Сердце истинно любящей

- Как я все это ненавижу! - Прошептала я, выскакивая из-под одеяла и на цыпочках, стараясь никого не разбудить, выходя из комнаты. В одной только ночнушке я подошла к большому окну в коридоре и распахнула окно. В лицо ударил прохладный, резкий ветер, заставляя густые волосы бешено биться о мое лицо. Занавески в детском доме развевались от шальных потоков холодного воздуха, словно два молчаливых духа-призрака. Скупая слезинка, впервые за очень долгое время, скатилась по щеке и безмолвно ударилась о подоконник. Увидев мокрую дорожку на пластмассовой поверхности я яростно начала вытирать ее своей собственной футболкой - ну уж нет! Никаких слез, не вздумай плакать! Тем более, что здесь нет ничего такого… Всего лишь… Мелочь. Да, всего лишь толпа безмозглых, глупых, ничего не понимающих детей, которые рискнули стащить чужую книгу (а ведь не просто книгу, спешу заметить - мою любимую детскую книгу!). Они даже не понимают, что она для меня значит. Да-да, кто-то может сказать, что я в свои пятнадцать лет не должна читать всякие сказки, вроде, скажем, Питера Пэна, но… Эта старая, потертая книжка была единственным упоминанием о том, что у меня когда-то было. Довольно банально, учитывая тот факт, что у каждого детдомовца есть какая-то памятная вещь, оставленная родителями. Тем не менее, моя не от родителей, ведь книгу я нашла будучи маленькой девочкой, в груде коробок в старом шкафу, а эти мерзкие мальчишки взяли и разорвали ее на мелкие кусочки! Сперва я была в ярости, а потом, когда все уснули, кинулась в слезы. Не думайте, что я такая уж плакса, совсем наоборот, но когда увидела свой жемчужный талмуд, разваливающийся прямо на глазах, почувствовала какой-то слишком болезненный укол прямо в сердце. Словно вся моя вера, надежда и жизненная опора были сконцентрированы в одном только переплете. А теперь я стою перед открытым на распашку окном в пижаме в три часа ночи. За окном двадцатого этажа высокого, бетонного, колючего и неприветливого с первого взгляда, здания по темному небу плыли еще более темные облака, словно чернильные пятна на черной пергаментной бумаге. Сотни тысяч ревущих машин толпились кучками у светофоров и на стоянках, крича друг другу вслед проклятия и гадости, а миллионы людей, несущихся в разные стороны, и тут же сбивающие друг друга с пути, мелькали на фоне тротуара, словно маленькие огоньки, и копались в своих телефонах, не замечая ничего вокруг. "Как так можно?", - мое сердце екнуло. Увидев свое отражение в окне я задержала на нем пристальный взгляд. Не то, чтобы я так сильно любила любоваться собой, скорее, наоборот - собственная внешность казалась мне слишком обыденной и непремичательной для любой девочки-подростка. Дело было в том, что помимо не супер длинных, темно-каштановых (почти черных) волос, тонких губ и несуразного, по моему мнению, носа, у меня была довольно бледная кожа и серые глаза. Совсем ничего яркого во всем образе. Я со вздохом оторвалась от отражения и положила рюкзак, в который собрала все свои немногочисленные вещи, на пол. Да, я хотела сбежать отсюда немедля, даже в обычной пижаме, но, сама не зная почему, остановилась поглядеть в окно. Дажне не знаю, куда я вообще собиралась идти? Обычно это происходит спонтанно: какая-нибудь вкрадчивая, безумная идея засядет у меня в голове и от нее уже не избавиться. Большинство моих побегов происходило именно по такому сценарию. Не знаю, как остальные сироты, но я ничуть не боялась быть пойманной властями или социальной помощью - на худой конец, всегда можно сбежать и во второй, и в третий, и в четвертый раз. Я всю жизнь пытаюсь выбраться из этой бесконечной череды детских обид и общей безысходности, нескончаемой цепочки детских домов и больниц, которые должны обеспечивать хоть какую-нибудь психологическую помощь и поддержку. Как и всем таким же детям, как я, мне жутко хотелось посмотреть на своих родителей, как следует пожалеть о том, что я вообще отправилась на их поиски (а ведь я почти на сто процентов уверена, что буду разочарована), а потом навсегда убежать ото всех и вся. Жить одной. Без правил и порядков. Без надменных мальчишек и хвастливых девчонок. С миллионами книг и рассказов, которые только и будут, что читаться… Как здорово было бы сейчас оказаться в одной из таких книг. Как на счет "Питера Пэна"? Что, если бы я попала в Неверлэнд? Только ради того, чтобы попробовать и на долю секунды почувствовать себя старой-доброй счастливицей Венди, я попыталась вспомнить, как там пропащие мальчишки обычно зовут Питера Пэна, чтобы тот забрал их на свой расчудесный остров, на котором царило вечное детство и беззаконие. - Я верю в тебя, Питер, - прошептала я, вглядываясь в горизонт, но при том заведомо зная, что ничего, увы, не сработает. За окном все также сновали угрюмые прохожие, временами останавливаясь, чтобы выплеснуть накопившуюся за много лет жизни в сером городе злость на каком-нибудь пешеходе или водителе случайно оказавшегося под рукой автомобиля. Свежий, прохладный ветер все так же бил в лицо, а волосы вились вокруг шеи, разносимые в разные стороны потоком резвого воздуха. Огоньки в многоэтажных домах все также гасли и тухли, идеально дополняя всю эту канонаду звуков и красок, царивших там, за окном, в неведомом мире свободы и открытий. Конечно, делая некие выводы из прошлых побегов, можно было с уверенностью сказать, что свободная жизнь вовсе не такая веселая, какой кажется. Там, в основном, доминируют бетон, крики и деньги. Поле нескольких минут молчания я повторила фразу, но уже громче. На улице все так же проносились ревущие, выбрасывающие клубы дыма, маршрутки и авто. Занавески в детском доме все так же развевались, словно два молчаливых духа-призрака. Я подождала еще несколько минут, просчитав каждую их них про себя, и, наконец, сгорая от нетерпения, крикнула во все горло: - Я верю в тебя, Питер! Верю в Неверлэнд, русалок и чертова Крюка с его женственными кудряшками! Но тебе ведь все равно, да?! Однако я, как всегда, не подумала о последствиях: позади меня послышались разъяренные шаги воспитательницы. Ее маленькие каблуки яростно стучали по полу, отдаваясь шумным эхом по длинному коридору. Казалось, приложи она еще хоть немного силы, и эти туфли легко пробьют пол и продырявят любой камень. Дети в комнатах потихоньку просыпались, перешептываясь и включая свет маленьких, ночных ламп. Захлопали двери, забегали сироты. Я повернулась, завороженно смотря на все еще закрытую дверь, которую через пару минут распахнет разъяренная воспитательница, разбивая ее на миллионы маленьких деревянных щепок. Если я попадусь этой блондинестой выскочке еще хоть раз, она из меня рагу сделает. Хорошенько пожалев о том, что только что сделала, я повернулась обратно к окну и вскрикнула: предо мной стоял черный образ, на целых полголовы выше меня. "Тень…" - промелькнуло у меня в голове, но я тут же попыталась отбросить эту невозможную мысль. Тень Питера Пэна? Нет, не может быть. Скорее всего я просто сошла с ума или сплю… И вижу кошмар, в котором на мою жизнь покушается темный дух. Несмотря на все сопротивления моего разума, "нечто" ехидно улыбнулось, якобы подтверждая мои догадки. Я хотела было вскрикнуть и кинуться прочь, но что-то заставило меня остаться. Может, любопытство? Да, судя по приближающемуся стуку каблуков, я все равно умру в течении ближайшего часа, так что боятся мне нечего. А вот узнать, что это - довольно-таки заманчиво. Не успела я и глазом моргнуть, как образ схватил меня за запястье и поднял в воздух. За пару мгновений "оно" унесло меня так далеко, что старое здание детдома, вместе с распахнутым окном, из которого яростно выглядывала занудная учительница, совсем слилось с темнеющим городом. Внизу, подо мной, словно тысячи роящихся насекомых, люди все так же ходили по лабиринтам города, время от времени поднимая свои телефоны и сверяясь со временем. Сейчас время казалось мне таким ничтожным обстоятельством, что я совсем позабыла о своей навсегда утраченной, порванной книге, об оставленном в коридоре старого приюта рюкзаке - обо всем на свете. Захлопали двери, забегали сироты. Занавески в детском доме, который я навсегда покинула, все так же развевались, словно два молчаливых духа-призрака. Город растаял в пучине облаков, и теперь я могла разглядеть лишь серебряную, сияющую мягким светом и яркими искорками луну, а в сознании всплывали образы и слова из старой книги сказок: "Все дети, кроме одного-единственного на свете ребенка, рано или поздно вырастают…"