Под южной звездой

— Магнус, ты помнишь, что тогда произошло? — в который раз спрашивает она, на что тот по-дурацки улыбается, прищурив глаза. Он наклоняет голову вбок, рассматривает свои длинные пальцы, ждёт. Девушка, шмыгнув носом, хватает его за руку и быстрым рывком притягивает к себе. Маг не сопротивляется, глядит на неё всезнающим взглядом и продолжает ожидать чего-то неведомого. Он знает, через сколько ей пришлось пройти; знает, что сделало её настолько беспомощной и печальной, но ответов ей пока дать не может. — Ты ушла, теперь поздно что-то менять, милая, — тихо говорит он, открыто насмехаясь над ней. Она отпускает его руку и делает шаг назад. Ещё вчера она, потрепанная и грязная, шагала по засыпающей под последними лучами солнца мостовой и считала вдохи и выдохи, чтобы скоротать время. Ещё вчера она, восставшая из мёртвых, потерялась среди однотонной толпы и шагала вперёд к людям, которых и нет вовсе. А теперь вот стоит перед ним — человеком, которого когда-то и человеком признавать отказывалась. — Я не уходила. — Правда? — смеётся Магнус, поднимаясь со своего кресла. — Ты хоть помнишь, какое сегодня число? — Нет. Но сейчас октябрь. Октябрь, — её знобит, и дышит она так, точно делает это впервые. — Июль, дорогая. Июль. — Меня не было около восьми месяцев? Магнус вновь смеётся, но теперь в его смехе сквозит неугомонная печаль. Он проводит рукой по мокрым волосам, старается сохранять спокойствие. — Два года и восемь месяцев. Она смотрит на него, как на умалишенного, оглядывается по сторонам, точно надеется найти где-то вокруг ответы на свои вопросы. Но в гостиной квартиры Магнуса нет ничего, что способно помочь ей. Только мягкие игрушки, разбросанные по углам комнаты, будто глядят на нее своими глазками-бусинками. А затем она просто садится на пол, прижимает колени к груди, пытаясь не разрыдаться прямо здесь и сейчас. Мир перед ней начинает кружиться, переворачиваться вверх ногами. Вещи меняют формы, становятся яркими пятнами и постепенно начинают выцветать. — Что произошло, Магнус? В этот раз он не отворачивается от неё. Какое-то время молчит, а затем произносит так тихо, словно боится, что кто-то лишний может услышать его слова: — Он нашёл то, что хотел. Она шмыгает носом, старается выровнять дыхание. Но как, чёрт побери, она может сохранять спокойствие, когда все, Господи, все сломалось? — Он нашёл, — повторяет она, и голос её звучит ровно. Он нашёл её.