*****
Каур явно слукавила, когда говорила, что не придерживается средневековых пыток. Сопротивление воздействию нейромедиатора на поверку оказалось настолько мучительным, что по сравнению с ним клингонский мыслефильтр был устройством нежным и воистину милосердным. Севен уже много часов не ел и не спал, может, даже и сутки, а сейчас челюсть его болела от усилий держать зубы плотно сжатыми. Изощренная сыворотка доктора Каур с коварством алхимика воздействовала на клетки головного мозга, вызывая почти неодолимое желание выбалтывать секреты всякому, кто готов был слушать, в данном случае Уильямсу и единственному оставшемуся охраннику. Гэри даже рта раскрыть не мог из опасения, что из него водопадом польется важная информация, например, об истинной личности Роберты. Севен всё ждал, что эффект от введения сыворотки станет ослабевать, но вместо этого давление на его разум только увеличивалось; словно всемирный потоп атаковал готовые не выдержать дамбы. Всего лишь вопрос времени, когда эти плотины покроются трещинами под растущим напором; специальные добавки нейромедиатора, казалось, подстегивали рефлекс, который не утихнет до тех пор, пока не разрядятся батарейки. Как чихание, которое, раз начавшись, идёт по нарастающей и становится в сто раз более приставучим, подумал он. Как и с самого начала этой пытки, Севен опирался на проверенные веками методы вулканской медитации, чтобы не поддаться соблазну, таившимуся в сыворотке. Мой разум вне моего тела, твердил он про себя древнюю формулу, выведенную адептами Kolinahr. Я управляю своим разумом. Он стремился достичь абсолютной отрешённости, смотреть на себя как бы со стороны и видеть, как изнеможение охватывает это тело — так же, как искусственно внедрённая одержимость завладевает мозгом, — словно это было чьё-то чужое тело и чей-то чужой мозг. Я изгнал страх, повторял он снова и снова. Я прогнал желание. Утомлённое тело дрожало от усталости и мышечного напряжения, но пока что Гэри удавалось держать мысли при себе, невзирая на неустанное возбуждение чужеродными химическими веществами, щекочущими нейроны. Побег, в его нынешнем угрожающем состоянии, казался все менее вероятным, поэтому он понимал — ему надо продержаться столько, сколько нужно для того, чтобы Роберта и Изис могли сделать всё необходимое. Холодные металлические наручники страшно терзали скованные запястья, ноги онемели от многочасового пребывания в неудобном положении, но он минута за минутой, раз за разом заставлял себя игнорировать физические страдания так же, как был полон решимости не поддаться изматывавшему нервную систему воздействию сыворотки правды. Мой разум вне моего тела. Я управляю своим разумом… Каур и ее «личники» покинули этот карцер пару часов назад, оставив вести допрос Уильямса и единственного стража, но теперь дверь распахнулась, впустив неизменно уверенную в себе директора Кризалиса, которая, в отличие от Севена, выглядела, как и давеча, свежо и энергично. — Всё ещё никакого прогресса? — спросила она Уильямса. В голосе с лёгким акцентом звучали как досада, так и своего рода восхищение. Уильямс же был только раздосадован. — Ни звука не издал, — проворчал он. На небритых щеках англичанина начинала пробиваться щетина, а на его коленях покоился контейнер с остатками частично съеденного обеда. Уильямс сидел на металлическом стуле, принесённом откуда-то охранником для пущего удобства. — Если бы я не видел, что он дышит, я бы задался вопросом, жив ли он ещё. — Очень занятно, — признала Сарина Каур, против воли впечатлённая этим. — Такой уровень сопротивляемости при таком длительном воздействии… это что-то неслыханное. Она опустилась на колени рядом с клеткой, чтобы посмотреть на Севена поближе. — При клинических испытаниях ни с чем подобным мы не сталкивались. — Вы уверены, что дали ему то самое лекарство? — раздраженно спросил Уильямс. Англичанину явно всё это уже надоело до чёртиков, догадывался Севен, если он в открытую позволил себе подобное обращение к руководителю. Заключенный наблюдал за взаимодействием своих похитителей под прикрытием упавших на лоб волос и полуопущенных век. Притворившись мертвым, он, по-видимому, имел шанс избежать еще более изнурительного допроса, хотя бы на некоторое время, так что решил не замечать возвращения Каур. — Совершенно уверена, — ответила последняя на вопрос Уильямса. Женщина, казалось, склонна была спустить ему с рук эту дерзость, гораздо больше заинтересованная тайной продолжающегося молчания Севена. — Вы меня слышите, мистер Севен? — спросила она, слегка толкнув его в грудь просунутой сквозь прутья клетки рукой. Мужчина оставался неподвижным, но она взирала на него с явственным подозрением; затем неожиданно мягким жестом отвела челку со лба Гэри и попыталась посмотреть ему прямо в глаза, которые тот старательно держал опущенными долу. Даже сейчас он чувствовал почти непреодолимое желание рассказать ей все, что знал. Я изгнал страх. Я прогнал желание. Сарина схватила его за подбородок и запрокинула ему голову так, что он при всём желании не мог бы не посмотреть в ее невыносимо любознательное лицо. — Да, думаю, ты меня слышишь, — проницательно сказала она, — и ты не убедишь меня в обратном. Она удержала его голову в вертикальном положении, засыпав вопросами в таком темпе, которого он просто не мог вынести. — Кто ты? Откуда ты пришёл? Как тебе удаётся противостоять сыворотке? Севен смотрел на нее со всей доступной ему сейчас бессмысленностью, но еле сдерживаемый стон прорвался сквозь стиснутые зубы. Каждый неотвеченный вопрос, как свежий поток паводковых вод, бил в и без того готовую развалиться плотину, которую он возвёл для защиты осаждаемой психики. Его язык судорожно дернулся между челюстями, изнывая от желания удовлетворить химически внушённую тягу и признаться Каур во всём. — Кто ты? — снова спросила она. Ее лицо было всего в нескольких дюймах, тёмные глаза подавляли волю. — Скажи мне. Скажи мне теперь. Меня зовут Гэри Севен, невольно ответил он в мыслях, эти слова страстно стремились пробиться из его сознания. Моё звание — Инспектор 194, и я родился в скрытой солнечной системе в 50000 световых годах годах отсюда. Меня готовили Иджис и послали на Землю гарантировать, что человечество благополучно минует технологический и цивилизационный переходный возраст. Мои основные агенты Роберта Линкольн, ваша современница, и Изис, моя… — Нет!!! — рявкнул он хрипло, сломав долгое молчание. Давясь потоком откровений, готовых вот-вот пролиться из уст, Севен так прикусил губу, что по подбородку потекла струйка крови. Все тело били судороги, пока он боролся за то, чтобы сдержать каскады словоблудия своей способностью к самоконтролю или цензуре. Мой разум вне моего тела, отчаянно твердил он, стараясь вернуть власть над процессами в психике. Мой разум был натренирован пришельцами с — нет! Я управляю своим разумом… В темных глазах Сарины блеснула искра триумфа и предвкушения. — У него в горле пересохло, — обратилась она к Уильямсу. — Дайте что-нибудь выпить, и срочно! Неловко поднявшись со стула, британский ученый стал шарить в поисках требуемого. Поспешно налив в чашу тёплого чая с пряностями, он протянул её Каур, которая и поднесла край чаши к потрескавшимся и кровоточившим губам Гэри. — Вот, — заботливо сказала она. — Выпей. Дразнящий запах масалы был более чем заманчивым. Его тело страдало от обезвоживания, и он хотел проглотить чай почти так же, как нуждался в том, чтобы поделиться со слушателями всеми сведениями о цели его пребывания на Земле. Однако его пересохшее горло было последним рубежом обороны против дьявольского влияния сыворотки правды; он знал, что не мог рисковать и сделать хоть один глоток. Он попытался отвести губы от чаши, но Каур надавила ему на затылок свободной рукой, удержав от подобного шага. Она даже слегка наклонила чашу, и он ощутил, как напиток коснулся зубов и губ, которые он изо всех сил старался сжимать как можно плотнее. Струйка теплой жидкости коричневого цвета потекла по его подбородку, скатываясь на пропитанную потом белую рубашку. Меня зовут — меня зовут — к крайнему ужасу Севена, эти слова сами собой формировались у него во рту. Язык дернулся против его воли, и он понял, что, несмотря на всю строгую муштру и владение собой, он собирался сейчас сказать Kaур все. Как будто предчувствуя победу, женщина склонилась ближе. — Так, хорошо, — прошептала она. — Продолжай. Я слушаю. Только в самый последний момент, когда влага уже безвозвратно омочила его губы, Севен осознал, что по-прежнему оставался один способ защитить его секреты… — [Меня зовут Гэри Севен, ] — заговорил он по-клингонски. — [Моя должность Инспектор 194, и я родился в скрытой солнечной системе за 50000 световых лет отсюда…] Гримаса гнева и досады исказила изящные черты Сарины Каур. Несмотря на всю свою обширную эрудицию, гортанные звуки, которые издавал Севен, с её точки зрения не имели никакого смысла; для земного уха они звучали скорее как рычание дикой собаки, чем как речь человека. — Черт возьми! — воскликнул Уильямс. — Он что, с ума сошёл?! — Нет, я так не думаю, — не спеша проговорила Каур. Выказывая гораздо больше терпения, чем можно было предположить по её лицу, она пристально рассматривала рычавшего заключенного, прежде чем откинула голову в знак уважения. — Очень умно, мистер Севен. Должна признать, этот язык распознать не могу даже я. Она переждала, пока поток откровений Севена не кончится сам по себе, и мужчина за решёткой не замолкнет. — Однако не думайте, что отделаетесь так легко, — и она улыбнулась, предвкушая окончательную капитуляцию пленника. — Истинный ученый не отказывается от эксперимента после всего лишь одной неудачной попытки. Она бросила взгляд на Уильямса. — В моём правом кармане наполненный шприц, — сообщила Каур своему лакею. — Выньте его и введите содержимое шприца в руку пациента. Она продолжала прижимать чашу к губам Севена. — Хочу дать нашему несгибаемому мистеру Севену ускоряющий импульс сыворотки. — А это безопасно? — спросил Уильямс, нервно шаривший по карману, выполняя инструкции. Он вынул шприц из безупречно отглаженного халата Каур, а затем снял защитный колпачок. — Не знаю, — призналась она. — Это одна из тех вещей, которые я и хочу узнать. Она задержала изучающий взгляд на лице Севена, пока Уильямс вводил свежую дозу сыворотки в обнажённое предплечье мужчины. — Напомните мне взять потом образец тканей, независимо от эффекта сыворотки. Определенно следует повнимательнее посмотреть на ДНК этого субъекта. Резкий укол иглы предоставил Севену секундную передышку от неотступного давления на психику, которое производили вопросы Сарины, но затем игла вышла, оставив после себя слишком знакомое жжение, и изнурительный допрос возобновился. — Кто ты? — снова и снова спрашивала его Каур. Пролетали минута за минутой, и Гэри ощущал, как концентрированный нейромедиатор возбуждает клетки мозга, придав ужасающую чувствительность нервам и интенсивность ощущениям от и без того гнетущего разум принуждения. — Кто тебя послал? Настойчивый голос Сарины почти заставил его челюсти разомкнуться, а готовый заговорить язык — восстать против него. — И никаких других языков на этот раз. Я хочу слышать английский и только английский. — [Моё имя…] — он пытался обойти установки Каур, но грубые фразы на клингонском застревали в горле. Он ухватился за другие, ещё более чуждые языки, но причудливые неземные слова отказывались слетать с его губ. В отчаянии он пытался снова спрятаться за древней мудростью вулканцев… Мой разум, мой разум, мой разум… что там дальше? Он никак не мог вспомнить остальные мантры, слишком уж громко бухало в голове. Все, что достигало его слуха — вопросы, эхом отдававшиеся в черепе, и ответы, которые он больше не мог удержать. — Меня зовут Гэри Севен… — начал он.*****
— Вот мы и пришли! — тоном ярмарочного зазывалы воскликнул Такаги. — Если не в географическом или анатомическом, то в духовном смысле сердце Кризалиса именно здесь. Готовьтесь увидеть то, ради чего на самом деле затеян весь проект. Ради мирового господства? — предположила Роберта, втайне надеясь, что это не так. Пара бирюзового цвета стальных дверей возвышались перед ней, скрывая следующую станцию ее турне по Кризалису. Однако прежде, чем таинственные двери распахнулись перед Уолтером, возмущённое и вообще слишком хорошо знакомое Роберте «мяу!» прервало её ознакомительную экскурсию сиречь разведывательную миссию. — Ну, великолепно, — обернувшись, пробормотала Роберта. Как и ожидалось, этот вопль издавали двенадцать фунтов на четырех лапках, громко извещавшие о прибытии ещё одного «разведчика под прикрытием». — Что за чёрт??! — воскликнул Такаги. Он посмотрел сквозь очки на встопорщившую черную шесть кошку, расхаживавшую позади. — Как ваша кошка сюда попала? — Просто соскучилась по мне, полагаю, — сухо ответила Роберта, испепеляя взглядом Изис, которая в ответ одарила обоих людей беспокойным хмурым взглядом, совсем как человек. В чем дело? — раздраженно думала Роберта. Я недостаточно быстро шпионю с твоей точки зрения? Изис бесцеремонно ругалась всё утро, да и потом закатила настоящую истерику, когда Роберта оставила ее в комнате. Я не могу винить кошку за озабоченность судьбой Севена, я ведь тоже беспокоюсь. Но она не поможет, вставляя палки в колёса. — Но что она здесь делает? — спросил Такаги, которого появление кошки явно застало врасплох. — Как она вышла из комнаты? Роберта пожала плечами. — Поверьте, у неё есть поразительный талант появляться там, куда её не приглашали. Не слишком аккуратно она подхватила на руки Изис, которая, в свою очередь, не очень-то нежно впилась когтями ей в плечо. Роберта поморщилась. Ну разумеется, карета на одного всегда к твоим услугам. Она кивнула в сторону бирюзовых дверей, дабы сменить тему разговора. — Итак, вы собирались мне что-то показать, когда мы сюда пришли. Такаги с некоторой неуверенностью устремил взор на кошку, но тут же махнул рукой. — А, ладно. Полагаю, никакого вреда от присутствия Изис не будет. Там нет ни хрупких предметов, ни опасных. — Только дух Кризалиса, — поддразнила Роберта. — Вы угадали! — усмехнулся учёный, возвращаясь в режим «зазывала ярмарочный». Подойдя к двойным дверям, он нажал кнопку рядом, и створки раздвинулись. Такаги жестом предложил ей пройти внутрь; расположившаяся на левом плече Роберты и насторожившая уши Изис нетерпеливо вытянула шею. Двери, очевидно, были абсолютно звуконепроницаемыми, потому что оттуда моментально вырвался скрывавшийся за ними дикий гвалт. Гомон десятка звонких голосов складывался в совершеннейшую разноголосицу и после тишины, царившей в диспетчерской, производил впечатление звукового удара. Сбитая лишь на мгновение с толку Роберта, правда, быстро признала во всем этом беззаботный и нестройный шум, производимый игравшими маленькими детьми. «Тем, ради чего затеян Кризалис» оказался просторный класс — он же игровая комната - занятая той самой группой малышей, которую Роберта приметила вчера. Как и полагалось по индийским традициям, здесь не было ни столов, ни стульев, зато было великое множество ковров и ковриков, больших и маленьких подушек, на которых дети играли и занимались. В классной находились, по меньшей мере, дюжина ребят под руководством трио взрослых воспитателей, которые расхаживали среди детей, предлагая советы и поддержку. Коллектив был, что называется, высокоинтегрированным — Роберта заметила потомков разных рас и национальностей. Каждый ребенок занимался чем-то своим, какой-то самостоятельной работой, под неусыпным присмотром спокойных улыбавшихся инструкторов. До Роберты доносилась речь сразу на нескольких языках, от хинди до эсперанто. Подвеска-переводчик смогла бы распознать любой или даже все, конечно, но гул голосов, конкурирующих между собой, в значительной степени свёл разговор к белому шуму. Поначалу эта картина выглядела как типичные ясли или детский сад, хотя и более смешанный по составу, чем бывало в большинстве виденных Робертой. Но как только ее взгляд смог выделить отдельных детей из общей массы, глаза девушки расширились, а челюсть отвисла от изумления. Неподалёку от входа, где стояла Роберта, крошечная японочка, не более 3 лет от роду, писала акварелью безупречную копию Моны Лизы, причём явно делала это по памяти. Рядом с ней стройный блондинчик увлечённо решал квадратные уравнения, которые занимали уже всю установленную перед ним доску; абсолютно ошарашенного вида учитель изо всех сил старался не отставать от хода мыслей мальчика. Еще двое детишек, устроившихся на краю великолепного персидского ковра ярких тонов, возводили миниатюрный Тадж-Махал из конструктора Lego. По-видимому, ни в каких схемах и инструкциях по сборке они тоже не нуждались. Рядышком милая маленькая девочка, рыжеволосая и в веснушках, очень чисто пела арию сопрано из «Богемы», успевая ещё и прыгать через скакалку. Не верю своим глазам, думала Роберта. Одно дело теоретизировать на тему создания умнейшей расы сквозь призму творческого применения биохимии, но лицезреть наяву целую комнату таких супер-малышей совершенно другое. Когда я была в их возрасте, с возраставшей неловкостью и даже ужасом припомнила она, я бы сочла себя вундеркиндом, если бы смогла проговорить весь алфавит и ни разу не сбиться при этом! Вспомнив кстати виденного ею ранее привлекательного маленького индийца, Роберта оглянулась вокруг. Этот мальчик сидел на полу в позе лотоса, уткнувшись в большой фолиант в твердом переплете, чересчур толстый для детской книжки вроде «Любопытный Джордж» или «Зеленые яйца и ветчина». Она прищурилась, пытаясь разглядеть название книги, и ахнула во весь голос, увидев, что это «Божественная комедия» Данте — издание на оригинальном итальянском, вот так! — Ни фига себе! — выпалила она, все еще не доверяя тому, чему стала свидетелем. Ее глаза искали Такаги для подтверждения. — Пожалуйста, пожалуйста, скажите мне, что это особый класс для вундеркиндов! Такаги усмехнулся, наслаждаясь ее реакцией. — Они все вундеркинды, — сообщил он. — Все? — её голос дрогнул, когда глубинный смысл слов Уолтера дошёл до неё. — Есть еще? — Несколько сотен, — весело ответил он. — В Кризалисе полно таких учебных классов. Это, естественно, означало немного больше строительства, но меньшие по численности группы позволяют реализовать более индивидуальный подход к обучению и воспитанию. Кроме того, — прибавил он и дружески подмигнул Роберте, — легче контролировать достигнутый нами прогресс, если отслеживать каждую новую партию детей отдельно. Дадим слово начальнику ОТК, саркастически подумала Роберта. Несмотря на свои приветливые манеры, Такаги вдруг заговорил хладнокровно, как учёный о результатах тестов, что она находила менее чем комфортным. Те, о ком он так отзывался, все-таки были детьми, а не лабораторными проектами. Счастливыми, здоровыми детьми. Возможно даже чрезмерно здоровыми, если вернуться к этому вопросу. Оглядев весь класс, девушка отметила идеальное сложение каждого из детей и отсутствие каких-либо очевидных недостатков или врожденных дефектов. Никто не носил очки или в принципе не редкие у детей скобки на зубах. Ни один ребёнок не был слишком худым или болезненным, никто не страдал избыточным весом или хотя бы лёгким насморком. Бьюсь об заклад, что даже кариеса у них нет, размышляла она, и потрясенная, и преисполненная зависти. Она никак не могла заставить себя пожалеть о том, что малыши были слишком совершенными — да и кто бы возразил против того, что нет надобности тратиться на страховку? - но было нечто неестественное в столь устрашающе единообразном физическом совершенстве. Что-то, от чего по телу бежали мурашки. Заметив присутствие Уолтера и Роберты, один из взрослых инструкторов, женщина лет тридцати с крупными чертами лица и словно подёрнутыми инеем светлыми волосами, аккуратно собранными в пучок, отделилась от маленького гения, которому в тот момент помогала, и подошла к гостям. — Привет, Уолтер, — тепло приветствовала она учёного. Внимательные голубые глаза с любопытством осмотрели Роберту. — А кто это с тобой? — Пополнение в проекте, — ответил тот, представляя «Доктора Веронику Нири» женщине, высококвалифицированному педагогу и детскому психологу по имени Мэгги Эриксон, которая, если верить Такаги, когда-то написала нашумевшую докторскую диссертацию о развитии и воспитании очень одаренных детей. — Я не мог дождаться возможности увидеть, насколько Ронни впечатлят наши дети. — Не могу тебя за это винить, — проговорила Эриксон; отсутствующий акцент (насколько Роберта могла судить) в речи выдавал в ней еще одну американку. — Рискуя заняться самовосхвалением, скажу всё же, что мы здесь творим настоящие чудеса. У этих детей не только интеллект превосходный, но и их физическое развитие намного опережает развитие любого обычного ребенка. Объём лёгких у них больше на 50%, например, и также значительно более устойчивая сердечно-сосудистая система. Она искренне улыбнулась, явно пребывая в восторге от возможности продемонстрировать драгоценных воспитанников. — Пойдёмте, я познакомлю вас с одним из наших лучших учеников. Под предводительством гордой воспитательницы трое взрослых медленно пробирались по оживленной игровой, стараясь не наступить на не по возрасту пугающие амбициозные проекты. Роберта всё еще слегка вздрагивала всякий раз, когда глядела вниз, видя, например, как трехлетний ребенок собрал паззл из пятисот кусочков секунд за десять и с закрытыми глазами (после того, как посмотрел на то, что должно было выйти в итоге). Спустя несколько секунд она поймала пристальный взгляд маленькой девочки, и поняла, что этот эта озорница, которая, что называется, едва вышла из пелёнок, лепила бюст Роберты из детского пластилина. Да эта скульптура по виду больше я, чем я сама! — в изумлении осознала она, пока мини-Микеланджела набрасывала последние штрихи на её портрет. Юная в-известном-смысле-скульпторша критически осмотрела своё творение, только чтобы подметить какие-то невидимые Роберте мелкие дефекты, и по спине последней прошла дрожь, когда девчушка смяла в ручке свой миниатюрный шедевр и весело начала снова что-то лепить. Оставила бы мне хоть такое бессмертие, пошутила сама с собой Роберта, пытавшаяся, но безуспешно, преодолеть какую-то растущую тревогу. Маленькая скульпторша была не единственной, кто с интересом разглядывал проходившую Роберту, но ни одного не смутило присутствие незнакомки. Многие дети с симпатией улыбались гладкошёрстной черной кошке, ехавшей у нее на плече. Девушке было бы очень интересно знать: такие качества, как застенчивость или робость, удалены из их генетики, или дети Кризалиса просто выросли в исключительно благожелательной и безопасной обстановке? Она предпочла бы последнее объяснение — оно было гораздо менее страшным. Её не слишком удивило, что лучшим учеником доктора Эриксон оказался старый знакомец Роберты, любознательный индиец. Даже в комнате, полной будущих гениев, этот мальчик, с его уникальной притягательностью, стоял особняком. Когда он вырастет, это будет нечто, говорила себе Роберта, не уверенная в том, хорошо это или плохо. Какое влияние этот мальчик окажет на мир? Эриксон подвела к нему Роберту. — Мы зовём его Нун для краткости, — пояснила воспитательница, прежде чем снова обратиться к ребенку. — Нун, доктор Нири очень хотела бы узнать больше о тебе и других детях. — Зови меня Ронни, — проговорила Роберта. Она опустилась на колени на ковер, чтобы стать одного роста с Нуном. Несмотря на обманчиво-детский возраст и внешность, она устояла перед искушением говорить с ним, как с маленьким. — Привет. Полагаю, ты очень хорошо говоришь по-английски. — Я говорю на английском, арабском, хинди, пенджаби, севернокитайском, французском, немецком, испанском и японском, — ответил тот как ни в чем не бывало. Гордая посадка головы мальчика, его неосознанная манера держаться, словно титулованная особа, смотрелись бы комично у ребенка его возраста, как если бы карапуз напялил на себя папину одежду — если, разумеется, этот конкретный папа не лилипут. Однако ребёнок не просто разыгрывал из себя взрослого, интуитивно ощущала Роберта; он действительно был таким уверенным в себе и бесстрашным. Интересно, подумала она, значит ли это, что Гэри Севен в детстве был подобным ему? — Как тебе книга? — спросила она, всё ещё озадаченная выбором малыша. — Интригующая, — ответил он и продолжил тоном несвойственной детям рассудительности, — естественно, наиболее занимательная часть это «Ад», хотя я предпочитаю «Потерянный рай». Серьезные темные глаза смело смотрели прямо в глаза Роберты, не страшась разницы в их возрасте. — А вы читали Мильтона? — Э-э, только в краткой версии издательства Cliffs Notes, — призналась девушка. Она еще раз подивилась неповторимому фамильному сходству Нуна с Сариной Каур. Полагаю, немного старомодной наследственности избежало цепкого захвата высокотехнологичных манипуляторов здешних мастеров-генетиков, предположила она. Это обнадёживало. Она почувствовала себя лучше, поняв, что Нун был не совсем продуктом искусственно синтезированных ДНК. Изис воспользовалась коленопреклонённой позой Роберты и мягко спрыгнула на ковер между ней и Нуном. Кошка потянулась и поточила когти о ковер, выгнув спинку и высоко вздёрнув хвост. Глянцевая черная шерсть животного резко выделялись на фоне ярких веселых оттенков комнаты. — Это ваша? — спросил Нун, проявив обычное детское любопытство, что приободрило Роберту. Бессовестная кошка сразу же начала своё кокетство, мурлыча и потираясь головой о ногу мальчика. Он в ответ мягко погладил кошачью голову пухлой маленькой ладошкой. — А как ее зовут? — В каком-то смысле моя, думаю, — ответила Роберта, несколько настороженная внезапной общительностью кошки; темперамент её напарницы, как правило, был более сдержанным. — И ее имя Изис. - Как у египетской богини? — уточнил до ужаса хорошо начитанный четырехлеток. Наблюдая, как он играет с кошкой, остальные дети поспешили присоединиться к забаве, быстро превратив комнату в зоопарк одного животного. Удивительно, но Изис, казалось, купалась в этом внимании, даже поднимала голову так, чтобы нетерпеливые пальчики могли бы почесать её под подбородочком. Я всегда знала, что ты в душе просто испорченная распутница, ехидно сказала себе Роберта, вставая и выходя из растущей вокруг Изис толпы. Она испытывала немалое облегчение. Детские восторженные вопли при виде кошки больше, чем что-либо иное, убеждали её в том, что какими бы изумительно умными и талантливыми не были эти ребята, они на самом деле не являлись беженцами из «Деревни проклятых». Она сделала мысленную заметку напомнить Гэри Севену — предполагая, что когда-нибудь снова вступит с ним в контакт — что эти малыши всё же что-то большее, нежели просто неожиданное осложнение на пути великой миссии Иджис по содействию прогрессу человечества; они невинные дети и заслуживали, чтобы так на них и смотрели независимо от того, как решит Севен поступить с Кризалисом. — Похоже, ваша пушистая подружка вполне довольна обществом детей, — прокомментировала доктор Эриксон. Изис практически исчезла из поля зрения, погребённая под толпой возбужденных малышей, боровшихся друг с другом за право приласкать кошачью гостью. — Ну, я бы не назвала нас подружками, — пробормотала под нос Роберта и повернулась, чтобы извиниться перед Эриксон и другими воспитателями. — Извините, мы, кажется, сорвали вам занятия. — Ничего страшного, — ответила Мэгги Эриксон. — Дети и так очень ответственно относятся к своим проектам; они заслужили право на перерыв. Она вынула небольшую записную книжку из кармана жакета и внесла туда пару своих наблюдений за поведением ребят. — Мы и так уже думали над тем, чтобы ввести в группу домашних животных. Полезно было бы пробудить в них способность сопереживать генетически неполноценным формам жизни. Таким, как остальное человечество? — перевела Роберта, уязвлённая этим пришедшим ей на ум соображением. Она спрашивала себя, было ли хоть что-то в жизни этих малышей, что не было бы создано во имя тех или иных квази-научных целей или не являлось бы объектом тестов? — По-моему, отличная идея, — дипломатично сказала она. — Спасибо, — ответила Эриксон. — Проведённые ранее исследования убедительно свидетельствуют, что… Начавшаяся было лекция американского педагога была внезапно прервана пронзительными тревожными криками детей, которые поспешно разбегались с полянки кискиных милований. Сперва Роберта испугалась, что у Изис просто кончилось терпение и она кого-то поцарапала или укусила, но быстро поняла, что положение куда более печально. Малыши были всерьёз напуганы, со слезами подлинного ужаса и горя, струящимися по щекам. Они в отчаянии забивались в самые дальние уголки комнаты, пока из всех детей в центре не остался один Нун, прижавший к себе Изис явно для того, чтобы её защитить, и одной девочки, лежавшей навзничь на полу; ее маленькие ручки и ножки судорожно подергивались. Роберта моментально узнала малолетнюю скульпторшу, за несколько минут до этого с таким мастерством вылепившую её пластилиновый бюст. Теперь та же художественно одарённая натура была во власти какого-то мучительного припадка сродни эпилептическому. В остекленевших фиалковых глазах застыло дикое выражение, зрачки были неимоверно расширены. В уголках маленького рта показалась пена, в то время как все ее тело дернулось в конвульсиях, как будто сквозь неё пропустили высоковольтный разряд тока. — Проклятие! — громко ругнулась Эриксон, кидаясь на пол рядом с пострадавшей. — Придержи её! — крикнула она Роберте, быстро засовывая пальцы в рот девочки, чтоб та не подавилась собственным языком. — Успокоительное, немедленно! — бросила педагог двум другим воспитателям, поспешившим к ним на помощь. У Роберты, пытавшейся поймать ножки скульпторши, возникло четкое ощущение, что воспитатели вынуждены не первый раз справляться с такого рода кризисом. Ее подозрения подтвердились, когда мгновение спустя она услышала, как Мэгги что-то бормочет на сносном хинди. — Черт возьми, только не снова! — выругалась она, не зная, что голубка-подвеска Роберты выполняет ещё и функции переводчика-синхрониста. Девушка сосредоточилась на том, чтобы удержать лодыжки бившегося в эпилепсии ребенка и притворилась, что не слушает. Пока один из воспитателей был занят детьми, делая всё возможное, чтобы их успокоить, другой учитель — темнокожий африканец — со шприцем опустился на колени рядом с корчившейся малышкой. Игла скользнула в её ручку плавно и очень умело. Роберта понятия не имела, что там за зелье, в этом шприце, но оно явно оказало нужное действие; минуту спустя она с облегчением почувствовала, что напряжение мышц ног девочки осталось в прошлом. Дыхание малышки стало свободнее, и по мере того, как наркотик оказывал своё действие, веки смежились и ребёнок впал в сон. Мужчина заговорил с Эриксон на хинди, явно пытаясь исключить Роберту из обсуждения произошедшего. — Я этого и боялся, — хмуро сказал он. — Медикаментозное лечение не сработало, слишком тяжелы неврологические отклонения. Её нужно отправить в Блок эволюционных девиаций, как только она придёт в себя. Эриксон неохотно кивнула, осторожно выпуская язык жертвы. Роберта заметила глубокие следы от укусов, чуть выше костяшек пальцев женщины. — Я так надеялась, что этого удастся избежать, — ответила учительница печально, — но вы правы, эти приступы не становятся легче. Она пососала раненые пальцы, прежде чем выдать окончательный вердикт о судьбе ребенка. — Какая потеря. Она очень талантлива. По-прежнему изображавшей непонимание Роберте не нравилось то, что она услышала. Блок эволюционных девиаций? По-видимому, генетический сборочный конвейер Кризалиса еще не являлся стопроцентно безошибочным, догадалась девушка. Но что именно они делают с браком? И действительно ли я хочу это выяснять? Чья-то рука легко коснулась её плеча — Уолтер Такаги попытался отвлечь Роберту от впавшего в коматозное состояние ребёнка. — Пойдёмте, Ронни, — вполголоса проговорил он. — Нам, пожалуй, лучше уйти. Надо дать доктору Эриксон и ее коллегам место для проведения нужных манипуляций. Роберта и забыла, что Такаги присутствовал при этой сцене. — Но что всё это значило? — сразу же спросила она своего гида, медленно поднимаясь на ноги. — Что случилось с этой девочкой? — Точно не знаю, — как-то смущенно пробормотал он. — Я всего лишь биохимик, а не педиатр. Он продолжал тянуть её за руку к выходу. — Хотя в любом случае тревожиться не о чем. Мэгги и её сотрудники знают, что делают, поверьте моим словам. А вот это становится все труднее и труднее, мрачно подумала Роберта, но сейчас было, вероятно, не самое лучшее время для серьезной конфронтации, — не раньше, чем она узнает, что случилось с Гэри Севеном. — Хорошо, — согласилась она неохотно. — Разрешите, я только свою кошку заберу. Единственный из всех супердетей, Нун не сбежал, крича от страха, при виде конвульсий своей товарки. Даже сейчас он спокойно стоял, поглаживая шерстку Изис, над тельцем бессознательной девочки, и ни в нечитаемом выражении его личика, ни в ровной осанке невозможно было найти никакой подсказки относительно того, какие мысли сейчас занимали этот генетически улучшенный ум. Он просто храбрее и выдержаннее других детей, раздумывала Роберта, пока не торопясь извлекала кошку из его рук, или просто бесчеловечнее и бесчувственнее? Хотела бы она знать.