки, на поляне и даже на крыше дома. Но сейчас я открыл для себя главную ценность табака и считал его незаменимым в этом деле: он здорово успокаивал нервы, и даже если было очень трудно и тяжело, он каким-то образом затуманивал сомнения, как будто обволакивал их дымом. Мы уже почти месяц добирались до Синих гор, и все здорово вымотались. Но поход без долгих ночлегов и крупных остановок давал надежду на то, что уже через пару недель мы с Кили будем дома.       Но сейчас меня очень тревожил мой сон. Черный ворон и смерть - снятся не к добру. Вся эта мрачная обстановка хоть и была всего лишь мутным видением, заставляла меня беспокоиться. Я украдкой взглянул на Кили, но моему брату, кажется, ничего не грозило. Он спал и даже посапывал, дышал ровно, и его не мучил жар.       - Скажи, Фили, - подал голос Двалин, обозначив тем, что он все еще здесь.       - Сон недобрый. Мне снилась шуба Торина, черный ворон и умирающий Кили. Потом Кили упал без чувств, а ворон улетел. Он будто ждал, когда Кили... - гадкий ком помешал мне договорить.       - Не верь всем этим пустым приметам, ничего они не значат. А что касается ворона, то этих птиц мы держим как разносчиков писем. Так вот, прожив не маленькую жизнь, могу сказать тебе, что черный ворон вовсе не приносит беду. Это птица, и птица не может что-либо значить! - Двалину, видимо, было даже противно говорить про приметы и прочие суеверные глупости, как он это называл.       - Я просто боюсь за него, - теперь я уже встал и подошел к брату, встав подле него на колени.       - Понимаю.       - А тут еще этот сон...       - Ну, все, парниша, забудь! Лучше думай о том, что совсем скоро вы окажитесь в родном доме в Синих горах. Эх, матушка вам обрадуется!       - Ты отправил к ней гонца с письмом, - вдруг вспомнил я. - Еще из Эребора. Она так и не дала ответ...       - Нет, не дала. Но мало ли, посмотри, что погода нам преподносит! Вероятнее всего, наш гонец заплутал или попал в разгар последних зимних бурь.       Что-что, а успокаивать Двалин не умел. В его голосе я слышал волнение, да и сам места себе не находил то из-за Кили, то из-за отсутствия ответа матушки. Лекари говорили мне, что так я себя изведу, тогда меня не только лихорадить будет, а еще чего похуже привяжется.       Я страдальчески выдохнул и решил, что стоит прислушаться к Двалину и забыть обо всем, что меня тревожило, но, конечно же, кроме Кили. О брате я думал каждую минуту и по возможности хлопотал вокруг него. Да, я все время разговаривал с братишкой, и у нас получался наполовину немой диалог, но я точно знал, что он слышит меня, поэтому без конца внушал брату, чтобы он боролся с недугом, что мы в него верим и ждем его "возвращения назад".       - Кили, - позвал я брата. - Бедный мой Кили, как бы я хотел услышать твой голос.       Я услышал, что Двалин вышел из шатра. Он научился хорошо чувствовать меня и понимал, когда мне лучше остаться одному.       Кили, конечно же, молчал, и только ресницы его слегка подрагивали. Я поправил многочисленные шкуры и одеяла, которыми Кили был укрыт. Руки брата были теплые, и я спокойно вздохнул. Лекари говорили, это признак того, что Кили борется с болезнью и иногда ощущает улучшение. И главное, что ему было тепло.       Я взял брата за руку - это было уже традиционным жестом.       - Жаль, что ты не видишь тех красот, которые мы проезжаем. Я же знаю, ты любишь пейзажи... Как же мне не хватает твоих эмоций и восклицаний, если бы ты знал! Как мне не хватает тебя, братишка.       После таких речей я, наивный, с замерзанием сердца надеялся, что услышу ответ. И когда я на миг представлял, что Кили заговорил со мной, мне становилось так радостно. Но после своих мимолетных мечт я возвращался в суровую действительность, где мой брат - ни живой, ни мертвый - беззвучно лежал передо мной с закрытыми глазами.       Опять захотелось курить. В шатре была одна котомка с моими вещами, куда я сложил свою старую трубку и немного табака. Обычно я пользовался трубкой Торина, но так как рядом ее не было, я подошел и стал развязывать узлы, думая о чем-то печальном, но незначительном, и вскоре отыскал то, что мне было нужно.       Я развернулся, сделал шаг, и, посмотрев на Кили, от испуга аж выронил трубку. Я стоял в оцепенении, не понимая, кажется ли мне это, или все происходит на самом деле...       На меня смотрели выразительные карие глаза. И что самое жуткое, Кили даже не двигался, просто смотрел на меня, и было такое чувство, что он пронзает своим взглядом меня насквозь.       - Кили, Кили! - я сорвался с места, не переставая повторять имя брата. Подбежал к Кили, а он все глядел на меня. - О, Махал, ну почему же ты молчишь, Кили!       Кили проморгался и отвел взгляд, уставившись теперь на мою походную сумку. У меня сложилось такое впечатление, будто он чувствует себя виноватым, потому что не может мне ответить.       - Кили, братишка, ты меня слышишь?       Он моргнул, и я понял, что это значит "да"       - Господи, как же я рад, Кили! Сейчас, братец, сейчас, подожди, - я вскочил и побежал к выходу, чтобы позвать Двалина. Воин на мой зов примчался быстро, и стоило мне ему все рассказать, как он тут же вбежал в шатер к Кили. Наши проводники столпились снаружи, а я разговаривал с Кили вместе с Двалином. Мы рассказывали моему брату только о хороших событиях, говорили, что вот-вот настигнем Синих гор и окажемся дома. При этих словах в печальных глазах Кили блестела искра счастья. Он внимательно слушал рассказы про наших друзей, про дорогу, про матушку.        А после Кили уснул, вымотали мы его своими рассказами. Двалин сидел с нами в шатре, а я вспомнил про книгу, подаренную мне Ори, достал ее и взял перо с чернилами. Теперь я понял, какие события здесь стоит записывать. Так и начался мой дневник.

Запись 1 Кили открыл глаза.