Аркенстон

2005 г. Ричард Армитейдж блаженно потянулся на крыльце своего трейлера и с удовольствием оглядел представшую перед ним картину: погожее летнее утро на Альбионе. Что может быть прекраснее? Съемочная группа еще спала, и он искренне любил эти полтора часа, которые были его и только его. В такую рань не встают журналисты и поклонники, праздные обыватели еще спят в своих теплых постелях, досматривая последние сны, и он может спокойно совершить пробежку по утреннему Ноттингему и потренироваться. Ричард очень любил натурные съемки, а натурные съемки для "Робина Гуда" были для него просто подарком судьбы, поскольку сочетали в себе сразу две его страсти: холодное оружие и камни. У Армитейджа были странные для современного мужчины увлечения, его не интересовали дорогие машины, новейшие гаджеты, компьютерные игры, к спорту он относился более чем спокойно. Зато стоило ему зайти в оружейный или антикварный магазин, как весь мир вокруг останавливался, потому что перед ним сияли холодным блеском стали ножи, кортики, шпаги, сабли, рапиры, мечи, а если очень повезет, то топоры. Ричард никак не мог объяснить свою привязанность, но при виде настоящего боевого топора он просто впадал в ступор, и его удерживала от покупки обычно только цена, которая всегда оказывалась неподъемной даже для такого обеспеченного человека, как он, а кредиты актер не признавал. Второй его страстью были камни. И тут все было еще чуднее, чем с оружием, потому что камни он любил в двух вариантах: в архитектуре и в ювелирных украшениях. Ричарду нравилась грозная мощь настоящих средневековых замков, их узкие окна-бойницы, каменные коридоры и залы, освещенные едва пробивающимся дневным светом, высеченные из камня же скульптуры, эти самые замки украшающие. Он, собственно, и согласился на роль злодея Гисборна во многом из-за обещанных натурных съемок, а также возможности махать мечом неограниченное количество времени. Меч Ричард выбирал себе сам, чем чуть не довел специалистов по реквизиту до нервного срыва, потому что забраковал около десяти вариантов, пока продюсер не прекратил это безобразие, выделив своенравному актеру некую сумму на покупку того меча, который, по его мнению, подходит для этой роли и этого фильма. Через пару месяцев Армитейдж выкупил меч и теперь был единственным актером, кто приходил на съемку со своим реквизитом. А по утрам, после пробежки, пока никто не мешает, он с удовольствием упражнялся со своим оружием на зеленой лужайке. Сегодня привычные выпады, атаки и защиты давались особенно легко и непринужденно, актер был в полной гармонии с собой и окружающим миром. До определенного момента. Этот момент наступил, когда он заметил, что за ним кто-то наблюдает из-за деревьев. Ричард не прекратил тренировку, но развернулся так, чтобы видеть наблюдателя. Тот заметил маневр и передвинулся глубже в тень, не давая узнать себя. Немного поиграв так друг с другом, и наблюдатель и объект наблюдения скоро устали, Ричард опустил меч и быстрым шагом направился к незнакомцу, намереваясь выяснить, что тому нужно, но когда он дошел до деревьев, там уже никого не было. День был теплым и ясным, съемки шли легко. Коллеги увлеченно перешептывались за спиной, но сегодня это не раздражало и не настораживало, а вызывало теплую улыбку, ведь сегодня у него день рождения, а значит они просто готовят сюрприз. После работы будет вечеринка, для которой все уже готово: выпивка, мясо для барбекю и прочие вкусности. Телефон с утра разрывается от поздравлений, а со ступеней его трейлера в большую палатку, где сейчас работают костюмеры и гримеры, а вечером будет накрыт стол, все время приносят яркие конверты, открытки и коробки. Вечеринка удалась на славу, коллеги расстарались с поздравлением и с подарком: массивный кинжал с широким лезвием и удобной рукоятью, в прочных кожаных ножнах очень понравился Армитейджу. Он давно заглядывался на него в местном магазинчике, но цена была опять же не маленькой, а недавно выкупленный меч пробил небольшую брешь в бюджете, и приходилось сдерживаться. Когда всем уже было не просто весело, а очень весело, именинника подвели к сваленной в углу горке подарков и предложили разобрать ее. В основном там были посылки от друзей, переданные через каст, несколько сувениров от поклонников, были и коробки с розыгрышами, которые наверняка подсунули дорогие коллеги, но сегодня было грех обижаться. - Все! Я закончил! - победно восклицаешь ты, выкидывая в кучу справа от себя очередную обертку, а подарок выставляя на стол слева. - Рано радуешься, Рич. Тут еще один, - Гарри Ллойд выуживает из-под стола незамеченную коробочку из коричневой кожи, шутливо гремит ею. - Как думаешь, что там? - Часы? - предполагаешь ты, оценив и дорогую кожу и размер коробки, попутно прокручивая в голове, кто мог сделать такой дорогой подарок. - Открывай. Ты аккуратно откидываешь крышку, и не можешь сдержать изумленных вздох, заставляя всех присутствующих вытянуть шеи от любопытства. Наиболее шустрые тут же забегают тебе за спину и тоже приоткрывают рты от удивления. Внутри лежит, переливаясь всеми цветами радуги, удивительный камень на кожаном шнурке. Он странной формы, как если бы большой камень разделили на части, по всей видимости на три, потому что граней всего две, а в нижней части кулон идеально отполированной полукруглой формы. - Что за камень? - гадают коллеги. - Лунный, наверное. - Да, нет, лунный матовый, а этот вон как сияет. - Может, берилл? Они перебирают и перебирают варианты, а ты стоишь, как вкопанный, не в силах оторвать от подарка взгляд. В холодном мерцании камня тебе чудятся обрывки чьей-то жизни. Двое мальчишек робко, но с любопытством рассматривают тебя с ног до головы. Младший цепляется рукой за старшего, в ореховых глазах проносится миллион вопросов. Ох, не сладко придется, когда он освоится и перестанет стесняться! Старший держится настороженнее, наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где видел тебя раньше. - Мальчики, ну, что же вы стоите? Поздоровайтесь с дядей! - радостно говорит их красивая статная мать. У нее длинные каштановые волосы и такие же синие, как у тебя самого, глаза. Она подходит к тебе, обнимает и ласково целует в щеку. - С возвращением, брат! Голубые глаза загораются радостью, а губы растягиваются в широкую улыбку, образуя обаятельные ямочки на щеках. - Это мне, дядя? - не верит он своему счастью, проводя кончиками пальцев по остро заточенному лезвию. - Да, это тебе. С днем рождения! По традиции в двадцатый день рождения ты должен получить в дар свое первое оружие. Вот, эти два ножа теперь твои. - Ты ведь сам их выковал? Это твоя работа, - восхищенно спрашивает он, разглядывая сложный узор на рукояти. - Да. - А ты меня научишь такие делать? Такие ты еще мне не показывал. - Научу. Конечно, научу, - ты притягиваешь его к себе и крепко обнимаешь. - С днем рождения, племянник! - Спасибо, дядя! - выдыхает он тебе в плечо. На твоем месте должен быть другой. Это он должен дарить своему старшему сыну его первое оружие, он должен учить кузнечному мастерству и боевым искусствам. Но его нет. Уже давно нет. Он ушел в чертоги Махала, перед смертью взяв с тебя клятву заботиться о его семье. Но и без этой клятвы ты никогда не бросишь их и вырастишь, как своих детей. Вот уже и старший получил свое оружие, пройдет пять лет, придет черед младшего. - Вот так, натягивай, на себя. Да не отводи ты локоть наверх! Ровно, ровно веди, - ты пытаешься быть терпеливым, хотя терпение - не твоя главная добродетель. Но учиться всегда не просто, особенно если впервые стреляешь из настоящего боевого, не охотничьего, лука. - Вот так, дядя? - спрашивает младший, мотнув головой, чтобы каштановые лохмы не лезли в глаза. - Так. Только ты опять всю стойку сбил. Не вертись. Давай снова. Он кивает, и закусив от усердия уголок губ, снова накладывает стрелу, поднимает лук и натягивает тетиву. Он прирожденный лучник, и ты ворчишь больше для вида, чтобы парень не зазнавался. Он и так ходит нос задирает. Как же, принц! Не важно, что многие подданные богаче его самого, все равно принц. И ведь ладный парень, девки так и сохнут, а он и рад. Старший, тот поспокойнее, его порой и не видно и не слышно, но дело свое знает. А этот... Эх, шалопай! Мальчишка еще! Хотя, нет, уже не мальчишка. Уже воин. Молодой воин. Звук от пощечины звонким эхом разносится по подгорным чертогам. - Не смей так говорить со мной! Я - твой король! - рычишь ты, и неконтролируемая злоба закипает внутри, когда ты видишь, как он гордо встает с пола, отбрасывая с лица пшеничные косы. Он стирает кровь с разбитой губы и без боязни смотрит в твои безумные глаза. - Нет, дядя, я буду говорить, потому что я имею право, - твердо произносит он, и ты не можешь не гордиться им в эту минуту. Он - настоящий наследник, он будет достойным королем. - Пошел вон, щенок! - безумие снова берет верх, и ты едва контролируешь себя. - Я не уйду. Ты не хочешь бороться с этим, но я хочу. И буду. До конца. Я не оставлю тебя наедине с этим проклятым золотом, я не позволю тебе сойти с ума, подобно Трору. Ты сильнее его. Ты сильнее драконьей болезни. Ты можешь убить меня, но я не отступлюсь. Голубые глаза полны решимости. Он не уйдет. Он скорее окончит жизнь у ступеней разрушенного престола, но он не уйдет. Он не отречется от тебя. В приступе ярости ты встаешь, поднимаешь топор: - Уйди! - кричишь ты, когда разум пробивается сквозь пелену безумия. Он стоит не шелохнувшись. Ты заносишь топор, не отрывая взгляда от его глаз, а он не отводит свои. Нет, ты не можешь его убить! Он твоя плоть и кровь, он почти что сын, ты любишь его и младшего больше жизни. Ты живешь ради них. Ты боролся и строил новую жизнь для своего народа, зная, что иначе они погибнут от голода и холода. Ты выжил благодаря им, ради них. Ты не можешь его убить. Нет, он хочет разлучить тебя с твоим золотом, хочет завладеть Камнем, он хочет восседать на троне... Топор со свистом рассекает воздух и падает к твоим ногам. Вместе с ним с грохотом падает его меч. И когда успел достать из ножен?! - Дядя... - робко еле слышно шепчет он, не решаясь сделать шаг и поверить, что ему удалось, что он смог вернуть тебя, вернуть твой разум. Легкая улыбка пробивается сквозь усталость, свинцовым плащом упавшую вдруг на плечи. - Спасибо, - тихо произносишь ты, потом делаешь шаг к нему навстречу и добавляешь еще тише. - Прости. Из голубых глаз медленно уходит лед, страх и боль, он едва заметно кивает: - Мы ждем тебя. И уходит, зная, что через несколько минут ты выйдешь к ним, чтобы повести их за собой на битву. - Ричард! Рич! - Армстронг теребит тебя за плечо, и похоже, давно. - Пошли. - Куда? - ты с трудом отрываешь взгляд от камня. - Мы фейерверк купили для тебя. Пойдем, сейчас запускать будем. - Да, иду, - киваешь ты, поспешно достаешь кулон из коробки, чтобы одеть, и к твоим ногам выпадает записка с незнакомыми символами, но ты знаешь их смысл. Откуда-то знаешь..."Да здравствует король!" 2010 г. Новости в мире кино распространяются быстро, и весть о том, что Джексон возобновил работу над экранизацией "Хоббита" была известна Ричарду за пару месяцев до того, как он пришел на кастинг. Он узнал об этом совершенно случайно, на съемках "Первого мстителя". В перерыве Хьюго Уивинг жаловался кому-то из коллег, что вот, мол, ПиДжей опять всех на уши поднял, опять из-за него весь график на 2011 г. перекраивать, и что если съемки опять отложат, то он, Хьюго, не гарантирует свое участие в проекте. "Блеф чистой воды!" - подумал ты тогда. - "Надо быть сумасшедшим, чтобы отказаться от такой роли." А еще ты подумал, что у тебя снова появился шанс стать частью волшебного мира Толкиена. К слову сказать, за всю жизнь Ричард не прочитал ни одной книги профессора. Когда в далеком 1999 г. Джексон набирал команду для "Властелина колец", Армитейдж отнесся к пробам крайне легкомысленно, о чем в последствии сильно жалел. Теперь же он не собирался упускать свой шанс, и в тот же вечер купил в книжном магазине "Хоббита". Рассвет следующего дня застал его в кресле возле окна. Он не мог спать и вообще не был уверен, что сможет теперь когда-нибудь, потому что стоило только на секунду закрыть глаза, как перед мысленным взором проносились воспоминания о той, прошлой, жизни. Беззаботный смех младшего, легкая полуулыбка старшего, каштановые лохмы, небрежно скрепленные серебряной заколкой на затылке, золотистые волны, заплетенные в подобающие положению косы. Первый выкованный ими меч, первый убитый кабан, первые свидания с девушками, о которых строгий дядя конечно же ничего не знал. Их ссоры, драки, проказы, и то, что однажды они перестали быть детьми и стали настоящими мастерами, воинами, наследниками, которые помогали, поддерживали, советовали, спорили, не давали сдаться и опустить руки, когда казалось, что все кончено. Которые стояли возле скромного трона, словно два столпа, две опоры, вселяя уверенность и заставляя верить, что он все делает правильно. И этот поход, ставший для всех них последним, - он был ради них, потому что они были достойны править не маленьким городком в Синих Горах, но грозным и великим королевством гномов. Это было странное и пугающее чувство, как будто он прочитал о своей собственной жизни, записанной неумелым биографом и собранной из слухов и сплетен. Не так, все это было совсем не так. Почти после каждой фразы, каждого предложения хотелось взять ручку, зачеркнуть и написать, как правильно. Но еще сильнее хотелось увидеть их, его почти что сыновей, его наследников, его дорогих мальчиков. Он не сомневался ни секунды, что и они где-то есть в этом странном мире, и что однажды они встретятся, только хотелось бы поскорее. Поэтому перед съемками он позвонил агенту. - Привет! У меня есть информация, что Джексон возобновил работу над "Хоббитом". Знаю, что этими байками всех уже не первый раз кормят, но я хочу, чтобы ты держал руку на пульсе. Подсуетись, мне нужна роль в этом фильме. Какая? Торин, сын Траина, внук Трора, из рода Дурина по прозванию Дубощит, король-под-горой. Плевать, что агент чуть кофе на том конце не подавился от такой наглости, плевать на все. Тебе нужна эта роль, ты хочешь снова стать собой, хотя бы на экране. И судя по тому, что сделал Джексон во "Властелине колец", у тебя есть все шансы. Вот он, момент твоего маленького триумфа: подпись в контракте поставлена, теперь ты на законных основаниях можешь называть себя Торином ближайшие пару лет. Фрэн приветливо улыбается тебе: - Ну, вот, все документы оформлены, через пару дней вылетаете на съемки. - Всех уже утвердили? - интересуешься ты, едва сдерживаясь, чтобы не спросить напрямую. - Да, основных персонажей Питер уже утвердил. - И моих племянников? - ты все-таки уточняешь, и сердце замирает в предвкушении. - Да. Они отличные парни, вы подружитесь. Кстати, один из них сейчас должен подойти подписать контракт. Он звонил мне утром. - Правда? - ты холоден и спокоен, немного заинтересован. Внешне. А внутри сердце подпрыгнуло от радости и предвкушения встречи, и даже мысли нет, что это может быть не он. Это он, конечно это он. Эти ореховые глаза ты узнаешь из тысячи тысяч, и пусть вместо каштановых лохм вьются непокорные смоляные кудри, а вместо тяжелого кожаного кафтана - рубашка и джинсы. Плевать! Это он! И тебе хватает одного взгляда, чтобы понять, что он тоже узнал тебя. Как же хочется сейчас обнять его, прижать к себе, почувствовать, что снова он живой, снова рядом. А главное - забыть... Забыть, как страшный сон, восковую бледность и алую струйку крови из уголка губ, залитые кровью камни, и холодную руку, судорожно сжавшую меч. Ты стряхиваешь наваждение, понимая, что еще немного, и все присутствующие усомнятся в твоем душевном здоровье, поэтому сейчас надо просто познакомиться и быстро уйти приводить мысли в порядок. У вас еще будет уйма времени, чтобы наговориться. Младший вертится ужом все бесконечные двадцать шесть часов полета. Ему всегда было тяжело усидеть на одном месте, а тут еще ожидание встречи с братом не дает покоя. Он уверен, что скоро снова увидит его, и от нетерпения готов дыру проделать в самолете и полететь быстрее железной птицы. Тебе тоже не терпится, но ты держишь себя в руках. Рядом с Эйданом это так просто, ведь кто-то должен сдерживать этот сгусток энергии. Эйдан. Кили. Младший. Мелкий. Нашелся. Рядом. Опять трещит о чем-то. Пусть, этот голос слаще любой музыки. Но все-таки лучше, когда их два... Наконец-то наступил вечер, наконец-то фуршет, на котором должны быть все утвержденные актеры. Ты вежливо здороваешься с коллегами, знакомишься, болтаешь о пустяках и не выпускаешь из поля зрения Тернера, который нарезает круги вокруг стола с бейджиками, сверля взглядом один. Высокого широкоплечего блондина ты замечаешь чуть раньше его, и сердце болезненно сжимается, потому что понимаешь - не будет долгожданной встречи. Сегодня точно не будет, и тут уж ничего не попишешь. Остается только сидеть и гадать, где же он бродит, твой наследник? Где потерялся в огромном мире? И как его найти? Ощущение чужого взгляда выводит из ступора, ты оглядываешься по сторонам, у своего трейлера курит грозный мужчина с седой бородой и налысо побритой головой. Его черты тебе знакомы, впрочем, как и всех остальных. Они все похожи на тех, кого ты когда-то знал: ненавидел, уважал, ценил, кем дорожил, кого презирал. Но в их глазах нет того, что есть в карих глазах молодого ирландца, в них нет понимания, узнавания, они пусты и холодны. Все, кроме еще одних. Серые глаза Двалина смотрят так, как смотрели всегда: с уважением, почтением, немного с вызовом и, конечно, преданностью. Он сделает все для тебя и для мальчишек. Так было всегда, так будет и теперь. Ты видишь это в его глазах. Ваш диалог не нуждается в словах, как обычно, и все же: - Мы не успели познакомиться на фуршете, - говорит он, подходя и протягивая руку. - Грэм МакТаввиш. Двалин. - Ричард Армитейдж. Торин, - ты крепко сжимаешь протянутую ладонь. - Ну, что, за встречу? - он протягивает тебе свою фляжку и ты без боязни принимаешь, зная, что там самый крепкий алкоголь, какой только есть на свете. - За встречу, друг.

***

- Стоп! Стоп! Стоп! - кричит в мегафон Питер, и актеры замирают. Эйдан весь сжимается под разгневанным взглядом режиссера, и немой упрек в глазах Ричарда делу никак не помогает. - Тернер, сколько раз тебе говорить? Это не Азог рядом с тобой за столом. И не Смауг! Это твой брат! Фили! Что ты смотришь на него, как на своего заклятого врага?! Чем тебе Роб не угодил? - Ничем, - бурчит ирландец, упирая взгляд в дубовый стол. - Я понимаю, у тебя, возможно, никогда не было братьев. Но ты актер, мать твою! Будь любезен сыграть! Ну, представь, что это твой лучший друг, с которым вы росли вместе, чудили, играли. Мы снимаем одну из самых веселых сцен, а у тебя лицо мрачнее, чем у Торина. - Извините, я... Я сейчас соберусь, - он тяжело вздыхает, снова кидает колючий взгляд на сидящего рядом Казински и, очевидно, пытается представить то, что сказал Джексон. Ричард встает со своего места и подходит к режиссеру: - Питер, дай мне с ним поговорить. - Думаешь, поможет? Что они, скажи на милость, не поделили? Ведь нормально же все было, пока не стали их совместные сцены снимать. И тут Тернера как подменили. Третий день псу под хвост! И Роб еще этот... Эх, ладно! - Питер раздосадовано махнул рукой. - Перерыв пятнадцать минут, - объявляет он. Каст радостно тянется к выходу и к столикам с водой, Казински не двигается с места, задумчиво глядя на партнера: - Слушай, Эйд, ну правда, какая муха тебя укусила? Ведь ты меня с первого дня чуть не придушить готов. Почему? Тернер поднимает на него полные обиды и отчаяния глаза. Ну, как ему объяснить, как? Как сказать, чтобы понял, что вовсе не в нем дело?! Просто каждый раз, глядя на него, становится нестерпимо больно внутри, потому что на его месте должен быть другой, совсем другой. У него другие глаза, другая улыбка, другое лицо, фигура, голос, он говорит и думает иначе. Он просто другой, и тут никто не виноват. Но каждый раз, каждый день, как нож в сердце. Снова и снова. - Нет, Роб, ты тут не при чем. Это просто... - это невозможно объяснить, поэтому лучше просто промолчать. - Ясно, что ни хрена не ясно, - раздраженно отвечает блондин. - Ладно, - он встает и уходит к остальным, что-то весело обсуждающим у столика с водой, а Эйдан направляется к выходу. Сигарета чуть дрожит в огромной гномьей руке, затяжки получаются глубокие, но легче от этого не становится. - Эйд, возьми себя в руки, - тихий голос Ричарда заставляет немного расслабиться. - Не могу, - жалобно отвечает он. - Не получается. Я когда его вижу, убить готов! - Но он же ни в чем не виноват. - Знаю! Только... Черт, Рич, ну, как так могло получится? Ну, почему мы с тобой здесь, а он... Почему? - Не знаю, Эйд. Но Роб в этом уж точно не виноват. Ты зря на него всех собак вешаешь. Тебя никто не заставляет дружить с ним, но будь хотя бы элементарно вежливым. А в кадре... Ну, совет Питера не лишен смысла. Просто представь. - Попробую, - он со злостью тушит окурок огромным гномьим ботинком и уходит в павильон, а Ричард продолжает стоять, размышляя над вопросом, на который никто из них пока так и не нашел ответа. - Все наладится, - Двалин возникает рядом как всегда неслышно. Он вообще всегда рядом, как тень. - Думаешь? - и хочется поверить старому другу и страшно поддаться пустой надежде. - Конечно, - уверено кивает тот.

***

Вечер, ступеньки трейлера, пиво, сигареты, два старых друга отдыхают после работы. - И чем же ты так напугал его, что он за один день собрался и уехал? - легкая ухмылка на тонких губах Армитейджа говорит о том, что абсолютно невинные глаза, которые сейчас попытался состроить "мистер Двалин", не возымели должного эффекта. - Да, ничем. Я тут вообще не при чем, - МакТаввиш лениво прихлебывает из бутылки. - Ага, конечно. А главное, есть ли смысл? - вот он, главный вопрос. Кажется, что еще одной ошибки ни твое сердце, ни Эйдана просто не выдержит. - Есть. Доверься мне, - Двалин, как всегда, непоколебим. - Ты нашел его? - вскидываешься ты. - Где? - Здесь недалеко. В Окленде. - Давно? - Чуть меньше года назад. - И ты молчал?! Тернер с ума сходит, я на стену лезу, а ты все это время знал и молчал?! - Всему свое время. Он придет. Вот увидишь. Эйдан влетел гримерку и, не замечая никого вокруг, кинулся к Ричарду: - Надо поговорить. - Сейчас? У меня грим, если ты не заметил. - Пофиг! Пошли покурим. Мы быстро! - он посылает обалдевшей гримерше очаровательную улыбку и за руку вытаскивает не до конца загримированного актера на улицу. - Это он! - выдыхает младший, как только вы оказываетесь подальше от посторонних ушей. - Я только что видел его! У нас были пробы. И готов поклясться, Питер возьмет его! - Слава Махалу! - ты устало прикрываешь глаза и облегченно вздыхаешь. - Но он не помнит меня, Рич, - его голос ломается, и радость припорошена горькой реальностью.- Не узнает. Нет, он сразу узнал меня, сказал, что его девушка "Быть человеком" смотрела недавно. Но это все! Он не помнит! - Не переживай. Вспомнит. Судьба привела его к нам. Мы вместе. Он обязательно вспомнит. Мы поможем. - Думаешь? Тернер с надеждой смотрит тебе в глаза, и ты не можешь его разочаровать, поэтому успокаиваешь, сам себе не веря: - Конечно, Эйд, - ты заставляешь себя хоть немного улыбнуться, и видишь, как ирландец успокаивается. Его всегда было так легко успокоить, даже в детстве. Дни тянутся, как в замедленной съемке, вы снимаете сцены, в которых не задействованы принцы. Тернер ходит по студии серой тенью, он осунулся, мало ест и много курит. Все увещевания коллег и дядюшки не дают ровным счетом никакого эффекта. С уходом Казински ему стало, кажется, еще хуже, потому что теперь он каждый день ждет, что вот сейчас откроется дверь павильона и войдет он. Таким дерганным и нервным ты не видел его никогда. Хотя нет, видел... Ты и сам тогда был такой же... - Ты никуда не пойдешь! - твой голос гремит на весь Эредд Луин, а в доме дрожат стекла, и кажется, даже стены. - Ты еще слишком молод. - Мне уже сорок, дядя! - возмущенно отвечает он. - А я сказал - нет. Рано. - Тебе было чуть больше пятидесяти, когда ты стал королем. - Это совсем другое дело. У меня не было выбора. Ты еще не готов. - Ты знаешь, что это не так. Ты сам учил меня, - упрямо отвечает старший племянник, младший забился в угол и смотрит на вашу ссору огромными испуганными глазами: так вы не ругались еще ни разу на его памяти. - Ты мой наследник. Я не могу рисковать тобой. - Но как я смогу править нашим народом, как смогу вести его в бой, помогать тебе, если я не видел в жизни ничего, кроме этого города, да ближайших лесов?! Я воин. А воин закаляется боях. Он прав, и головой ты понимаешь это, но сейчас говорит лишь сердце, а оно заходится и срывается в бешеный галоп при одной мысли о том, что придется его отпустить. - Все. Разговор окончен. Я твой король и я тебе запрещаю! - Нет, я пойду. Я взял задаток. И этот аргумент почти ничем нельзя перевесить. - Вернешь, - отрезаешь ты. - Я дал слово. Гномы рода Дурина не берут свое слово назад, ты сам нас этому учил, - гордо цитирует принц, и в голубых глазах вспыхивают золотистые искры, он понимает, что выиграл. Ты только что не рычишь от бессилия, вымещая зло на ни в чем не повинном столе. Слава Махалу, стол прочный! Сам делал. - Я уезжаю завтра на рассвете, - обращается он к матери, которая молча слушала ваши вопли с ехидной ухмылкой, заранее зная победителя. - Ты соберешь меня в дорогу? - Конечно, милый. Он подходит к ней, прося благословения, и она с гордостью благословляет, а потом целует в лоб: - Иди помойся и отдохни перед дорогой. Он выходит, бросив на тебя обиженный взгляд напоследок, следом тенью выскользнул младший. Хорошо хоть у этого мозгов хватило не проситься. Хотя, еще не вечер... - Как ты мог это допустить?! - кидаешься ты на еще одного свидетеля вашей ссоры. - А что мне прикажешь, за кафтан его держать? - огрызается бывалый воин. - Он уже не ребенок, Торин. Смирись с этим. И потом, ведь не на войну идем. Обычная охрана каравана. Через три-четыре месяца вернемся, ты же знаешь. - Вот именно, знаю! - зло отвечаешь ты и садишься на скамью, упирая голову в ладони, волосы падают вниз, скрывая от всех твое лицо. Ты знаешь... Ты все это знаешь, сам бывал там не раз, и готов пойти снова, лишь бы только он остался здесь, в безопасности. Ты знаешь бесконечные переходы по каменным тропам и бескрайним равнинам, под штормовым ветром, проливным дождем, колючим снегом и палящим солнцем. Ты знаешь ночевки в лесных чащобах, нападения хищников, разбойников и орков. Ты все это знаешь, и твое сердце замирает от страха при одной только мысли об этом. - Да не переживай ты так, - друг опускается за стол напротив. - Я присмотрю за ним. Все присмотрят. Да и парень твой не дурак уродился. Из него выйдет хороший воин, но ему пора отрабатывать в жизни то, чему мы с тобой учили его на тренировках. Он прав, Торин. Сильные женские руки обнимают тебя за плечи, к виску прижимается висок: - Мы должны отпустить его, брат. Пора. Ты был моложе, когда сбежал в свой первый поход. - Дед до крови высек меня, когда вернулся, - вспоминаешь ты с улыбкой. - Такая уж принцев судьба непростая, - ухмыляется Двалин. - Ну, да, тебя-то не секли... И потянулось бесконечно долгое ожидание: дни складывались в недели, недели в месяцы. Ты жил, но видел жизнь как будто сквозь серую пелену. То же самое творилось и с младшим. Он места себе не находил, все время пропадал на охоте, но возвращался почти всегда ни с чем. Из него как будто вынули душу, отрезали кусок, и забыли положить на место. Он просился в дозоры и объезжал границы, он не мог сидеть на месте и был почти бесполезен в любом деле. От молодого веселого гнома, по которому все девчонки в городе сохли, осталась лишь тень. А тебе пришлось научиться жить с этим, ты король, ты не имеешь права тосковать. И вот, когда показалось, что ты уже примирился с постоянной ноющей болью в груди, когда ты почти перестал вздрагивать от каждого посланца с письмами, от каждого крика почтового ворона на окне, тогда он вернулся. Ты обсуждал с Балином запасы, урожай и сколько нужно заготовить леса на зиму, когда в кабинет без стука влетел младший, весь взъерошенный, кафтан на распашку, глаза горят: - Караван вернулся, - выдыхает он и кидается обратно на улицу. Ты меняешься лице, и усилием воли заставляешь себя не вскочить с места и не рвануть за племянником. - Балин, мы потом договорим. - Конечно, - улыбаясь, кивает твой советник. Ты идешь к воротам, стараясь не сорваться на бег, но шаг все равно получается очень быстрым, ты даже догоняешь младшего, так что к площади вы подходите вместе. Среди толчеи, телег и пони ты с замиранием сердца высматриваешь золотистую макушку с серебряными бусинами в волосах, и облегченно выдыхаешь, когда видишь его в стороне в компании других воинов. Он, кажется, невредим, на кафтане нет свежих дыр и заплат, на лице - свежих шрамов. Он о чем-то оживленно говорит с товарищами, смеется, не замечая вас, но вдруг по площади разносится звонкое приветствие одного из купцов: - Добрый день, ваше величество. Ваше высочество, - гном склоняется в почтительном поклоне, за ним остальные, а он замирает и смотрит на вас, не решаясь подойти при всех, но по глазам видно, что он ждал этой встречи. Ты отвечаешь на приветствие, спрашиваешь, как прошла поездка, младший тихонько исчезает, и вот его смех уже мешается со смехом старшего и других воинов, и на душе у тебя становится легче, ведь ты ни разу не слышал его смех за все эти месяцы. Вечером в таверне будет битком народу, воины будут рассказывать свои байки, хвалиться победами. Сегодня он впервые пойдет туда не слушателем, а рассказчиком, и ты будешь слушать и гордиться им, ты знаешь это. А пока ты идешь домой, и сзади раздаются быстрые шаги. Он наконец-то снова рядом. - Здравствуй, дядя, - говорит он, легкая улыбка под усами, теплые огоньки в голубых глазах. Ты останавливаешься и улыбаешься ему в ответ. - С возвращением, Фили, - протянутая рука, крепкие объятия, и дальше вы идете уже втроем. Ты ждал этого дня, ждал и все равно опоздал, поэтому когда ты увидел их в переулке между павильонами, то сначала не поверил своим глазам. Они стоят вместе: старший и младший - и о чем-то болтают, как ни в чем не бывало. Золотистые волосы непривычно коротко обрезаны и падают на лицо, вместо кожаного тулупа с меховым воротником обычная темная куртка и серая толстовка, нет усов и бороды, только небольшая щетина. Правда, кое-что остается неизменным, например, руки в карманах, и манера слушать брата, чуть склонив голову в бок и назад, и смотреть при этом ласково и чуть снисходительно - старший брат всегда старший. И зря Эйд говорит, что он не помнит. Помнит. Это видно по глазам, по тому, как меняется выражение его лица, когда он замечает тебя, по тому, как он протягивает руку для знакомства, как пытается совладать с голосом, и ему это почти удается. Почти, точно так же, как и тебе. Он еще не понял и не осознал до конца, что происходит, слишком мало времени прошло. Ничего, теперь вы вместе. Теперь все будет хорошо.