if you have no home

Чонин любил себя называть Карлсоном, потому что являлся счастливым обладателем домика на крыше, хотя, в отличие от своего европейского товарища, дружбы со всякими малышами он не водил. Его профессия была куда менее увлекательной, да и пироги, увы, перепадали лишь по праздникам. Официально Чонин назывался падшим ангелом, но по обстоятельствам становился жилеткой, психологом или собутыльником, ведь для того, чтобы вернуться в царство Небесное, ему необходимо спасти 5000 заблудших душ, вот Чонин, не отличавшийся и в лучшие годы особым трудолюбием, решил путешествовать по миру (когда ещё возможность представится?), спасая самоубийц. Чонин никак не мог понять, почему подростки предпочитают сводить счёты с жизнью в дождливую погоду, когда молнии вспарывают небо, разрывая его на облачные лоскуты. Ангел жил на крыше ничем не примечательной сеульской многоэтажки уже почти пятьдесят лет, и за это время никто не пытался покончить с собой ясным, солнечным деньком, когда на небе светило солнышко, представляете? Наверное, отчего-то подросткам кажется, что если спрыгнуть с крыши дождливым вечером (а ещё лучше где-то посреди ночи, часу эдак в двенадцатом), то их труп будет выглядеть более трагично, а душу из жалости возьмут в Рай вопреки всем имеющимся правилам. Чонин со скукой разглядывал очередную замершую на краю плоской крыши фигурку. Девчонка. Обесцвеченные волосы слиплись сосульками, мокрая футболка, неподходящая по размеру, прилипла к тощему телу, а на ногах красовались промокшие насквозь домашние тапочки. Впрочем, ничего нового Чонин не увидел. Все эти горе-самоубийцы похожи друг на друга, словно их вырастили в инкубаторе (хотя может просто для него все людишки на одно лицо). Неслышно ступая по бетонному покрытию, ловко обходя коварные лужи, Чонин подобрался к девчонке поближе. Не сегодня, детка. Только не на моей крыше, - подумал он, заключая мокрый комочек, с ужасом глядящий вниз, в свои объятия. Девчонка забилась в его руках, визжа от испуга, а Чонин с каменным лицом перебросил её через плечо и понёс в своё жилище. Он надеялся по-быстрому вставить этому мокрому чучелу мозги на место и успеть на развязку сегодняшней серии бразильского сериала, где Мари должна была узнать о предательстве Педро. Чонин сгрузил дрожащую девчонку на кухонный табурет и принёс из спальни любимую толстовку с Дарт Вейдером на груди. - Переоденься, - сказал он, положил толстовку перед лицом девчонки, и вышел из кухни, чтобы принести из гостиной одеялко. Девчонка даже не взглянула в сторону толстовки. Чонин её пугал похлеще маньяков в голливудских ужастиках: у тех, по крайней мере, на лице написано, что ничего хорошего от них ждать не стоит, а этот странный парень был мил до безобразия, так что Сучжон (а именно так звали незадачливую самоубийцу) даже не удивилась, если б утром очнулась проданной в какой-нибудь бордель. Кухня, на которой она оказалась, тоже вызывала смешанные чувства: на деревянном столе лежала кружевная скатерть, связанная как будто бы вручную, на окне висела тоненькая, переливающаяся всеми оттенками радуги шторка, холодильник был засыпан разноцветными магнитиками с персонажами аниме, а видневшаяся сквозь стеклянные фасады шкафов посуда была расставлена по цвету. - А ты ожидала увидеть забрызганные кровью стены и валяющиеся по углам кости? – с усмешкой спросила девчушка саму себя. На краю деревянного стола стояла пузатая кружка, с которой дружелюбно улыбался Тоторо. Сучжон хотела просто посмотреть поближе, но кружка выскользнула из её непослушных пальцев… Услышав шум, Чонин поспешил вернуться, сильно надеясь, что это разбилась не его любимая кружка. На кухне ангела поджидала занятная картина. Его гостья, мокрая и грязная, сидела на недавно вымытом нежными чониновыми ручками белоснежном кафеле, зажав в руке осколок разбитой кружки (к счастью, не его любимой). Девчонка явно вознамерилась вскрыть вены, да только никак не могла совладать с дрожью в непослушных руках. - Отмывать кровь с пола потом будешь сама, - предупредил Чонин, садясь напротив неё. Девчонка вздрогнула. - Ты маньяк, да? Ты хочешь меня изнасиловать и убить? – прошептала она, заглядывая ему в глаза. Чонин лишь презрительно фыркнул в ответ – разве маньяки бывают такими очаровашками, как он? - Я ангел, который должен тебя наставить на путь истинный, - пояснил он, вынимая из рук горе-самоубийцы осколок. - Фу, извращенец, - фыркнула Сучжон. - Ну, по крайней мере, я не собираюсь тебя насиловать и убивать, - Чонин пожал плечами. - Обещаешь? – Девочка протянула ему мизинчик для закрепления клятвы. Ей было четырнадцать, и она не верила пустым обещаниям взрослых. - Обещаю, - ответил Чонин, хватаясь за протянутый палец, как утопающий за соломинку, подтверждая клятву. Он подхватил гостью на руки и понёс в ванную. - Как тебя зовут-то, чудо в перьях? – спросил он, открывая дверь ногой. - Сучжон. Он вручил ей пушистое полотенце и обделённую вниманием толстовку. Объяснил, что под краном с горячей водой скрывается холодная, а на месте холодной – горячая и что Сучжон может использовать любой гель и шампунь, какой ей понравится. - Только не трогай соль, - строго сказал Чонин, показав на небесно-голубой шарик, лежавший на полочке рядом с пеной для бритья и тюбиком детской зубной пасты со вкусом банана. – Это для особо тяжелых случаев. После инструктажа Чонин оставил её одну, на всякий пожарный забрав мирно стоящую в пластиковом стаканчике бритву с собой. Сучжон набрала горячей воды в ванную и добавила пену. Много пены. Смотреть на собственное тело, покрытое свеженькими синяками, было противно. Определённо, Чонин был странным, однако он пугал её меньше, чем монстры, живущие в квартире, которую Сучжон должна была называть «домом». Ей было четырнадцать, и её мир разрушили до основания. Сучжон жила в Корее полтора года, и всем сердцем ненавидела это место. Чужая страна даже не пыталась скрыть своей неприязни к ней. Воздух, перенасыщенный влагой, всё время оседал на коже противной плёнкой. Сучжон умирала от желания смыть её, снять, вывернуться наружу, скребя внутренностями о раскаленный асфальт. Корейский впивался осколками битого стекла в родной английский, заставляя ломать язык, выговаривая непривычные, некрасивые, скрипучие звуки. Сучжон ненавидела чужую страну, чужой язык и чужой менталитет, что даже спустя почти два года оставался тайной за семью печатями. В школе все смотрели на неё так, словно она была зелёного цвета, а на голове вместо волос торчали две антенки, передающие все стратегически важные сведения в космос, на летающую тарелку зелёненьких собратьев. Она всегда была чужой, лишним кусочком пазла, не собирающимся кубиком Рубика. У Сучжон был сильный акцент, который даже учителя не всегда могли понять. Она плохо одевалась, словно донашивая вещи за кем-то. Сучжон всё время читала странные книжки и вздрагивала каждый раз, стоило кому-то случайно дотронуться до неё. Настоящий кошмар происходил в стенах «дома». Оказавшись там, Сучжон впервые в полной мере осознала, как же хорошо ей жилось в детском доме. Ей отвели комнатку на чердаке, где днём было невыносимо жарко, а по ночам царил пробирающий до костей холод. Ела Сучжон два раза в день, и то странного вида кашу, вызывавшую одним своим видом рвотный рефлекс. На Сучжон держалась большая часть работы по дому – уборка, стирка, временами готовка. За любую провинность били, но тут тоже были свои нюансы: если мачеха была в хорошем настроении, то обходилось всё легкой оплеухой, если удача была не на её стороне, то Сучжон ещё неделю морщилась от боли, пытаясь сесть. Карманные деньги? Компьютер? Мобильник? Её опекуны делали вид, что даже не в курсе о таких чудесах технического прогресса. Чтобы хоть как-то справиться с кошмаром, в который превратилась её жизнь, Сучжон с головой погружалась в мечты, с завидной лёгкостью выстраивая воздушные замки. Она представляла себя Золушкой и была уверена, что нужно потерпеть ещё самую малость, и прекрасный принц обязательной её найдёт и спасёт. Но вместо принца ей достался мерзкий сводный брат, у которого переходный возраст достиг самого расцвета. Будучи старше на год, Сехун считал своим долгом всячески оскорблять и унижать Сучжон, причём его фантазия не знала границ. Сегодня он захочет, чтобы она вычистила его ботинки своей зубной щёткой, а завтра, напившись с друзьями в хлам, потребует от малышки стриптиз и, получив отказ, оставит на хрупком теле парочку свеженьких синяков. Последней каплей стал тот вечер. Опекуны ушли в гости, предупредив, что вернутся очень поздно. Сехун застал Сучжон врасплох, когда она мыла зеркало в прихожей. Широкая мужская ладонь скользнула под тонкую домашнюю футболку, нащупывая ещё совсем детскую грудь, а вторая рука в тоже время расстегивала застёжку джинсовых шортиков. Сехун сильно прижимался к перепуганной сестрёнке, опаляя чувствительную шею горячим дыханием, шептал ей на ушко непристойности. Но хуже всего была твёрдая штука, упирающаяся ей в бедро. Сучжон отвратительно громко заплакала, как плачут младенцы по ночам. Сехун в удивлении отшатнулся. - Заткнись, - прорычал он, ударяя кулаком по стеклу рядом с головой Сучжон. Собрав остатки призрачного мужества в кулак, она оттолкнула брата и выбежала из квартиры... Сучжон до жути боялась смерти, и в тоже время видела в ней освобождение. Люди часто говорят, что смерть имеет зловонное дыхание, но для девчонки в тот вечер она пахла первой майской грозой.

***

За окном по прежнему лил дождь, а гроза прекратилась. Пахло сыростью и подошедшей к своему логическому концу очередной весной. Зато на кухне одного падшего ангела, обитающего в Сеуле, было тепло и уютно, пахло свежим какао и зефирками. На мгновение Сучжон прикрыла глаза, стараясь как можно дольше растянуть этот момент всеобъемлющей теплоты. В кои-то веки вселенная оказалась к ней благосклонной. - Держи, - сказал Чонин, кладя перед нахохлившейся невыспавшимся воробушком Сучжон пузырчатую плёнку. - Зачем? – спросила она с непониманием. - Ну, я же ангел, а не Цезарь, - Чонин смущённо почесал затылок. – Мне сложно одновременно варить какао и подрабатывать психологом, к тому же эта малышка помогает успокоиться получше моих моралистичных речей о том, что смерть – это нехорошо, а все самоубийцы – капризные бяки. Чонин отошёл к плите. Сучжон начала лопать пузырики от скуки, но затем втянулась и впала в какое-то подобие транса. Параллельно с этим она рассказывала стоящему к ней спиной ангелу свою историю. Чонин слушал её внимательно, помешивая закипающее какао в турке. Вдали от своей сумасшедшей семейки Сучжон чувствовала себя комфортно. - Честно говоря, я не хочу умирать, - подытожила она свой рассказ, - но и как жить дальше я тоже не знаю. - Ты можешь остаться со мной, пока не найдёшь ответ. Остаток вечера они пили какао с зефирками, ели взбитые сливки из баллончика и разговаривали о всяких мелочах, и Чонин даже не жалел, что так и не увидел реакцию Мари на предательство Педро.